Текст книги "Дар орла"

– Ты чувствуешь облегчение? – испытующе спросила меня Ла Горда.

Я сказал им, что у меня вообще нет никакого мнения. Они выглядели ошеломленными детьми. У Ла Горды был вид хозяйки церемонии, которая крайне недовольна.

Нестор поднялся и посмотрел на Ла Горду. Он сказал ей что-то на языке масатек. Это звучало как приказание или просьба.

– Расскажи нам все, что ты знаешь, – продолжал он по-испански. – Ты не имеешь права играть с нами и держать при себе нечто столь важное.

Ла Горда запротестовала. Она сказала, что утаила все, что знала, по просьбе Элихио. Хосефина кивком подтвердила ее слова.

– Он говорил все это тебе или Хосефине? – спросил Паблито.

– Мы были вместе, – сказала Ла Горда едва слышным шепотом.

– Ты хочешь сказать, что вы с Хосефиной были вместе в сновидении? – у Паблито перехватило дыхание. Удивление в его глазах соответствовало тому потрясению, которое, казалось, испытали и остальные.

– Что в точности сказал Элихио вам двоим? – спросил Нестор, когда прошел шок.

– Он сказал, что я должна попытаться помочь Нагвалю вспомнить левую сторону, – сказала Ла Горда.

– Ты понимаешь, о чем она говорит? – спросил меня Нестор.

Было бы невероятно, если бы я понимал. Я сказал, чтобы они обратились за ответом к самим себе. Но никто из них не высказал никаких предположений.

– Он говорил Хосефине и другие вещи, которых она не может вспомнить, – сказала Ла Горда. – Поэтому мы действительно в затруднении. Элихио сказал, что ты определенно Нагваль и что ты должен нам помочь, но что ты не для нас. Только вспомнив свою левую сторону, ты сможешь взять нас туда, куда мы должны идти.

Нестор заговорил с Хосефиной отеческим тоном, побуждая ее вспомнить, что именно сказал Элихио. Он мягко настаивал на том, чтобы она вспомнила что-то, что, видимо, было каким-то кодом, поскольку никто из нас не видел в этом никакого смысла. Хосефина моргала и корчила рожи, как если бы на нее давил тяжелый груз, – она и в самом деле выглядела как тряпичная кукла, которую расплющили. Я с тревогой наблюдал.

– Я не могу, – сказала она наконец. – Когда он со мной разговаривает, я знаю, что он говорит, но сейчас я не могу вспомнить. Не выходит.

– Не помнишь ли ты каких-нибудь слов? – спросил Нестор. – Просто каких-нибудь отдельных слов?

Она потрясла головой.

– Нет, – сказала она через секунду.

– Какого рода сновидениями ты занимаешься? – спросил я.

– Только теми, которые знаю, – бросила она.

– Я рассказывал тебе, как я делаю свои, – сказал я. – Теперь расскажи мне о своих.

– Я закрываю глаза и вижу стену, похожую на плотный туман; там меня ждет Элихио. Он проводит меня сквозь нее и, наверное, показывает мне всякие вещи. Я не знаю, что мы делаем, но мы что-то делаем вместе, а затем я возвращаюсь и забываю увиденное.

– Как случилось, что ты пошла с Ла Гордой? – спросил я.

– Элихио велел мне взять ее, – сказала она. – Мы вдвоем подождали Ла Горду и, когда она вошла в сновидение, схватили ее и протолкнули сквозь стену. Мы делали это дважды.

– Как вы схватили ее? – спросил я.

– Не знаю, – сказала Хосефина. – Но я подожду тебя в твоем сновидении, и тогда ты узнаешь.

– Ты можешь схватить любого? – спросил я.

– Конечно, – ответила она, улыбаясь. – Но я не делаю этого, потому что это не нужно. Я схватила Ла Горду, ибо Элихио говорил мне, что ему нужно ей что-то сказать, поскольку она более здравомыслящая, чем я.

– Тогда Элихио говорил тебе то же самое, Ла Горда, – сказал Нестор с непривычной твердостью.

Ла Горда сделала необычный жест, пожимая плечами и поднимая руки над головой.

