Текст книги "Развитие личности"

Карл Юнг
Развитие личности

C. G. Jung

ÜBER DIE ENTWICKLUNG DER PERSÖNLICHKEIT

(the full contents of Gesammelte Werke Band 17)

© Walter Verlag AG, Olten, 1972

© Foundation of the Works of C.G. Jung, Zürich, 2007

© Перевод. А. Чечина, 2023

© Перевод. А. Анваер, 2022

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

* * *

Предисловие редактора

Личность как выражение целостности человека Юнг считал взрослым идеалом, сознательное воплощение которого посредством индивидуации является целью развития человека во второй половине жизни. Именно изучению этой цели Юнг уделял основное внимание во всех своих последующих работах. Очевидно, что в детстве и подростковом возрасте формируется и прочно утверждается эго, а потому любое описание индивидуации не будет полным без психологической характеристики раннего периода развития, когда происходит становление личности.

В настоящий сборник вошли очерки и статьи профессора Юнга по детской психологии и образованию, и главными среди них следует считать три лекции о связи смежду аналитической психологией и образованием. Юнг полагал, что психология родителей и педагогов имеет величайшее значение для взросления детей и развития человеческого сознания, особенно когда речь идет об одаренных детях. Он подчеркивал, что неудовлетворительные психологические отношения между родителями способны оказаться подлинной причиной детских психогенных расстройств. Редакция поэтому сочла уместным включить в состав настоящего сборника статью Юнга «Брак как психологическое отношение», а также – чтобы увязать воедино проблемы детства с проблемами индивидуации взрослого человека – очерк «Развитие личности», который дал название всему тому.

Очерк «Развитие ребенка и воспитание» публикуется под таким названием впервые, а ранее публиковался в виде стенограммы четырех лекций по теме «Аналитическая психология и образование» в журнале «Труды по аналитической психологии». Поскольку по своему предмету эта лекция существенно отличается от трех других, сам Юнг не включил ее в состав сборника «Психология и образование» (Psychologie und Erziehung, 1946), куда вошли остальные лекции. Нужно отметить, что автор добавил в стенограмму лекции существенное дополнение (пар. 106) о выявлении архетипических образов в детских сновидениях. Более подробное разъяснение этой темы содержится в опубликованных в частном порядке стенограммах семинаров Юнга.

В целом автор значительно перерабатывал тексты лекций (стенограммы) и журнальных статей перед книжной публикацией, поэтому в настоящем сборнике читатель, уже знакомый с ранними изданиями приведенных работ, наверняка найдет для себя много нового и, хочется надеяться, составит достаточно полное представление о взглядах профессора Юнга на детскую психологию.

Л. Юнг-Меркер

I. О конфликтах детской души

Третья лекция из цикла «Метод ассоциаций», прочитанного в сентябре 1909 года и приуроченного к 20-й годовщине открытия Университета Кларка (Вустер, Массачусетс). Первая публикация – Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen II (Вена и Лейпциг, 1910), в виде брошюры – в 1910 и 1916 г. Книжное издание – Цюрих, 1939 г.; с дополнениями – в составе сборника Psychologie und Ervehung (Цюрих, 1946).

