Текст книги "Цыганская невеста"

Глава 21

Дамиан Масегоса не был государственным адвокатом по назначению, он оказывал услуги за деньги, причем немалые. Как персона медийная, он нередко мелькал на телевидении, особенно когда шел какой-нибудь громкий процесс. Заключенные говорили, что стать его подзащитным – большая удача, некоторые даже просили родных заложить дом, чтобы нанять великого Масегосу.

– Сеньор Вистас? Я попросил вас о встрече, потому что хочу заняться вашим делом, – без околичностей начал он.

– Суд надо мной давно состоялся. Я осужден.

– Я все знаю, я читал ваше дело, уже семь лет, как вы сидите в этой тюрьме. Вы не хотите выйти?

– Конечно. Конечно, я хочу выйти, эти семь лет были кошмаром. Но это настолько невероятно, что я перестал и мечтать. Почему вы решили обратиться к моему делу после стольких лет? Вы даже не знаете, виновен ли я.

– Мне все равно. Ваше дело было рассмотрено, а вы осуждены; но если что-то заставит усомниться в вашей виновности, вам должны будут заплатить за то время, что вы просидели взаперти. Мы можем подать в суд на государство и получить хорошую компенсацию.

– И мы сможем добиться этого после семи лет?

– Уверяю вас, сможем, скоро станет известно кое-что очень важное, и вы сами поймете, насколько легко мы всего добьемся. Нельзя, чтобы вас снова защищал государственный адвокат; не упускайте шанс, я вытащу вас отсюда, очищу ваше имя и принесу вам кругленькую сумму.

– У меня нет денег, чтобы заплатить вам.

– Мне не нужны ваши деньги, мне нужны государственные. Сколько бы мы ни отсудили, я забираю половину, идет?

– Половина – это слишком; ведь в тюрьме сидел я, мне кажется несправедливым, что вам достанется столько же, сколько мне. Я даю вам сорок процентов.

– Тогда никаких сделок, я забираю свой портфель, и вы больше меня не увидите. Половина – либо вы согласны, либо я ухожу.

Мигель в ярости сжал кулаки, на мгновение им овладело желание отвернуться от этого знаменитого адвоката и молча уйти. Но затем он успокоился и улыбнулся:

– Хорошо.

– Отлично, расскажите мне о себе. И помните, что тайна клиента для адвоката все равно что тайна исповеди.

– Что я могу рассказать? Я всего лишь бедный свадебный фотограф, который и представить себе не мог, что попадет за решетку. Это были очень тяжелые семь лет, сначала я переживал, я не мог понять, как можно посадить того, кто не совершил никакого преступления. Но я уже давно перестал об этом думать и теперь просто выживаю, стараюсь не привлекать к себе внимания, стараюсь, чтобы никто из заключенных не сделал мое пребывание тут еще более невыносимым.

– По словам судьи, вы убили одну из невест, которая у вас фотографировалась. Запустив червей ей в голову.

– Это не я. Убийца все еще на свободе. Единственное, в чем я виноват, это в том, что был последним, кто видел эту девушку живой, – если не считать ее убийцы, конечно.

Мигель Вистас работал у отца убитой, Мойсеса Макайи, в его компании по проведению свадебных церемоний и различных праздников. Его работа состояла в том, чтобы отснять всю свадебную церемонию, от церкви – Мойсес подкупал священников, чтобы те не пускали других фотографов, – и до банкета. В особых случаях он также делал альбом студийных фотографий для невесты. Такой альбом он хотел преподнести и Ларе, дочери начальника.

– Помните фотографии Лары, которые появились в газетах, когда ее убили? Она была красивая, красавица-цыганка, уверяю вас, господин Масегоса. Редко когда я встречал настолько красивых женщин.

Невеста хотела сфотографироваться в свадебном наряде, в котором пойдет под венец. Но не только. Она попросила сделать другие, особые фотографии, чтобы подарить своему жениху.

– Знаете, такие фотографии, которые предназначены только для двоих.

– Вы их сделали?

– Да, но потом сильно пожалел об этом и хотел их уничтожить. Мойсес Макайя – цыган, вы представляете, что бы он со мной сделал, если бы узнал, что я фотографировал его дочь обнаженной? Да он бы собственноручно вырвал мне глаза! Страшный ревнивец – с женой нет, а с дочерями очень даже.

