Текст книги "Я вам покажу!"

ЗАЧЕМ ЕМУ ТЕНЕРИФЕ?

Борис разлаялся на всю деревню. Значит, возвращается Адась.

– Мама, успокой собаку! – крикнула сверху Тося.

У нее – Якуб, а я – в догадках, чем они там занимаются. Наверняка торчат в Интернете, потому что Якуб скачивает оттуда какие-то программы для аранжировки, и в Тосе неожиданно прорезались необыкновенные музыкальные способности. Пусть уж они сидят вместе в Интернете, чем, например, в ванне, не так ли?

Живи я одна, не надо было бы срываться, бежать во двор встречать Адасика и придерживать Бориса, потому что этот идиот кидается на машину и царапает краску. Я бы спокойно сидела дома как ни в чем не бывало, и никаких тебе лающих собак. Как известно, с мужчиной могут случиться три несчастья: ДТП, смерть и царапина на машине.

Голубой, швырнув мне сумку с помидорами, картошкой и стручковой фасолью, закричал:

– Привет, Тоська! – А меня поцеловал и сообщил: – Если мы хотим поехать в отпуск, то нужно поторопиться, у меня девять неиспользованных дней, и решение мы должны принять в течение двух дней.

– Мы заняты, привет! – отозвалась Тося, словно Голубой намеревался к ней подняться.

Разумеется, я хотела, чтобы в этом году у меня был совершенно нормальный отпуск, и лучше за границей – такой, который заранее планируешь и обсуждаешь сообща (то есть с Адамом), решаешь формальные вопросы, откладываешь деньги или в крайнем случае одалживаешь недостающие, радуешься, что приближается день отъезда, ждешь его все с большим нетерпением и тому подобное. Тося сразу же сказала, что замечательно, если мы куда-нибудь поедем, она с удовольствием останется и присмотрит за домом.

Мне потребовалось немало времени на то, чтобы убедить Адася, что нам следует сосредоточиться на Тенерифе, а не на Нидском озере [2]2
  Одно из живописных озер Мазурского поозерья в Польше.


[Закрыть]. Но вчера нам позвонили друзья и сообщили, что они берут в аренду яхту (с парусом в тридцать два метра) и что будет великолепно. Весь вечер я пыталась втолковать Адасику, чего на самом деле я хочу.

Я дипломатично начала с вопросов, дабы убедить его, что я исхожу из самых лучших намерений и все хорошо взвесила.

Был ли он уже на Мазурских озерах? Был. А на Тенерифе? Не был. И не желает, добавил он минуту спустя – потому что на Мазурах…

Я не позволила увести себя в сторону.

Может ли он гарантировать, что будет хорошая погода? Три года назад в июле так лило, что лодки почти растворились в воде. Нет, таких гарантий он дать не может.

А на Тенерифе у нас такая гарантия есть. И два миллиона туристов, добавил он.

А на Мазурах? Пусто? Там рой мошкары. Разве он не помнит тех маленьких черных мошек, которые до смерти заедают людей? Разве он не видел в прошлом году по телевизору одного мальчика, заснувшего в поле ржи: его искусали мошки, и бедняжка попал в больницу! Конечно, видел, но не понимает, какая тут связь, потому что посреди озера он не собирается ложиться в рожь.

Руки просто опускаются.

Наверное, он не помнит, что возле воды – комары? Большие жирные комары, с которыми не отдохнешь и что же это за отпуск, если все силы вечером уходят на охоту за одним таким кровососом, который не дает тебе жизни. Ладно бы при этом он не пищал…

Конечно, комары – неотъемлемая часть отпуска, летающая и пищащая, и в этом тоже своя прелесть, он уже успел привыкнуть. Вот сейчас он не в отпуске, а комары у нас есть.

