Текст книги "Динамика бессознательного"

[320] Посему я не нахожу ничего случайного в этих видениях; это всего-навсего проявление идей, существующих испокон века и способных обнаруживаться вновь и вновь в разнообразии умов и эпох. Их не следует смешивать с унаследованными идеями.

[321] Я преднамеренно углубился в подробности этого клинического случая, дабы представить нагляднее ту глубинную психическую деятельность, которую я называю коллективным бессознательным. Суммируя сказанное, хочу отметить, что мы должны различать три психических уровня: 1) сознание, 2) личное бессознательное и 3) коллективное бессознательное. Личное бессознательное состоит, во-первых, из всех тех элементов, которые перестали осознаваться либо из-за того, что утратили свою интенсивность и забылись, либо вследствие отстраненности сознания (вытеснения), а во-вторых, из элементов, частично чувственных, которые никогда не обладали интенсивностью, достаточной для их осознания, но все-таки каким-то образом проникли в психическое. Коллективное же бессознательное как многовековое наследие возможностей представления не индивидуально; оно общее для всех людей и даже, возможно, для всех животных; оно составляет истинную основу индивидуальной психики.

[322] Этот психический организм в целом подобен человеческому телу, которое при индивидуальных вариациях остается в сущностных чертах специфически человеческим телом, присущим всем людям. В его развитии и строении до сих пор сохранились элементы, которые связывают человека с беспозвоночными и в конечном счете с простейшими. Теоретически можно рассматривать возможность «очистки» коллективного бессознательного, слой за слоем, до тех пор, пока мы не дойдем до психологии червей или даже амеб.

[323] Все согласны с тем, что совершенно невозможно понять живой организм вне его связи со средой обитания. Имеется бесчисленное множество биологических фактов, объяснением которых служит исключительно реакция на внешние условия: это, к примеру, слепота Proteus anguinus[217]217
  217 Европейский протей (Proteus anguinus) – хвостатая амфибия, обитающая в подземных озерах, слепая от рождения. – Примеч. пер.


[Закрыть], особенности кишечных паразитов, анатомия позвоночных, которые приспособились к жизни в воде.

[324] То же самое справедливо и в отношении психического. Его особая организация также должна быть тесно взаимосвязана с условиями внешней среды. От сознания мы должны ожидать реакций и адаптации к среде, потому что оно является той частью психического, которая откликается преимущественно на текущие события. Но от коллективного бессознательного, этой вневременной и универсальной области психического, мы вправе ожидать реакций на самые общие условия, на константы психологического, физиологического или физического характера.

[325] Коллективное бессознательное, насколько мы вообще можем что-либо о нем сказать, состоит из мифологических мотивов или примордиальных образов; вот почему мифы всех народов непосредственно выражают коллективное бессознательное. Вся мифология, по сути, есть своего рода проекция коллективного бессознательного. Наиболее ярко это проявляется в восприятии звездного неба, изначально хаотические формы которого были упорядочены в созвездия благодаря проекции образов. Так получают объяснения слова астрологов о влиянии звезд на человека: это бессознательное интроспективное восприятие деятельности коллективного бессознательного. Подобно тому как образы переносятся на звездное небо в облике созвездий, сказочные и легендарные фигуры проецируются на историю. Поэтому мы можем исследовать коллективное бессознательное двумя способами: либо через мифологию, либо через индивидуальный анализ. Поскольку материалом, полученным вторым способом, у меня нет возможности поделиться здесь, я вынужден ограничиваться мифологией. Ее область настолько обширна, что придется выбрать всего несколько образцов. Условия окружающей среды тоже бесконечно разнообразны, и потому ниже мы обсудим лишь наиболее типичные из них.

[326] Живое тело с присущими ему особенностями есть система функций для приспособления к условиям обитания, а в психическом должны существовать «органы», или функциональные системы, реагирующие на регулярные физические события. Я не имею в виду сенсорные функции, зависимые от органов чувств; скорее, это нечто наподобие психических параллелей регулярным физическим событиям. Так, например, ежедневный путь солнца и смена дня и ночи должны, наверное, отображаться в психическом в форме образа, запечатленного в незапамятные времена. Нельзя наглядно подтвердить наличие такого образа, но вместо него мы находим более или менее фантастические аналогии этого физического процесса. Каждое утро божественный герой рождается из моря и взбирается на солнечную колесницу. На западе его ожидает Великая Мать, которая пожирает героя вечером. В брюхе дракона он пересекает пучину полночного моря. После страшной битвы со змеем ночи он снова рождается утром.