Мигель продолжал рассказ. Лара стала с ним спорить, потребовала отдать ей фотографии, а он отказался, не хотел оставлять доказательства той съемки, они поссорились, девушка ушла из студии, и больше никто не видел ее живой.

– Кто-нибудь знал, что вы сделали эти фото?

– Не знаю, может быть. Я думаю, что из-за них ее отец разъярился и дал показания против меня, но я не убивал эту девушку, я никогда не причинил бы вреда такому прекрасному созданию. – Мигель сел поудобнее. – Послушайте, вы даже представить себе не можете, что я здесь пережил. Вы должны вытащить меня. Я часто думал о самоубийстве. Если я не покончил с собой, так только потому, что надеялся когда-нибудь доказать свою невиновность; адвокат, который защищал меня, Антонио Хауреги, не выполнил свою работу, он ограничился тем, что просто смотрел, как меня судят.

– Забудьте о нем, теперь вас защищаю я. Просто делайте то, что я скажу.

– А что изменилось – вы ведь мне не сказали? Почему я должен верить, что вы сумеете мне помочь?

– Скоро, скоро узнаете. Я пока не могу рассказать вам подробности. Могу только сообщить, что в полицейских кругах идут разговоры о преступлении, очень похожем на ваше. Известно не так много – они все скрывают.

– А вы откуда знаете?

– У меня везде глаза и уши. На меня работают мои деньги. В тюрьме обо всем узнают быстро – новость об убийстве, о котором я говорю, разлетится мгновенно. Вот почему я решил опередить адвоката, который даже не подозревает, как извлечь из этого выгоду.

– Хорошо, с сегодняшнего дня вы мой адвокат.

Дамиан Масегоса кивнул.

– Я позвоню Хауреги, чтобы он передал мне все документы вашего дела. Вам надо будет подписать кое-какие бумаги, завтра к вам придет один из моих помощников.

Глава 22

Рауль смотрел на Ческу с ужасом. Такое не привиделось бы и в кошмарном сне: молодая полицейская орала на него, приблизившись почти вплотную, и единственной надеждой на избавление была другая полицейская, самая главная и элегантная, но она держалась нарочито отстраненно.

– Ты узнал, что Сусана спуталась со своей подругой Синтией, и убил ее!

– Я не убивал Сусану, ради бога, она была моей невестой, я собирался на ней жениться!

Он провел ночь в отделе, потом на него надели наручники и перевели в камеру полицейского участка, а через несколько часов снова доставили в ОКА. Он устал, был растерян, страшно хотелось есть и принять душ. А главное – занюхать дорожку. Он так долго убеждал себя, что все под контролем, а в результате все-таки подсел, как простой уличный наркоман.

– Она была твоей невестой, но оказалась лесбиянкой! Что случилось, ты такой мачо и не можешь вынести, что киски твоей невесте нравятся больше?

– Я правда ничего не делал, – простонал жених в полном отчаянии.

– Сбавь обороты, Ческа.

Наконец-то вмешалась та, другая, наверняка она сейчас все спокойно объяснит, наверняка она ему поверит.

– Я не убивал Сусану, я говорю правду.

– Хочется верить, но не получается. Ты сказал, что не выходил из дома в пятницу, а я обнаружила тебя на записи с камеры недалеко от дома Сусаны как раз в то время, когда ее оттуда увозили. Что ты там делал?

– Я уже говорил вам… это не имеет к ней никакого отношения. У меня есть дилер, который обычно приносит мне то, что нужно, домой, но сейчас я должен ему денег, а он в долг не дает. Там, недалеко от дома Сусаны, есть еще один, я много лет его знаю и доверяю ему.

– Он подтвердит, если мы его спросим?

– Нет, я его не нашел. И эти люди никогда ничего не подтвердят полицейскому.

– Я верю тебе все меньше и меньше. У нас есть не только запись с камеры, но и фотографии твоей невесты с подругой. Кроме того, ты сказал, что не знаешь почти ничего о смерти Лары, а у тебя в компьютере оказалась целая папка с публикациями, посвященными ее убийству. Но вернемся к фотографиям Синтии и Сусаны.

– Мне их прислали. Я даже не сказал Сусане, что видел их. Мне было все равно, у нас с ней не было секса, она была лесбиянкой и не скрывала этого.

– Ну вот, еще одна ложь, ты сказал, что в четверг вы ужинали в «Амазонико», а потом отправились домой заниматься любовью. Пожалуйста, Рауль, не лги больше, иначе мне будет очень трудно тебе поверить.

