Текст книги "Дар орла"

Дон Хуан сказал, что это было знаком, который дала мне Сила, управляющая судьбой людей. Когда придет мое время покинуть этот мир в какой бы то ни было форме, я услышу те же самые звуки трубы и тот же идиотский мотив, исполняемый тем же трубачом.

* * *

Следующий день был для всех суматошным. Казалось, каждому нужно было сделать бесчисленное множество дел. Ла Горда сказала, что их хлопоты носят личный характер и должны выполняться каждым без посторонней помощи. Я был рад остаться один. У меня тоже имелись свои дела. Я поехал в ближайший городок, который так сильно нарушил мое спокойствие. Я подъехал прямо к дому, имевшему такую притягательную силу для меня и Ла Горды. Я постучал в дверь. Открыла дама. Я сочинил историю, что жил в этом доме ребенком и хотел бы взглянуть на него опять. Она была доброжелательной женщиной и повела меня в дом, многословно извиняясь за несуществующий беспорядок. Этот дом был переполнен скрытыми воспоминаниями. Они были там, я мог их чувствовать, но вспомнить не мог ничего.

* * *

На следующий день Ла Горда уехала ранним утром. Я ожидал, что ее не будет весь день, но к обеду она вернулась. Казалось, она была крайне взволнована.

– Соледад вернулась и хочет тебя видеть, – сказала она напрямик.

Без единого слова объяснения она отвела меня к дому Соледад. Донья Соледад стояла у двери. Она выглядела еще более молодой и сильной, чем когда я ее видел в последний раз. У нее осталось лишь отдаленное сходство с той старой женщиной, которую я знал много лет назад.

Ла Горда была на грани слез. То напряжение, через которое мы проходили, делало ее состояние вполне понятным для меня. Она ушла, не произнеся ни слова.

Донья Соледад сказала, что у нее очень мало времени для разговора со мной и что она собирается использовать каждую минуту. Она производила странное впечатление отрешенности. В каждом ее слове звучала вежливость.

Я сделал жест, чтобы остановить ее и задать вопрос. Самым деликатным образом она прервала меня. Она сказала, что подбирает слова очень тщательно и что недостаток времени позволит ей сказать лишь то, что существенно. Она секунду пристально смотрела мне в глаза, и эта секунда показалась мне неестественно длинной. Это раздражало меня. Она могла бы и смотреть на меня, и в то же время ответить на какие-нибудь вопросы.

Она прервала паузу и заговорила о том, что я воспринял как абсурд. Она сказала, что нападала на меня, поскольку я сам об этом просил в тот день, когда мы впервые пересекли параллельные линии, и что она может лишь надеяться, что ее атака была эффективной и послужила своей цели. Я хотел закричать, что я никогда не просил ее ни о чем подобном, что ничего не знаю о параллельных линиях, и то, что она говорит, – бессмыслица. Она закрыла мне рот ладонью. Я автоматически расслабился. Она выглядела опечаленной. Она сказала, что нет способа, при помощи которого мы могли бы разговаривать, потому что в данный момент мы находимся на двух параллельных линиях и ни у одного из нас нет энергии пересечь их. Только ее глаза могли сообщить мне о ее настроении.

Безо всяких причин я почувствовал себя расслабленным. Что-то во мне смягчилось. Я заметил, что по моим щекам катятся слезы, а затем мной на секунду овладело невероятное ощущение. На короткий момент, но достаточно продолжительный, чтобы пошатнуть основание моего сознания или моей личности, или того, что, как я думал и чувствовал, является «мною». В это мгновение я понял, что мы очень близки друг другу по своим целям и темпераменту. Наши обстоятельства были похожими. Я хотел сказать ей, что это была отчаянная битва, но что она еще не закончена и никогда не закончится. Она прощалась, потому что, будучи безупречным воином, знала, что наши пути никогда не пересекутся. Мы пришли к концу следа. Запоздалая волна чувств общности вырвалась из какого-то темного, непостижимого уголка меня самого. Эта вспышка была подобна электрическому разряду внутри моего тела. Я обнял ее, мои губы двигались, говоря что-то, не имеющее для меня никакого смысла. Ее глаза загорелись. Она тоже говорила что-то, чего я не мог понять. Единственное ощущение, бывшее для меня ясным и состоявшее в том, что я пересек параллельные линии, не имело никакого прагматического значения. Внутри меня вырвался наружу какой-то источник, какая-то необъяснимая сила разрывала меня на части. Я не мог дышать, и все покрылось мглой.