– Хосефина рассказала тебе, что происходило, – сказала она. – Я не могу вспомнить. Элихио изъясняется на другой скорости. Он говорит, но мое тело не понимает его. Нет. Мое тело не может вспомнить, вот в чем дело. Я лишь знаю, что он сказал, будто Нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда, куда нужно идти. Он не мог сказать больше, потому что было мало времени. Он сказал, что кто-то, но я не помню, кто именно, ждет меня.

– Это все, что он сказал? – наседал Нестор.

– Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны будем вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если мы хотим попасть туда, куда нам надо идти. Но вот он должен вспомнить первым.

Она указала на меня и опять толкнула, как и раньше. Сила ее толчка заставила меня покатиться, как мяч.

– Зачем ты это делаешь, Ла Горда? – спросил я недовольно.

– Я пытаюсь помочь тебе вспомнить, – сказала она. – Нагваль говорил, что тебя надо время от времени толкать, чтобы ты встряхнулся.

Совершенно внезапно Ла Горда обняла меня.

– Помоги нам, Нагваль, – попросила она. – Если ты этого не сделаешь, нам лучше умереть.

Я был близок к слезам, но не столько из-за них, сколько потому, что что-то боролось внутри меня. Это было что-то такое, что все время прорывалось наружу с тех пор, как мы посетили этот город. Мольба Ла Горды разрывала мне сердце. У меня опять начался приступ чего-то похожего на гипервентиляцию. Я весь покрылся холодным потом. Затем мне стало плохо. С исключительной добротой Ла Горда ухаживала за мной.

Верная своей тактике выжидания, Ла Горда не хотела обсуждать наше совместное видение в Оахаке. Целыми днями она оставалась замкнутой и решительно незаинтересованной. Она не собиралась обсуждать и то, почему мне стало плохо. Так же поступали и остальные женщины. Дон Хуан обычно подчеркивал необходимость дождаться наиболее подходящего времени для того, чтобы выпустить то, что мы держим.

Я понял технику действий Ла Горды, но был недоволен ее упорством в ожидании. Это не соответствовало нашим интересам. Я не мог надолго остаться в Мексике и поэтому потребовал, чтобы мы собрались вместе и поделились тем, кто что знает. Она была непреклонна.

– Мы должны ждать, – сказала она. – Мы должны дать нашим телам шанс добраться до решения. Наша задача – вспомнить не умом, а телом. Все понимают это.

Она испытующе посмотрела на меня. Она, казалось, высматривала намек, который подсказал бы ей, что я точно понял задачу. Я признал, что я в полном недоумении с тех пор, как оказался в стороне. Я был один, в то время как все они поддерживали друг друга.

– Это молчание воинов, – сказала она, смеясь, а затем добавила примирительно: – Это молчание не означает, что мы не можем разговаривать о чем-нибудь другом.

– Может, мы вернемся к нашему обсуждению потери человеческой формы? – спросил я.

В ее взгляде было недовольство. Я многословно пояснил, что должен точно понимать значение всего, в особенности когда применяются незнакомые подходы.

– Что именно ты хочешь узнать? – спросила она.

– Все, что ты только захочешь мне рассказать.

– Нагваль говорил, что потеря человеческой формы приносит свободу, – сказала она. – Я верю этому, но пока не ощущаю этой свободы.

Последовало минутное молчание. Она следила за моей реакцией.

– О какой свободе ты говоришь, Ла Горда? – спросил я.

– О свободе вспомнить свое «я», – сказала она. – Нагваль говорил, что потеря человеческой формы подобна спирали. Она дает свободу вспоминать, а это, в свою очередь, делает тебя еще более свободным.

– Почему ты не чувствуешь себя свободной? – поинтересовался я.

Она прищелкнула языком и пожала плечами. Казалось, она была в затруднении или не желала продолжать наш разговор.

– Я связана с тобой, – сказала она. – До тех пор пока ты не потеряешь свою человеческую форму, чтобы вспомнить, я не смогу узнать, что эта свобода означает. Но, быть может, ты не сможешь потерять ее до тех пор, пока не вспомнишь. Во всяком случае, нам не следует об этом разговаривать. Почему ты не пойдешь и не поговоришь с Хенарос?