– Не знаю, кто прислал мне фотографии. – Рауль чуть не плакал. – Пришло письмо, но отправителем был неизвестный, некий сеньор Икс, как в кино.

– И тебя не волновало, что кто-то фотографирует твою невесту в постели с другой?

– Конечно, волновало, но я подумал, что это отец Сусаны.

– Ее отец?

– Мойсес Макайя куда терпимее, чем обычно бывают цыгане, он хочет, чтобы его дочери вели светскую жизнь, но все равно он цыган. Если бы я увидел детектива, следящего за нами, то подумал бы, что его подослал Мойсес. Он ее подозревал, несколько раз грозился уложить в клинику, чтобы ее вылечили от этого безобразия. Как будто это возможно.

Пожалуй, Мойсес не такой уж либеральный отец, каким хотел казаться, отметила про себя Элена, он, видимо, не смог смириться с тем, что дочери сами все решают и не хотят подчиняться цыганским законам.

– Мойсес приходил поговорить со мной, угрожал, заявил, что я никогда не женюсь на его дочери. Он хотел, чтобы она вышла замуж за цыгана. Но у меня не было выбора, мне нужны были деньги. Кроме того, я знал, что для Сусаны брак – всего лишь прикрытие. А я просто хотел денег, это правда.

– У тебя есть деньги, я была у тебя дома, видела мебель, видела колонки. Стоят не меньше тридцати пяти тысяч евро, – не утерпев, перебила его Ческа.

– Колонки? Да, но это неважно, это не деньги. Мои долги намного больше, их продажа колонок не покроет.

– У семьи Сусаны столько денег?

– Вы не знаете, кто такие Макайя? Они очень сильны и богаты, но не выставляют это напоказ. Если ты как-то связан с наркотиками, если хочешь, чтобы тебе простили несколько неуплат, чтобы тебе дали время на возврат долга… Да вообще, если хочешь остаться в живых, тебе нужно лишь поговорить с родственниками Сусаны. Я уже сказал им, что должен денег дилеру, что он не хочет иметь со мной дело. Но теперь это все уже неважно. Надеюсь, вы мне верите, я не убивал ее.

Элене Бланко следовало обдумать услышанное. И устроить взбучку подчиненным: как это так, она входит в допросную, не имея всей информации, и получает сюрпризы от подозреваемого! Кто-то должен был узнать и сообщить ей, кто такие Макайя. Впервые она подумала, что отдел, пожалуй, недорабатывает.

– Зачем Мойсес отдал тебе фотографии?

– Я точно не знаю, он ли это. Но он был против свадьбы, я решил, он хочет отпугнуть меня. Не знаю, правда ли это, но тогда я считал так. Сам бы он ни за что не женился на женщине, которая спит с другой.

– А он простил бы свою дочь?

– Его дочь мертва. Кто знает, может, потому, что она не получила прощения? – Рауль решил бросить тень подозрения на своего несостоявшегося тестя, возможно, он действительно верил в это или таким образом хотел снять подозрение с себя.

– Мы тебя отпустим. Но не уезжай из Мадрида, в любой момент ты нам можешь понадобиться.

– Вы мне верите, инспектор?

– Я верю только в то, что вижу, в то, что Сусана мертва, и в то, что ее сестра Лара тоже.

Элена вышла из допросной, внутри у нее все кипело, ей пришлось постоять и успокоиться, прежде чем начать разговор со своим отделом.

Глава 23

В машине с Ордуньо Сарате впервые почувствовал себя в компании такого же, как он, полицейского; Ордуньо – единственный из ОКА, кого Сарате мог бы назвать товарищем, хоть тот и был в штатском и за рулем не какого-то подержанного универсала с гражданскими номерами, а мощного внедорожника «Вольво-XC90», который они взяли с парковки под Пласа-дель-Рей. Таких автомобилей там стояло три в ряд, и все, по-видимому, принадлежали отделу, хотя инспектор разъезжала на «Ладе», помнящей еще Берлинскую стену.

– Инспектор будет биться за тебя, хотя за ошибку может устроить такую головомойку, что захочется перевестись в дорожную полицию.

– А Ческа? Похоже, она возомнила себя Капитаном Америка…

– Ческа – прекрасный полицейский. Она жизнь отдаст за напарника, не говори так про нее, ты ее не знаешь, ты еще убедишься в том, что я прав.

