Текст книги "Невеста по заказу"

За полчаса она управилась с мытьем посуды и уложила Сисси в ее кроватку на чердаке. Лотти отвергла предложение Томаса оставить на ночь топиться печь.

– Нам ночью будет достаточно тепло и без нее, – твердо сказала она. – Нет никакой необходимости расходовать дрова.

Дверь была заперта на засов, который плотно входил в скобы, вбитые в косяк.

Томас широко зевнул, направляясь к лестнице.

– Спокойной ночи, мэм, – сказал он. Поднявшись на вторую ступеньку, он с надеждой в голосе спросил: – Вы ведь будете здесь завтра, правда?

От взгляда мальчика что-то екнуло в груди у Лотти. Она чуть-чуть помедлила с ответом.

– Конечно, я останусь. И не уеду, пока я нужна вашему дяде Джону.

Джон Тиллмэн спал посреди благоухающего свежескошенного сена. Этим утром он вдыхал его запах, совсем не улавливая тонкого, как у изысканных духов, аромата.

Джон Тиллмэн не впервые ночевал в сарае у брата, на мягком сене, укутавшись в старое одеяло.

Но в это утро все было не так, как обычно. Подняв голову, Джон вновь услышал звук, разбудивший его, – мычание коровы, которую пора доить. «Рози – идиотское имя для коровы», – подумал он, нахмурившись. Но Сара предоставила право выбора детям, и Сисси без колебаний пролепетала это имя.

Сара… Прекрасная, недоступная женщина, которая стала женой его брата и матерью его же детей. Сара… воплощение спокойствия… воплощение сердечности… достойная стать ангелом, как говорил детям Джеймс Тиллмэн.

Джон Тиллмэн выбрался из-под одеяла и вскочил на ноги. Он редко позволял себе роскошь предаваться воспоминаниям о Саре. Но, несомненно, нынешним утром было бы большим грехом позволять себе это. Он должен изгнать ее из своих мыслей, из своей памяти, освободив место для Джеймса.

Он стиснул зубы, но боль еще сильнее сдавила его грудь, сдавила с такой силой, что ему стало трудно дышать. Он закрыл глаза, и перед ним снова ожила картина происшедшего: скрип повозки, низкий голос брата, грубые шутки, которыми они перебрасывались.

Еще раз он увидел: падают вилы, Джеймс теряет равновесие, толчок тронувшейся повозки – и лошади рванули с места, а Джеймс падает вниз…

Стон вырвался сквозь его сжатые губы – крик из самых глубин души. Он откинул назад голову, давая этому крику выйти наружу.

Рози снова забеспокоилась в своем стойле, и повседневные утренние обязанности заставили Джона на время забыть о боли. «Не время предаваться печали, надо заниматься делами», – решил он. Для начала следовало подготовить детей к тому, с чем им придется столкнуться сегодня. И, кроме того, была еще эта девушка, выписанная Джеймсом с востока.

Цветы и ленты на ее шляпе… Соблазнительные кудряшки на висках и маленький вздернутый подбородок, когда она так дерзко бросила ему вызов. От нее приятно пахло. Даже с расстояния четырех футов он уловил ее благоухание – тот легкий цветочный женский аромат, который вызвал в нем воспоминания о Саре.

«Она совсем не похожа на Сару, – отметил он про себя. – Не могу понять, о чем он думал… приглашая ее». Джон встал на цыпочки и потянулся. «Вероятно, она бы не приехала, если бы не предложение пастора. Это было бы хорошим местом для нее… Ее шляпка произвела бы впечатление, хотя…» Джон наклонился, чтобы заправить штанину в сапог, доходящий ему до середины икры. Затем он проделал ту же процедуру с другой штаниной. После чего заправил рубаху и водворил подтяжки на место.

«Преподобный Буш не увлекается безделушками, – подумал Джон, криво усмехаясь. – Строгий черный наряд безо всяких оборок больше соответствовал бы его вкусу. Какая жалость, что он не удосужился встретить свою невесту. – Он досадливо поморщился. – Это избавило бы меня от необходимости отвозить ее обратно».