[327] Этот мифологический конгломерат (mythenkonglomerat) содержит, несомненно, отражение физического процесса. Это вообще-то настолько очевидно, что многие исследователи предполагают, будто первобытные люди придумывали такие мифы сугубо ради объяснения физических процессов. Можно не сомневаться в том, что естественные науки и натурфилософия появились из этого материнского лона, однако утверждать, что первобытные люди измышляли подобное только из потребности в объяснении мира, как этакие физические или астрономические теории, лично мне кажется изрядным преувеличением.

[328] С уверенностью можно сказать о мифологических образах следующее: физический процесс запечатлелся в психическом вот в такой фантастической, искаженной форме и сохранился на века, а потому и сегодня бессознательное воспроизводит сходные образы. Напрашивается естественный вопрос: почему тогда психическое не фиксирует реальные физические процессы, почему оно придерживается фантастических представлений?

[329] При попытке встать на точку зрения первобытного человека мы сразу поймем, почему дело обстоит именно так. Дикарь живет в такой participation mistique[218]218
  218 Мистической сопричастности (фр.). – Примеч. ред.


[Закрыть] с миром, как писал Леви-Брюль, что для него попросту не существует ничего похожего на абсолютное разграничение субъекта и объекта, свойственное нашим умам. Внешние события происходят и в нем самом, а то, что случается в нем, происходит и вовне. Мне выпало стать очевидцем одного поразительного случая такого рода, когда я гостил у элгонии[219]219
  219 См. примечание к работе «О психической энергии» (абз. 129) в настоящем издании. – Примеч. ред.


[Закрыть], первобытного племени, обитающего на склонах горы Элгон в Восточной Африке. На заре они плевали себе на ладони и протягивали те к солнцу, когда светило поднималось из-за горизонта. «Мы довольны, что ночь прошла», – говорили они. Поскольку слово athista значит одновременно «солнце» и «Бог», я спросил у дикарей: «Солнце – это Бог?» Они ответили «нет» и рассмеялись, как если бы я произнес несусветную глупость. В тот миг солнце почти достигло наивысшей точки на небосклоне, и я показал на него и спросил: «Когда солнце здесь, вы говорите, что оно не Бог; но когда оно на востоке, вы говорите, что оно Бог. Как это может быть?» Растерянное молчание затянулось, но наконец старый вождь принялся объяснять: «Это так. Когда солнце находится вверху, оно не Бог; но когда оно встает, то это Бог (или: тогда оно Бог)». Для первобытного разума несущественно, какая из двух приведенных версий ответа правильна. Восход солнца и собственное ощущение сопричастности мгновению (Erlösungsgefühl) для первобытного человека являются сходным опытом божественного, и то же самое верно для наступления ночи и собственного страха перед нею. Разумеется, эмоции для дикаря важнее физики, вот почему он запечатлевает свои эмоциональные фантазии, а не что-либо еще. Для него ночь – это змеи и стылое дыхание духов, а утро означает рождение прекрасного Бога.

[330] Известны мифологические теории, которые объясняют все на свете, отталкиваясь от солнца, и есть также лунарные теории, в которых источником всего выступает луна. Причина кроется в том простом факте, что существует бесчисленное множество мифов о луне, среди которых немало таких, где луна – жена солнца. Луна олицетворяет изменчивое восприятие ночи, а потому ее образ совмещается с первобытным сексуальным восприятием женщины, которая для него тоже воплощает собой ночь. А еще луна может быть обделенным братом[220]220
  220 В ряде языков слово «луна» – мужского рода, и на этом гендерном качестве основано немалое число дошедших до нас мифов. – Примеч. пер.