Они ехали в Ла-Кинта-де-Виста-Алегре через район Карабанчель – участок Сарате. Ему предстояло показать себя – отыскать нищего, который что-то видел, выявить зацепку, которую они оставили без внимания.

Первый, кого они встретили, приехав в Ла-Кинта, был Рамон, охранник, нашедший труп.

– Вы обнаружили убитую на рассвете в понедельник, но мы полагаем, что девушку принесли сюда в ночь с пятницы на субботу, около половины третьего.

– В выходные я не работаю. И почти все учреждения тут закрыты. Кроме дома престарелых на другой стороне парка, ну и нищие приходят.

– Вы сказали, что они не приходили уже несколько дней.

– Да, и до сих пор не приходят. Что-то их напугало, может, увидели что… Вам бы поговорить с Одноглазым: если кто что заметил, он наверняка в курсе. Он у них за главного, даром что слепой на один глаз. Как-то подрался тут с одним, так чуть кишки ему не выпустил.

Сарате жил в Карабанчеле давно и как свои пять пальцев знал это предместье, сохранявшее самостоятельность еще несколько лет после гражданской войны, пока его не присоединили к Мадриду. Когда-то здесь располагались два муниципальных образования, Карабанчель-Альто и Карабанчель-Бахо, а теперь эта территория, некогда принадлежавшая Эухении де Монтихо, жене Наполеона III, превратилась в один из самых густонаселенных столичных районов, где проживало более четверти миллиона жителей, в основном рабочих, в том числе иммигрантов. Младший инспектор знал, что искать нищих следует в парках и неблагополучных кварталах: Пан-Бендито, Лос-Альтос-де-Сан-Исидро, Виа Карпетана и Каньоррото, где когда-то находилась карабанчельская тюрьма – самая знаменитая в Испании.

– Тут и живешь? – спросил Ордуньо, пока они прогуливались по улицам, которые Сарате выбрал для поисков одноглазого нищего. Он надеялся, что Ордуньо расскажет побольше об инспекторе: он не мог перестать думать об этой женщине, которая возглавляет одно из самых престижных полицейских подразделений Испании и при этом распевает итальянские песни в караоке, пьет граппу и ведет к себе в постель очередного партнера, едва с ним познакомившись.

– Да, тут и живу. Тут есть все: и кошмарные улицы, и вполне приличные. Сам знаешь, что такое юг Мадрида – последнее, о чем заботились мэры из правых.

– А из левых?

– Да то же самое.

Карабанчельскую тюрьму построили в конце гражданской войны взамен тюрьмы Модело, стоявшей в самом центре Монклоа и ставшей ареной боевых действий. Она была настолько разрушена, что восстановлению не подлежала. Карабанчельская тюрьма вскоре прославилась знаменитыми заключенными, от Харабо, массового убийцы, одного из последних, кого казнили гарротой, до узников франкизма – таких как писатель Фернандо Санчес Драго, комик Хила или политики Мигель Бойер, Марселино Камачо и Рамон Тамамес. В 1998 году, под самый конец века, ее закрыли, а спустя несколько лет снесли. С тех пор местные жители и власти продолжали спорить, как лучше использовать освободившееся место: построить больницу или спортивные сооружения, разбить парк или возвести многоэтажки. Тем временем огромный пустырь стоял огороженный и тщательно охранялся, хотя нищие использовали его для ночлега.

– Нам нужен Одноглазый…

– Не знаю, приятель.

Группа румынских цыган заняла единственный тенистый пятачок во всей окрестности. Женщин среди них не было, они наверняка сейчас просили милостыню в центре Мадрида. Сарате достал жетон.

– Скажете, где найти Одноглазого, и я уйду и не стану брать вас за яйца. А если нет, потребую документы, вызову патруль, и вас отвезут в участок… Я в курсе, что ночью вы снова окажетесь на улице, но я позабочусь о том, чтобы этим вечером вам мало не показалось.

Один из румын внимательно посмотрел на Сарате – и предпочел взамен неприятностей продолжать и дальше сидеть в спасительной тени.

– На кладбище. Он там таскает цветы с могил, чтобы перепродать.

Вход на Южное кладбище находился на краю Карабанчеля, дальше начинался район Оркаситас. Им не пришлось даже входить – нищего они увидели у ворот.

– Одноглазый!