Он стоял в широком дверном проеме сарая и смотрел, как на востоке поднимается из-за горизонта солнце. Облака были тонкие, розовые по краям и слишком высокие, чтобы нести в себе дождь. Джон обвел взглядом ряд строений, составлявших владения его брата. Ледник, зернохранилище, курятник, где даже сейчас куры громко кудахтали, объявляя о своих достижениях. Каменная коптильня была практически пуста. Много неоконченных дел, которые некому доделать…

– Ты не должен был умирать, Джеймс, – простонал Джон. Он прислонился лбом к дверному косяку, изливая в словах свое горе, свое отчаяние.

Ее разбудил голос с улицы. Раздавшийся вслед за ним настойчивый стук в дверь заставил ее сесть в кровати. Она с ужасом смотрела, как Томас отодвигает засов.

– Подожди, Томас, – запротестовала Лотти, натягивая на себя простыню по самое горло.

Мальчик посмотрел на нее через плечо и поднял засов.

– Это всего лишь дядя Джон, – успокоил он девушку.

– Но, Томас, я ведь в постели, – в отчаянии проговорила Лотти.

Дверь медленно открылась, и на пороге появился высокий мужчина, заслонивший собой дневной свет. Голубая рубашка подчеркивала ширину его плеч, темные подтяжки поддерживали штаны из грубого хлопка. Его лицо поблескивало от влаги, волосы были гладко зачесаны назад. Штаны мужчина аккуратно заправил в сапоги. Остановившись в дверном проеме, он вглядывался в полумрак комнаты.

– Время быть на ногах, – объявил он тем же суровым голосом, какой Лотти запомнила еще с прошлого вечера.

– Прошу прощения… – проговорила она хриплым со сна голосом.

– Дела не ждут лежебок, мисс О'Мэлли, – отрезал Джон Тиллмэн. – Вы сможете остаться здесь только в том случае, если ваше присутствие будет приносить какую-нибудь пользу.

Ее подбородок взметнулся вверх, глаза гневно сверкнули. Уже во второй раз за последние двенадцать часов этот человек вызывал у нее вспышку ярости. Она с трудом сдерживала гнев, переполнявший ее и готовый вырваться наружу. Но лучше промолчать, чем сказать глупость, как часто говорила мисс Кон-клин. В конце концов, воспитание взяло верх.

– Если вы выйдете на несколько минут, то я встану, – проговорила Лотти, стараясь не злить его, ведь ее положение здесь было слишком неопределенным.

– Я отвернусь, – сказал Джон тоном, не допускающим возражений.

Повернувшись лицом к выходу и оперевшись о дверной косяк, он ждал.

– Томас… – попросила девушка. Последовав примеру дяди, мальчик присоединился к нему, повернувшись спиной к Лотти.

Она выскользнула из постели и встала на коврик, предохранявший ее босые ноги от утреннего холода. Затем, порывшись в своей сумке, извлекла оттуда светло-серое платье и чистое нижнее белье. Быстро натянув панталоны, она надела нижнюю юбку, завязала ее на талии и, повернувшись спиной к двери, сняла ночную сорочку. Потом надела лифчик, завязала и заправила на талии под нижнюю юбку. Натянув через голову платье, расправила его. Ее пальцы торопливо застегнули пуговицы. Наконец, обернувшись, девушка посмотрела в спину человеку, стоявшему в дверях.

– Можете поворачиваться, – сказала Лотти, наклонившись, чтобы взять расческу из коробки, в которой она хранила предметы первой необходимости. Последнее, что ей оставалось сделать – это расчесать волосы. Сейчас они спадали ей на плечи спутанной копной, а отдельные пряди спускались до талии. Лицо же ее словно окружало светящееся облачко.

Мужчине, повернувшемуся к ней, представилось весьма соблазнительное зрелище. Не сознавая этого, она вскинула вверх руки, собрала волосы и перекинула их на одну сторону, собираясь расчесать их и уложить в прическу. Полные, крепкие груди соблазнительно вырисовывались под грубым хлопком ее платья, и Джон почувствовал шевеление в паху, когда его взгляд остановился на выпуклостях ее груди.