Предисловие ко второму изданию

Подготавливая настоящий материал к новой публикации, я принял решение не вносить никаких изменений и оставить его таким, каков он есть. Хотя с тех пор, как это небольшое исследование впервые увидело свет в 1910 году, наши представления были значительно переосмыслены и расширены, последующие изменения, полагаю, не дают право считать взгляды, изложенные в первом издании, принципиально ложными. Вопреки обвинениям, которые не раз выдвигали против меня в определенных кругах, фактическую ценность сохранили не только приведенные здесь наблюдения, но и сами воззрения. Тем не менее ни одна теория не может считаться всеобъемлющей, ибо в ней всегда преобладает определенная точка зрения. Позиция, отстаиваемая в этой работе, – позиция психобиологическая. Данный подход, естественно, не является единственно возможным; также существует множество других. Так, в соответствии с духом фрейдовской школы, описанный ниже фрагмент детской психологии можно было бы рассматривать с чисто гедонистической точки зрения, понимая психологический процесс как движение, направляемое принципом удовольствия. Главными мотивами оказались бы тогда желание и стремление к воплощению фантазий наиболее приятным и, следовательно, наиболее удовлетворяющим образом. Или, вслед за Адлером, мы могли бы трактовать тот же материал с точки зрения принципа власти, психологически столь же легитимного, как и принцип удовольствия. Можно было бы применить сугубо логический подход и продемонстрировать развитие у ребенка логических процессов. Наконец, можно было бы подойти к этому вопросу с точки зрения психологии религии и обратить внимание на самые ранние зачатки представлений о Боге. Я довольствовался тем, что придерживался промежуточного курса, а именно психобиологического метода наблюдения, не пытаясь подчинить материал тому или иному гипотетическому ключевому принципу. При этом я, безусловно, не оспариваю правомерность таких принципов, ибо все они заложены в нашей человеческой природе; но только одностороннему специалисту придет в голову провозглашать универсально значимым эвристический принцип, доказавший свою ценность в рамках конкретной дисциплины или индивидуального метода наблюдения. Именно в силу существования множества возможных принципов сущность человеческой психологии не может быть полностью постигнута с помощью какого-либо одного из них. Мы можем понять ее только как совокупность отдельных проявлений.

Основная гипотеза, выдвинутая в этой работе, заключается в том, что сексуальный интерес играет немалую роль в зарождающемся процессе детского мышления. Эта гипотеза не должна встретить серьезных возражений. Противоположному утверждению, несомненно, противоречили бы многие явно наблюдаемые факты. Кроме того, представляется крайне маловероятным, чтобы фундаментальный инстинкт, имеющий столь кардинальное значение для человеческой психологии, не давал о себе знать в детской психике с самого начала.

С другой стороны, я также подчеркиваю значение мышления и важность формирования общих понятий для разрешения психических конфликтов. Из нижеследующего должно быть ясно, что первоначальный сексуальный интерес лишь в переносном смысле стремится к непосредственной сексуальной цели; его главная задача – развитие мышления. Будь иначе, конфликт можно было бы разрешить исключительно через достижение сексуальной цели, а не через посредничество интеллектуальных представлений. В последнем случае, однако, напрашивается вывод, что инфантильную сексуальность не следует прямо отождествлять с сексуальностью взрослых, поскольку сексуальность взрослых не может быть полноценно заменена построением понятий и в большинстве случаев удовлетворяется только реальной сексуальной целью, а именно данью нормальному сексуальному функционированию, взыскиваемой самой природой. В то же время по опыту мы знаем, что зачатки детской сексуальности могут привести к подлинному сексуальному функционированию – мастурбации – в случае, если конфликты остаются неразрешенными. Процесс формирования концептуальных представлений, однако, открывает для либидо канал, способный к дальнейшему развитию, которое, в свою очередь, обеспечивает его непрерывную и активную реализацию. При определенной степени конфликта отсутствие понятий действует как препятствие, толкающее либидо обратно к его первоначальной сексуальности, в результате чего эти начатки достигают пика развития преждевременно. Так порождается инфантильный невроз. В частности, одаренные дети, чьи умственные запросы формируются гораздо раньше в силу свойственного им интеллектуального предрасположения, подвергаются серьезной опасности преждевременной сексуальной реализации, обусловленной подавлением того, что родители и учителя назвали бы неподобающим любопытством.

Приведенные соображения свидетельствуют о том, что я не рассматриваю мышление исключительно как временную функцию сексуальности, которая видит определенные препятствия к своей реализации и потому вынуждена перейти в мыслительную функцию. Выделяя в детской сексуальности зародыши будущей сексуальной функции, я также различаю в ней семена высших духовных функций. В пользу этого говорит тот факт, что инфантильные конфликты могут быть разрешены через процесс формирования концептуальных представлений, а также то обстоятельство, что даже во взрослой жизни следы инфантильной сексуальности остаются семенами жизненно важных духовных функций. То, что взрослая сексуальность вырастает из этого поливалентного зародышевого предрасположения, не доказывает, что детская сексуальность – это «сексуальность» в чистом виде. Посему я оспариваю идею Фрейда о «полиморфно-извращенной» детской предрасположенности. В данном случае речь идет просто о поливалентном предрасположении. Если бы мы исходили из формулы Фрейда, то в эмбриологии нам пришлось бы говорить об эктодерме как о мозге, ибо из нее в конечном счете развивается мозг. Но, помимо мозга, из нее развиваются также органы чувств и многое другое.