И тут я перешла к сути вопроса. Ему вообще до меня нет дела. Он предпочитает отдыхать с комарами, а не провести безоблачный отдых со мной. Такой измученной после целого года тяжелой работы. Со мной, которая заслужила дешевый отдых, со скидкой, ведь две недели на Тенерифе по спецпредложению стоят всего-то восемьсот злотых. Он никогда ни от чего не может отказаться ради меня. Даже от этих проклятых мошек, комаров и скверной погоды. Одним словом, он готов стать жертвой комаров, лишь бы испортить мне отдых. Я понимаю, он едет в Америку, и заграница ему не нужна.

Жизнь порой поворачивается к нам не самой приятной стороной. Целый вечер прошел впустую, хорошо хоть ночь мы провели не зря. А утром я подумала: и что мне дался этот Тенерифе?!

А Адась мне шепнул:

– Могла бы так прямо и сказать, что хочешь только на Тенерифе, вместо того чтобы убеждать меня, будто ты уже не любишь путешествовать под парусами. – И достал рекламные проспекты турагентства, а у меня просто душа запела. От радости я бросилась ему на шею – устроим свадебное путешествие!

Мы сели в саду, георгины, которые я посадила весной, до того красивы, что можно никуда не уезжать! Боже ж ты мой! Живешь, так сказать, почти в деревне и даже не представляешь, что есть на свете! Как там красиво! Какое лазурное небо и белые дома! А солнце и скалы, а маленькие кафе! Как же я соскучилась по теплому морю…

Ну и Адасик поехал в это турагентство.

Выяснилось, что действительно, спецпредложения были, но в мае и за три дня до выезда, а сейчас уже не восемьсот, а тысячу шестьсот и не на две недели, а только на одну, но учитывая, что он должен получить аванс на эту чертову Америку… вот такие дела.

Я была так счастлива, что побежала звонить Уле, а потом перевернула кверху ногами весь дом – хотя на вопрос Адама, есть ли у меня загранпаспорт, я ответила, что есть, но откуда мне знать, где он.

Паспорт, к моему удивлению, нашелся вечером в ящике буфета благодаря Тосе, которая искала справку о прививке Бориса – понятия не имею, зачем она ей. И тут оказалось, что мой паспорт недействителен уже семьдесят шесть дней, о чем я не знала, потому что не езжу по миру non stop. Как назло! Ведь не закончился он (слава Богу) перед поездкой на Кипр и (к сожалению) перед тем злополучным вояжем в Берлин. Почему мы живем в стране, в которой у документов имеется срок годности, как у творожков или йогуртов? У последних, впрочем, срок годности довольно нечеткий, на них обычно ловко написано: «Срок годности указан на крышечке», а на крышечке все смазано, только цветочек виден хорошо.

– Ну как? – Сзади подошел Адам, и я быстро закрыла просроченный паспорт. – Мы едем?

Я не созналась, что у меня нет загранпаспорта. В два счета сделаю себе новый.

– Едем?

Я испугалась, что могу не успеть с паспортом. Надо было придумать какой-нибудь интеллигентный предлог.

– А что с Тосей? – спросила я как бы невзначай.

– Как это – что с Тосей? – удивился Адам. – Она наверху.

Предельно точный ответ. Я спрашиваю, что с ней, а он отвечает, где она.

Что же я, не знаю, где моя дочь?

– Ты не можешь нормально ответить на вопрос?

– На какой?

– На любой! – взорвалась я.

– Юдиточка, ты не могла бы сказать, в чем дело?

Что за поразительно гладко построенный вопрос! Какая мелодика, какой тембр голоса, а удивление в глазах! Юдиточка??? Никогда в жизни он так ко мне не обращался, и вот те на – Юдиточка! «Юдиточка» звучит почти как «улиточка»! И никакого тебе тепла, ни капли, а ведь когда-то он называл меня с нежностью и любовью Ютой, недотепой, истеричкой и даже сумасшедшей! Нет! Теперь я для него Юдиточка! Только через мой труп! Буду холодной и неприступной! Не позволю собой помыкать!

– Не пытайся разговаривать со мной как черт знает какой терапевт!

– А ты имеешь что-нибудь против терапевтов?

– Я? – надменно удивилась я.