«У тебя давно не было женщины, Джон Тиллмэн», – подумал он. Если вполне невинные движения девушки смогли так подействовать на него в шесть часов утра, значит, он находился в неважной форме. Вне всякого сомнения, ему требовалась женщина… Джон скользнул взглядом по ее тонкой талии и бедрам. Затем его алчный взор снова уперся в ее грудь. И вдруг Джон обнаружил, что смотрит в ее испуганные глаза. По румянцу, вспыхнувшему на ее скулах, он понял, что она или очень смущена, или вот-вот сильно разозлится.

«Ну вот», – подумал Джон. Он хотел ее дико, необузданно. Вероятно, она привыкла к тому, что ее осматривают, и может покрутить попкой, чтобы приманить будущего мужа. «Заказные невесты в наши дни – лотерея», – напомнил себе он. Лестер с лесопилки чуть не попался на удочку одной такой штучки, которая, судя по ее письмам, была просто ангелом во плоти. Правда, она начисто забыла сообщить о том, что брюхата. Однако все обошлось, и в результате ее подобрал и женился на ней один из фермеров постарше. Были и такие, которые уже вышли из брачного возраста, хотя, по их словам, не так давно вступили в него. Но на западе, где женщин не хватало, они, несомненно, нашли место, где приземлиться и свить себе гнездо.

Видимо, и эта не слишком отличалась от них, хотя в данном случае здесь можно было, по крайней мере, не беспокоиться, что ей чересчур много лет. «Наверное, она ищет, где бы укрыться от скандала», – решил Джон. Он прищурился, осматривая ее с головы до пят.

Покрасневшая от смущения Лотти представлялась олицетворением невинности. Было это смущение истинным или притворным, не имело для него никакого значения. Так или иначе, она здесь не задержится надолго. Наверное, уже подумывает о том, чтобы поехать в город поискать третьего кандидата и попробовать на нем свои уловки. Циничная ухмылка появилась на его лице, когда он подумал о том, где она могла научиться всем этим движениям и жестам, подчеркивающим ее женственность. Тем временем девушка приступила к следующему этапу своего туалета.

Управившись с волосами – быстрыми движениями пальцев она заплела их в косу, – Лотти собрала волосы с расчески, скрутила их в жгутик и перевязала ими косу, чтобы та не расплеталась. Затем, прежде чем уложить косу короной на голове, она отбросила ее за спину и занялась непокорными короткими прядками, обрамлявшими ее лицо. Они завивались самым произвольным образом и к концу дня выбивались из прически, окутывая пушистым облачком ее лицо. Бросив расческу обратно в коробку, Лотти направилась к умывальнику, преследуемая жадным мужским взглядом.

Вода в котелке, который она оставила на ночь в печке, была еще теплой, и девушка отодвинула заслонку, чтобы проверить, горит ли огонь. Угольки тлели, и ветерок, задувающий в открытую дверцу, оживлял их.

Она наклонилась, взяла из деревянного ящика для дров несколько поленьев и аккуратно положила их в топку. Затем, воспользовавшись кочергой, закрыла заслонку, поставила кипятиться воду и принялась умываться. Намылив руки, Лотти тщательно вымыла их и слегка намылила лицо. Она низко склонилась над умывальником, смывая мыло. Затем стала на ощупь искать полотенце из грубой ткани, висевшее на краю умывальника. Неожиданно полотенце само оказалось у нее в руках. Она удивленно открыла глаза. Рядом стоял бесшумно подошедший Джон Тиллмэн.

– Спасибо, – смутилась она, потом вытерла лицо и повесила полотенце на место.

– Не за что, – кивнул Джон. – Похороны состоятся сегодня днем, – продолжал он негромко, так, чтобы услышала только она одна. – Я поговорю об этом с детьми после того, как они позавтракают.

Лотти кивнула и опустила голову. Все происшедшее было слишком неожиданно и трагично. «Жизнь тут совсем другая», – с грустью подумала она. Траур здесь не принят, каждый день – борьба за выживание.

Джон повернулся и прислонился к буфету, скрестив руки на груди.

– Вы будете готовить сегодня завтрак? – спросил он с насмешкой. – Или вы решили, что мы здесь слишком грубы для вашей восточной чувствительной натуры?