Это прозвучало так, будто мать отправляет своего назойливого ребенка пойти погулять, но я не обиделся. Если бы так сказал кто-нибудь другой, я легко мог бы принять это за враждебность или жалость. Мне нравилось быть с ней, в этом все дело.

В доме Хенаро я нашел Паблито, Нестора и Бениньо, занятых странной игрой. Паблито болтался в полутора метрах над землей, заключенный во что-то вроде кожаного корсета или сбруи, прикрепленной к его груди и запястьям. Корсет напоминал толстый кожаный жилет.

Посмотрев пристальней, я заметил, что Паблито на самом деле стоит на толстых петлях, свисавших с его жилета, подобно стременам. Он был подвешен в центре комнаты на двух веревках, перекинутых через толстую круглую потолочную балку. Каждая веревка была прикреплена к корсету на груди Паблито с помощью металлического кольца. Натягивая веревки, Нестор и Бениньо держали Паблито в воздухе, стоя лицом к лицу. Паблито изо всех сил держался за два толстых шеста, стоявших на полу и удобно входивших в его стиснутые ладони. Нестор стоял слева от Паблито, а Бениньо справа. Игра походила на трехстороннее перетягивание каната, на отчаянную борьбу между тянувшими и подвешенным.

Когда я вошел в комнату, было слышно только тяжелое дыхание Паблито и Нестора. Мышцы у них на руках вздулись от напряжения. Паблито пристально следил за обоими, попеременно поглядывая на каждого. Все трое настолько ушли в игру, что не заметили моего появления. А если и заметили, то были настолько сосредоточенными, что не могли оторваться.

В течение десяти минут Нестор, Бениньо и Паблито пристально смотрели друг на друга в полном молчании. Затем Нестор притворился, что отпускает свою веревку. Бениньо на это не попался, а Паблито поверил. Он усилил свою хватку левой рукой и зацепился ногами за шесты, чтобы укрепить свое положение. Бениньо воспользовался этим моментом и сделал могучий рывок как раз в то мгновение, когда Паблито ослабил хватку. Рывок Бениньо застал Паблито и Нестора врасплох. Бениньо всем телом повис на веревке. Нестор был перетянут; Паблито отчаянно пытался уравновеситься, но все было напрасно – Бениньо победил.

Паблито выбрался из корсета и подошел ко мне. Я спросил его об их необычной игре. Ему, по-видимому, не хотелось рассказывать. Нестор и Бениньо присоединились к нам после того, как сняли свои приспособления. Нестор сказал, что игра была изобретением Паблито, который обнаружил такую конструкцию в своем сновидении, а затем построил ее как игру. Сначала устройство было рассчитано на двоих, но впоследствии сновидение Бениньо позволило переделать игру так, чтобы мышцы напрягали все трое. Они также обостряли зрительную реакцию, пребывая в состоянии бдительности иногда целыми днями.

– Теперь Бениньо считает, что это помогает нашим телам вспоминать, – продолжал Нестор. – Ла Горда, например, чертовски здорово играет в эту игру. Она выигрывает всегда, в каком бы положении ни находилась. Бениньо говорит, что это потому, что ее тело помнит.

Я спросил, есть ли у них правило молчания. Они рассмеялись. Паблито сказал, что Ла Горда больше всего хочет походить на Нагваля, она намеренно подражает ему вплоть до самых нелепых деталей.

– Вы не будете против, если мы поговорим о том, что произошло прошлой ночью, – спросил я почти в замешательстве, поскольку Ла Горда решительно возражала против этого.

– Нам все равно, – сказал Паблито. – Ты – Нагваль.

– Бениньо тут вспомнил кое-что действительно таинственное, – сказал Нестор, не глядя на меня.

– Сам-то я думал, что это сон, просто запутанный сон, – сказал Бениньо, – но Нестор считает иначе.

Я с нетерпением ждал и кивком головы попросил их продолжать.

– Прошлой ночью он вспомнил, как ты учил его искать следы на мягкой почве, – сказал Нестор.

– Должно быть, это был сон, – сказал я. Я хотел рассмеяться, ибо это был абсурд, но все трое умоляюще смотрели на меня.

– Чепуха, – добавил я.