– Ты, – спокойно сказал он и взглянул на меня исподлобья.

– Ничего, – ответила я и направилась к двери. – Вернее, всё, – добавила я уже с порога.

– Что значит «всё»? – Адам догнал меня и шлепнул по попке, а это я просто НЕНАВИЖУ!

– Не прикасайся ко мне! – одернула я его резко.

– Совсем? – ловко ввернул он.

Проклятый социолог и манипулятор! Я не позволю, чтобы какой-то тип хлопал меня по заднице! Ни один мужик, даже тот, кого я люблю, не будет обращаться со мной как с вещью, так, как все мужчины на этой планете, которые относятся к нам, женщинам, без уважения и т.п. Нет!

– Не то чтобы совсем… – Минуту я раздумывала над последствиями, связанными с требованием «совсем ко мне не прикасаться», и воинственно добавила: – Именно потому мир стал таким, что женщина не научилась говорить «нет», когда ее хлопают по попке или сажают на рекламный щит, на грудь приделывают ручки настройки от приемника, и она сексапильно должна раскручивать мужика на покупку автомобиля И у вас есть повод относиться к нам как к худшей половине человечества!

Ютка, помилуй. – У Адама, по-видимому, опустились руки. – Я не хочу покупать никакой машины. Поверь, между похлопыванием по попке женщины, которую любишь, и развешиванием в центре города красоток в неглиже – океан различий…

Я смилостивилась. В конечном счете, если некий гипотетический мужчина говорит, что любит, то, наверное, он может нежно шлепнуть женщину по попке.

– Ты можешь иногда нежно меня погладить, а то и шлепнуть, но не с чувством превосходства, – великодушно согласилась я и покинула его.

К счастью, он забыл о Тенерифе, а я завтра с утра пораньше поеду в город и узнаю, как скоро мне смогут сделать паспорт. Может быть, всего за минуту?

– Но психологов я все равно не люблю! – добавила я в знак примирения уже из прихожей.

– А почему?

– А потому… – запнулась я. – Этакий психолог только глянет, какую ногу на какую ты закинул, садясь, и ему уже известно, что у тебя была нелюбящая бабушка!

– Прости? – Адам чуть было не отрезал себе палец – он как раз принялся готовить ужин. – Какая бабушка?

– Нелюбящая, – надменно повторила я и пошла в комнату – начинался фильм, который я ждала.

Заграничный паспорт оформить совсем не сложно. Первым делом я сфотографировалась – на снимках выглядела как фоторобот, – потом сдала все документы. Сначала мне сказали – нет проблем. Потом – что ждать придется полтора месяца: увы, но разгар сезона. Что следовало бы позаботиться заблаговременно и что раньше никак не получится.

Затем я вспомнила, что соседке сын ее сослуживицы сделал паспорт за пару дней, потому что знаком с какой-то дамой, которая знакома с каким-то мужчиной, у которого есть шурин, а у того друг, который работает в какой-то фирме, занимающейся туризмом.

Я поехала в редакцию, и мы с подругой просидели полдня на телефоне, названивая соседке, которая звонила сыну, который разыскал ту даму и т.д., чтобы в конце концов узнать, что у того мужчины больше нет шурина, поскольку этот мужчина развелся.

Домой я возвращалась злая как черт. Кому пришла в голову дурацкая идея ехать за границу? У Голубого ум за разум зашел? Ехать летом, ну, почти летом, в жаркие страны? Тем временем как Мазурские озера такие красивые, намного красивее Тенерифе. Что же хорошего там, где такие толпы туристов, что шагу не ступишь, и солнце палит целый день? Конечно, на Мазурах могут быть комары и мошки. Но мошки не выносят запах ванили. Если я куплю какие-нибудь духи с чудесным, стойким ванильным ароматом, они, наверное, не будут меня кусать? Нет. Конечно, нет. И какая экономия! Собственно, мне больше хочется купить духи, чем тур на Тенерифе. Придется как-то объяснить Адасику, что путешествие под парусами по озерам не идет в сравнение ни с чем… Или нет, у меня есть идея получше! Мы поедем на море! Но на польское, а не какое-то чужеземное! Там и чудесно, и совсем недорого, мы сэкономим уйму денег, в это время года в некоторых местах на море не очень много народу и можно гулять по пляжу, собирать камни и плескаться в белых пенистых барашках. И ладно уж, пусть приедет к нам мама или папа, если Тося тоже мечтает от нас отдохнуть и побыть одна дома.