В ответ на его насмешку она сжала зубы, пытаясь сдержаться.

– Я уже, кажется, говорила вам вчера, мистер Тиллмэн, что я умею готовить, и я не замечала за собой ничего из того, что вы называете чувствительной натурой женщины с востока, – сухо проговорила она.

– Ну так докажите нам это, – улыбнулся он, но девушке в его голосе снова почудилась насмешка, как будто он догадывался, какие усилия она прилагает, чтобы не вспылить.

Она опустила глаза, скрывая свою досаду. Кроме того, детям не следовало слышать, как ссорятся взрослые, на попечении которых они находились – пусть даже и временно.

Она уловила какой-то звук, донесшийся с чердака, и подняла глаза. Сисси смотрела на нее с лестницы. Девочка с недовольным видом терла кулачками глаза.

– Вы разбудили меня, – сказала она, надувшись.

– Все равно тебе пора вставать, – заметил дядя, направляясь к лестнице, чтобы помочь племяннице спуститься.

Сисси оперлась о перила.

– Дядя Джон, мне нужно одеться, – сказала она, зевая.

– Тогда поторопись. Ты ведь не хочешь опоздать к завтраку?

– Я хочу помочь Лотти приготовить чай, – сказала девочка, принимаясь искать свое платье.

– Чай? – презрительно фыркнул Джон, и его бровь недоверчиво приподнялась, когда он посмотрел на Лотти. – Чай? – переспросил он.

– Я обещала, – ответила девушка, пожимая плечами.

– А кофе вы умеете варить? – спросил он минуту спустя, удобно устроившись на стуле.

Стоя с ножом в руке над куском свинины, оставшимся с ужина, Лотти взглянула на него через плечо.

– Я могу сварить такой кофе, какой вам никогда не доводилось пить, – отрезала она.

Поджав губы, Лотти резкими движениями, почти ударами, нарезала свинину на куски и ловко уложила их на сковороду. Затем поставила сковороду рядом с котелком и занялась приготовлением кофе.

Все ее движения были точны и быстры. Джон откинулся на спинку стула, наблюдая за колыханием ее юбок и время от времени мелькавшей ножкой.

– Ну, допустим, – лениво протянул он, – это вы умеете. Но может, я просто так спросил? Потому что кофе не имеет значения…

Глава 3

Могила зияла рваной раной. Комья земли лежали вокруг, словно ожидая прощальных слов перед тем, как они будут сброшены вниз.

Гроб был прост – сколоченный из сосны и обтянутый желтой материей, которую жена лавочника откопала где-то на дальней полке в чулане. Миссис Шарп, жена гробовщика, провела все утро, укладывая ткань так, чтобы она обрамляла те части тела Джеймса Тиллмэна, которые должны быть открыты постороннему взгляду.

Покойника одели в темно-синий костюм. В этом костюме он женился и вот теперь, девять лет спустя, в нем же отправлялся в свой последний путь. Гроб был узок, и могучие плечи упирались в стенки. Волосы покойного были того же льняного цвета, что и у Сисси. Лотти с трудом подавила в себе желание поправить его непокорную прядь.

Она стояла позади детей, чужая среди этих людей. Впрочем, к ней относились как к жене Джеймса, которой бы она, несомненно, стала.

«Я чувствую себя лицемеркой, – думала Лотти. – Я оплакиваю человека, которого даже не знала. Я сержусь на него потому, что своей гибелью он поставил меня в затруднительное положение». От этих мыслей комок подступил к ее горлу, и краска стыда залила лицо. Низко опустив голову, с закрытыми глазами она слушала слова пастора.

Лотти обнаружила, что Джеймс пользовался уважением. Хотя он не посещал баптистскую церковь, пастор не держал зла на методиста, которого хоронил. По его словам, Джеймс своим трудолюбием и набожностью заслужил себе место на небесах.

«Почему?» Тяжелый вздох вырвался у нее из груди. «Почему Бог сначала преподнес мне сразу двух кандидатов в мужья, а потом позволил лучшему из них уйти как раз в тот день, когда я приехала? Очевидно, провидение вовсе не было ко мне так благосклонно, как казалось вначале», – с грустью думала Лотти. Она вспомнила, как Эгги Конклин уверяла, что наконец-то Бог вознаградит ее, Лотти, за годы, проведенные в приюте. «Знала бы она, как все обернется. Бедная Эгги ужасно бы расстроилась, видя меня сейчас».