Не дожидаясь их приближения, он бросился бежать. Напарники кинулись за ним, Ордуньо вскоре опередил Сарате и уверенно сокращал расстояние между собой и нищим. Когда Сарате добрался до них, Ордуньо уже крепко держал добычу и дожидался, пока нищий и напарник переведут дыхание.

– Пора привести себя в форму, приятель, – усмехнулся Ордуньо. – Слушай, Одноглазый, почему ты убежал?

– Я всегда бегу, как увижу легавых. Тем более когда они в штатском.

– Ответь на мои вопросы, и у тебя не будет проблем. Ла-Кинта-де-Виста-Алегре, в эти выходные.

– Меня там не было.

– Почему?

– Один человек остановил меня у входа и дал сто евро, чтобы я пошел ночевать в пансион. И пообещал еще сотню, если я уговорю остальных тоже туда не ходить.

Сарате и Ордуньо переглянулись: кое-что прояснилось.

– И когда это было? – Сарате наконец отдышался.

– В четверг он дал мне сто евро, а в пятницу вечером еще сто, и больше я ничего не знаю.

– А тебе не было любопытно?

– Я заплатил за пансион, принял ванну, чего со мной не случалось уже месяц, съел косидо и снял за целых двадцать евро блондинку, на которую давно положил глаз, она ошивается в Колонии-Маркони. Мне наплевать, что он делал в Ла-Кинте, если он платит такие деньги.

– Почему ты не вернулся туда потом?

– Я вернулся в понедельник, увидел, что там полно легавых, а я знаю, что от вас одни проблемы. Лучше уж иметь дело с врачом, чем с вами.

– У тебя нет выбора. Ты должен помочь нам найти этого человека. Сможешь узнать его?

– Меня называют Одноглазым, потому что другого глаза я лишился. И глаза, должен вам сказать, хорошего. Оставшимся я вижу хуже, чем крот. Мутные силуэты и вообще все как в тумане.

– Как же ты узнал, что мы полицейские?

– Если не умеешь унюхать легавого, на улице долго не проживешь. Я вас, ребята, за километр чую.

Глава 24

Они снова собрались в переговорной. Сарате уже казалось, что они многовато встречаются и маловато действуют, хотя, возможно, этим и объясняются успехи отдела криминалистической аналитики. Сальвадор Сантос всегда говорил: пожалуй, наша беда в том, что гоняться за плохими парнями нам нравится больше, чем анализировать.

Выяснилось, что у коллег есть свои традиции. Буэндиа принес кекс собственного приготовления, Ческа – свежевыжатый апельсиновый сок, Ордуньо налил всем кофе и открыл банку датского песочного печенья. На Сарате инспектор смотрела как ни в чем не бывало, словно вечер понедельника и правда ничего не значил.

– Раз в неделю мы устраиваем совместный завтрак. Следующая очередь моя и Марьяхо, присоединяйся, – пригласила она.

Наступила среда, с момента обнаружения трупа прошло два дня, но рабочих версий так и не было, к тому же Элена решила отпустить Рауля Гарседо.

– Буэндиа, ты сказал, у тебя есть новая информация. – Совещание открыла, как всегда, начальница.

– Мы сравнили и проанализировали убийства Сусаны и Лары. В результате нам удалось довольно точно воссоздать картину произошедшего. Вот, смотрите.

На первой фотографии они увидели убогое полуразрушенное здание, а вокруг него – банки с краской, мусор, щебень. Там же была разметка, сделанная полицейскими при осмотре. На следующих снимках – увеличенные изображения с первой фотографии.

– Это место, где обнаружили тело Лары. Заброшенный дом в Усере, недалеко от Ранчо-дель-Кордовес. Для тех, кто не из Мадрида: это был район трущоб, где наркотой торговали на каждом шагу, полиция туда если и совалась, то только хорошо вооруженная и большими отрядами. В последние годы там все перестроили, этого дома уже нет.

На следующем фото была девушка с закрытыми глазами, мертвая, в окровавленной фате.

– Это Лара. Как видите, ее положили так, будто она позирует. Обратите внимание на следы на земле. Те, что справа, от треноги; фотографии, снятые камерой, которая крепилась на ней, найдены не были, но ножки точно соответствовали треноге, найденной у Мигеля Вистаса. Слева четыре следа от ножек стула – убийца сидел и наслаждался зрелищем.

Другой снимок запечатлел Сусану в Ла-Кинта-де-Виста-Алегре. Положение тела было иным, следы треноги или стула отсутствовали.