– В любом случае, я лучше расскажу тебе, что у меня тоже были похожие воспоминания, – сказал Нестор. – Ты водил меня к каким-то скалам и показывал, как надо прятаться. Это было не во сне. Я бодрствовал. Я шел с Бениньо за растениями и внезапно вспомнил, как ты учил меня. Поэтому я спрятался так, как ты мне показывал, и испугал Бениньо до полусмерти.

– Я учил тебя! – воскликнул я. – Как это может быть?! Когда?

Я начал нервничать. По-видимому, они не шутили.

– Когда? В том-то и дело, – сказал Нестор. – Мы не можем сказать – когда. Но и я, и Бениньо знаем, что это был ты.

Я чувствовал подавленность, дышать было трудно. Я боялся, что мне опять станет плохо. Я решился тут же сообщить о нашем с Ла Гордой совместном видении и, рассказывая об этом, сбросить напряжение. В конце рассказа я уже обрел контроль над собой.

– Нагваль оставил нас чуть приоткрытыми, – сказал Нестор. – Все мы немножко видим. Мы видим дыры у людей, у которых были дети, а также время от времени мы видим небольшое сияние в людях. Поскольку ты не видишь совсем, то похоже, что Нагваль оставил тебя совершенно закрытым для того, чтобы ты сам открылся изнутри. Теперь ты помог Ла Горде, и она не то видит изнутри, не то выезжает на тебе.

Я возразил, что происшедшее в Оахаке могло быть случайностью.

Паблито решил, что нам следует пойти на любимую скалу дона Хенаро и посидеть там, сблизив головы вместе. Двое остальных нашли его идею блестящей. Я не возражал. Мы сидели там очень долго, но ничего не произошло. Тем не менее мы неплохо отдохнули.

Пока мы сидели на скале, я рассказал им о двух людях, которые, по мнению Ла Горды, были доном Хуаном и доном Хенаро. Они соскочили с камня и буквально потащили меня в дом Ла Горды. Нестор был возбужден больше всех. Он был почти невменяем. Единственное, чего я смог от него добиться, – что все они ждали такого знака.

Ла Горда ожидала нас у двери. Она знала, что я им все рассказал.

– Я просто хотела дать своему телу время, прежде чем мы успеем что-то сказать. Я должна была быть совершенно уверена, и теперь это так. Это были Нагваль и Хенаро.

– Что находится в этих бараках? – спросил Нестор.

– Они не вошли туда, – сказала Ла Горда. – Они ушли в сторону открытых полей, в сторону востока. Именно в этом направлении находится наш город.

Казалось, она хотела их успокоить. Она просила их остаться, но они отказались, извинились и вышли. Я был уверен, что они чувствовали себя неловко в ее присутствии. Она выглядела очень сердитой. Я наслаждался взрывом ее эмоций, и это было совершенно нетипично для меня. Обычно я чувствовал себя взвинченным в присутствии взволнованного человека, но Ла Горда в данном случае была загадочным исключением.

Вечером мы собрались в комнате Ла Горды. Все они были задумчивы. Они сидели молча, уставившись в пол. Ла Горда попыталась начать разговор. Она сказала, что не бездельничала и, сложив два и два, получила ответ.

– Дело не в том, чтобы сложить два и два, – сказал Нестор. – Дело в том, чтобы заставить свое тело вспоминать.

Похоже было, что они переговорили между собой, судя по тем кивкам согласия, которые Нестор получил от остальных. Это поставило меня и Ла Горду в положение посторонних.

– Лидия тоже помнит кое-что, – продолжал Нестор. – Она считала это своей глупостью, но, услышав о том, что вспомнил я, она рассказала нам, что вот этот Нагваль отвез ее к целителю и оставил там, чтобы она вылечила свои глаза.

Мы с Ла Гордой повернулись к Лидии. Она опустила голову и как бы в раздражении что-то бормотала. Похоже, что воспоминание было слишком болезненным для нее. Она сказала, что, когда дон Хуан впервые нашел ее, ее глаза были так поражены инфекцией, что она не могла видеть. Кто-то отвез ее на машине очень далеко к целителю, который и вылечил ее. До сих пор она была уверена, что это сделал дон Хуан, но, услышав мой голос, поняла, что именно я возил ее туда. Нелепость таких воспоминаний бросала ее в дрожь уже с первого дня, как она меня встретила.

