Текст книги "Я вам покажу!"

КТО И ЗАЧЕМ?

Мы договорились, что поженимся сразу же, как только Адам вернется. Полгода – не вечность, и потом, что может быть приятнее ожидания? Соскучимся друг по другу, будем писать длиннющие письма, перезваниваться, обмениваться электронными посланиями. Я похудею и помолодею. Тося будет спокойно учиться. А кстати, почему, интересно, Тося выбрала историю, если у нее по истории тройка? Дочь очень удивилась, когда Шимон спросил, сможет ли она перечислить все польские династии.

– Нет у нас никаких династий, – ответило мое дитя, а я чуть не упала в обморок. – У нас были одни короли!

Все это происходило во время семейного обеда, на который приехал даже Шимон.

Моя мама оцепенела при мысли, что будет с Тосей в мае, и обещала взяться за нее, ведь этот ребенок ни о чем не имеет ни малейшего понятия. И как я справлюсь без мужчины? Отец же выразил надежду, что Адам будет осмотрителен в самолетах, а также в самой Америке, затем в сторонке признался мне, что… гм-м… мужчины бывают разные, и будь он на моем месте, то не давал бы опрометчивых обещаний, и вообще – как я одна справлюсь?..

Все эти ценные замечания прозвучали за столом в саду, потому что день стоял еще теплый. Мой отец кормил Бориса под столом и не признавался в этом. Тося то и дело повторяла, что нельзя кормить собаку во время еды. Отец защищался – дескать, когда его не станет, то мы пожалеем, что никто не кормит собаку, пусть даже под столом, к тому же он вовсе не кормит, но Борис умеет так красиво просить… Мама сказала, что следовало бы в этом доме ввести непреложные правила, я ей ответила, что правила есть, только никто их не соблюдает, но я не хочу обсуждать это за обедом. Отец обиделся на маму, но она объяснила, что имела в виду – дети не должны делать замечаний взрослым. Тут встряла Тося, заявив, что не надо воспитывать уже взрослых детей, то есть меня. Я одернула Тосю, чтобы она не делала замечаний бабушке. Мой отец напомнил нам, что у него язва и ему нельзя нервничать за едой. Тося спросила, зачем он, если у него язва, ест свиные отбивные, запеченные с сыром, – это совсем не диетическая еда. Шимон заметил, что лучше бы Тося знала так хорошо не только диеты, но и причины национальных восстаний. Тося попросила не портить ей настроение напоминанием об экзаменах – у нее еще год впереди, а мы впадаем в коллективную истерику. Отец сказал, что на ее месте он учился бы прилежно с первого класса, а не когда экзамены на носу, и добавил, что не следует ничего оставлять на последний момент. Мама возмутилась: все нападают на беззащитного ребенка, у которого нервы уже на пределе. Адам ничего не говорил, только вкушал прелесть семейной жизни. Через два часа я просто была без сил. Вечером мы пошли провожать родителей на электричку. Отец настаивал, чтобы мы взяли Бориса, которому необходимо немного побегать. Моя мама просила не брать, потому что кругом полно собак и неизвестно, чем все это закончится. Тося закрылась с Шимоном в своей комнате и наотрез отказалась кого-либо провожать, потому что ее уже достали.

Уже с подножки вагона мама обернулась и сказала: – Не сиди в саду без свитера, вечера уже холодные, сама знаешь, Анна сряжает зиму [5]5
  26 июля по католической традиции – День святой Анны.


[Закрыть], а сейчас как-никак конец августа! Ты должна беречь себя!

А отец из-за ее плеча крикнул:

– И скажи Тосе, чтобы она не нервничала, но пора браться за учебу! И послушай мать, побереги себя немножко, ты ведь уже не первой молодости!