[Закрыть] солнца, ведь заряженные аффектами злые мысли о власти и мести нарушают порой ночной сон. Сама луна тоже нарушает сон и служит пристанищем (гесерtaculum) душ умерших, ибо ночью мертвецы возвращаются в сновидениях, а призраки прошлого вселяют ужас в сердца тех, кто не спит. Потому луна также связана с безумием (ср.: lunacy – «лунатизм»). Именно подобный опыт запечатлевается в психическом глубже, чем изменчивый образ самой луны.

[331] Не бури, не гром с молнией, не ливень с тучами оседают в психическом в виде образов; их место занимают фантазии, вызванные аффектами, их сопровождающими. Однажды мне довелось пережить сильное землетрясение, и в первый миг почудилось, будто я стою не на твердой, хорошо знакомой почве, а на шкуре гигантского животного, которая поднимается и опускается под моими ногами. В моей памяти запечатлелся этот образ, а не физическое явление. Проклятия, бросаемые опустошительным бурям, и страх человека перед разбушевавшейся стихией – эти и подобные аффекты очеловечивают силы природы, так что сугубо физическая стихия превращается в разгневанного бога.

[332] Сходно с внешними физическими условиями существования человека и физиологические состояния, секреция желез и т. д. тоже могут вызывать аффективно заряженные фантазии. Сексуальность предстает божеством плодородия, либо как похотливый и беспредельно сладострастный женоподобный демон, либо как дьявол с «дионисийскими» козлиными копытами[221]221
  221 Согласно античной мифологии, козлоногими были фавны и сатиры, составлявшие «дружину» бога Диониса. Также в формулировке автора (mit dionysischen bocksbeinen) можно усмотреть отсылку к «дионисийству» как творческому, плодородному началу жизни по Ф. Ницше. – Примеч. пер.


[Закрыть], демонстрирующий непристойные жесты, либо как устрашающий змей, который душит жертв, свиваясь в кольцо.

[333] Голод превращает пищу в богов. Некоторые мексиканские индейцы ежегодно устраивали праздники своим богам-плодам, давая тем отдохнуть, и во время этих праздников запрещалось употреблять в пищу привычную еду. Египетским фараонам поклонялись как пожирателям богов. Осирис, сын земли, был пшеницей, а гостию по сей день изготавливают из пшеничной муки, то есть надлежит съесть бога, как съедали Иакха, таинственное божество, на Элевсинских мистериях[222]222
  222 Элевсинские мистерии – в античности обряды инициации в культах богинь плодородия Деметры и Персефоны. Иакх (возможно, одно из ритуальных имен Диониса как «сына» Деметры) – «обрядовое» божество этих мистерий. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Бык Митры олицетворял и воплощал в себе все съедобное плодородие земли.

[334] Психологические условия среды, вполне естественно, оставили аналогичные зримые следы в мифологии. Опасные ситуации, будь то угроза телу или душе, вызывали заряженные аффектами фантазии, а в той мере, в какой подобные ситуации склонны повторяться и воспроизводиться, они привели к возникновению архетипов, как я назвал мифологические мотивы вообще.

[335] Драконы устраивают свои логовища у рек, чаще всего возле бродов или иных опасных переправ; джинны и прочие духи селятся в безводных пустынях или в чреватых гибелью ущельях; духи мертвых бродят по зловещим зарослям бамбукового леса; коварные никсы[223]223
  223 В фольклоре северных народов Европы никсы – сверхъестественные существа, обитающие в водоемах; по преданиям, они часто обольщают юных девушек. – Примеч. пер.


[Закрыть] и водяные змеи обитают в морских глубинах и в водоворотах. Могучие духи предков или боги воплощаются в выдающихся людях, беспощадная сила фетиша проявляется во всех чужаках или во всем экстраординарном. Болезнь и смерть не вызываются естественными причинами, всегда виноваты духи, ведьмы или колдуны. Само оружие, убившее человека, есть мана, наделено необыкновенной силой.