НАКОНЕЦ МЫ ОДНИ

Я сидела на берегу чудесного польского моря. Дуло – хоть святых выноси. Оказалось, однако, что газеты не врут, ледниковый период не за горами, кто б мог представить себе в августе такую температуру? Я сидела в куртке, закутавшись в плед, и глазела на волны. Что-что, а уж волн правительство не отберет у меня ни за какие деньги. Утром я выползла вся разбитая, Голубой молчит, но я вижу, что он не доволен. На Мазурах, кажется, сейчас замечательно, да и погода самая что ни на есть подходящая для парусных эскапад – тоже гуляет ветер. Клянусь, никогда не буду упрямиться, настаивать на своем, убеждать. Торжественно обещаю: если Адам что-либо предложит, соглашусь, сделаю именно так, даже если его предложение будет таким же нелепым, как мое – поехать на море. Я попробовала бродить босиком по песку, но он ледяной, словно только что из холодильника, и мокрый.

Адасик, тоже в куртке, сел рядом, я отвернула край пледа, и мы прижались друг к другу.

– Прости, – собралась я с мужеством.

– Да что там… – вздохнул он тяжело. – Ты в общем-то была права, на Мазурах наверняка такая куча парусников, что не развернешься, а здесь совсем пусто…

Я уж было собралась его подколоть, но, если честно, он прав, хотя и не совсем, потому что на горизонте, со стороны Колобжега, на волнах колыхалось что-то крошечное. Так что в общем-то нельзя сказать, чтобы здесь было абсолютно пусто.

Сидели мы так, сидели, пока я не почувствовала, что мне насквозь продувает голову. Тося, конечно, осталась дома, не захотела ехать, и хорошо. В кои-то веки мы можем побыть вдвоем. Я попросила мою маму, чтобы она приехала на эти пять дней – разве можно ребенка оставить без присмотра? Тося ужасно разозлилась, обозвав меня матерью-извращенкой, мол, когда она была намного младше, я поехала на Кипр, и ее можно было оставить одну, а когда она повзрослела – нельзя. Разумеется, тогда я за нее не боялась. В крайнем случае она бы осталась голодной, и это было самое страшное, что могло произойти. А теперь? Восемнадцатилетнюю девушку подстерегает масса искушений, из которых самым опасным мне представляется Якуб. Спят ли они уже? Не хочу даже об этом думать. Во всяком случае, моя мама проследит, я надеюсь, чтобы Тося не наделала глупостей. Мама сказала, что с радостью приедет, потому что надо рассадить юкки, а в сентябре у нее не будет времени. Они едут с моим отцом за грибами. И зачем они развелись? Ну конечно, они едут не вместе, а только в одно и то же место, потому что друзья папы ездят туда охотиться, вернее, они уже не охотятся, а только бывают там. У одного из приятелей есть жена, которая дружна с мамой и тоже любит собирать грибы, хотя, впрочем, всегда приятнее путешествовать вдвоем…

Адам разгребал руками влажный песок, а возле самой воды сидели, свернувшись клубками, чайки и даже не поднимали головы. У меня нет никакого желания выходить замуж при таких погодных условиях. Хотелось бы, чтобы светило солнце, было тепло, а если подождать до возвращения Адама, то я могла бы сбросить пару килограммов и выглядеть божественно. Правда, хорошо бы иметь в Америке мужа, а не жениха. Однако если ему захочется выкинуть какой-нибудь номер, то он сделает это независимо от того, жена я ему или нет. И в этом случае лучше не быть женой. Но с другой стороны, хотя бы раз в жизни женщине положено счастливое замужество.