Когда мама и папа исчезли за дверью вагона, поезд, тихо постукивая, начал удаляться, отбрасывая на рельсы затухающие красные отблески, а Борис умчался в кусты, я вздохнула с облегчением и, словно оправдываясь, шепнула Адасику:

– Прости, они очень утомляют, но делают это из любви…

А Адам взглянул на меня, потом на рельсы и ответил:

– Прости? Да в своем ли ты уме, дорогая! Ты даже не представляешь себе, как я завидую, что у тебя еще есть родители. Я бы многое дал, чтобы мои учили меня жизни… – И двинулся к кустам, в которых скрылся Борис.

Я стояла и смотрела ему вслед, а затем медленно побрела к дому. У Адама уже нет ни отца, ни матери. У меня не будет ни свекра с его нравоучениями, ни свекрови, которая бы меня невзлюбила и делала замечания, что полотенца и скатерти, а также постельное белье должны лежать на самой верхней полке, а одеяла на нижней, мне не придется вживаться в новую семью. Единственный родственник Адама – его сын Шимон, к тому же у моего Голубого нет ни братьев, ни сестер. Честно говоря, я всегда думала об этом с легким сердцем, а сейчас мне вдруг стало жалко и, откровенно говоря, еще и стыдно, что сожалею я не столь сильно, как следовало бы.

Почему вместо того, чтобы радоваться, что родители приезжают ко мне и пытаются меня воспитывать, я с облегчением вздыхаю, когда они уезжают? Почему я отмахиваюсь от нравоучений и замечаний, вместо того чтобы благодарить Бога, что есть кому их делать? Почему я не умею относиться к родителям с глубочайшим уважением и любовью и радоваться, что они есть и что я могу еще время от времени ощутить себя ребенком? Кто-то лишил меня последних крупиц разума, что ли?

Ведь вся моя взрослость состоит не в том, что мне, черт побери, тридцать восемь лет с хвостиком, а в том, как я воспринимаю, что они говорят и делают. Если я считаю себя ребенком, то становлюсь в один ряд с Тосей, а если я взрослая…

Уже от самой калитки я повернула обратно на станцию, перешла через пути. Адам шагал с Борисом по лугу к лесу. Вот уж действительно, в жизни все так непросто! А может, на самом деле все просто до слез? Адам не видел меня, я не стала его окликать и свернула в березовую рощицу – уединенная прогулка мне тоже пойдет на пользу. Правда, мне следовало бы вернуться за свитером, потому что после захода солнца действительно похолодало… Анна сряжает зиму…

ОТ АДЮЛЬТЕРА ДО ЯИЧНИЦЫ

В понедельник я поехала в редакцию. Уже в лифте наткнулась на Главного. Он схватил меня за локоть.

– О, пани Юдита! – обрадовался он, как будто видел меня первый раз за последние двести лет. – Вы болели?

Обожаю это в мужчинах: выходишь на работу после отпуска отдохнувшая, загоревшая (я, впрочем, – нет, потому что беспросветно лило), готовая к новым чудесным свершениям, а они говорят, что ты выглядишь, как после длительной болезни.

– Я вернулась из отпуска, – ответила я, просияв.

– Столь длительного? – удивился Главный.

Это еще одна вещь, которую я люблю. Берешь пять дней отпуска, и он называется длительным, видишь перед собой какой-либо отрезок длиной в десять сантиметров, и выясняется, что в нем двадцать пять, встречаешься с кем-нибудь в двадцатую годовщину окончания школы и слышишь – сто лет не виделись!..

– Столь короткого, – спокойно поправила я.

– Превосходно, превосходно, вы знаете, чем отличается мужчина от шимпанзе?

Я знала, что шимпанзе умные, но не предполагала, что об этом известно и Главному. А также я догадывалась, что это только предлог, чтобы сообщить мне, что женщины – идиотки. Однако я помнила, что Главный – мой шеф, и, несмотря на этот моббинг [6]6
  Психологический террор, третирование в трудовом коллективе.


[Закрыть], смиренно молчала. Когда-нибудь в будущей жизни, в которой я буду мужчиной, а он моим подчиненным, ему воздастся за все.