К. Г. Юнг

Декабрь 1915 г.

Предисловие к третьему изданию

С момента первой публикации данной статьи прошло почти тридцать лет. Однако она не только не изжила себя, но, напротив, пользуется все большим спросом у публики. В некоторых отношениях, конечно, эта работа не устарела, во-первых, потому, что в ней представлен простой набор фактов, которые наблюдались неоднократно и везде оказываются практически одинаковыми; во-вторых, потому, что она описывает нечто, имеющее большое практическое и теоретическое значение, а именно характерное стремление детской фантазии перерасти свой «реализм» и поставить «символическую» интерпретацию на место научного рационализма. Это стремление, очевидно, является естественным и спонтанным психическим явлением, которое по данной причине не может быть сведено к какому-либо «вытеснению» вообще. В своем предисловии ко второму изданию я особо подчеркнул это обстоятельство, и мое упоминание о нем не утратило своей актуальности и сегодня, ибо большинство специалистов по-прежнему свято верит в миф о полиморфной сексуальности ребенка. Теория вытеснения до сих пор сильно переоценивается, в то время как естественные особенности психической трансформации соответственно недооцениваются, если не игнорируются вовсе. В 1912 году я подверг эти особенности обстоятельному исследованию, но даже сейчас нельзя сказать, что они нашли понимание у психологов. Надеюсь, данный скромный и основанный на фактах отчет побудит читателя к размышлениям. Теории в психологии – это сам дьявол. Разумеется, определенные теоретические точки зрения необходимы в силу их ориентирующей и эвристической ценности; однако их всегда следует рассматривать как простые вспомогательные средства, которые в любое время можно отложить в сторону. На сегодняшний день мы знаем о душе так мало, что нелепо полагать, будто мы продвинулись достаточно далеко, чтобы создавать общие теории. Мы даже не установили эмпирических масштабов феноменологии психики; как же тогда мы можем мечтать об общих теориях? Без сомнения, теория – лучшее прикрытие для недостатка опыта и невежества, однако последствия подобной маскировки удручают – это и фанатизм, и поверхностность, и научное сектантство.

Описывать поливалентную зародышевую предрасположенность ребенка с помощью сексуальной терминологии, заимствованной из стадии полноценной сексуальности, – предприятие сомнительное. Оно предполагает вовлечение всего заложенного в ребенке в сексуальную интерпретацию, так что, с одной стороны, понятие сексуальности раздувается до фантастических размеров и становится расплывчатым, а духовные факторы, с другой стороны, трактуются как искаженные и недоразвитые инстинкты. Взгляды такого рода ведут к рационализму, который даже приблизительно не способен отдать должное существенной поливалентности инфантильного предрасположения. Даже если ребенок занят вопросами, которые у взрослых, безусловно, несут сексуальный оттенок, это не доказывает, что характер озабоченности ребенка следует расценивать как в равной степени сексуальный. Для осторожного и добросовестного исследователя сексуальная терминология применительно к инфантильным явлениям может быть не более чем профессиональным façon de parler[1]1
  Речевой оборот (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Впрочем, в его уместности я сильно сомневаюсь.

Помимо нескольких незначительных корректировок, я ос-

тавляю эту работу в неизмененном виде.

К. Г. Юнг,

декабрь, 1938 г.

Предисловие к четвертому изданию

Из предисловий к предыдущим изданиям читателю известно, что этот очерк представляет собой произведение, неотделимое от времени и условий его возникновения. Как отражение единичного опыта, он должен остаться вехой на долгом пути познания, которое постоянно совершенствуется. Наблюдения, изложенные в данном очерке, по-прежнему, смею полагать, представляют интерес и для воспитателя, а поскольку нет ни малейшего смысла перемещать дорожные столбы, отмечающие пройденный путь, то я счел ненужным вносить какие-либо изменения в текст первой публикации, состоявшейся тридцать пять лет назад.

К. Г. Юнг,

июнь 1945 г.