Я прижалась к своему Голубому. Никто не смотрит – значит, и стыдиться мне нечего. Он обнял меня, мы посидели так молча. Он не знает – и хорошо, – что я думаю о его дурацкой, безумной идее поехать в эту проклятую Америку! Ненавижу страны, которые лежат далеко, в других полушариях! Почему Соединенные Штаты не граничат с нами? Находились бы они где-нибудь в районе Словакии – тогда, извольте-пожалуйста, можно было бы смотаться на пару деньков. Но нет, как назло, они открыты в такой дали этим идиотом Колумбом, который не ужился с женой и слонялся по морям-океанам в поисках развлечений. И почему он не плавал по Балтике и не открыл Америку здесь? Всё всегда против меня. На черта такой отпуск – наши последние недели вдвоем, а мы сидим как дураки у замерзающего моря. И все из-за меня. «Не хочу, чтобы он уезжал, не хочу! – повторяла я мысленно. – Не уезжай никуда!»

– Знаешь что? – Адам прервал мои размышления. – Пойдем-ка лучше домой, сыграем в скраббл, так и быть, а потом сходим в то кафе, которое приглянулось нам вчера вечером… Съедим что-нибудь вкусненькое, выпьем немного и воспользуемся тем, что мы одни, хорошо? И может, наконец обсудим наши планы на будущее…

Надеюсь, что в эти планы входит секс. Вчера после дороги мы свалились без задних ног, не помню даже, сказал ли кто-либо из нас: «Спокойной ночи, дорогой (дорогая)!»

Плед не отряхивался, песок прилип намертво. Чайки вдруг взмыли вверх, хлопая крыльями. Я всегда считала, что это хорошенькие маленькие птички, и издалека они так и выглядят, но вблизи – прямо-таки Хичкок.

Мы вернулись в дом пани Ирэны, и вместо того, чтобы заняться чем-то полезным, я мгновенно заснула. Голубой разбудил меня в шесть, потому что у него от голода сводило живот.

В кафе было пусто, только в углу за столиком сидел один мужчина, перед ним – пиво, а сверху, на картине, – корабль, который вопреки законам природы висел на гребне вздыбленной волны, совершенно не погруженный в воду, без людей, а вдали свирепствовал шторм.

Официантка принесла меню, я протянула руку, но она и не собиралась нам его дать, лишь улыбнулась:

– Лучше я сама вам что-нибудь предложу, вы ведь не знаете, что стоит выбрать.

– Все-таки мы хотели бы заглянуть в меню, – ответил Адам и с ликующим видом взглянул на меня, а официантка, покосившись на него с недоверием, положила меню на стол.

– Как желаете, только потом без претензий.

Мы взяли меню. Я начала со спиртного, потому что чувствовала, что имею на это полное право. Адам подозвал официантку:

– Для начала, пожалуйста, пиво – для меня и горячий чай.

Чай, разумеется, для меня. Пусть будет. Я читала перечень алкогольных напитков: «Секс на пляже», «Вдвоем», «Черное вожделение», «Марго», «Прочь, похмелье». Ни малейшего понятия, что это за напитки, но не хотелось отвлекаться на мелочи. Я листала дальше. Свиная рулька в пиве, венгерский омлет, тушеные овощи под шубой из сыра – что-то зачеркнуто, – русские пельмени, шесть штук…

– Я закажу гуляш по-венгерски, – решил Адам и отложил меню.

– А мне – свиную рульку, – набралась я смелости.

– Будьте добры! – подозвал Голубой официантку.

Она мгновенно выросла возле нашего столика – в талии у нее сантиметров сорок и довольно пышные остальные формы, Ларе Крофт [3]3
  Героиня известного фильма режиссера Саймона Уэста «Лара Крофт – расхитительница гробниц», секс-символ, неутомимая искательница приключений. Ее роль исполняет суперзвезда Голливуда – Анджелина Джоли.


[Закрыть] делать здесь нечего. Я вмиг ей позавидовала. Девушка приветливо улыбнулась:

– Да, я вас слушаю.

