Текст книги "Навек с любимым"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Фрэнсин ушла из дома рано утром, сразу после завтрака, дав подробные указания Грэтхен, которая оставалась дома с Поппи.

Она поехала в ресторан, что находился в десяти милях от дома, в самом центре городка Купервиль.

Опустив оконное стекло, она с наслаждением вдохнула свежий воздух, радуясь опьяняющему аромату жирного чернозема, ярким лучам солнца, сочной зелени высокой травы. Кукуруза весело покачивала своими кисточками под августовским ветерком. Как она соскучилась по этим запахам и пейзажам!

Она, конечно, любила Нью-Йорк с его небоскребами, яркой рекламой и вечной суетой. Однако временами ей приходилось тяжко, и она подолгу не могла заснуть. В эти минуты ее терзала тоска по дому, и она мечтала услышать знакомый скрип кресла-качалки Поппи, почувствовать запах скошенной травы, увидеть особенный оттенок голубого неба, который можно встретить только в Небраске.

Если покопаться в собственной душе, думала она, то я пусть и неохотно, но признаюсь себе, что соскучилась по Трэвису. Бывали времена, когда они понимали друг друга с полуслова.

Уехав, я разрушила эту гармонию. А он, позволив мне уехать, постарался обо всем забыть. Фрэнсин крепче схватилась за руль, пытаясь перебороть в себе возмущение и обиду.

Вскоре, к ее великому облегчению, она свернула на парковку возле ресторана «Делла». Делла – так звали ее бабушку, которая умерла, когда Фрэнсин была еще совсем маленькой. Поппи так и не стал менять название, хотя этой женщины, которую Фрэнсин даже не могла вспомнить, давно уже не было на свете.

Она с трудом нашла свободное место на автостоянке и припарковалась. Вместо того чтобы сразу выбраться из машины, она долго сидела, рассматривая строение, которое, так же как и двухэтажная фермерская усадьба, было тесно связано с ее детством.

Несмотря на то что краска местами облупилась и выцвела, ресторанчик по-прежнему выглядел на редкость уютно и празднично, благодаря красивым бело-розовым навесам над окнами и двум большим клумбам по обе стороны парадного входа, что радовали глаз изобилием ярких цветов.

Заведение принадлежало Поппи, однако он никогда не работал в нем целый день. Когда Фрэнсин была маленькой, многие часы она проводила здесь, предпочитая суматоху, царившую в ресторане, одиночеству в доме на ферме. Повзрослев, она подрабатывала в ресторанчике официанткой.

Именно полученные в нем чаевые, которые она бережно копила, вместе со школьными сбережениями позволили ей пять лет назад уехать из Купервиля. И вот теперь она снова зависит от ресторана, он может помочь ей возвратиться в Нью-Йорк, город ее будущего.

Фрэнсин вышла из машины и направилась к двери. Когда она открыла ее, зазвенел колокольчик, и мгновенье спустя девушку окутали роскошные запахи, доносившиеся из кухни. В помещении стоял глухой шум, всегда сопутствующий хорошо посещаемому ресторану.

Бетти Джин Прэтер, управляющая рестораном, крупная женщина с крашеными ярко-рыжими волосами, заметив гостью, устремилась к ней, широко раскинув руки.

– Никак это наша маленькая звездочка вернулась домой!

Она крепко обняла Фрэнсин. От ее фартука исходил знакомый запах приправ, жареного лука и розового масла.

Фрэнсин тоже от всей души обняла ее. Бетти Джин была единственной женщиной, которая имела на нее влияние в юности. Именно она повела девочку покупать первый в ее жизни лифчик и рассказала ей о том, что ее подстерегает в жизни.

– Дай-ка я посмотрю на тебя. – Бетти Джин отпустила Фрэнсин и отступила назад. Ее голубые глаза критически рассматривали молодую женщину. – У тебя такой вид, словно большой город обидел тебя, – заметила она, а потом усмехнулась. – Я видела тебя в мыльной опере, милая. О Боже, это были самые волнующие минуты в моей жизни. Я позвала друзей и родственников и сказала им, что мою маленькую Фрэнсин показывают по телеку.

