Текст книги "Меня зовут Ворн"

– Знаешь, малый, ты лучше забудь о том обещании, не вернуть их уже. Если живы, то значит, в прислужницах где-то трудятся. Да ты не переживай так, ишь нос повесил, – попытался он подбодрить печального мальчишку. – Ничего в столице жизнь, нормальная, главное привыкнуть, влиться, так сказать. Император наш славится своей любовью к близняшкам. Ходят слухи, что для него специально их выискивают, даже младенцев, выращивают, обучают, и потом они прислуживают нашему Светлейшеству до какого-то определенного времени. Видите ли, он любит все прекрасное и парное. Эстет хренов. Но ты знаешь, насколько я слышал, он их не обижает, балует и даже удачно пристраивает потом. Говорят, что родились в паре, считай обеспечили богатое будущее себе и родне. Многие родители сами приводят близнецов во дворец, зная, что те будут жить в достатке, и пол при этом не важен, хотя за девочек платят больше. Так что ты достать своих сестер никак не сможешь. Тебя даже к стенам дворцовым не подпустят. А насчет друга, ну, тут расклад гораздо хуже, если жив, конечно. Про школу ту слышал – страшное место. Это самые отмороженные имперские войска. Спецовики – так их еще называют. Берут туда подростков двенадцати-четырнадцати лет, и к восемнадцати из них уже натуральные звери получаются, но по каким критериям отбор молодняка проводят – не знаю, известно лишь то, что есть два корпуса: один для детей знати и потомственных военных, а другой – для рабов. Так вот, если в корпус знати набирают раз в год, и выпуск их почти всегда равен набору, то рабов – во много крат чаще, и выпуск никогда не показывают. А вот знать выпускают пышно, целое представление на арене устраивают для Императора и высшего сословия – сыночки показывают красивые бои. Понимаешь, почему так?

Калин молча кивнул, не отрывая глаз от тлеющего брикета.

– Потом выпускники эти при Императоре служат, в личной гвардии, а вот куда деваются ученики второго корпуса, никому не известно. Они словно в воздухе растворяются, но то, что второй корпус существует, это точно знаю.

– А девочек, ты говоришь, пристраивают. Как это? Куда? – поднял Калин покрасневшие глаза на товарища.

– Замуж выдают, как еще. И чем ближе девочки были к Императору, тем удачливей и богаче ей мужа подбирают. Высокородные граждане почитают за честь получить от Светлейшего личную вещь, а наложницу так и подавно. Родословная этих девушек уже не важна, будь она в прошлом крестьянской дочкой, или кровей знатных, после Императора они все едино высоки.

Щеки Калина покраснели, ноздри расширились от участившегося дыхания, краска с лица спала, и вот уже на Нушика смотрит не мальчик, а хищный зверь, алчущий крови. Руки его сжали кружку до хруста, а по подбородку побежала тоненькая красная струйка от прокушенных губ.

– Как это «ближе»? – прохрипел он севшим, совершенно чужим голосом. – Это ты о чем сейчас?

– Калин, ну ты же сам должен понимать, что императору не отказывают в пожеланиях даже дочери и жены благородных мира сего, а служанки или наложницы…

– Нет… Нет! – замотал он головой. – Не говори так! Ты все врешь! Это не правда!

Калин вновь побагровел, засопел еще больше и резко поднялся, сверля Нушика яростным взглядом, швырнул несчастную посудину в сторону. Пнув изо всех сил стопку брикетов, перешагнул через них, спотыкаясь, и быстрым шагом, а потом и вовсе перейдя на бег, кинулся прочь, не разбирая пути. Ком, подкативший к горлу, душил, не давал сглотнуть, хотелось выть, орать и кого-нибудь убить. Да, убить, прямо голыми руками, разрывая грудь, и он знал точно, чья это грудь, да. Подступившие было слезы тут же высохли, словно их и не было, Калин четко представил себе, как он вынимает сердце Императора и скармливает его десятнику Краму, этому утырку, выплевышу Имперскому, который разрушил его семью. А потом он распорет ему брюхо и заставит жрать собственные кишки и дерьмо. Эти мысли так захлестнули мальчика, что он не заметил, как оказался в кромешной темноте.