– Мне, пожалуйста, рульку.

– Нет.

– Есть! – Я ткнула пальцем в написанное. – Рулька в пиве.

– Нет, – спокойно ответила официантка. – Я же хотела вам посоветовать, а вы пожелали сами.

– Гуляш по-венгерски? – Голубой поднял голову и в конце четко поставил вопросительный знак.

– Я, конечно, могу принять заказ, но мне бы хотелось, чтобы вы остались довольны, – улыбнулась официантка МОЕМУ Голубому.

Я решила, что мне следует вмешаться.

– А что свежее вы можете нам предложить? Девушка просияла:

– Очень свежее мясное ассорти. Да-да, эта нарезка очень свежая.

– Может, ризотто? – Адам наклонился ко мне и почти перешел на шепот.

– Ризотто ни в коем случае, я слышу, вы собираетесь его заказать. Советую отварные овощи или что-нибудь в кляре на пиве. Это я могу рекомендовать с чистой совестью.

Я в знак согласия кивнула. Адам отодвинул меню в сторону.

– Тогда две порции овощей и две рюмки водки. Официантка наклонилась над столиком и изумленно посмотрела на Адама:

– Простите, ваш желудок выдержит смесь водки с пивом?

Адам чуть не подавился, захлебнувшись воздухом. Официантка спокойно продолжила:

– У меня большие сомнения на этот счет, может быть, сделаем так: для вас – «Секс на пляже», а для дамы – «Марго», мы на спиртном не обманываем, потому что недавно была проверка. Зато на десерт, раз уж ничего хорошего нет из еды, предлагаю мороженое, такое, которое поджигается, с пламенем на столе. Услуга стоит восемь злотых, но можно то же самое мороженое подать без огня, в холодном виде. Правда, исключительно для вас могу поджечь и бесплатно, чтобы сделать вам приятное. Вас устраивает?

Мы совершенно оторопели, а официантка забрала меню, обворожительно улыбнулась, так что нам было бы неловко искать другое кафе, и, не дожидаясь ответа, ушла, покачивая бедрами. Адам проводил ее восторженным взглядом.

– Бесподобна! – шепнул он мне.

– «Для вас – „Секс на пляже“!» Это что – предложение? – прошептала я Адасику, но он не успел мне ответить, потому что мужчина, сидящий под кораблем, взял свой стаканчик с «беленькой» и направился к нам.

– Разрешите?

Мы оба были так ошарашены, что Адам кивнул, а незнакомец, склонившись над столиком, сказал, поглядывая то на меня, то на Адама:

– Я уже давно наблюдаю за вами, сижу и думаю: подойти или нет, ну и решил подойти. Потому что я здесь один.

– Слушаю вас. – Адам, оказывается, не лишился дара речи. – Чем можем быть вам полезны?

– В том-то и дело, что ничем.

Адам развел руками: дескать, извините, но у нас тут свои разговоры. Он посмотрел на меня выразительно, но тот тип весь просиял:

– Ну и отлично, отлично! Вы знаете, здесь ни у кого нет времени поговорить, а с интеллигентными людьми, позвольте так выразиться, всегда приятно перекинуться словом, раз уж вы так любезны. – Он придвинул себе стул и – о ужас! – сев за наш столик, жестом подозвал официантку: – Три водки, пожалуйста!

Я бросила взгляд на прибалдевшего Голубого, и на меня вдруг напал неудержимый смех. Давай, социолог, действуй, пускай в ход свои ассертивные методы [4]4
  Умение утверждать что-либо в четкой форме, отвечать за свои слова. Очень распространенное в современной психологи направление, позволяющее формировать у робких люден уверенность в себе.


[Закрыть]! Сейчас, когда заказаны три рюмки водки! Мой Адасик, однако, окаменел. Притом полностью. Официантка молниеносно появилась с подносиком, принесла три стопки и чай с лимоном – для меня. Лучисто улыбнулась и удалилась.