– Один храпит, весь волосатый и чешется, а другой – просто обезьяна! – торжествующе расхохотался Главный. – Пожалуйста, зайдите ко мне после заседания коллегии! – И вышел из лифта. А я, оторопев от услышанного, поехала на шестнадцатый этаж, где располагалась фирма по автострахованию.

Когда наконец я добралась до своей редакции, меня встретили холодные взгляды моих сослуживиц.

– По тебе не скажешь, что ты была в отпуске, – обрадовалась, увидев меня, Кама, заведующая отделом писем, и чмокнула меня в щеку. – Шеф хочет тебя видеть! – Она бросила многозначительный взгляд на Эву.

– Привет, Юдита! – Эва села за свой стол и достала пакет с письмами. – Малость поднакопилось… – И отвела взгляд.

Они никогда так себя не вели. Хотя понимаю, у них есть повод. Известно, что брошенная женщина сначала вызывает сочувствие, однако незамедлительно делается вывод, – я это знаю! – что в ней есть какой-то изъян, раз ее бросили. Гораздо хуже, если такая некогда брошенная женщина начинает нормально жить, и уж совсем непростительно, если при этом она и счастлива. К тому же Адам – мой, а не их. А в редакции не так много мужчин. Главный пока женат, а я выхожу замуж. Этого вполне достаточно, чтобы возненавидеть меня.

Я занялась письмами и не заметила, как пролетели три часа. Кама и Эва украдкой посматривали на меня и думали, идиотки, что я этого не замечаю. Ровно в половине первого в комнату просунулась голова шефа.

– Ко мне! – позвал он меня и исчез.

Ну конечно, я должна была вскочить и мчаться за ним. Как бы не так!

Вы можете приказывать собаке «Ко мне!», а не подчиненным. Ну и хам! Возможно, ваша жена терпит такое обращение, но, к счастью, я не ваша жена.

– Ну и хам! – пробормотала я и увидела восторженные взгляды Камы и Эвы. Вот так – им я уже показала!

Я открыла глаза, встала, всем своим видом давая понять, что шефа я могу задвинуть, и двинулась следом за ним. Кама и Эва проводили меня взглядами спаниелей.

– Кофе, чай, пальто? – Главный широким жестом предложил мне располагаться.

Я села.

– Пани Юдита, у меня есть некоторые планы относительно вас… – Он сделал паузу. – Смотрю я, смотрю, что творится вокруг… не создать нам здесь журнала… такого настоящего… но мы можем сделать другой…

О святая Дева Мария! Ненастоящий, что ли? И какой же? Порнографический?

– Сейчас довольно тяжелая ситуация на издательском рынке… – Шеф откинулся в кресле и начал слегка раскачиваться… – Расползается наша целевая аудитория, без рекламных подарков падает тираж… Рекламодатели бегут, у людей нет денег… Мы вынуждены идти на жесткие меры… ну и я тут подумал о вас… Знаете, эти письма…

Я знала. Первый удар нанесут по тем, кто работает по договору, иначе говоря – по мне. Безработная Юдита. Без пособия. С ребенком, у которого вот-вот выпускные экзамены, с собакой по кличке Борис, с котами и с женихом в Америке. Кому нужны ответы на письма? Никому. Кого волнует, что в каких-то Нижних Плисках муж бьет жену и она не знает, как ей быть? Никого не интересует, что родители ребенка, попавшего в секту, в растерянности и не знают, куда обратиться за помощью. И бедные чешуйницы уцелеют. И я не отвечу в письме, какая против них существует отрава. Расплодятся, кроме того, и крысы, и тараканы. К ним добавятся домашние муравьи. И тля. Ну что ж, если он рассказал мне впервые в жизни анекдот о мужчинах, я должна была уже в лифте почуять недоброе, наверняка это тонкий намек на увольнение.

– Я подумал о вас, пани Юдита. Может быть, пора прекратить морочить людям голову? Перестать относиться к ним как к идиотам? Поскольку падает тираж, то, может, махнуть парочку хороших репортажей? Какие-нибудь реальные истории о драматической судьбе нашего общества? Вы непосредственно общаетесь с людьми… они пишут вам о своих проблемах… Но этого мало… Может быть, создать нечто вроде отдела по связям с читателями? Кому-нибудь поможем, сделаем доброе дело, потом об этом напишем… У людей появится немного надежды, в наше время всем нелегко… Что вы думаете по этому поводу?