– Мои уши не лгут мне, – добавила Лидия после молчания. – Именно ты отвез меня туда.

– Невозможно! Невозможно! – закричал я.

Мое тело начало конвульсивно подергиваться. У меня появилось ощущение раздвоенности. Вероятно то, что я называю рассудком, не могло больше контролировать всего меня и заняло место зрителя. Какая-то часть меня наблюдала за тем, как другая часть меня тряслась.

Глава 4
Пересечение границ привязанности

– Что с нами происходит, Горда? – спросил я, когда остальные ушли.

– Наши тела вспоминают, но не могут понять, что именно, – сказала Ла Горда.

– Ты веришь в воспоминания Лидии, Нестора и Бениньо?

– Конечно. Они серьезные люди и ничего не говорят просто так, лишь бы подурачить нас.

– Но то, что они говорят, невероятно. Мне-то ты веришь, Ла Горда?

– Я верю, что ты не помнишь, но тогда…

Она не договорила. Она подошла ко мне и зашептала на ухо. Она сказала, что имеется нечто такое, о чем Нагваль взял с нее обещание не говорить, пока не придет время. Козырной картой нужно пользоваться лишь тогда, когда нет другого выхода. Драматическим шепотом она добавила, что Нагваль предвидел их новый уклад жизни, который явился результатом того, что я взял Хосефину в Тулу, чтобы она поддержала Паблито. Она сказала, что существует ничтожный шанс, что мы добьемся успеха как группа, если последуем естественному порядку такой организации. Ла Горда объяснила, что, поскольку мы разделены на пары, мы образовали живой организм, мы стали змеей, могучей змеей. У змеи четыре отдела, и она разделена на две продольные части, мужскую и женскую. Она сказала, что мы с ней образуем первую часть змеи – голову. Это холодная, расчетливая, ядовитая голова. Вторая часть образована Нестором и Лидией. Это твердое, чистое сердце змеи. Третья – брюхо, подвижное, переменчивое, ненадежное, – оно образовано Паблито и Хосефиной. И четвертый отдел – хвост, где расположена «погремушка», – он образован парой, которая в реальной жизни может греметь часами до бесконечности на своем цокающем наречии, – Бениньо и Розой.

Ла Горда встала и выпрямилась. Она улыбнулась мне и похлопала меня по спине.

– Элихио сказал еще одно слово, которое я недавно вспомнила, – продолжала она. – Хосефина согласна со мной, что он вновь и вновь повторял слово «след». Мы пойдем по следу.

Не дав мне возможности задать ей какой-нибудь вопрос, она сказала, что собирается немного поспать, а затем собрать всех, чтобы отправиться в путешествие.

* * *

Мы вышли в полночь при ярком лунном свете. Сначала никто не хотел идти, но Ла Горда очень удачно описала им то, что дон Хуан называл «построением змеи». Перед выходом Лидия предложила, чтобы мы позаботились о провизии на случай, если путешествие затянется. Ла Горда возразила, что мы не знаем, какое путешествие ждет нас. Она сообщила, что Нагваль однажды указал ей начало тропы и сказал, что при удобном случае мы должны собраться в этом месте и позволить Силе открыться нам. Ла Горда добавила, что это не обычная козья тропа, а естественная линия на земле, которая, по словам Нагваля, может дать нам силу и знание, если мы сможем следовать по ней и стать с ней единым целым.

Мы двигались под смешанным руководством. Ла Горда дала нам толчок, а Нестор знал местность. Ла Горда привела нас к определенному месту в горах. После этого Нестор принял руководство и нашел тропу. Наше построение было очевидным, то есть голова вела, а остальные располагались соответственно анатомическому строению змеи: сердце, брюхо и хвост. Мужчины шли справа от женщин. Каждая пара шла в полутора метрах за предыдущей.

Мы шли так быстро и так бесшумно, как только могли. Временами слышался лай собак, а когда мы поднялись выше в гору, осталось только пение сверчков. Мы шли еще какое-то время. Внезапно Ла Горда остановилась и, схватив меня за руку, показала вперед.