Фрэнсин присела на табурет у стойки, пытаясь совладать с волнением. Гордость смешивалась с чувством вины. Ее появление на телеэкране, похоже, произвело на Бетти такое сильное впечатление, что она поверила, будто Фрэнсин пробилась в мир большого кино.

– Да, фильм получился ничего! Только меня убили через три серии.

Бетти Джин усмехнулась.

– Но ты умерла прекрасной смертью! – Она засуетилась вокруг стойки. – Давай я налью тебе чашечку кофе. Поппи утром звонил мне и сказал, что ты хочешь поработать, пока гостишь дома. – Она плеснула кофе в чашку и поставила ее перед Фрэнсин. – Конечно, нам пригодится твоя помощь. С завтраком мы справляемся, а вот на ланч набегает столько народа… И как назло моя лучшая официантка уволилась на прошлой неделе.

– Я могу работать в любое время, когда понадобится, – ответила Фрэнсин.

– В конце недели я могла бы привлекать тебя и на ланчи, и на обеды.

– Прекрасно, – согласилась Фрэнсин.

– Ну, тогда по рукам. – Бетти подошла к окну, отделявшему обеденный зал от кухни, и взяла две тарелки с дымящимся кушаньем. Пока она отдавала распоряжения, Фрэнсин оглядела комнату, узнала нескольких людей, и приветственно улыбнулась им. – Я слышала, у тебя появилась дочка, – вернувшись, сказала Бетти.

Фрэнсин улыбнулась и кивнула головой.

– Ее зовут Грэтхен.

Бетти криво усмехнулась.

– Наверное, какой-то ловкий городской паренек вскружил тебе голову? – Бетти покачала головой. – Я-то, дура, всегда думала, что вы с Трэвисом в конце концов поженитесь и нарожаете кучу детишек.

При имени Трэвиса сердце в груди у Фрэнсин болезненно сжалось.

– Я с удивлением узнала, что он не женат.

– Это не оттого, что у него нет возможности. Трэвис – самый завидный холостяк во всем городе, и большинство молоденьких девушек и чуть ли не половина их матерей пытаются разжечь огонь в его сердце. – Бетти наклонилась ближе к ней. – Когда ты уехала из Купервиля, ты, кажется, забрала с собой и его сердце.

Тут поступили новые заказы, и Бетти отправилась на кухню.

Фрэнсин уставилась в чашку кофе. Слова Бетти продолжали звучать у нее в ушах. Он мог бы поехать со мной – попыталась она найти себе оправдание. Он мог остановить меня. Но он не сделал ни того, ни другого. Прошлое. Все это уже в прошлом, и невозможно ничего изменить. Мне просто придется с этим смириться.

– Бетти, заполни на меня табель, – сказала она, залпом допив кофе и поднявшись с табурета. – Я готова к работе.

Утро прошло быстро. Фрэнсин все время сновала вокруг столиков, рассчитываясь с клиентами и относя грязные тарелки на кухню.

Она была смущена количеством посетителей. Почти все они, входя в ресторан, восклицали, что видели ее по телевизору, и уверяли, что она – гениальная актриса. Никто не сомневался в том, что она приехала домой лишь погостить и взялась за работу только для того, чтобы помочь деду.

Ее удивило, что все постоянные посетители ресторана знали о тех редких открытках деду, в которых она хвасталась своими якобы успехами. И теперь эта шитая белыми нитками ложь выползла на свет Божий. Только этого не хватало!

– Эй, Фрэнсин! – помахал ей рукой мужчина за столиком в дальнем углу ресторана. Он приехал во время ланча, когда было особенно много посетителей, и его обслуживала Бетти.

– Вы хотите, чтобы я вам что-нибудь принесла? – спросила она, мечтая поскорее снять туфли и растереть онемевшие ступни. Она забыла уже, сколько физической выносливости требуется официантке.