Что я думаю по этому поводу? Захлопать в ладоши, позволить Главному выставить себя на улицу, подыхать с голода, снова перепечатывать на компьютере дипломные работы, потерять неплохую работу ради каких-то прожектов о лучшем журнале? Умный журнал? Не такой, который пишет, как доставить ему удовольствие ста девяноста семью способами, или из месяца в месяц в каждом номере предлагающий упорно искать точку G или какую-нибудь другую? Согласиться пойти под сокращение? В придачу эти его ухищрения, чтобы я сама сунула голову в петлю… Мол, Юдита тоже за сокращение своей должности… Прекрасные методы, как в прежние времена! Ну уж нет, пусть он сам меня выгонит! Я не облегчу ему задачу.

Но если бы это не был мой Главный, если бы речь шла не обо мне, а о создании чего-то действительно хорошего, ведь я бы с радостью поаплодировала! Может быть, люди поэтому и перестают покупать журналы, что там одна шелуха? Что завтра уже не помнишь, о чем писалось вчера? Одна суета сует?

– Думаю, что идея отличная, – откровенно ответила я и была очень горда собой, хотя вид одинокого творожка в пустом холодильнике слегка поубавил у меня гордости. – Мне немного жаль этих писем, потому что люди и в самом деле не знают, где искать помощь… но если что-то во имя чего-то…

– Но я не намерен ликвидировать отдел писем! Есть база данных! Я передам ее вам, вы – Каме, и он по-прежнему будет функционировать, только в меньшем объеме! Сделаем заготовку разнообразных советов и будем их рассылать! – радостно сообщил мне Главный.

Я передам свою базу Каме… От А до Я. От адюльтера, ухода за бархатом, вельветом, замшевыми ботинками, варки варенья и до яичницы. Предатель Главный. Такой же, как все остальные мужики. За исключением Голубого, конечно.

Я встала, не глядя на него.

– Я очень рад, очень! – Шеф широко заулыбался, протянул мне руку.

Я подала свою – не стала изображать разобиженную девочку, делать нечего, хорошо еще, что я не шахтер, чью шахту закрыли. Мне больше повезло, чем нашему среднестатистическому шахтеру [7]7
  Актуальная для современной Польши проблема, широко обсуждаемая в масс-медиа, – закрытие нерентабельных шахт.


[Закрыть]. Считаю, однако, что Главный вел себя крайне неприлично. Да и чего можно ожидать от мужчин?

– Зайдите, пожалуйста, в бухгалтерию… Вас там уже ждут… – закончил он наш разговор.

Я вышла, секретарша приветливо на меня посмотрела.

– Вам не помешало бы взять отпуск, пани Юдита, – услышала я.

Отдохну-отдохну. А как же? У меня теперь будет предостаточно свободного времени! Язва! Кому, как не ей, всегда первой известно, что происходит в фирме, а строит из себя сердобольную душу. Увы, c'est la vie! [8]8
  такова жизнь! (фр.)


[Закрыть] Я не намерена объяснять, что только что вышла из отпуска.

– Вы не рады?

Я смотрела на пани Ягу и чувствовала, как меня понемногу захлестывает волна бешенства. Не сразу до меня дошел смысл вопроса, улыбка прочно была приклеена к ее лицу. Гнусная сучка!

– Радоваться? – Я наклонилась над ее столом, понимая, что не смолчу. – Чему же мне радоваться? Что столько моей работы пропадет даром? Неужели можно бездушной распечаткой из компьютера отвечать всем одинаково! Если кое у кого в мозгу нет хотя бы двух нервных клеток, которые бы ему подсказали, что даже к анонимному читателю нельзя относиться таким образом, я тут бессильна! Если кое у кого не срабатывают синапсы [9]9
  Область соприкосновения нервных клеток друг с другом.