В сорока-пятидесяти метрах прямо посреди тропы высился силуэт громадного человека, около двух с половиной метров высотой. Он преграждал нам дорогу. Мы столпились гурьбой. Наши глаза были прикованы к темной фигуре. Она не двигалась. Некоторое время спустя Нестор сделал несколько шагов вперед. Лишь после этого фигура сдвинулась с места – навстречу нам. Каким бы громоздким ни выглядел человек, перемещался он плавно. Нестор бегом вернулся обратно. В тот момент, когда он присоединился к нам, человек остановился. Ла Горда сделала шаг в его направлении, и человек сделал шаг нам навстречу. Было очевидно, что, если мы будем продолжать двигаться, мы столкнемся с ним. Мы были не чета гиганту, чем бы он ни был. Я взял на себя инициативу, толкнув всех назад, и быстро увел с этого места.

Мы возвращались к дому Ла Горды в глубочайшем молчании. Обратный путь занял у нас несколько часов. Мы совершенно выдохлись. Когда мы благополучно уселись в комнате Ла Горды, она заговорила.

– Мы обречены, – сказала она. – Эта штука, которую мы видели, была одним из твоих союзников: ты не хотел, чтобы мы двигались вперед. Твои союзники выскакивают из своих укромных мест, когда ты подталкиваешь их.

Я не ответил. Протестовать не было смысла. Я вспомнил, как много раз я сам считал, что дон Хуан и дон Хенаро были в сговоре друг с другом. Я думал, что пока дон Хуан разговаривает со мной в темноте, дон Хенаро переодевается для того, чтобы напугать меня, а дон Хуан утверждает потом, что меня пугают союзники. Сама мысль о существовании союзников и тому подобного за пределами нашего повседневного внимания была слишком неприемлемой для меня. Но затем я на своем опыте убедился, что союзники, которых описывал дон Хуан, действительно существуют. В мире, как он говорил, полно всевозможных тварей.

Авторитетным тоном, крайне редким в моей повседневной жизни, я сказал Ла Горде и остальным, что у меня есть для них предложение, которое они вольны либо принять, либо нет.

Если они готовы уйти отсюда, то я могу взять на себя ответственность и увести их в другое место. Если не готовы, я буду чувствовать себя свободным от каких-либо обязательств перед ними. Я чувствовал прилив оптимизма и уверенности. Никто из них ничего не сказал. Они смотрели на меня молча, как бы взвешивая мое заявление.

– Сколько вам понадобится времени, чтобы собрать вещи? – спросил я.

– У нас нет вещей, – сказала Ла Горда. – Мы поедем как есть. И мы можем ехать прямо сейчас, сию же минуту, если это необходимо. Но если мы можем подождать еще три дня, то это было бы лучше для нас.

– Как насчет ваших домов? – спросил я.

– Об этом позаботится Соледад, – ответила она.

Впервые с тех пор, как я в последний раз видел донью Соледад, было упомянуто ее имя. Я настолько заинтересовался, что моментально забыл о сложном положении данного момента. Я сел. Ла Горда колебалась с ответами на вопросы о донье Соледад. Нестор вмешался и сказал, что Соледад где-то поблизости, но они очень мало знают о том, чем она занимается. Она приходит и уходит, никому ничего не говоря. Между ними существовало соглашение, чтобы она присматривала за их домами. Донья Соледад сказала, что рано или поздно им нужно будет уехать и тогда она примет на себя ответственность и сделает все необходимое, чтобы они избавились от своей собственности.

– Как вы дадите ей знать? – спросил я.

– Это дело Ла Горды, – ответил Нестор. – Она знает, где находится Соледад.

– Где донья Соледад, Ла Горда? – спросил я.

– Откуда, черт возьми, я могу знать это? – бросила Ла Горда.

– Но ведь именно ты всегда зовешь ее, – сказал Нестор.

Ла Горда посмотрела на меня. Это был мимолетный взгляд, но он поверг меня в дрожь. Я узнал этот взгляд, но откуда? Все мое тело напряглось. Солнечное сплетение стало твердым, как никогда. Моя диафрагма, казалось, давила вверх сама на себя. Я подумывал о том, не прилечь ли, когда внезапно оказался стоящим.

– Ла Горда не знает, – сказал я. – Только я знаю, где она находится.