[336] А как же, спросят меня, обстоит дело с заурядными, повседневными событиями и с непосредственными реалиями жизни, такими как муж, жена, отец, мать, ребенок? Эти обыденные жизненные факты и отношения бесконечно повторяются и порождают наиболее сильные архетипы, неустанную деятельность которых можно по-прежнему наблюдать повсюду даже в нашу рационалистическую эпоху. Возьмем, к примеру, христианскую догматику. Троицу составляют Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух, который изображается в виде птицы Астарты[224]224
  224 Богиня любви и красоты в шумеро-аккадском пантеоне, покровительница героя Гильгамеша. – Примеч. пер.


[Закрыть] – голубя, который в раннехристианский период звался Софией, поскольку имел женскую природу. Почитание Марии в поздней церкви является очевидным замещением этого образа. Здесь мы сталкиваемся с архетипом семьи ἐν οὐρανίῳ τόπῳ – в «занебесной области», как выразился Платон[225]225
  225 Платон. «Федр»: «Занебесную область не воспел никто из здешних поэтов, да никогда и не воспоет по достоинству. Она же вот какова (ведь надо наконец осмелиться сказать истину, особенно когда говоришь об истине): эту область занимает бесцветная, без очертаний, неосязаемая сущность, подлинно существующая, зримая лишь кормчему души – уму; на нее-то и направлен истинный род знания» (перевод А. Егунова). – Примеч. пер.


[Закрыть]; архетип возводится на престол как воплощение глубочайшего таинства. Жених – это Христос, невеста – церковь, купель для крещения – лоно церкви, как она все еще называется в Benedicto fontis[226]226
  226 Здесь: в бенедиктинских текстах (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть]. В святую воду добавляют соль и тем уподобляют ее околоплодной жидкости или морской воде. Иерогамия, или священный брак, празднуется на Великую cубботу (Sabbatus sanctus) перед Пасхой, когда горящая свеча как фаллический символ трижды погружается в крестную купель, чтобы оплодотворить воду и наделить ее способностью заново рождать на свет крещеного младенца (quasimodo genitus[227]227
  227 Как бы заново рожденного (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть]). Человек как мана, или знахарь, – это pontifex maximus[228]228
  228 Верховный понтифик (лат.), римские папы носят этот титул с 440 г. – Примеч. пер.


[Закрыть], папа римский; церковь – mater ессlеsia, magna mater[229]229
  229 Мать-церковь, великая мать (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть] магической силы, а человечество – это беспомощные и нуждающиеся в милости дети.

[337] Сохранение всего наследственного опыта человечества – столь богатого эмоциональными образами – применительно к фигурам отца, матери, ребенка, мужа и жены, к магической личности, к угрозам телу и душе возвело эту группу архетипов до уровня главнейших регулятивных принципов религиозной и даже политической жизни; так бессознательно было признано их грандиозное психическое могущество и власть.

[338] Я обнаружил, что рациональное истолкование всего перечисленного нисколько не лишает архетипы ценности, наоборот, помогает не только ощутить их колоссальное значение, но и постичь его, хотя бы частично. Эти мощные проекции позволяют католику совместить с осязаемой действительностью значительную часть своего коллективного бессознательного. Ему не нужно искать авторитет, высшую силу, откровение, не нужно жаждать соединения с вечным и непреходящим. Все это уже ему доступно: в святая святых любого алтаря для него живет воплощение Господа. Удел поисков назначен протестанту и иудею; первый сам, так сказать, разрушил земное тело Божества, а второй ищет, но никак не может найти. Для обоих архетипы, ставшие в католическом мире зримой и живой реальностью, лежат в бессознательном. К сожалению, я не могу здесь углубляться далее в рассмотрение поразительных различий в отношении к бессознательному в нашей культуре, отмечу лишь, что этот вопрос – один из величайших среди тех, что стоят перед человечеством.