О конфликтах детской души

1 Приблизительно в то же время, когда Фрейд опубликовал случай «маленького Ганса»[2]2
  См.: Фрейд З. Анализ фобии пятилетнего мальчика // Импульс влечения. М.: АСТ, 2019. – Примеч. ред.


[Закрыть], я получил от одного знакомого с психоанализом отца ряд наблюдений, касающихся его дочери, которой на ту пору было четыре года.

2 Эти наблюдения настолько перекликаются с исследованием Фрейда и обогащают последнее, что я не могу не сделать этот материал доступным для более широкой общественности. То бурное непонимание, если не сказать возмущение, с которым публика встретила очерк о «маленьком Гансе», стало для меня дополнительным поводом для публикации моего анализа, хотя он и не такой исчерпывающий, как у Фрейда. Описанные в нем явления, тем не менее, подтверждают, что случай «маленького Ганса» вполне типичен. Так называемая научная критика, в той мере, в какой она вообще обратила внимание на эти важные вопросы, в очередной раз поспешила показать, что люди до сих пор не научились сначала изучать и только затем судить.

3 Маленькая девочка, чьей проницательности и интеллектуальной живости мы обязаны следующими наблюдениями, – здоровый, активный ребенок с эмоциональным темпераментом. Она никогда серьезно не болела и не выказывала никаких признаков «нервных» симптомов.

4 Приблизительно на третьем году жизни у ребенка пробудились систематические интересы; девочка начала задавать вопросы и предаваться фантазиям, в которых исполнялись ее желания. В нижеследующем отчете нам, к сожалению, придется отказаться от идеи последовательного изложения, ибо интересующий нас материал состоит из отдельных эпизодов, которые касаются одного изолированного переживания из целого цикла подобных, а потому не могут рассматриваться научно и систематически, но должны, скорее, принять форму рассказа. При нынешнем состоянии психологии обойтись без такого способа повествования едва ли возможно: мы все еще далеки от того, чтобы во всех случаях с безошибочной уверенностью отличать курьезное от типичного.

5 Когда девочке – назовем ее Анной – было около трех лет, между нею и ее бабушкой состоялся следующий диалог:

Анна: «Бабушка, почему у тебя такие тусклые глаза?»

Бабушка: «Потому что я старая».

Анна: «Но ты снова станешь молодой?»

Бабушка: «Конечно, нет. Я буду дальше стареть и стареть, а потом умру».

Анна: «И что тогда?»

Бабушка: «Тогда я сделаюсь ангелом».

Анна: «А потом снова станешь ребеночком?»

6 Девочка находит здесь желанную возможность для временного решения проблемы. В течение некоторого времени у нее вошло в привычку спрашивать свою мать, будет ли у нее когда-нибудь настоящая живая кукла, младший братик, что, естественно, породило вопрос о том, откуда берутся дети. Поскольку такие вопросы задавались совершенно спонтанно и ненавязчиво, родители не придавали им значения и отвечали на них с той же несерьезностью, с которой, казалось, задавал их сам ребенок. Так, однажды девочке рассказали красивую сказку о том, что детей приносит аист. Анна уже где-то слышала более серьезную версию этой сказки, а именно, что дети – это ангелочки, которые живут на небесах и которых затем приносит на землю упомянутый аист. Эта теория, по-видимому, подтолкнула девочку к исследовательской деятельности и – как видно из разговора с бабушкой – нашла широкое применение: она успокаивающим образом позволяла разрешить не только болезненную тайну смерти, но и загадку о происхождении детей. Анна, казалось, говорила себе: «Когда кто-то умирает, он становится ангелом, а потом ребенком». Подобных решений, убивающих по меньшей мере двух зайцев, упорно придерживаются даже в науке; ребенок также не может расстаться с ними без известных потрясений. В этой простой концепции заключены семена теории реинкарнации, которая, как мы знаем, все еще жива сегодня в сознании миллионов людей[3]3
  В свете более поздних исследований профессора Юнга эти теории могут трактоваться как основанные на архетипе возрождения в бессознательном. В данном очерке встречается и несколько других примеров архетипической активности. – Примеч. ред. оригинального издания.


[Закрыть].