Он вытянул руку:

– Барри Сименс. Я редактор газеты «Купервиль пресс».

– Рада познакомиться с вами, мистер Сименс. – Она пожала ему руку. Это был привлекательный человек со светлыми, как песок, волосами и теплыми карими глазами. Фрэнсин подумала, что ему лет двадцать восемь – тридцать. – Что я могу для вас сделать?

– Давайте я напишу про вас статью. Вы понимаете, местная девушка добилась успеха…

– О, нет! Пожалуйста. – Фрэнсин покачала головой.

– Но из этого может получиться нечто весьма интересное, – возразил Барри.

– Мистер Сименс, я приехала домой отдохнуть. И меньше всего мне хотелось бы стать героиней газетного очерка. – Фрэнсин протяжно вздохнула. – И кроме того, я не так уж процветаю. В сущности, как и большинство актрис в Нью-Йорке, я едва свожу концы с концами.

Барри широко и искренне улыбнулся.

– Но, если судить по тому, что о вас говорит Бетти Джин, можно сделать вывод, что вы на пути к «Оскару» или по крайней мере уже завоевали одну или две «Эмми».

Фрэнсин засмеялась.

– Я снялась в трех сериях мыльной оперы, да еще сыграла в одной пьеске на Бродвее, которая шла шесть недель. Еще у меня за плечами эпизод в телевизионной постановке, но дальше этого моя карьера не продвинулась. – Она печально улыбнулась. – А этого слишком мало для того, чтобы писать о преуспевающей местной девчонке, хотя, может, и достаточно, чтобы пощекотать любопытство жителей маленького городка.

– Я ценю вашу честность, Фрэнсин. – Он по-доброму ей улыбнулся. – О'кей, если я не могу написать очерк, то, может, вы позволите мне угостить вас обедом, прежде чем вы вернетесь в Нью-Йорк?

К щекам Фрэнсин прихлынула кровь. Она не могла припомнить, когда в последний раз кто-нибудь приглашал ее пообедать.

– Я еще не знаю, какое у меня будет расписание, – уклончиво произнесла она. – Работа, дочка, свободного времени будет немного. И кроме того, я не часто хожу на свидания.

Барри пожал плечами, но дружелюбная улыбка все еще сохранялась на его лице.

– Попытка не пытка. Если передумаете, дайте знать.

Фрэнсин улыбнулась, довольная, что он не принял слишком близко к сердцу ее отказ.

– Я была рада познакомиться с вами, Барри. А теперь мне надо вернуться к работе, не то Бетти обвинит меня в том, что я бездельничаю.

Через несколько минут, когда Фрэнсин убрала со стола, Бетти схватила ее за руку.

– Почему ты не приняла приглашение Барри пообедать? – спросила она.

– Бетти Джин, – засмеялась Фрэнсин, – я готова поклясться, что у тебя на затылке растут уши! Откуда ты знаешь, что он мне это предлагал?

Бетти усмехнулась.

– Когда я принимала у него заказ, он мне пожаловался, что ты его отвергла. А почему ты не захотела пойти с ним? Он прекрасный парень. Еще один хороший холостяк.

– Но я не ищу хороших холостяков, – ответила Фрэнсин. – И кроме того, было бы глупо увлечься здесь кем-нибудь, когда я собираюсь через месяц-другой уехать обратно в Нью-Йорк.

– Я же не говорю, что тебе надо спать с ним, милая, а просто пообедать, – поддразнила ее Бетти.

Фрэнсин покачала головой.

– У меня сейчас нет настроения гулять.

Она предпочла не говорить Бетти, что вообще не настроена заводить какие-нибудь связи после той памятной ночи в Купервиле пять лет назад.

Что-то надломилось в ее душе, когда Трэвис позволил ей так просто уйти из его жизни… и она понимала, что это «что-то» глубоко проникло в ее сердце.