– Вы давно приехали? – поинтересовался приятный господин с пунцовыми щеками, похожий немножко на маленького кругляшка-тролля.

Я собралась вежливо ответить, раз Адам проглотил язык, но мужчина не ждал ответа.

– Я-то уже неделю здесь торчу, в отпуске я, на работе насильно выпихнули, мол, поезжай сейчас и все тут, ну я и поехал, а жене вот не дали… Да она все равно не поехала бы, потому что мы с ней живем порознь… Так с какой стати нам вместе проводить отпуск… А вам повезло – вы вдвоем…

– Вот именно, – вставил Адам, к которому постепенно возвращался дар слова. – Вы нас застали немного врасплох, нам необходимо обсудить кое-какие дела…

– Это же хорошо, очень хорошо! Как я удачно к вам подошел! Выпьем, чтобы лучше думалось! – Наш знакомец поднял свой стаканчик времен дремучего социализма и выпил водку.

Я, вызывающе взглянув на Адама, поднесла свою стопку к губам. Брр…

– Вы не кривитесь так. – Приятный господин проникновенно посмотрел мне в глаза. – Водку надо уметь пить, вот так! – Он взял стопку, втянул воздух, крякнул на выдохе и выпил до дна. – На вдохе…

– А вы выпили на выдохе, – поправила его я.

– Может, и на выдохе. Я уже не помню, объяснять-то я хорошо не умею, сам уже приноровился. Ох, как я рад, что могу с вами поболтать…

Адам делал мне выразительные знаки, но что я могла поделать? Ровным счетом ничего. Романтический ужин втроем у моря – это именно то, чего мне недоставало для счастья. Алкоголь ударил мне в голову, стало хорошо, и это кафе показалось вполне сносным. Адам в отчаянии схватил свою стопку и выпил залпом, закашлялся, а мне становилось все веселее.

– Вы тоже не умеете. – Маленький кругленький дядька посмотрел на Адама с упреком. – В каждом деле важна сноровка… Когда я был в Швеции, потому что не мог найти работу здесь, в Польше… Я-то ведь, знаете, – он наклонился к нам доверительно и неожиданно захихикал, – ни на что не гожусь! Писал когда-то в газете, в местной малотиражке, небольшие заметки, так она разорилась, потому что я там писал. Ну я и нанялся в Швецию на сбор лесных ягод. А в этой Швеции проблемы с водкой. Ягод-то я тоже не очень много собрал, и до чего же мне там хотелось картошки! А картофель дорогой и далеко. Нас ведь, представляете, поселили в какой-то лесной глуши. Иду я раз по лесу, батюшки – картофелина! Я хрясь по ней ногой… – Мужчина, перехватив взгляд Адама, быстро поправился: – Я не по злобе ее пнул, а из уважения, гляжу – куча картошки лежит! Какой-то швед выбросил! Так я эту картошку туда, в лагерь, приволок и овощную лавку открыл, заработал больше, чем на ягодах! Эх, вот времена-то были! – мечтательно вспоминал он. – Теперь за границей столько уже не заработаешь… как бывало… На семь долларов, знаете ли, можно было месяц прожить…

Пан Кругляшок мне все больше нравился. Потому что – увы! – я помнила те времена. Он-то думал, что нет, и, собственно говоря, мне это больше всего и нравилось, тем паче что водочка очень душевно согрела меня изнутри. Я разглядывала это милое питейное заведение с красивой картиной на стене и не чувствовала уже ни холода, ни отвращения. Мы вернемся домой, ляжем с Голубым в кроватку, никто нам не будет мешать, даже можем и завтра весь день проваляться в постели.

– Причем, – пан Кругляшок вытер губы, – с женой-то я тогда в первый раз расстался. Поездки – не на пользу семье, разве не так?

А ну его к лешему! Мороз пробежал по коже при мысли, что Адам уедет, но ничего, стисну зубы, как-нибудь обойдется.

– Я как раз собираюсь в Америку, – сказал Адасик, который тоже опрокинул целую рюмку и немножко расслабился.