7 Если в истории «маленького Ганса» поворотной точкой стало рождение младшей сестры, то в данном случае переломным моментом послужило появление младшего брата. Последний родился, когда Анне исполнилось четыре года. Проблема появления детей, прежде почти не интересовавшая девочку, теперь выступила на передний план. Беременность матери, очевидно, осталась незамеченной; во всяком случае никто не помнит, чтобы Анна когда-либо высказывалась на этот счет. Вечером, накануне родов, когда схватки только начинались, девочка зашла в комнату отца. Он посадил ее к себе на колени и спросил: «Что бы ты сказала, если бы сегодня вечером у тебя появился братик?» «Я бы убила его», – последовал незамедлительный ответ. Слово «убить» звучит тревожно, но на самом деле оно вполне безобидно, поскольку «убить» и «умереть» на детском языке означает только «избавиться», будь то активно или пассивно, на что неоднократно указывал Фрейд. Некоторое время назад мне довелось лечить пятнадцатилетнюю девочку, у которой во время анализа возникала повторяющаяся ассоциация – «Песня о колоколе» Шиллера. Она никогда не читала это стихотворение вдумчиво, но однажды мельком просмотрела его и запомнила лишь что-то о колокольне. Никаких других подробностей в ее памяти не сохранилось. Данный фрагмент звучит так:

 
С колокольни,
Будто стон,
Похоронный,
Льется звон.
Грустно стонет меди звук унылый
Над отшедшим в дальний путь могилы.
Ах! то нежная супруга,
Ах! то мать младая в гробе:
Из семейственного круга
Смерть-губительница в злобе
Мчит ее в страну теней
От супруга, от детей…[4]4
  Перевод Д. Мина. Цит. по: Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских поэтов / под ред. Н. Гербеля. СПб., 1857. Т. 1. – Примеч. пер.


[Закрыть]
 

8 Дочь, естественно, очень любила свою мать и не помышляла о ее смерти. С другой стороны, в то время дела обстояли следующим образом: вместе с матерью она должна была отправиться к родственникам на пять недель; годом ранее мать ездила одна, дочь же (единственный и избалованный ребенок) оставалась дома с отцом. К сожалению, в том году именно «нежную супругу» пытались вырвать из объятий ее возлюбленного, тогда как дочь предпочла бы разлуку с «матерью младой».

9 Таким образом, «убить» в устах ребенка – совершенно безобидное выражение, особенно если учесть, что Анна использовала его довольно беспорядочно в отношении возможных видов деструкции, удаления, уничтожения и т. д. Тем не менее эта тенденция заслуживает внимания. (Ср. анализ случая «маленького Ганса».)

10 Мальчик родился ранним утром. Когда все следы родов, включая пятна крови, были удалены, отец вошел в комнату, где спала Анна. Она тут же проснулась. Сообщив ей новость о появлении младшего брата, которую девочка восприняла с удивленным и напряженным выражением лица, он взял ее на руки и отнес в спальню. Анна бросила быстрый взгляд на свою довольно бледную мать, а затем выказала нечто вроде смеси смущения и подозрительности, как будто думала: «Что теперь будет?» Она не выказала ни малейшей радости при виде новорожденного, чем несколько разочаровала обоих родителей. Остаток утра девочка держалась подальше от матери; это было тем более поразительно, что обычно она всегда вертелась вокруг нее. Но однажды, когда мать находилась одна, она вбежала в комнату, обвила руками ее шею и торопливо прошептала: «Ты ведь не умрешь?»

11 Эти слова открывают нам некое подобие конфликта в душе ребенка. История с аистом, очевидно, никогда не вызывала особого доверия, но гипотеза плодотворного возрождения, согласно которой смерть влечет за собой рождение, несомненно, прижилась. Следовательно, мать должна умереть. Почему же тогда Анна обязана испытывать какое-то удовольствие по поводу новорожденного, к которому она и без того уже начинала по-детски ревновать? При благоприятной возможности она должна была выяснить, умрет мама или нет. Мама не умерла. Однако теория возрождения натолкнулась на серьезное препятствие. Как теперь объяснить рождение младшего брата и происхождение детей вообще? Оставалась история аиста, которая, хотя и не оспаривалась прямо, была имплицитно отвергнута в пользу гипотезы возрождения[5]5
  Здесь можно было бы спросить, правомерно ли вообще полагать, что дети этого возраста ломают голову над подобными теориями. Ответ заключается в том, что дети крайне заинтересованы во всех чувственно воспринимаемых событиях и явлениях, происходящих вокруг них. Помимо прочего, это проявляется в бесконечных вопросах «почему» и «зачем». Если мы хотим понять психологию ребенка, необходимо снять тусклые очки нашей культуры. Для каждого человека рождение ребенка – самое важное событие, которое только может произойти. Тем не менее для цивилизованного мышления рождение, равно как и секс, утратило большую часть своей биологической уникальности. Но где-то разум, должно быть, сберег правильные биологические оценки, запечатленные в нем на протяжении веков. Так ли уж маловероятно, что у ребенка сохранились эти оценки и он не стесняется их предъявлять, прежде чем культура набросит свой покров на его примитивное мышление? – Примеч. авт.