Трэвис сидел на крылечке с бутылкой пива в руке и следил, как Поппи и Грэтхен мастерят конуру для Красотки. Полуденное солнце отбрасывало резкие тени на лужайку, в воздухе пахло жимолостью и свежескошенной травой.

Он отпил глоток ледяного пива и сосредоточил взгляд на дочери Фрэнсин. Девочка поразительно напоминала мать: длинные темные волосы, голубые глаза и ямочки, так нежно играющие на ее щечках.

Ни одна черточка не указывала на то, как мог выглядеть отец девочки, ничто не оставило его отпечатка на личике Грэтхен.

Трэвис крепче сжал горлышко бутылки, не желая думать о мужчине, который держал в объятиях Фрэнсин, занимался с нею любовью… зачал ее ребенка.

Много ночей Трэвис и Фрэнсин провели вместе, разговаривая о будущем, мечтая о нем. Она грезила о славе, о том, чтобы стать актрисой, звездой, а он – о доме, о семье. Несмотря на их различия, Трэвис никогда не сомневался, что они будут навечно связаны друг с другом.

Он никогда не верил, что она бросит его и уйдет без оглядки. И уж конечно, не думал, что через несколько месяцев, покинув его, Фрэнни бросится в объятия другого мужчины. Ему хотелось разозлиться на девочку… плод предательства Фрэнсин, но это было невозможно. Она была очаровательна – ясное, ласковое солнышко. И несмотря на то, что внешне она походила на свою мать, она не была так ожесточена и озлоблена, как Фрэнсин в детстве.

Фрэнсин почти все юные годы бесила ее жестокая судьба, лишившая родителей, она злилась на Поппи за то, что он не мог предоставить ей все, о чем она мечтала, злилась на весь мир, что он оказался так суров к ней.

Трэвис надеялся, что Нью-Йорк, ее успехи развеют эту злость, что она найдет там свое счастье, которое не смогли принести ей ни он, ни Купервиль. Что ж, это будет по справедливости, если хоть один из нас найдет свое счастье.

Допив бутылку, он встал и пошел туда, где работали Грэтхен и Поппи.

– Похоже, конура получится замечательная, – заметил он, разглядывая их работу.

Грэтхен просияла.

– Я знала, что Поппи сделает лучшую конуру в мире. Он самый лучший дедушка в мире.

– А я думаю, что ты – просто маленькая девочка, доверху набитая бобами, – ответил Поппи.

Грэтхен захихикала.

– Какими бобами, Поппи?

Поппи положил на землю молоток и пристально поглядел на нее.

– А разве ты не съела две тарелки фасоли?

Грэтхен снова захихикала, и на лице Поппи тоже промелькнула улыбка. И почти мгновенно он закашлялся, взял молоток и продолжил работу.

Общение с Грэтхен явно идет на пользу раздражительному старику, подумал Трэвис. За эти пять лет он сблизился с Поппи и понял, что под суровой внешностью скрывается золотое сердце.

Он также знал, что жизнь Поппи пуста. Трэвис надеялся, что Грэтхен заполнит эту пустоту, по крайней мере, ненадолго.

Вдали поднялось облако пыли.

– Это мамочка! – воскликнула Грэтхен, едва машина показалась на дороге.

Фрэнсин припарковалась, вышла из машины и направилась к дочурке, радостно бросившейся ей навстречу. Одетая в бело-розовую полосатую униформу ресторана, Фрэнсин выглядела печальной и измученной.

Грэтхен взяла ее за руку и повела посмотреть на недостроенную конуру, а Трэвис тем временем, проскользнув в дом, вытащил еще бутылку пива из холодильника.

Когда он вернулся на крыльцо, на ступеньках уже сидела Фрэнсин, наблюдая за работой двух плотников.

– Вот, возьми, – протянул он ей пиво.

– Спасибо. – Она взяла у него холодную бутылку и прижала ее ко лбу. – Я уже кое о чем позабыла.