Я почувствовал, как кто-то касается меня и мягко тормошит. В фокусе появилось лицо Ла Горды. Я увидел, что лежу на кровати доньи Соледад, возле меня сидела Ла Горда. Мы были вдвоем.

– Где она? – спросил я.

– Ушла, – ответила Ла Горда.

Я хотел все рассказать Ла Горде, но она остановила меня и открыла дверь. Все ученики ожидали меня снаружи. Они надели свои лучшие одежды. Ла Горда объяснила, что они порвали все остальное, что у них было. Время клонилось к вечеру. Я проспал несколько часов. Не разговаривая, мы пошли к дому Ла Горды, где стояла моя машина. Они забились внутрь, словно дети, собирающиеся на воскресную прогулку.

Прежде чем сесть в машину, я остановился, глядя на долину. Мое тело медленно поворачивалось, совершая полный круг, как если бы оно имело собственную волю и свои задачи. Я чувствовал, что постигаю сущность этого места. Я хотел удержать ее в себе, ведь я знал совершенно определенно, что никогда больше его не увижу. Другие, должно быть, уже проделали это. Они были свободны от меланхолии, шутили и смеялись друг над другом.

Я завел машину, и мы поехали. Когда мы достигли последнего поворота дороги, солнце садилось, и Ла Горда закричала, чтобы я остановился. Она выбралась наружу и побежала на небольшой холмик сбоку от дороги. Она забралась на него и бросила прощальный взгляд на свою долину. Она протянула к ней руки и вдыхала ее в себя.

* * *

Поездка вниз с этих гор была на удивление короткой и совершенно лишенной событий. Все хранили спокойствие. Я пытался втянуть Ла Горду в разговор, но она наотрез отказалась. Она сказала, что горы, будучи собственниками, хотят завладеть ими и что если они не сохранят своей энергии, то горы никогда не отпустят их.

Как только мы спустились в долину, все стали очень оживленными, особенно Ла Горда. Она, казалось, была переполнена энергией. Она даже добровольно поделилась информацией, без всяких уговоров с моей стороны. Одним из ее утверждений было то, что Нагваль говорил ей, а Соледад подтвердила, что у нас есть другая сторона. Услышав это, остальные выступили с вопросами и замечаниями. Они были в смущении из-за своих странных воспоминаний о событиях, которые, с разумной точки зрения, не могли иметь места. Так как некоторые из них впервые встретились со мной лишь несколько месяцев назад, то воспоминания обо мне, уходящие в отдаленное прошлое, были чем-то превосходящим границы их понимания.

Тогда я рассказал им о своей встрече с доньей Соледад. Я описал им свое ощущение, что я очень близко знал ее раньше, и чувство, что я, несомненно, пересек тогда то, что она называла параллельными линиями. В ответ на мое заявление все смутились. Казалось, они слышали этот термин раньше. Но я не был уверен, что все они понимали, что это значит. Для меня это была метафора. Я мог бы поклясться, что и для них это было тем же.

Когда мы приехали в Оахаку, они изъявили желание посетить то место, где, по словам Ла Горды, исчезли дон Хуан и дон Хенаро. Я приехал прямо туда. Они высыпали из машины и, казалось, ориентировались, принюхивались к каким-то признакам. Ла Горда указала направление, в котором они ушли.

– Ты сделала ужасную ошибку, Ла Горда, – сказал Нестор. – Это не восток. Это север.

Ла Горда протестовала и отстаивала свое мнение. Женщины и Паблито поддерживали ее. Бениньо не вступал в разговор и молча смотрел на меня, как если бы я должен был дать ответ, что я и сделал.

Я обратился к карте Оахаки, которая была у меня в машине. Направление, указанное Ла Гордой, было севером.

Нестор заметил, что наш отъезд из их города, как он все время чувствовал, ни в коей мере не был преждевременным или насильственным. Время было выбрано правильно. У других такого ощущения не было, их колебания были вызваны ошибкой Ла Горды. Они считали, что Нагваль указал на их родной город, и это означало, что они должны были остаться там. Я с опозданием признал, что в конце концов виноват сам, потому что вовремя не воспользовался картой.

Потом я вспомнил, что забыл им рассказать, как один из тех людей, кого я принял в тот момент за дона Хенаро, позвал нас за собой кивком головы. Глаза Ла Горды широко раскрылись от искреннего удивления или даже тревоги. Она этого жеста не заметила. Приглашение касалось только меня.

– Вот он, перст судьбы! – воскликнул Нестор.

Он повернулся к остальным. Все заговорили одновременно. Он отчаянно жестикулировал, чтобы успокоить их.

– Я лишь надеюсь, что вы сделали все, как надо, в расчете на то, что никогда не вернетесь, – сказал он, – потому что мы никогда не возвратимся назад.