[Закрыть]. Дальнейшие попытки объяснения, к сожалению, остались скрытыми от родителей, ибо девочка на несколько недель уехала к бабушке. Из сообщений последней следует, что история аиста, которую негласно решили поддерживать все члены семьи, действительно обсуждалась неоднократно.

12 Вернувшись домой, Анна вновь проявила ту же смесь смущения и недоверчивости, что и после рождения брата. Родители это заметили, но причину установить не смогли. По отношению к новорожденному девочка вела себя приветливо и мило. Тем временем появилась няня, которая произвела глубочайшее впечатление на маленькую Анну – прежде всего своей униформой. Поначалу это впечатление было крайне негативным: девочка относилась к ней в высшей степени враждебно. Так, она ни за что не позволяла этой женщине раздевать себя и укладывать в постель по вечерам. Причина такого сопротивления вскоре стала ясна: однажды, стоя у колыбели малыша, Анна крикнула ей: «Это не твой братик, он мой!» Постепенно, однако, девочка примирилась с присутствием няни и сама начала играть в няню; надевая белый чепчик и фартук, она по очереди нянчила младшего брата и кукол. В отличие от прежнего настроения, нынешнее было, несомненно, элегичным и мечтательным. Нередко она часами сидела под столом, напевая длинные песенки и сочиняя рифмы. Некоторые было невозможно разобрать; другие состояли частично из фантазийных желаний на тему «няни» («Я няня Зеленого Креста»), а частично – из явно болезненных чувств, требовавших выражения.

13 Здесь мы сталкиваемся с важной новой особенностью в жизни ребенка: грезы, первые проблески поэзии, элегические настроения – все это обычно характерно для более позднего этапа жизни, а именно периода, той поры, когда юноши и девушки готовятся разорвать прежние семейные узы, дабы вступить в самостоятельную жизнь, но все еще внутренне осторожничают, ибо стремление это сдерживается щемящим чувством тоски по дому, по теплу семейного очага. В такое время они сплетают сети поэтических фантазий с целью компенсировать то, чего им недостает. Приближение психологии четырехлетнего ребенка к психологии мальчика или девочки пубертатного возраста на первый взгляд может показаться парадоксальным; однако сходство заключается не в возрасте, а в механизме. Элегические грезы свидетельствуют о том, что часть любви, которая прежде принадлежала и должна была принадлежать реальному объекту, теперь интровертируется, то есть обращается внутрь, в самого субъекта, и порождает повышенную фантазийную активность[6]6
  В целом этот процесс типичен. Когда жизнь сталкивается с препятствием, так что всякая адаптация становится невозможной и перенос либидо в реальность приостанавливается, возникает интроверсия. Иными словами, вместо того чтобы либидо работало в направлении реальности, наблюдается повышенная активность фантазии, стремящаяся устранить препятствие (по крайней мере, в воображении), что со временем может привести к практическому решению. Отсюда преувеличенные сексуальные фантазии невротиков, пытающихся таким образом преодолеть специфическое вытеснение; отсюда типичная фантазия заик о том, что в действительности они обладают ораторским даром. (То, что у них есть некоторые притязания в этом отношении, подтверждается вдумчивыми исследованиями Альфреда Адлера и его теорией о неполноценности органов.) – Примеч. авт.


[Закрыть]. Но откуда берется эта интроверсия? Она представляет собой психологическую манифестацию, характерную для этого периода, или же проистекает из какого-либо внутреннего конфликта?