[Закрыть] и он не в состоянии понять, что каждый человек нуждается в серьезном и индивидуальном подходе… И посылает меня в бухгалтерию!

– Жаль, что вам не хватило смелости сказать ему это в глаза, пани Юдита.

За моей спиной стоял Главный, и сделалось ясно, почему Яга покраснела при первых моих словах. К сожалению, в краску ее вогнала не я, как мне вначале показалось. Я поворачивалась медленно, как актеры в фильмах столетней давности, очень медленно. Больше всего мне хотелось провалиться под землю, но как это сделать и где?

– Я действительно люблю свою работу и считаю, что я многим помогла. – Сколько помню себя, мне никогда не случалось говорить ничего более смелого. Я подняла глаза, взгляд шефа блуждал где-то в районе окна. – А за две клетки и синапсы извините, – произнесла я и вдруг, словно какая-то нелегкая меня дернула, добавила: – Но только нехорошо подслушивать разговоры сотрудников. – Главный внимательно посмотрел на меня, и я поняла, что совершила самую большую оплошность в жизни, а потому попыталась сгладить ее потоком слов: – Вернее, давайте договоримся, что каждый говорит что думает, то есть время от времени… и вы сами наверняка о генеральном директоре… вам наверняка тоже случалось говорить, что он идиот, когда никто не слышал и…

Яга замерла за своим столом, в глазах Главного мелькнуло любопытство, а у меня появилось ощущение, что я уже по щиколотки ушла под пол, выстланный ковролином.

– Во-первых, – сказал шеф, и его взгляд вонзился в меня как скальпель, – я не знал, что вы придаете такое значение этим ответам. Я предполагал изменить только форму общения с читателями, хотел, чтобы вы целиком сконцентрировались на работе нового отдела. Во-вторых, если вы справитесь и с теми, и с другими обязанностями – пожалуйста, но чтобы никаких жалоб. В-третьих, генеральный директор не идиот, мы все это прекрасно знаем, в-четвертых, если вы хотели со мной решить вопрос зарплаты, то следовало сказать об этом прямо, а не жаловаться пани Яге, в-пятых, мне не раз приходила в голову мысль, что мои синапсы дают сбой, к примеру, вот хоть сейчас: я вообще не понимаю, почему я еще с вами разговариваю. Но платить за две ставки я вам не буду! Вы можете получать немного больше, но уж определенно не за две!

Должно быть, я выглядела полной идиоткой, потому что в глазах шефа мелькнула точно такая же улыбка, какую я иногда замечаю во взгляде моего обожаемого социолога. Я стояла как вкопанная и ничего не понимала, ну совершенно ничего! Он меня выгоняет и при этом дает ставку? Увольняет он меня или нет? Я должна это немедленно выяснить.

– Так вы меня увольняете? – спросила я, и меня бросило в жар.

– Пани Яга, – Главный обратился к секретарше, – объясните, пожалуйста, пани Юдите все до конца, потому что я бессилен. Я женат, мне этого хватает и дома. Господи, и почему я работаю в бабском журнале, а не в «Плейбое»? Почему я на это согласился? Почему я не занимаюсь тем, что люблю? Больше всего я люблю ловить рыбу… в одиночестве, на Снярдвах [10]10
  Самое большое озеро в Польше на. Мазурском поозерье.


[Закрыть]… – погрузился в мечты шеф. – Скажите пани Юдите, что завтра в десять у меня совещание с генеральным директором, тем идиотом. Надо будет его убедить в необходимости создания нового отдела. А теперь позвольте откланяться.

Мы остались одни. Я опустилась в кресло возле двери, у Яги начался нервный смех.

– Так в чем дело? – дружелюбно поинтересовалась я, и меня вдруг окутали тепло и сонливость.

– Именно в вас! Будет новый отдел по связям с читателями, неизвестно, правда, еще, как он будет называться, вы будете им руководить за несравнимо большие деньги! Зачем вам эти письма?