Маленькая ручка потянула ее за указательный палец. Лотти открыла глаза и увидела Сисси, которая смотрела на нее с мольбой во взгляде. Придав своему лицу строгое выражение, Лотти покачала головой.

– Ш-ш-ш-ш, – прошептала она, увидев, что Сисси вот-вот заплачет.

– Мисс Лотти, я хочу пипи, – жалобно пропищала малышка.

Девочка стояла, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Лотти почувствовала, что краснеет – несколько пар глаз смотрели в их сторону. Джон Тиллмэн, стоявший слева, склонил голову к ее шляпке.

– Хочешь, я заберу ее? – спросил он шепотом.

Лотти отрицательно покачала головой, и цветы на шляпке девушки задрожали. Он быстро поднял голову, неодобрительно глянув на ее шляпку.

– Нет, я позабочусь о ней сама, – мягко сказала Лотти и наклонилась к самому уху Сисси. – Это кончится через несколько минут, – прошептала она. – Ты можешь потерпеть еще совсем чуть-чуть?

Глаза Сисси были полны отчаяния, она замотала головой и выдохнула:

– Не-е-е-т…

Это прозвучало весьма красноречиво. Без дальнейших колебаний Лотти взяла ребенка за руку и повела прочь от столпившихся вокруг могилы людей.

Небольшая рощица скрывала воды Миль-Крика от взглядов скорбящих. В это уединенное местечко и направилась Лотти, ведя за собой девочку. Сисси зажимала одну ручку между ногами, другой же вцепилась в руку Лотти.

– Простите меня, мисс Лотти, – сдавленным голосом произнесла она. – Я больше не могу!

У самого края кленовой рощицы находились заросли ежевики. Лотти, убедившись в том, что их никто не видит, опустилась на колени, помогая девочке освободиться от одежды.

Дело, которое привело их сюда, не заняло много времени, и через несколько минут Лотти уже помогала малышке одеться.

– А теперь пошли назад, – сказала она со вздохом.

Лотти пыталась пригладить непокорные кудряшки Сисси. Затем она вытащила из кармана сложенный вчетверо платок и стала вытирать пятно на щеке девочки.

– Высунь язык, – сказала она Сисси и увлажнила платок, чтобы вытереть пятно.

Сисси храбро стерпела эту процедуру и терпеливо ждала, пока Лотти осматривала ее.

– Мы возвращаемся? – спросила она, когда девушка наконец-то убрала платок обратно в карман.

Вопрос малышки был задан «похоронным» голосом, словно она надеялась на ответ, который избавит ее от необходимости возвращаться к торжественному мероприятию, где она так оконфузилась.

– Ты в последний раз видишь своего папу, – объяснила Лотти, когда они присоединились к скорбящим. Это было произнесено тихим шепотом, когда они проходили сквозь неровные ряды могил у дальней части кладбища.

– Он на небесах вместе с мамой? – спросила Сисси, перешагивая через кустики травы, которые боролись за выживание под жарким солнцем позднего лета.

Лотти кивнула и прижала указательный палец к губам, призывая к молчанию. Девочка послушно умолкла.

Крышку гроба сдвинули так, чтобы взорам людей было открыто только лицо Джеймса. Новые гвозди, наполовину вбитые в края крышки, ярко блестели под лучами солнца. Гроб был прост: широкий там, где находились плечи покойника, он сужался дальше к ногам.

Лотти тихонько заняла свое место рядом с Джоном Тиллмэном. Томас с благодарностью посмотрел на Лотти. Девушку внезапно охватило чувство негодования. «За что такое испытание выпало на долю этих детей?! – подумала она. – Они никогда не оправятся от этой потери». От сознания несправедливости жизни слезы набежали ей на глаза, и она до боли прикусила губу, чтобы скрыть свою печаль от детей, которые находились рядом.