– А именно? – Он опустился рядом с нею.

– Во-первых, о том, что здесь в августе стоит страшная жара.

Она откинула назад голову и прижала к шее бутылку. Это движение показалось Трэвису почему-то эротичным. По телу пробежала волна желания, что удивило и разозлило его. Водя холодной бутылкой вверх-вниз по впадинке у шеи, Фрэнсин несказанно наслаждалась прикосновением прохладного, запотевшего стекла.

Трэвис загипнотизированно наблюдал за нею. Подавив порыв страсти, он взял у нее бутылку, открыл и возвратил ей.

Фрэнсин сделала большой глоток.

– О, какой чудесный вкус! Я и забыла, какой замечательный вкус у холодного пива в жаркий летний день. – Она сбросила туфли и подвигала большими пальцами ног. – Еще я забыла, как трудно целый день сновать между столиками, обслуживая клиентов.

– Просто ты изнежилась в Нью-Йорке, заделавшись преуспевающей актрисой.

Она бросила на него нетерпеливый взгляд и открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но вместо этого повернула голову к Поппи и Грэтхен.

Трэвис вытянул перед собой ноги.

– Скоро у меня не будет ни минуты покоя. Придет время собирать урожай, потом приводить в порядок всю технику, готовить ее к зиме.

– Ты говоришь прямо как фермер.

Он пристально поглядел на нее.

– Но я и есть фермер, и всегда был им – простым фермером.

На какой-то миг они встретились взглядами. В глазах Фрэнсин Трэвис разглядел невысказанные упреки, однако, не желая чувствовать себя виноватым, быстро отвел взгляд.

Он знал, как она мечтала о том, чтобы они оба поехали в Нью-Йорк, нашли бы работу на сцене. Но сам он никогда об этом не думал, чувствуя свое иное предназначение.

Фрэнсин вздохнула и отвела взгляд в сторону.

– Сколько времени они уже этим занимаются? – Она махнула рукой в сторону Поппи и Грэтхен.

Трэвис пожал плечами.

– Почти весь день. За это же время Поппи мог бы построить три конуры, но ведь ему помогает Грэтхен.

Фрэнсин улыбнулась и покачала головой.

– Поппи проявляет удивительное терпение – кто бы мог подумать? – печально произнесла она.

– Прошло пять лет, Фрэнсин. Люди меняются. – Трэвис сжал кулаки, пытаясь перебороть желание протянуть руку и коснуться ее волос, намотать на палец шелковистые прядки.

Его раздражало, что, несмотря на то что она бросила его, разбила и растоптала его сердце, он по-прежнему тянулся к ней.

– Поппи не изменился, – сказала ему Фрэнсин. – Просто невозможно не полюбить Грэтхен. Она такая добрая, не желает ни в ком видеть ничего дурного. – И она снова отхлебнула пива.

Трэвис мог себе представить, какой вкус был у ее губ – этакая смесь меда с холодным пивом. Он явственно припомнил ее мягкую, гладкую кожу, ее жаркое тело. И вновь им овладела ярость.

– А где ее отец? – спросил он, понимая, что эта опасная тема не утихомирит его, а, напротив, пробудит в нем более опасные чувства и страсть.

Он почувствовал, как она вздрогнула и напряглась.

– Он больше не является частью нашей жизни.

Трэвис спрашивал себя, любила ли она его так отчаянно или же, в первые месяцы почувствовав себя одинокой в большой городе, бросилась в чужие объятия. Во всяком случае, теперь это не имеет значения.

– Это очень плохо, – ответил он. – Я сам в детстве потерял отца и знаю, какая пустота образуется после такой утраты.

– С Грэтхен все в порядке, – с вызовом произнесла Фрэнсин. – Она прекрасно приспособилась. Ей вполне хватает меня. А я люблю ее за двоих.

– Понятно. – Трэвис умоляюще поднял руки. – Не надо мне ничего доказывать.

Фрэнсин снова посмотрела на дочь.