– Ты говоришь нам правду? – спросила Лидия со свирепым выражением лица, в то время как остальные выжидающе уставились на меня.

Я заверил, что у меня не было причин выдумывать что-либо. И к тому же я совершенно не был уверен, что это были именно дон Хуан и дон Хенаро.

– Ты очень хитрый, – сказала Лидия. – Ты, быть может, говоришь нам это для того, чтобы мы покорно следовали за тобой.

– Подожди минутку, – вмешалась Ла Горда. – Этот Нагваль может быть таким хитрым, как ты думаешь, но он никогда не поступит подобным образом.

Они заговорили все сразу. Я попытался вмешаться, и мне пришлось сказать, что увиденное мною в любом случае ничего не меняет. Нестор очень вежливо объяснил им, что Хенаро говорил, что, когда для них наступит время покинуть долину, он каким-нибудь образом даст им знать об этом кивком головы. Они успокоились, когда я сказал, что если их судьбы предрешены благодаря этому событию, то это касается и моей судьбы. Все мы едем на север.

Затем Нестор отвел нас к месту ночевки – постоялому двору, где он обычно останавливался, когда у него бывали дела в городе. Их настроение было приподнятым, пожалуй, даже слишком приподнятым, чтобы я мог чувствовать себя комфортно. Даже Лидия обняла меня, извинившись за свою несносность. Она объяснила, что верила Ла Горде и потому не позаботилась о том, чтобы эффективно разорвать свои связи с долиной. Хосефина и Роза вновь и вновь гладили меня по спине. Я хотел поговорить с Ла Гордой. Мне надо было обсудить с ней наши дальнейшие действия. Но в этот вечер никакой возможности остаться с ней наедине так и не представилось.

* * *

Нестор, Паблито и Бениньо ушли рано утром по каким-то делам. Женщины тоже ушли – за покупками. Ла Горда попросила, чтобы я помог ей купить новое платье. Она хотела, чтобы я выбрал для нее платье, которое дало бы ей полную уверенность в себе, необходимую для того, чтобы стать гибким воином. Я подыскал не только такое платье, но и туфли с чулками. Мы с ней пошли прогуляться. Мы кружили по центру города, глазея на индейцев в их местных одеяниях. Будучи бесформенным воином, она уже совершенно свободно чувствовала себя в своем новом элегантном одеянии. Выглядела она очаровательно. Казалось, она никогда не одевалась иначе. Не она, а я никак не мог привыкнуть к ее новой одежде.

Мне было очень трудно сформулировать вопросы, которые прямо-таки рвались из меня. Неожиданно оказалось, что я не имею ни малейшего представления, о чем бы ее спросить. Со всей серьезностью я сказал, что ее новый облик очень сильно воздействует на меня. Она весьма рассудительно ответила, что на меня воздействует не это, а пересечение границ.

– Вчера вечером мы пересекли некие границы, – сказала она. – Соледад говорила мне, чего ожидать, поэтому я была подготовлена, а ты – нет.

Она начала медленно и мягко объяснять, что мы пересекли границы привязанности. Она четко выговаривала каждый звук, как если бы говорила с ребенком или иностранцем. Но я не мог сконцентрироваться на ее словах. Мы повернули к нашему жилью. Я нуждался в отдыхе, но закончилось тем, что я опять отправился в город. Лидия, Роза и Хосефина не смогли ничего купить и теперь хотели что-нибудь такое, как у Ла Горды.

К полудню я вернулся на постоялый двор, восхищаясь сестричками. Розе было немного трудно идти на высоких каблуках. Мы подшучивали над ее походкой, когда дверь медленно отворилась и вошел Нестор. Он был одет в сшитый на заказ темно-синий костюм, светло-розовую рубашку и синий галстук. Его волосы были тщательно причесаны и слегка вились, как после специальной химической завивки. Он посмотрел на женщин, а те на него. Вошел Паблито, а следом Бениньо. Оба выглядели сногсшибательно. Их туфли были совершенно новыми, а костюмы сшиты по последней моде.

Меня порадовало, как все мгновенно адаптировались к городской одежде. Это очень напоминало дона Хуана. Я, пожалуй, так же был поражен видом трех Хенарос в городской одежде, как когда-то был потрясен, увидев дона Хуана в костюме. Но их новый облик я воспринял сразу. С другой стороны, хотя я и не удивлялся преображению женщин, привыкнуть к их новой внешности я не мог.