Один за другим горожане и фермеры, собравшиеся, чтобы отдать последнюю дань уважения умершему, проходили мимо открытого гроба, пока у могилы не остались четверо. Джон предложил руку Лотти, и она положила левую ладонь на гладкую ткань его пиджака. «Похоже, он из того же материала, что и костюм Джеймса», – рассеянно подумала она, когда они подошли ближе к могиле. Дети молча стояли по обе стороны от них, и Лотти тихо ждала, когда Джон скажет слова прощания.

Ей показалось, что Томас и Сисси держатся хорошо. Но тут Томас отвернулся, и послышались его приглушенные рыдания. Лотти с молчаливым состраданием смотрела на мальчика. Томас долго и мужественно крепился, но смерть отца оказалась слишком суровым для него испытанием. Он стоял и плакал, утирая кулачками горькие слезы, не в силах взглянуть на лицо покойника.

Джон обнял племянника за худенькие плечики, содрогавшиеся от рыданий, которые мальчик тщетно пытался сдержать, и Томас повернулся к нему и уткнулся лицом в его живот. Затем, как будто горе Томаса пробудило и ее горе, Сисси тоже разрыдалась.

Она громко оплакивала свою утрату, не обращая внимания на окружающих. Лотти наклонилась и взяла ее на руки, ласково прижимая кудрявую головку к груди. Она целовала мокрую щеку девочки, шепча слова утешения:

– Ну… ну, не плачь. Все будет хорошо. – Когда девушка произносила эту банальную фразу, в глубине души она чувствовала, что все ее слова – ложь. Для этих сирот жизнь уже не станет такой, как прежде. Губы Лотти сжались, и сердце забилось неровно, когда она осознала, что теперь ее связывали еще одни узы – узы утраты. Она была навеки привязана к этим детям. Она, никогда не знавшая родительской любви, вероятно, была здесь единственным человеком, который мог откликнуться на крик юных сердец, разрывавшихся от горя. Лотти нежно положила руку на голову Томаса. Всхлипывая, он поднял на нее глаза и утер кулаком слезы – свидетельства скорби, блестевшие на детских щечках.

– Я в порядке, мисс Лотти, – сказал он, сжимая зубы.

– Конечно, – быстро ответила она, понимая, что излишние нежности с ее стороны только заденут его гордость.

Могильщик приблизился с молотком в руке, чтобы заколотить гроб. Джон подошел к нему, чтобы помочь ровно уложить крышку. Блестящие гвозди были водворены на место. Звуки ударов разносились над кладбищем; собравшиеся тихо наблюдали за процедурой. «Как церковные колокола», – подумала Лотти, бессознательно считая удары. Рука Джона, стоявшего рядом, сжалась в кулак, и она заметила, как побелели костяшки его пальцев. Лотти прикоснулась к руке Джона в надежде как-то поддержать его и почувствовала, как напряглись его мышцы, как натянулись, точно струны, сухожилия…

Молоток замер в руке могильщика – крышка была закреплена. Затем четыре человека выступили вперед и заняли места по разные стороны гроба. Джон подтолкнул Томаса – так, чтобы тот оказался впереди Лотти. Мужчины дружно подняли сосновый ящик и понесли его к трем веревкам, лежавшим поперек открытой могилы. Концы веревок были привязаны к колышкам, вбитым в землю, и гроб положили на эти веревки. Затем мужчины отвязали концы веревок и начали медленно опускать гроб.

Взгляд Лотти был прикован к человеку, стоявшему впереди нее. Она смотрела, как лучи солнца золотят его волосы. Его ноги твердо стояли на земле, мускулы были напряжены, когда он медленно отпускал веревку вместе с другими.

Один из мужчин поднял руку, чтобы отереть пот со лба.

Это был Генри Клаусон; в темном костюме, чисто выбритый, он выглядел очень солидно. Лотти едва узнала в нем мрачного фермера, ее вчерашнего молчаливого спутника.

Наконец гроб опустили в могилу, веревки вытащили и быстро смотали. Генри отдал их мистеру Шарпу, а тот, в свою очередь, передал веревки молодому человеку, стоявшему позади него.

Лотти поняла, что они не впервые занимаются подобной работой. Это было привычное для них дело.