14 В этом отношении весьма содержательным выглядит следующий эпизод. Анна все чаще не слушалась мать. Однажды между ними произошел следующий диалог:

Анна: «Я уеду к бабушке!»

Мать: «Но мне будет грустно, если ты уедешь».

Анна: «Да, но у тебя есть мой младший брат».

15 Реакция матери показывает, чего на самом деле добивалась девочка: очевидно, она хотела услышать, что скажет мать в ответ на угрозу уехать, узнать, какова ее установка в целом, а также выяснить, не лишилась ли девочка из-за младшего брата материнской привязанности. Однако не следует поддаваться на этот прозрачный обман. Девочка прекрасно видела и чувствовала, что, несмотря на рождение второго ребенка, она не утратила и капли материнской любви. Таким образом, завуалированный (quasi) упрек, который она бросает матери по этому поводу, необоснован, что для натренированного уха проявляется в слегка аффектированном тоне голоса. Подобные интонации часто можно услышать даже у взрослых. Такой тон ни с чем не спутаешь; он не предполагает, что его будут воспринимать всерьез, и по этой причине навязывается еще более настойчиво. Упрек этот не следует принимать близко к сердцу, ибо он всего лишь предвестник других, уже более серьезных сопротивлений. Вскоре после описанного выше разговора между матерью и дочерью состоялся следующий диалог:

Мать: «Пойдем в сад».

Анна: «Ты обманываешь меня. Берегись, если ты говоришь неправду!»

Мать: «Что ты! Конечно, я говорю правду».

Анна: «Нет, ты говоришь неправду».

Мать: «Сейчас ты убедишься, что я говорю правду: сию минуту мы идем в сад».

Анна: «Это правда? Точно? Ты не врешь?»

16 Сцены такого рода повторялись неоднократно. Однако на этот раз тон был более резким и настойчивым; упор на «лжи» выдавал нечто совершенно особенное, чего родители не понимали. Более того, поначалу оба придавали слишком мало значения спонтанным высказываниям ребенка. Таковы общепринятые (ex officio) правила воспитания. Обычно мы мало прислушиваемся к детям в любом возрасте; во всем существенном мы относимся к ним как к non compos mentis[7]7
  Букв. невменяемым, умалишенным (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть], а во всем несущественном дрессируем их до автоматического совершенства. За сопротивлением всегда кроется вопрос, конфликт, о котором мы достаточно скоро услышим в другое время и в других обстоятельствах. К несчастью, в большинстве случаев мы забываем связать услышанное с сопротивлением. Так, например, в другой раз Анна задала матери серию непростых вопросов:

Анна: «Когда вырасту, я буду няней».

Мать: «Я тоже мечтала стать няней, когда была маленькой».

Анна: «А почему не стала?»

Мать: «Ну, потому что я стала мамой и у меня появились свои дети, которых нужно нянчить».

Анна (задумчиво): «Я буду не такой, как ты? Буду жить в другом месте? А мы будем разговаривать?»

17 Ответ матери снова показывает, на что нацелен вопрос девочки[8]8
  Несколько парадоксальный взгляд на то, что цель вопроса ребенка следует искать в ответе матери, нуждается в кратком разъяснении. Одна из величайших заслуг Фрейда в области психологии заключается в том, что он вскрыл сомнительность сознательных мотивов. Одним из последствий подавления инстинктов является то, что важность сознательного мышления для поступков безгранично переоценивается. Согласно Фрейду, критерием психологии поступка выступает не сознательный мотив, а его результат (оцениваемый не физически, а психологически). Этот взгляд представляет поступок в новом, биологически значимом свете. Я воздержусь от примеров и ограничусь замечанием, что данная позиция чрезвычайно ценна для психоанализа как с точки зрения общего принципа, так и с точки зрения толкований. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Очевидно, Анна хотела бы иметь ребенка и нянчить его точно так же, как это делала няня. Откуда у няни взялся ребенок, абсолютно ясно; таким же способом могла бы его заполучить и Анна. Почему же тогда мама не стала просто няней – иными словами, откуда у нее появился ребенок, если он достался ей не так, как няне? Анна могла бы получить ребенка так же, как няня, но что ждет ее в будущем – будет ли она похожа на свою мать с точки зрения детей, и если да, то каким образом это осуществится? – совершенно непонятно. Отсюда и вдумчивый вопрос: «Я буду не такой, как ты?» Буду ли я другой во всех отношениях? История с аистом, очевидно, никуда не годится; теория умирания лучше, стало быть, человек обретает ребенка так, как, например, обрела его няня. Этот естественный способ, безусловно, подходит и для Анны. Но как быть с матерью, которая не няня, но все же имеет детей? Рассматривая вопрос с этой точки зрения, Анна спрашивает: «Почему ты не няня?» – имея в виду: почему ты не получила своего ребенка простым, естественным образом? Этот своеобразный косвенный способ задавать вопросы типичен и может быть связан с туманным пониманием проблемы; в противном случае нам придется допустить некоторую «дипломатическую расплывчатость», продиктованную желанием уклониться от прямых расспросов. Позже мы найдем доказательства этой возможности.