[339] Почему так мгновенно становится понятным, если мы примем, что бессознательное как совокупность всех архетипов есть вместилище всякого человеческого опыта с отдаленнейших времен. Но это не мертвый запас, не заброшенные развалины, а живая система реакций и отношений, которая определяет жизнь индивидуума – исподволь, а потому намного более действенно. При этом бессознательное – вовсе не какой-то гигантский исторический предрассудок, так сказать, не какое-то априорное историческое условие; это также источник инстинктов, ведь архетипы суть не что иное, как формы, принимаемые инстинктами. А жизненный источник инстинкта питает, в свою очередь, все творческое, и, следовательно, бессознательное не просто обусловлено исторически, но является главным источником творческого порыва. Оно подобно самой Природе, которая, безусловно, чрезвычайно консервативна, однако преодолевает собственную историческую обусловленность своими актами творения. Поэтому неудивительно, что человечество всегда задавалось насущным вопросом, как наилучшим образом адаптироваться к этим невидимым детерминантам. Если бы сознание никогда не отделялось от бессознательного – это неизменно повторяющееся событие символически выражают фигуры падших ангелов и истории о своевольных прародителях, – то данная проблема не возникала бы заодно с вопросом о приспособлении к внешним условиям.

[340] Наличие индивидуального сознания позволяет человеку осознавать трудности внутренней и внешней жизни. Мир вокруг дружелюбен или враждебен для дикаря, который к нему присматривается, а влияние бессознательного воспринимается первобытным человеком как противостоящая сила, и с нею нужно искать примирения, как со зримым окружающим миром. Этой цели служат бесчисленные магические действия и обряды. На более высокой ступени цивилизации той же цели служат религия и философия. Там, где та или иная система адаптации рушится, начинается общее беспокойство и предпринимаются попытки отыскать новые, более пригодные формы взаимоотношений с бессознательным.

[341] Все это выглядит достаточно отдаленным для современного «просвещенного» взгляда. Когда я рассуждаю об этой далекой области разума, то есть о бессознательном, и сравниваю ее реальность с реальностью зримого мира, то часто сталкиваюсь с недоверчивыми усмешками. Поневоле хочется спросить: сколько людей в нашем цивилизованном мире по-прежнему верят в ману, духов и тому подобное, сколько миллионов человек увлечены «Христианской наукой» или спиритуализмом? Не стану множить этот перечень вопросов. Они призваны лишь проиллюстрировать тот факт, что проблема невидимых психических детерминант до сих пор ожидает своего разрешения.

[342] Коллективное бессознательное содержит в себе все духовное наследие человеческой эволюции, возрождаемое в структуре мозга каждого индивидуума. Сознательный разум есть эфемерное явление, отвечающее за сиюминутные приспособления и ориентацию, отчего его функционирование будет справедливо сравнить с ориентировкой в пространстве. Бессознательное же является источником инстинктивных сил психического, форм и категорий, регулирующих этот процесс, то есть архетипов. Все самые важные идеи и представления человечества восходят к архетипам. В особенности это верно для религиозных представлений, но и основные понятия науки, философии и морали тоже не составляют исключений из этого правила. В своем нынешнем облике они выступают вариантами архетипических представлений, возникших посредством их сознательного применения и адаптации к действительности. Ведь функция сознания заключается не только в восприятии внешнего мира и препровождении оного через врата наших чувств, но и в переводе мира внутри нас в зримую реальность вокруг.

VIII. Теоретические размышления о сущности психического

Впервые опубликовано под названием «Дух психологии» в сборнике «Eranos-Jahrbuch 1946» (Цюрих, 1947). Такое название объяснялось темой конференции – «Дух и природа». Затем статья, переработанная и дополненная, увидела свет под названием «Теоретические размышления о сущности психического: исследования в области архетипов» в сборнике «Von den Wurzeln des Bewusstseins» (Цюрих, 1954).

[На русском языке эта статья ранее выходила под названием «О природе психического». – Ред.]

Теоретические размышления о сущности психического

[343] Пожалуй, более отчетливо, чем какая-либо другая наука, психология демонстрирует духовный переход от классической эпохи к современности. История психологии[230]230
  230 Cм.: Siebeck Hermann, Geschichte der Psychologie.