Я подумал, что Хенарос, видимо, улыбнулась удача магов, раз им удалось купить такие прекрасные костюмы. Услышав мои рассуждения об удаче, они расхохотались. Нестор объяснил, что эти костюмы для них сшил портной еще несколько месяцев назад.

– Каждый из нас имеет еще по одному костюму, есть у нас и кожаные чемоданы. Мы знали, что время нашей жизни в горах подходит к концу. Мы готовы к отъезду. Конечно, сначала ты должен сказать нам – куда. А также то, сколько времени мы будем находиться здесь.

Он сказал, что у него есть давние деловые счета, которые надо закрыть, и что это потребует определенного времени. Ла Горда вышла вперед и заявила, что нынче вечером мы отправляемся так далеко, как позволит Сила, следовательно – до конца дня все должны уладить свои дела. Нестор и Паблито медлили у дверей. Они смотрели на меня, ожидая подтверждения. Я подумал, что наименьшее, что я могу, – это быть с ними честным. Но Ла Горда прервала меня как раз в тот момент, когда я собрался сказать, что сам пребываю в затруднении относительно того, куда нам ехать и что нам надлежит делать.

– Мы встретимся на скамейке Нагваля в сумерках, – сказала она. – Оттуда мы и отправимся. Нам следует сделать все, что нужно, или все, что мы хотим, до этого времени, зная, что никогда больше в нашей жизни мы сюда не вернемся.

После того, как все разошлись, мы с Ла Гордой остались одни. Резким и неловким движением она села мне на колени. Она была такой легкой, что я мог бы стряхнуть ее тело, едва пошевелив ногами. Ее волосы слабо пахли какими-то духами. Я пошутил, что запах невыносим. Она затряслась от смеха, и вдруг ко мне пришло ощущение воспоминания. Внезапно я как будто держал на коленях другую Ла Горду, полную, в два раза толще той, которую я знал. Лицо ее было круглым, и я дразнил ее, потешаясь над запахом ее волос. У меня было ощущение, что я забочусь о ней.

Действие этого потрясающего воспоминания заставило меня встать. Ла Горда грохнулась на пол. Я описал ей то, что вспомнил. Я сказал, что видел ее толстой только один раз, и то так непродолжительно, что не смог бы описать ее черты. И тем не менее я только что видел ее, когда она была еще толстой.

Она никак этого не комментировала, но сняла свою новую одежду и вновь надела старое платье.

– Я еще не готова к нему, – сказала она, указывая на свое новое одеяние. – Нам предстоит сделать еще одну вещь, прежде чем мы будем свободны. Согласно инструкциям Нагваля мы все должны посидеть на выбранном им месте силы.

– Где это место?

– Где-то поблизости, в горах. Нагваль говорил, что на этом месте есть естественная трещина. Он сказал, что определенные места силы являются дырами в этом мире. Если быть бесформенным, то можно пройти сквозь такую дыру в неизвестное, в иной мир. Тот мир и этот – где мы живем – находятся на двух параллельных линиях. Вполне возможно, что он всех нас в разное время брал в тот мир через эти линии, но мы этого не помним. Элихио находится в том другом мире. Иногда мы достигаем его при помощи сновидения. Хосефина, конечно, самый лучший сновидящий среди нас. Она пересекает эти линии ежедневно, но то, что она сумасшедшая, делает ее безразличной и туповатой, поэтому Элихио помог мне пересечь эти линии, считая, что я более разумна. Но и я оказалась такой же тупой. Элихио хочет, чтобы мы вспомнили свою левую сторону. Соледад говорила мне, что левая сторона – это линия, параллельная той, на которой мы живем сейчас. Поэтому, если он хочет, чтобы мы ее вспомнили, значит, мы уже бывали там. И не в сновидении. Вот почему мы все вспоминаем время от времени какую-то чертовщину.

Ее заключения были логичными, учитывая те исходные данные, которыми она располагала. Я знал, о чем она говорит. Эти случайные, необоснованные воспоминания обладали реальностью повседневной жизни. Однако мы не были способны найти для них ни временной последовательности, ни хоть какого-нибудь промежутка в непрерывном течении нашей жизни.

Ла Горда села, откинувшись на кровать. В ее глазах была усталость.

– Но вот вопрос: как найти это место силы? – сказала она. – Без этого места нет возможности для нашего путешествия.

– А меня заботит, куда вас везти и что там с вами делать?

– Соледад говорила мне, что мы поедем на север, до самой границы, – сказала Ла Горда. – А некоторые, пожалуй, поедут еще дальше на север. Но ты не будешь все время с нами. У тебя другая судьба.

Ла Горда на минуту задумалась. Лицо ее исказилось от попытки привести мысли в порядок.