Затем вперед выступила миссис Шарп. На земле стояла корзина с цветами – луговыми маргаритками, садовыми розами и георгинами. Женщина подняла корзину и обошла всех присутствующих. Лотти смотрела, как каждый выбирает цветок. Когда очередь дошла до нее, она помогла Томасу и Сисси выбрать красные георгины и вслед за ними бросила свой цветок в открытую могилу.

На ее глазах грубая крышка гроба вдруг преобразилась, покрываясь цветами. Ее цветок упал одновременно с желтой маргариткой Джона. Затем они отошли назад, а двое мужчин взялись за лопаты, торчавшие из кучи земли.

Звук падающих на крышку гроба земляных комьев заставил ее содрогнуться. Лотти казалось, что она чувствует вибрацию почвы под подошвами ботинок. Сбросив пиджаки и засучив рукава рубашек, мужчины работали быстро, освещенные ярким солнцем, лучи которого падали на их непокрытые головы. Лотти впервые в жизни видела смерть так близко. Ее страшило ощущение утраты, витавшее над кладбищем. Затем прозвучал голос пастора. Чистым тенором он затянул гимн.

– Скоро… – пел он, и вторая строка была с силой подхвачена голосам присутствовавших, – …мы все снова встретимся на том прекрасном берегу.

Голоса поющих звучали в унисон, и со звуками музыки на собравшихся снизошел покой.

– Тебе что-то нужно в городе? – Грубый голос Джона совершенно не вязался с тем, как он вел себя накануне.

Лотти повернулась и посмотрела на Джона; тот, нахмурившись, глядел на нее. Они сидели в повозке Джеймса. Дети пристроились сзади, на куче сена. На этом же сене, лежавшем здесь со вчерашнего дня, покоилось тело Джеймса Тиллмэна, когда его везли в город. Сено было мягче, чем жесткое сиденье повозки, – Томас сгреб его в кучу и посадил Сисси сверху.

– Ну? – Джон нахмурился; его холодно сверкающие голубые глаза вопрошающе смотрели на Лотти.

Джон чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Его с непреодолимой силой тянуло к этой женщине, отчего он испытывал сильнейшее беспокойство. Всем своим существом – от золотистых волос до форм, скрываемых темным платьем, даже каждым сказанным словом – она как бы бросала ему вызов, который трудно было не замечать.

– А что мне может понадобиться в городе? – удивилась она, вскинув брови.

– Ну, я подумал, может быть, ты захочешь теперь навестить своего друга пастора или поискать кого-нибудь среди прочего мужского населения города, прежде чем решишь присматривать за двумя детьми.

Он говорил очень тихо, чтобы дети, молча сидевшие сзади, не могли услышать его. Лотти гордо вздернула подбородок:

– Преподобный Буш – это не предмет для разговора. Он сам вычеркнул себя из моего списка, когда исчез вчера утром.

Она сердито фыркнула и, опустив глаза, стала рассматривать перчатки, которые надела перед похоронами. На одном пальце была заплатка, на двух других можно было разглядеть аккуратные стежки. Внешний вид перчаток свидетельствовал о том, что их долго носили. Она осторожно стянула их и аккуратно сложила, зная, что другой пары у нее не будет еще долго.

– И длинный у тебя список? – спросил Джон, посмеиваясь.

Она посмотрела на него пристальным взглядом, в котором читалось холодное презрение.

– Это вас не касается, мистер Тиллмэн, но можете быть уверены, что вашего имени там нет.

– У меня нет шансов! – буркнул он, дергая вожжи на повороте. – Жениться на кошке в мешке – чистой воды безумие, – заявил он. – Никогда не мог понять, как Джеймс додумался отправить это письмо.

– Мне не слишком-то нравится сравнение с этим животным, мистер Тиллмэн, – резко ответила Лотти. – И, по-моему, это наиболее приемлемый способ для того, чтобы два человека, по той или иной причине желающих вступить в брак, нашли друг друга. Это делалось с соблюдением всех приличий… Пастор в Нью-Хоуп убедил меня в серьезности намерений человека, сделавшего мне предложение.