Все были потрясены, и я, пожалуй, сильнее всех. Я сделал это заявление без всяких разумных на то оснований. Однако в тот момент, когда я его произносил, у меня была абсолютная уверенность, что я знаю, где она находится. Это было похоже на озарение, промелькнувшее в моем сознании. Я увидел горный район с зазубренными сухими пиками и пустую холодную равнину. Как только я замолчал, следующей осознанной мыслью было, что я, по-видимому, видел этот ландшафт в кино и что нагрузка от пребывания с этими людьми вызвала у меня такой срыв. Я извинился, что ввел их в заблуждение, хотя и не намеренно, и уселся.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, почему ты это сказал? – спросил меня Нестор. Он осторожно подбирал слова. Естественнее было бы спросить, по крайней мере для меня: «Значит, ты на самом деле не знаешь, где она находится?» Я сказал им, что на меня нашло что-то неизвестное. Я описал им местность, которую увидел, и ту нахлынувшую на меня уверенность, что донья Соледад находится именно там.

– Подобное происходит с нами довольно часто, – сказал Нестор.

Я повернулся к Ла Горде, и она кивнула головой. Я попросил ее объясниться.

– Эти сумасшедшие запутанные вещи все время приходят нам в голову, – сказала Ла Горда. – Спроси Лидию, Розу или Хосефину.

С тех пор как они поселились парами, Лидия, Роза и Хосефина мало говорили со мной. Они ограничивались приветствиями или случайными репликами о пище или погоде.

Лидия избегала моего взгляда. Она пробормотала, что временами ей кажется, будто она помнит еще и другие вещи.

– Иногда я могу действительно ненавидеть тебя, – сказала она мне. – Я думаю, что ты притворяешься глупым, но потом я вспоминаю, что однажды ты даже заболел из-за нас. Это был ты?

– Конечно, это был он, – вмешалась Роза. – Я тоже вспоминаю разное. Я помню даму, которая была добра ко мне. Она учила меня, как держать себя в чистоте, а этот Нагваль подстриг мне волосы в первый раз, пока она меня держала, потому что я была очень напугана. Эта дама любила меня. Она была очень высокая. Я помню, что мое лицо прижималось к ее груди, когда она обнимала меня. Она была единственным человеком, который действительно заботился обо мне. Я бы с радостью приняла смерть ради нее.

– Кто была эта дама, Роза? – спросила Ла Горда, затаив дыхание.

Роза указала на меня подбородком, жестом, полным отвращения и недовольства.

– Он знает, – сказала она.

Все уставились на меня, ожидая ответа.

Я рассердился и заорал на Розу, что не ее дело лезть с заявлениями, которые в действительности являются обвинениями. Я никоим образом не лгал им.

На Розу не подействовала моя вспышка. Она спокойно объяснила, что помнит, как эта дама говорила ей, что я еще вернусь после того, как оправлюсь от своей болезни. Роза поняла это так, что дама заботится и обо мне, лечит меня, и поэтому я должен знать, кто она такая и где она, поскольку я уже явно выздоровел.

– Что за болезнь была у меня, Роза? – спросил я.

– Ты заболел, потому что не смог удерживать свой мир, – сказала она очень убежденно. – Кто-то говорил мне, я думаю, давным-давно, что ты не создан для нас, точно так же как Элихио говорил Ла Горде в сновидениях. Поэтому ты нас и покинул, и Лидия так и не простила тебе этого. Она будет ненавидеть тебя и за границами этого мира.

Лидия запротестовала, сказав, что ее чувства не имеют ничего общего с тем, что говорит Роза. Она просто очень легко выходит из себя и сердится из-за моей глупости.

Я спросил Хосефину, помнит ли она меня тоже.

– Конечно, помню, – сказала она с улыбкой. – Но ты же знаешь, что я сумасшедшая. Мне нельзя верить. На меня нельзя положиться.

Ла Горда настаивала, чтобы Хосефина сказала о том, что она помнит. Хосефина была настроена не говорить ничего, и они спорили, пока, наконец, Хосефина не сказала мне:

– Какой толк от всех этих разговоров о воспоминаниях, они гроша ломаного не стоят.

Хосефина, казалось, высказалась за всех, больше говорить было не о чем. Они собирались уйти после того, как посидели в вежливом молчании еще несколько минут.