18 Таким образом, Анна сталкивается с проблемой: «Откуда взялся новый ребенок?» Его не принес аист; мама не умерла; мама не получила его таким же образом, как няня. Анна уже задавала этот вопрос раньше; в ответ отец сообщил ей, что детей приносит аист; но это определенно не так, на сей счет она никогда не заблуждалась. Следовательно, папа, мама и все остальные лгут. Это легко объясняет ее недоверчивое отношение при родах и упреки в адрес матери, а также элегическую мечтательность, которую мы приписали частичной интроверсии. Теперь нам известен реальный объект, от которого любовь отняли ввиду отсутствия цели: она была отъята у родителей, которые обманули ее и отказались говорить правду. (Чем может быть то, о чем нельзя говорить? Что вообще происходит? Таковы вопросы в скобках, которые девочка позже сформулировала для себя. Ответ: должно быть, это что-то такое, что желательно скрыть; возможно, что-то опасное.) Попытки заставить мать говорить и вытянуть из нее правду с помощью хитрых вопросов не увенчались успехом; сопротивление наталкивается на сопротивление, и любовь интроецируется. Естественно, способность к сублимации развита у четырехлетней девочки еще слишком слабо, чтобы оказать более чем симптоматическую услугу; как следствие, ей приходится прибегнуть к другой компенсации, а именно к одному из инфантильных способов добиться любви силой, предпочтительно плачем и зовом матери по ночам. Этот способ усердно практиковался и использовался на первом году жизни. Теперь он возвращается, но, в соответствии с возрастом, становится более мотивированным и сопряженным со свежими впечатлениями.

19 Следует упомянуть, что незадолго до этих событий произошло землетрясение в Мессине[9]9
  Имеются в виду события декабря 1908 г., когда итальянский город Мессина в Сицилии был почти полностью разрушен землетрясением и цунами; погибло около 60 000 местных жителей. – Примеч. ред.


[Закрыть], которое часто обсуждали за столом. Анне было необычайно интересно все, что с ним связано; снова и снова она заставляла бабушку рассказывать, как тряслась земля, рушились дома, сколько людей погибло. Это положило начало ее ночным страхам. Девочка не желала оставаться одна; по ночам мать приходила к ней и сидела у ее кроватки, иначе она боялась, что произойдет землетрясение, стены рухнут и ее задавят. Подобными мыслями Анна была озабочена и днем; гуляя с матерью, она приставала к ней с вопросами: «А дом будет стоять, когда мы вернемся? Папа еще будет жив? Дома точно нет землетрясения?» Увидев на дороге камень, она всякий раз спрашивала, не от землетрясения ли он. Если где-то строили дом, она была уверена, что предыдущий разрушило землетрясение, и так далее. В довершение ко всему Анна часто кричала по ночам, что приближается землетрясение, она уже слышит грохот. Каждый вечер приходилось торжественно ей обещать, что землетрясения не будет. Родители испробовали различные способы успокоить девочку; например, ей сказали, что землетрясения происходят только там, где есть вулканы. Она потребовала доказательств, что горы, окружающие город, не были вулканами. Подобные рассуждения постепенно привели к сильной и, в возрасте Анны, неестественной тяге к знаниям; в итоге ей принесли все геологические книги и атласы из библиотеки отца. Часами она листала их в поисках изображений вулканов и землетрясений и задавала бесконечные вопросы.