[Закрыть] вплоть до семнадцатого столетия представляет собой, по сути, перечисление доктрин, так или иначе затрагивающих душу, но сама душа как объект исследования не сумела утвердиться в этих доктринах. Будучи непосредственно данной в опыте, она казалась настолько хорошо известной всякому мыслителю, что тот нисколько не сомневался в ненужности усвоения любого дальнейшего, тем более объективного опыта. Такое отношение всецело отвергается современной точкой зрения, ведь сегодня мы все полагаем, что нам, помимо и превыше какой бы то ни было субъективной достоверности, необходим объективный опыт – для обоснования положений, притязающих на научность. Несмотря на это, по-прежнему затруднительно, даже в наши дни, последовательно применять чисто эмпирический или феноменологический подход в психологии, поскольку исходное наивное представление, будто душа, непосредственно данная нам в опыте, есть нечто в наибольшей степени познанное, остается одним из наших наиболее глубоко укорененных убеждений. Такого мнения придерживаются все без исключения непосвященные, да и каждый психолог к нему тяготеет, причем не только применительно к субъекту, но и, что гораздо важнее, применительно к объекту. Психолог знает (скорее уверен, что знает), что конкретно происходит в сознании другого человека и что тому нужно на самом деле. Это уверенность опираться не столько на высокомерное пренебрежение различиями, сколько на молчаливое допущение, будто все люди одинаковы. В результате мы бессознательно склонны верить в универсальную ценность субъективного мнения. Я упомянул этот факт лишь затем, чтобы показать, что, несмотря на твердую поступь эмпирического знания в последние три столетия, исходная установка вовсе не исчезла. Она продолжает существовать, и это лишний раз доказывает, сколь затруднителен переход от старой, философской точки зрения к современной, эмпирической.

[344] Естественно, приверженцам старых взглядов никогда не приходило на ум, что их доктрины суть не что иное, как психические феномены, поскольку эти приверженцы исходили из наивного допущения, что с помощью интеллекта или разума человек способен фактически возвыситься над своим психическим состоянием и переместиться в состояние надпсихическое и рациональное. Даже сегодня сомнения по поводу того, не следует ли признавать в конечном счете суждения человеческого разума симптомами определенных психических состояний, остаются одним из немногих предметов для спора[231]231
  231 Данное замечание справедливо только для старой психологии. В Новейшее время налицо значительное изменение точки зрения.


[Закрыть]. Этот вопрос в целом видится крайне уместным, однако он чреват столь далеко идущими революционными последствиями, что вполне объяснимо, почему и в прошлом, и сегодня старались и стараются его игнорировать. Мы по-прежнему далеки от ницшевского понимания философии, а также и теологии, как ancilla psychologiae[232]232
  232 Прислужницы психологии (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть], ведь и сами психологи не готовы воспринимать, хотя бы частично, собственные утверждения как субъективно обусловленное признание. Можно сказать, что индивидуумы равны лишь в той мере, в какой они остаются преимущественно бессознательными, то есть не осознают своих подлинных различий. Чем бессознательнее человек, тем больше он будет стремиться к соответствию общему канону психического поведения. Зато чем лучше он осознает свою индивидуальность, тем заметнее становится его отличие от других и тем меньше он будет отвечать общепринятым ожиданиям. Да и его реакции становятся гораздо менее предсказуемыми. Это объясняется тем фактом, что индивидуальное сознание всегда сильно дифференцированно и всегда шире сознания общего. Но чем шире оно становится, тем больше различий подмечает и тем усерднее избавляется от коллективных правил, так как эмпирическая свобода воли растет пропорционально расширению рамок сознания.

[345] По мере развития индивидуальной дифференциации сознания объективная ценность суждений уменьшается, зато возрастает их субъективность, по крайней мере в глазах окружающих. Чтобы та или иная точка зрения обрела ценность, она должна получить как можно больше сторонников, причем независимо от доводов, приводимых в ее обоснование. «Истинное» и «ценное» – эти определения характеризуют убеждения большинства, ведь они подтверждают всеобщее равенство. Но дифференцированное сознание отказывается признавать само собой разумеющимся тот факт, что его собственные суждения сходны с суждениями остальных, и наоборот. Логично поэтому, что в семнадцатом столетии, в эпоху, чрезвычайно важную для развития науки, рядом с философией начала свое становление психология, и первым заговорил об «эмпирической», или «экспериментальной», Христиан фон Вольф (1679–1754)[233]233
  233 См.: Psychologia empirica. [Х. фон Вольф – немецкий ученый-энциклопедист, основоположник языка рассуждений классической немецкой философии. – Примеч. пер.]