– Их вполне могли затоптать полицейские, нашедшие труп, – ядовито заметила Ческа.

Все повернулись к Сарате, он понял, что обязан дать объяснение.

– Она была жива, мы пытались ее спасти…

– Два провала: вы не спасли ее и затоптали следы на месте преступления. Браво! – Ческа снова не упустила возможности задеть коллегу.

– Если была тренога, значит, велась фото– или видеосъемка, – оборвала Ческу инспектор. – Но она нигде не всплыла, верно?

– Верно.

Дальше шло фото черепа Лары. На нем были отмечены три точки.

– Мы уже говорили о различиях: расположение трупа и следы вокруг. А еще диазепам: в теле Лары его следов не найдено. Анализ показал, что она принимала оральные контрацептивы. Больше ничего. Теперь о сходстве. Это насечки, которые были сделаны на голове Лары.

Следующий кадр, насечки на нем были такие же.

– А это фото Сусаны, насечки на том же месте. Хочу заметить, что круговой разрез сделан позже, чем насечки.

– Какой-то знак?

– Может быть, это уже вам выяснять. Надо добавить, что отверстия в черепе у Лары были сделаны дрелью, а у Сусаны – стоматологическим электробуром. Я бы не придавал этому большого значения, тут скорее речь о совершенствовании технологии.

– И о жестокости, – заметила Элена Бланко. – Если жертва была жива, стоматологический бур – вещь более щадящая.

– Возможно. В голове Лары личинки пробыли неделю, – продолжил Буэндиа, – неделю питались живыми тканями, пока жертва не умерла; в голове Сусаны, согласно данным, полученным лабораторией по выращиванию насекомых, всего два дня. Опять младшей сестре повезло больше.

– Или убийца оказался не таким жестоким. Думаешь, это был один и тот же человек? – Инспектор задала вопрос, который вертелся на языке у каждого.

– Не знаю, может, да, а может, и нет. На трупе Лары были найдены волосы Мигеля Вистаса. Они плюс следы от треноги и то, что он был последним, кто видел ее, означали приговор.

– Тренога – доказательство косвенное, волосы могли подбросить, и, возможно, он был совсем не последним, кто видел ее живой, – заметила инспектор. – Последним ее видел убийца.

– То есть ты допускаешь, что в тюрьме сидит невиновный? – Сарате хотел вступиться за Сальвадора Сантоса, но не мог себе этого позволить: стоит кому-то узнать, и его отстранят от дела.

– Я только к тому, что мы ничего не знаем и нам предстоит расследовать два убийства – то, что произошло семь лет назад, и нынешнее. Что-нибудь еще, Буэндиа?

– Пока ничего. Я думал рассказать вам о страданиях, через которые прошли обе девушки, пока личинки поедали их мозг. Меня очень интересуют такие вещи, но знаю, что вы не получите от этого удовольствия.

– Ты прямо душа компании, сынок! – Марьяхо поежилась. – Не знаю, какие сказки ты будешь рассказывать на ночь своим внукам…

Инспектор бросила взгляд на часы: оставалась всего пара минут, чтобы заслушать Ордуньо и Сарате, которые встречались с Одноглазым.

– Мы получили описание человека, который заплатил ему за то, чтобы он не приближался к Ла-Кинта: рост выше среднего, крепкого сложения, но сутулый, очень нервный, лицо смуглое, волосы темные…

– Похоже на Мойсеса. Помните, у него болела спина, когда он сюда приходил и мы сообщили ему о смерти дочери.

– Проблема в том, что свидетель вряд ли сможет его опознать – единственным глазом он едва видит.

Предстояло либо придумать, как использовать эти сведения, либо от них отказаться. В любом случае нужно было двигаться дальше.

– И еще, – сказала инспектор. – Что мы знаем о фотографиях Сусаны и Синтии?

– По углу съемки мы установили, откуда они были сделаны, – ответила Марьяхо. – Это дом три А, напротив дома Сусаны, на той же улице Министрилес.

– Я поговорила с владельцем, – добавила Ческа. – Он назвал имя субъекта, который арендовал дом на неделю, заплатив ему шестьсот евро. Луис Сорья, детектив, у него офис на Гран-Виа.

– Спасибо, Ческа. Придется нам потолковать с Мойсесом, – решила инспектор. – Сарате, едешь со мной. Ческа, вы с Ордуньо отправляетесь к детективу, который сделал фотографии, не слезайте с него, пока не скажет, кто его нанял.