– Я помню, как ты покупал мне красивые платья, – внезапно сказала мне Хосефина. – Разве ты не помнишь, как я упала с лестницы в магазине? Я чуть не поломала ноги, и тебе пришлось меня нести.

Все опять сели, уставившись на Хосефину.

– Еще я помню одну сумасшедшую, она хотела побить меня и гонялась за мной, пока ты не рассердился и не остановил ее.

Я был растерян. Все, казалось, уцепились за слова Хосефины, хотя сама она говорила, чтобы ей не верили, так как она сумасшедшая. Она была права. Ее воспоминания не имели для меня никакого смысла.

– Я тоже помню, почему ты заболел, – сказала она. – Я была там, но не помню где. Они взяли тебя сквозь стену тумана, чтобы разыскать глупышку Ла Горду. Я думаю, она заблудилась. Ты не мог вернуть ее. Когда они принесли тебя назад, ты был почти мертв.

Молчание, последовавшее за ее словами, было гнетущим. Я уже просто боялся что-либо спрашивать.

– Я не могу вспомнить, ради чего она отправилась туда и кто принес тебя оттуда. Глупая Ла Горда клянется, что она не знала тебя, пока ты не пришел к нам в этот дом несколько месяцев назад. Я же узнала тебя сразу. Я помнила, что ты был Нагваль, который заболел. Ты хочешь что-то узнать? Я думаю, эти женщины просто индульгируют, как и глупый Паблито. Они-то должны помнить, ведь они были там же.

– А ты помнишь, где мы были? – спросил я.

– Не помню, – сказала Хосефина. – Однако узнала бы, если бы ты меня туда привез. Когда мы были там, нас называли пьяницами, потому что мы блуждали. У меня в голове тумана было меньше, чем у остальных, поэтому я помню довольно отчетливо.

– Кто называл нас пьяницами? – спросил я.

– Не тебя, только нас, – ответила Хосефина. – Я не помню кто. Наверное, Нагваль Хуан Матус.

Я посмотрел на них, и все отвели глаза.

– Мы подходим к концу, – пробормотал Нестор, как бы говоря сам с собой. – Наш конец уже смотрит нам в лицо.

Казалось, он был на грани слез.

– Я должен быть рад и горд, что мы прибыли к концу, и все же я печален. Не можешь ли ты объяснить это, Нагваль?

Внезапно всех охватила печаль. Даже дерзкая Лидия загрустила.

– Что с вами случилось? – спросил я. – О каком конце вы говорите?

– Я думаю, каждый знает, что это за конец, – сказал Нестор. – В последнее время у меня были странные ощущения. Что-то зовет нас, а мы сопротивляемся, цепляясь.

Паблито, как истинный кавалер, отметил, что Ла Горда единственная среди нас, кто ни за что не цепляется. Все остальные, заверил он меня, безнадежные эгоисты.

– Нагваль сказал, что, когда придет время, мы получим знак, – сказал Нестор. – Что-то такое, что нам действительно нравится, выйдет на передний план и позовет нас.

– Он сказал, что это не обязательно должно быть что-то большое, – добавил Бениньо. – Может подойти что угодно, что нам нравится.

– Для меня знак придет в виде оловянных солдатиков, которых у меня никогда не было, – добавил Бениньо. – Отряд оловянных солдатиков, конных гусар, явится, чтобы забрать меня. А чем это будет для тебя?

Я вспомнил, как дон Хуан говорил мне однажды, что смерть может стоять позади чего угодно, даже позади точки в моем блокноте. А потом он дал мне определенную метафору моей смерти. Я рассказал ему, что, гуляя однажды по бульвару Голливуда в Лос-Анджелесе, я услышал звуки трубы, играющей старый, идиотский популярный мотив. Музыка доносилась из магазина грампластинок на этой улице. Никогда я не слышал более приятных звуков. Я был захвачен ими. Я был вынужден присесть на бордюр. Медные звуки трубы попадали мне прямо в мозг. Я ощущал их над своим правым виском. Они ласкали меня, пока я не опьянел от них. Когда они смолкли, я знал, что нет способа когда-нибудь повторить это ощущение, и у меня было достаточно отрешенности, чтобы не броситься в магазин и не купить эту пластинку вместе со стереопроигрывателем, чтобы слушать и слушать ее.