– Она даже никогда не спрашивала про своего отца. В детском саду, куда она ходит, большинство детей из неполных семей, а если она когда-нибудь спросит меня о нем, я честно отвечу ей. Но пока этот вопрос ее не беспокоит. – В голосе ее прозвучала непреклонная нотка.

– Мамочка, посмотри! – Грэтхен стояла возле конуры, и личико ее сияло от гордости. – Все готово!

– Замечательная вышла конура, детка, – ответила Фрэнсин.

Грэтхен взяла Красотку за поводок, знакомя ее с новым домом, а Поппи тем временем присоединился на крыльце к Фрэнсин и Трэвису.

– Бетти Джин задала тебе сегодня жару? – спросил он, усаживаясь в стоявшее на крыльце кресло-качалку.

– Не больше, чем всегда, – ответила Фрэнсин. – Я бы сказала, что в этой женщине энергии больше, чем в трех людях вдвое моложе ее.

– Да, она молодец. У нее прекрасно поставлено дело.

– А также она главная сплетница во всем городе, – сухо заметил Трэвис.

Фрэнсин засмеялась, и эти мелодичные звуки вновь пробудили в душе Трэвиса желание.

– Насчет этого ты абсолютно прав. Я не проработала с нею и пятнадцати минут, как узнала обо всем, что случилось с каждым с тех пор, как я уехала отсюда.

Трэвис встал, вдруг почувствовав, что чем раньше он уйдет, тем лучше. Смех Фрэнсин, ее запах, каждое ее движение – все вызывало у него желание. А он не хотел этого.

– Мне пора домой, – сказал он, спускаясь по ступенькам.

– Мы будем ждать тебя на ужин, – предложил Поппи.

Трэвис покачал головой.

– Нет, спасибо. Мне кое-что надо поделать дома.

– Пока, Трэвис! – закричала ему вслед Грэтхен.

Он помахал девчушке, потом забрался в свой грузовичок и завел двигатель. Пересекая лужайку, соединявшую земли Поппи с его собственными владениями, он размышлял, почему спустя столько лет, после всех этих обид и несмотря на злость, он по-прежнему испытывает влечение к Фрэнсин.

Может, это оттого, что наступает вечер. Ведь когда-то именно в это время я начинал предвкушать свидание с ней. Когда солнце на западе клонилось к закату, сердце мое от волнения начинало биться быстрее. И как бы я ни уставал от школы или потом от работы в поле, я никогда не уставал настолько, чтобы отказаться от свидания с Фрэнсин.

Иногда они просто сидели рядом, и им не нужно было ни разговаривать, ни касаться друг друга, чтобы чувствовать себя счастливым. Главное – они вместе! Иногда они целовались, ласкались, с трудом останавливаясь, чтобы полностью не потерять голову. Тогда он шел домой, настолько распаленный будоражащей любовной игрой, что порой по нескольку часов кряду не мог заснуть.

Почему-то он всегда считал, что когда они с Фрэнсин наконец займутся любовью, то это свершится в большой мягкой кровати, где она будет его женой. Однако этого не произошло. Последняя ночь, что они провели вместе, стала всплеском отчаяния и любви. Это последнее воспоминание все время терзало и в то же время согревало его.

Воспоминания – вот что владеет мною, и более ничего. Просто воспоминания о страсти, отголоски прошедших сладостных мгновений, которые навсегда запечатлелись в моем мозгу.

Трэвису стало легче оттого, что он нашел своим ощущениям рациональное объяснение. Ну конечно, все дело в этом. На какой-то миг мною просто завладели воспоминания о том, как я любил Фрэнсин, как нам было хорошо, но это не имеет никакого отношения к реальности, к тому, что сейчас происходит. Разве я мог не сохранить никаких чувств после нашей близости? И надо быть полным дураком, чтобы поверить в то, что он испытывает к ней нечто большее, чем просто нежность. Нежность, рожденная воспоминаниями прошлого?