[Закрыть]: тем самым была обозначена потребность в поиске новых оснований психологии. Следовало отринуть философское, рациональное определение истины, потому что становилось все очевиднее, что никакая философия не обладает достаточной общей ценностью для того, чтобы достоверно отображать все разнообразие индивидуальных субъектов. А поскольку применительно к принципам философии имелось бесконечное множество различных субъективных суждений, чья ценность, в свою очередь, утверждалась лишь субъективно, то вполне закономерно возникла необходимость отказаться от философских аргументов и заменить их эмпирическими. Далее психология стала превращаться в естественную науку.

[346] Впрочем, некоторое время философия так или иначе сохраняла свое влияние на обширное поле «рациональной», или «спекулятивной» психологии; только по прошествии столетий последняя сумела постепенно развиться в естественную науку. Этот процесс преобразования не завершился до сих пор. Психология как предмет все еще изучается на философских факультетах в большинстве университетов, ее преподают профессиональные философы, тогда как «медицинской» психологии приходится искать пристанище на медицинских факультетах. Поэтому формально ситуация во многом напоминает средневековую, ибо даже естественные науки допускаются только в качестве «философии второго порядка», под маской натурфилософии[234]234
  234 В англосаксонских странах существует степень доктора наук, а психологам предоставляется большая независимость.


[Закрыть]. Хотя ясно, что как минимум два столетия философия опиралась, прежде всего, на психологические основания, но делалось все возможное, чтобы скрыть самостоятельность эмпирических наук, пусть стало очевидным, что факты, наподобие вращения Земли или существования спутников Юпитера, уже невозможно замалчивать. Среди всех естественных наук психология в наименьшей степени была способна отвоевать свою независимость.

[347] Мне представляется, что эта «отсталость» психологии крайне показательна. Положение психологии можно сравнить с положением психической функции, которой управляет сознательный разум: признается существование только тех ее составляющих, которые согласуются с преобладающими установками сознания. Все, что не согласуется с этими установками, решительно отвергается, вопреки тому обстоятельству, что имеется множество явлений и симптомов, доказывающих противоположное. Любой, знакомый с этими психическими процессами, знает, к каким уловкам и самообману приходится прибегать, чтобы избавиться от таких неудобств. Ровно то же самое происходит с эмпирической психологией: как дисциплина, подчиненная общей философской психологии, экспериментальная психология считается уступкой эмпиризму естественных наук, но изобилует при этом сугубо философской терминологией. Что касается патопсихологии, она остается в ведении медицинских факультетов как любопытный «придаток» психиатрии. «Медицинская» психология, как и следовало ожидать, получает мало признания в университетах (если вообще получает)[235]235
  235 Ныне ситуация несколько улучшилась.


[Закрыть].

[348] Может показаться, что я высказываюсь по этому поводу чересчур сурово, но моя цель состоит в том, чтобы прояснить положение психологии на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий. Точка зрения Вундта вполне отражает тогдашнюю ситуацию, причем эта точка зрения примечательна тем, что к школе Вундта принадлежит целый ряд выдающихся психологов, задававших тон в науке начала двадцатого столетия. В своем «Очерке психологии» Вундт писал: «Когда мы говорим о каком-либо исчезнувшем из нашего сознания психическом элементе, что он перешел в бессознательное состояние, то при этом мы предполагаем возможность его оживания, то есть вступления его вновь в сочетание с наличными психическими процессами. Кроме этой возможности оживания, мы ничего не знаем об этих элементах, перешедших в бессознательное состояние… их можно рассматривать только как задатки или предрасположение к усвоению будущих составных частей психической жизни… Предположения относительно «бессознательных процессов», протекающих рядом с… сознательными процессами, совершенно бесплодны для психологии. Но несомненно, что эти психические предрасположения сопровождаются физическими явлениями, существование которых отчасти может быть доказано непосредственно, отчасти же должно быть допущено в качестве необходимого вывода из многих наблюдений»[236]236
  236 Выделено автором. Цит. по: Вундт В. Очерк психологии. СПб., 1896 / Перевод Г. Паперна. – Примеч. ред.


[Закрыть].