– О, Америка! – обрадовался пан Кругляшок. – Вот это страна! Был-был, когда потом, после Швеции, не мог найти работу. Зять, сестрин муж, меня пригласил, ну я и поехал, потому что визу вдруг ненароком дали. В Америке, я вам скажу, дрель впервой в жизни увидал, руки-то у меня… не из того места растут. Едва я взялся за нее, как один кореш говорит мне: положь – напортачишь, ну я и не притрагивался к ней больше, а лишь развлекал там всех разными байками, они даже радовались, что я ничего не делаю. Потому что ничего не порчу – разве не так? Еще три водки, пожалуйста! Но когда я вернулся, то у меня уже не было дома… Бабы за границей тоже еще как одиноки… Ну глаза и разбегаются, а после работы тоскливо одному… Вернулся я при деньгах, а жена уже тю-тю…

Он засобирался уходить. Я не жена пана Кругляшка, и переживать мне не из-за чего. И Адасю я не жена, тем более нет повода для волнений. Но лучше бы Адасику не слушать этот вздор.

Мороженое мы не съели, хотя девушка предлагала поджечь его даром. С паном Кругляшком расстались далеко за полночь. Ветер стих, и мы решили возвращаться домой по пляжу. Луна выглянула из-за туч, и мир стал таким, каким он и должен быть изначально. Море шелестело, отливало серебристой чернотой. Адам обнял меня, он был уютно-теплый. Последний раз я ощущала подобное лет двадцать назад с абсолютно другим мужчиной Но я и не думала вовсе тратить столь драгоценное время на эти воспоминания. Мы были немножко пьяны и даже залезли в море, которое – о чудо! – оказалось совершенно теплым. Вернее, Адасик поначалу не хотел заходить, но когда я его легонько толкнула, то, естественно, он намок до колен, а потом этот чертов социолог схватил меня и поволок. Я вымочила ноги почти до бедра! А потом мы целовались на песке, и так приятно было думать, что через минуту-другую можно оказаться в постели, в которой не будет никаких собак, никаких кошек, никаких детей, никаких мам или пап и никаких телефонных звонков. Нас страшно развеселило воспоминание о том, что обычно мешает побыть абсолютно вдвоем. До дома мы добрались в час ночи. Наша хозяйка дала нам ключ от входной двери, но вот чудеса – как только Адам, ковыряясь, вставил ключ в замочную скважину, дверь открылась!

– Ну наконец-то! – недовольно сказала пани Ирэна и удивленно уставилась на мокрые следы в прихожей.

Дверь в нашу комнату с тихим треском открылась, и перед нами появился не какой-нибудь случайно забредший прохожий, не постоялец, расквартированный здесь по ошибке, не грабитель, а не кто иной, как любимый сынуля моего Голубого – Шимон, метр девяносто три ростом, а из-за его спины высунулась темная головка моей милой крошки, единственного любимого чада, окрещенного почти восемнадцать лет назад Тосей.

– Чем вы занимаетесь допоздна? – спросила Тося. – Я не выдержала с бабушкой и приехала к вам, вы же сами хотели. И Шимон тоже! Вы рады?

– Привет, папа! – сказал Шимон. – Мы не могли дозвониться до вас и…

Адам растерянно взглянул на меня. Я поцеловала детей и тут же споткнулась о раскатанный на полу туристический коврик. В глубине комнаты стояла раскладушка. Я взглянула на Адама. Он пожал плечами, скорчил свирепую мину, а потом прыснул, тут и на меня напал хохотунчик. Я оперлась о косяк и просто надрывалась от смеха. Стоило мне взглянуть на Адама, который, скорчившись на стуле, повизгивал, как резаный поросенок, у меня начиналась икота.

Шимон посмотрел на Тосю, а Тося на Шимона.

– Это они, наверное, радуются, – предположила она.

Следующие пять дней мы провели совсем по-семейному. И было очень, ну просто очень чудесно, только иногда, когда не слышали дети, мы заверяли друг друга, что как только вернемся домой и наконец будем одни, то…