– Соледад говорила, что ты возьмешь меня, чтобы я выполнила свое предназначение. Я единственная из всех нас, кто находится на твоем попечении.

Должно быть, на моем лице отразилась тревога. Она улыбнулась.

– Соледад сказала мне также, что ты закрыт заглушкой, – продолжала она. – Но иногда ты бываешь Нагвалем. Все остальное время, по словам Соледад, ты подобен тому сумасшедшему, у которого временами проясняется сознание, а затем он вновь впадает в свое безумие.

Донья Соледад нашла очень подходящие слова, чтобы описать меня. Именно те, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению, у меня был проблеск в сознании, когда я знал, что пересек параллельные линии. Однако именно этот момент, по моим собственным стандартам, был самым абсурдным. Мы с доньей Соледад явно находились на разных линиях мышления.

– Что еще она тебе говорила? – спросил я.

– Она говорила, что я должна заставить тебя вспомнить, она совсем выдохлась, пытаясь поднять на поверхность мою память; именно поэтому она не могла подробнее заняться тобой.

Ла Горда поднялась. Она была готова к выходу. Мы пошли погулять по городу. Она, казалось, была счастлива. Она ходила, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром. Дон Хуан уже давал мне такую картину, говоря, что воин ждет, что он знает, чего ждет, и пока он ждет, он насыщает свои глаза миром. Для него окончательное выполнение задачи воина было радостью. В тот день в Оахаке Ла Горда буквально следовала советам дона Хуана.

В конце дня на закате солнца мы пришли и сели на скамью дона Хуана. Первыми явились Паблито, Бениньо и Хосефина, а через несколько минут к ним присоединились и трое остальных. Паблито уселся между Лидией и Хосефиной, положив им руки на плечи. Они опять переоделись в старую одежду.

Ла Горда поднялась и начала рассказывать им о месте силы. Нестор стал смеяться над ней, остальные присоединились к нему.

– Никогда больше ты не заставишь нас попасть под твое влияние, – сказал Нестор. – Мы свободны от тебя. Прошлой ночью мы пересекли границы.

Ла Горду это не задело, но остальные рассердились. Я громко сказал, что хочу подробнее узнать о тех границах, которые мы пересекли. Нестор объяснил, что это относится только к ним. Ла Горда не согласилась. Казалось, они были готовы сцепиться. Я отвел Нестора в сторону и велел ему рассказать о границах.

– Наши чувства создают границы вокруг чего угодно, – сказал он. – Чем больше мы любим, тем сильнее границы. В данном случае мы любили свой дом. Прежде чем уехать, нам пришлось забрать свои чувства назад. Наши чувства к своему дому доходили до вершин гор на западе нашей долины. Это была граница. Мы переступили эти границы, когда потеряли из виду вершины гор, зная, что никогда не вернемся назад.

– Но я тоже знал, что никогда не вернусь сюда, – сказал я.

– Ты не любил эти горы так, как мы, – сказал Нестор.

– Это еще как сказать, – загадочно бросила Ла Горда.

– Мы были под ее влиянием, – сказал Паблито, указывая на Ла Горду. – Она держала всех нас за шиворот. Теперь я вижу, насколько мы были тупы в отношении ее. Мы можем плакать над пролитым молоком, но больше мы не попадемся.

Лидия и Хосефина присоединились к Нестору и Паблито. Бениньо и Роза смотрели так, словно вся эта стычка совсем их не касается.

В этот момент у меня опять появился проблеск уверенности и авторитетного поведения. Я поднялся и без всякого сознательного желания заявил, что беру все руководство на себя и освобождаю Ла Горду от каких бы то ни было дальнейших обязанностей делать замечания и представлять свои идеи как единственно верное решение. Когда я закончил, то был шокирован собственной смелостью. Все, включая Ла Горду, были довольны. Сила, стоявшая за моей вспышкой, первоначально была физическим ощущением раскрывания моих лобных пазух, а затем осознанием того, где именно находится место, о котором говорил дон Хуан и которое мы должны посетить, прежде чем станем свободными. Когда открылись мои лобные пазухи, передо мной предстало видение того дома, который так меня заинтриговал.

Я сказал им, куда мы должны ехать. Они приняли мои указания без каких-либо замечаний. Мы расплатились с хозяином постоялого двора и отправились поужинать. Затем, примерно до 11 часов вечера, мы гуляли вокруг площади по прилегающим улочкам. Я подогнал машину, мы шумно уселись и поехали. Ла Горда бодрствовала, чтобы составить мне компанию. Остальные спали. Затем Нестор вел машину, а мы с Ла Гордой спали.