[349] Представитель школы Вундта придерживается мнения, будто психическое состояние нельзя трактовать как психическое, пока оно не достигло хотя бы порога осознания. Этот довод предполагает, или скорее утверждает, что лишь сознательное является психическим, следовательно, все психическое является сознательным. Как мы видим, здесь говорится о психическом состоянии, хотя логичнее было бы рассуждать просто о состоянии – психическое оно или нет, еще только предстоит установить. Другой аргумент гласит: простейшее психическое явление есть ощущение, так как его нельзя разбить на более мелкие факты. Значит, то, что предшествует ощущению (или лежит в его основании), является не психическим, а всего-навсего физиологическим. Ergo[237]237
  237 Следовательно (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть], бессознательного не существует.

[350] И. Ф. Гербарт[238]238
  238 Немецкий философ и психолог, родоначальник эмпирической психологии в Германии. – Примеч. пер.


[Закрыть] однажды заметил: «…Хотя состояние, в котором оно [представление]… находится, всегда равняется полной задержке, однако оно может быть более или менее ниже порога, смотря по тому, более или менее не хватает ему напряженности и более или менее надо к нему прибавить, чтобы оно достигло порога»[239]239
  239 См.: Guido Villa, Einleitung in die Psychologie der Gegenwart, p. 339. (Цит. по: Гербарт И. Психология. М., 2007 / Перевод А. Введенского. – Ред.)


[Закрыть]. В такой постановке вопроса высказывание звучит, вне всяких сомнений, некорректно, поскольку, к сожалению, все по-настоящему забытое никогда не пересекает порог сознания заново. Употреби Гербарт слово «комплекс» в современном его значении вместо «представления», его утверждение было бы справедливым. Вряд ли мы ошибемся, предположив, что он на самом деле подразумевал нечто в этом роде. В этой связи философствующий противник бессознательного делает показательное замечание: «Стоит только это признать, как мы мгновенно оказываемся во власти всевозможных гипотез, которые невозможно подтвердить никакими наблюдениями»[240]240
  240 Там же.


[Закрыть]. Этот мыслитель явно замечает факты действительности, однако подчиняется страху столкнуться с трудностями. Откуда он знает, что упомянутые гипотезы не могут быть подтверждены наблюдениями? Он исходит из этого посыла априорно. А замечание Гербарта и вовсе не принимает во внимание.

[351] Я упоминаю этот пример не ради его позитивного значения, а лишь потому, что он отлично характеризует устаревший философский взгляд на эмпирическую психологию. Сам Вундт считал, что относительно «так называемых бессознательных процессов речь идет не о бессознательных психических элементах, но лишь о тех, которые осознаются более смутно», а также что «гипотетические бессознательные процессы надлежит заменить фактически наблюдаемыми или по крайней мере менее гипотетическими сознательными процессами»[241]241
  241 См.: Wundt, Grundzuge der physiologischen Psychologie, III, p. 327. [Рус. пер. – Вундт В. Основания психофизической психологии. В 2 т. СПб., 1880–1881. —Ред.]


[Закрыть]. Эта позиция подразумевает явное отрицание бессознательного как психологической гипотезы. Случаи «раздвоения сознания» Вундт объясняет как «изменения индивидуального сознания, которые очень часто происходят постепенно и последовательно и которые, из-за грубого искажения фактов, замещаются обилием индивидуальных сознаний»[242]242
  242 Там же, p. 326.


[Закрыть]. А такое обилие, по Вундту, «должно одновременно присутствовать в одном и том же индивидууме», что, по общему признанию, «как будто не так». Без сомнения, два сознания вряд ли смогут выражать себя одновременно в индивидууме в непосредственной форме. Вот почему эти состояния обыкновенно чередуются. Жане показал, что, когда одно сознание, так сказать, властвует в голове, другое в то же самое время вступает в общение с наблюдателем посредством кода, то есть выразительных движений рук[243]243
  243 См.: Janet, L’Automatisme psychologique, p. 238 и далее и 243. [Рус. пер. – Жане П. Психический автоматизм: Экспериментальное исследование низших форм психической деятельности человека. СПб., 2009. —Ред.]


[Закрыть]. То есть двойственное сознание вполне возможно.