В свою редакцию я вернулась на ватных ногах. Ко мне подлетели Кама и Эва.

– Меня тошнит, – сказала я и почувствовала, что сейчас отдам концы. – Воды…

– Он уволил тебя?!

Я посмотрела на них отсутствующим взглядом, залпом выпила стакан негазированной воды и разразилась истерическим смехом.

– Это нервная реакция на увольнение, не переживай, в журнале «Пани и пан» требуются редакторы, я порекомендую тебя, – утешила Кама, а я не могла справиться со смехом.

– Юдита! – Эва заботливо склонилась надо мной. – Что он с тобой сделал? Что он с тобой сделал, этот сукин сын?

– Повысил в должности! – с трудом выдавила я из себя.

Да, я знала: жизнь – прекрасная штука.

По дороге домой я купила шампанское, притом не какое-нибудь дешевое за девять злотых, а за двадцать четыре. Тосе купила колготки в сеточку, в которых она наверняка получит воспаление придатков, зато они модные. Я бы ни за что в жизни ничего подобного не надела, а значит, ей они должны понравиться. Голубому я куплю настоящую авторучку, о которой он давно мечтает, и он будет посылать мне собственноручно написанные письма, и я смогу зачитываться ими до конца своих дней. Или во время супружеских кризисов. Так я решила. А себе куплю гидромассажер, на который с Нового года меня подбивает Уля. Ей такой подарил муж. Не понимаю, почему я должна покупать себе сама, если ей подарили, но ведь не годится, чтобы мне этот массажер покупал ее муж.

Голубой видел Улину домашнюю джакузи, но почему-то не побежал в магазин, чтобы инвестировать средства в нашу ванную. Наверное, и правильно, потому что теперь я сама, став обеспеченной женщиной, весьма недурно зарабатывающей, перспективной, смогу побаловать себя роскошной покупкой. Я заключила новый контракт, мне и не снилось, что когда-нибудь я стану столько зарабатывать, конечно, вместе с письмами, которые тоже придется тянуть мне!

Когда я приехала домой, Тося с Адамом сидели перед телевизором и смотрели футбол.

Я остановилась в дверях, но никто не обратил на меня внимания, только Борис, благодетель, вскочил и помахал хвостом.

– Добрый день! – громко и радостно произнесла я.

– Штрафной! – ответил Адасик.

– Счет два – ноль! – воскликнула моя крошка, не отрывая глаз от экрана, на котором десятка два мужиков бестолково носились взад-вперед, и почему-то даже никто не засек им время.

– У меня есть для вас сюрприз! – не сдавалась я, произнеся эту фразу тем же радостным тоном, не желая снова оказаться в плену своих комплексов.

– Бей, бей, бей!!! – крикнул Адам коротышке, который подбежал к мячу.

– Меня повысили!

– От-лич-но! Гол!!! Мать твою, есть! – заорали оба, по-прежнему прикованные к телевизору.

– Я буду теперь очень много зарабатывать, – продолжала я.

– Два – два! У нас есть шанс выйти в финал! Ты понимаешь?! – Адам подскочил и закружил меня. – Ничья! Прекрасный удар! Прекрасный!

– Повтор! – крикнула Тося, Адам опустил меня на пол и почти влез в телевизор.

– Только это я и хотела вам сообщить… – сказала я.

– Смотри, под самую перекладину, такой не берется! – ликовал Адам. – Я так и знал, если он пробьет, то сравняем… Ютка, садись!

Я пошла на кухню, засунула шампанское в холодильник. Потом достала пиво, откупорила и отправилась смотреть, как взрослые мужики гоняются за куском кожи, позволяют пинать себя по ногам, а иногда и по другим местам лишь затем, чтобы их товарищи смогли в это время зашвырнуть этот кусок кожи в грязную сетку, подступы к которой охраняет измазанный грязью тип, который не бегает по полю, а дожидается, когда ему расквасят мячом лицо.

Почему мой мужчина не может бегать по полю вместо того, чтобы ехать в Штаты?