– Тогда другое дело, – сказал Джон со странным блеском в прищуренных глазах. – Но как получилось, что ты заловила сразу двоих? Ты планировала держать одного про запас, на случай, если с первым ничего не выйдет?

Она покачала головой, и цветы на ее шляпе снова вызвали его раздражение. Яркие цвета казались неуместными рядом с могилой, но покойный брат оценил бы этот красочный штрих на фоне мрачных одеяний хоронивших. Ведь Джеймс когда-то буквально горы свернул в поисках цветов для погребального ложа Сары, и именно Джеймс собирал цветы всего лишь несколько месяцев назад, чтобы принести на могилу жены. Да, брат оценил бы шляпку Лотти, решил Джон, и его взгляд невольно смягчился.

Она опустила голову и стала объяснять ему очень терпеливо, в надежде, что его мнение о ней улучшится, и он поймет, что она не какая-нибудь вертихвостка.

– Преподобный Буш прислал деньги моему пастору для того, чтобы оплатить мою дорогу поездом и недолгое пребывание в Миль-Крике. Ваш брат знал, что я предпочла бы остаться в городе и жить недалеко от церкви, чтобы применить знания и опыт, приобретенные в Нью-Хоуп, в приюте «Новая надежда». Я думала, что смогу помочь прихожанам Буша.

– Какой опыт? – спросил Джон грубовато. – Что ты такое делала в «Новой надежде»? Что из этого могло бы пригодиться для жизни здесь?

Он говорил так, будто ни секунды не сомневался в том, что Лотти пригодна лишь для легкой жизни, к которой привыкла на востоке.

Она повернулась к нему и поднесла к его глазам свои руки. Ее ладони были маленькими, слегка огрубевшими и покрасневшими от работы в приюте, а пальцы – тонкими, но сильными, ногти же были коротко и аккуратно острижены.

– Это похоже на руки изнеженной бездельницы? – спросила Лотти не без гордости.

Он переложил вожжи в левую руку и взял ее руку в свою. Его пальцы ощупали грубоватую кожу ее ладони, говорившую о многом, и он, повернув ладонь девушки, потер большим пальцем более нежную кожу с тыльной стороны ее руки.

– Чем ты занималась в Нью-Хоуп? – проговорил он бесцветным голосом.

– Я жила в приюте и отвечала за кухню. И кормила тридцать семь человек три раза в день, – ответила девушка с некоторой надменностью, что заставило его улыбнуться.

– Значит, ты готовила? – спросил он.

Она склонила голову набок, и в ее глазах вспыхнули огоньки. «Зеленые глаза», – отметил про себя Джон, хотя немного раньше, утром, он мог бы поклясться, что они голубые.

– Да, я готовила. А также выращивала овощи, ухаживала за садом и за курами. И каждый день чистила и мыла кухню.

На последнем слове она с негодованием поджала губы. Затем выдернула свою руку из его ладони и сложила руки на коленях.

– Все это ты делала? – с сомнением спросил он.

– Да, все это, – сказала она и, отвернувшись, стала смотреть на дорогу, по которой они ехали.

– Ну, тогда тебе, наверное, будет нетрудно некоторое время последить за домом и двумя детьми, – заявил он.

– Некоторое время? – спросила она. Ее глаза расширились, выражая удивление.

Джон украдкой посмотрел на нее и нахмурился.

– Ты собиралась надолго поселиться в доме Джеймса? – спросил он, упираясь левой ногой в широкую перекладину.

Она отрицательно покачала головой:

– Жизнь научила меня не строить планов, мистер Тиллмэн. Я просто живу от одного дня к другому. Девятнадцать лет я жила в Нью-Хоуп, где все дни были похожи один на другой. Это продолжалось до тех пор, пока я не получила предложения о браке от двух мужчин. До этого у меня никогда не было такой свободы выбора. Когда я приехала на станцию в Миль-Крик и шериф сказал мне, что преподобный Буш уехал из города, и никто не знает, где он, я решила, что надо ехать к вашему брату. Он писал, что если преподобный Буш не подойдет мне, то он предложит мне свою руку и дом, где я смогу жить вместе с ним и двумя его детьми, воспитывать их и заниматься хозяйством.