– Черт, – буркнул тихонько Калин, и эхо гулко унеслось вдаль.

Глава 5

Как определять дальность стен-препятствий по звуку, мальчик знал чисто теоретически, из телепередачи про летучих мышей. Сев на корточки, он принялся шарить руками по полу в поисках двух камешков. Камней не нашел, только руки перепачкал, и пока крутился вправо-влево, в итоге запутался вообще, с какой стороны пришел. Сколько ни напрягал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, все зря. Жуть, кошмарная, до самых внутренностей пробрала все тело, обдав спину льдом. Накал ярости сошел на нет. Стало страшно.

«Не паниковать, – мысленно пытался он успокоить сам себя, – все будет хорошо, я найду дорогу. Найду обязательно и сделаю то, о чем только что думал, обязательно сделаю, живы они или нет, но я доберусь до вас, с-суки!»

Глубоко вдохнув и выдохнув пару раз, выставив вперед руки, осторожно прощупывая носком ботинка почву впереди себя, Калин двинулся с места в неизвестном направлении. Пахло сыростью и нечистотами, дул еле уловимый сквозняк.

Поймав направление воздуха, Калин все таким же «слепым» способом пошел уже уверенней.

«Раз есть движение воздушных масс, значит и выход где-то там», – думал он, уже спокойный и уверенный в себе. Найдя в потемках стену, мальчик старался больше не отходить от нее и шел, касаясь ее рукой. Сколько бродил он во мраке – неизвестно. Время потеряло счет, он сам потерялся в пространстве. Только жуткая жажда и чувство голода говорили о том, что он гуляет по подземелью уже изрядно, и пора бы выбираться к свету, но того, как назло, все не было видно. Ноги гудели и болели. Калин сильно устал, но не останавливался. Он двигался, как казалось ему, вперед уже на одном упрямстве, боясь, что если остановится, то уснет, а во сне его съедят. Он все шел и шел, и с напряжением вслушивался в черноту.

Одному в кромешной мгле довольно жутко, но еще страшнее, если поймешь, что ты тут не один. Несколько раз он слышал шорохи и другие пугающие звуки, тогда сердце начинало биться в желудке, а горло совсем пересыхало, и казалось, что он слишком громко дышит. В один из таких моментов нож, который он сжимал в другой руке, неожиданно засветился, предупреждая об опасности. Руны начали мерцать, набирая силу с приближением неведомого существа. Калин приготовился к бою. Белая, совершенно слепая, обезображенная зубастая морда выпрыгнула из тьмы, резко клацнув пастью у самого лица Калина. Кукри мягко вспорол брюшину, выпуская наружу ленты кишок и густо обдав вещи мальчика темной кровью, сильно пахнущей ржавым железом.

Мутант еще шевелился, когда послышались новые стремительно приближающиеся звуки. Хлебнув свежей крови, ножик оживился еще больше и буквально завибрировал в руке, предвкушая добавку. Рука сама махнула назад, резко разворачивая своего носителя, и сталь вновь испила крови – новый, такой же слепой человекоподобный мутант, напавший со спины, обмяк, получив точный удар в сердце. Кукри буквально на глазах втянул в себя жизнь, за считанные секунды высушив жертву до состояния мумии. И снова поворот и взмах. Твари старались нападать сзади, не попадая под свет ножа. В районе бедра вспыхнула острая боль, и тут же нож по самую рукоять с хрустом вошел в ухо твари, которая вцепилась в ногу. Калин дышал громко, часто. Уроки Борга конечно же помогли, но нервы били сильно, нарушая выучку и захлестывая здравый смысл. Калин стоял в боевой стойке, готовый к новым нападениям, и вслушивался в темноту. Он слышал, что вокруг него что-то происходит. Кто-то передвигается, дышит, чавкает, и их много. По стенам скользнули тусклые отблески света. Калин расслышал топот нескольких пар ног, бегущих в его сторону. С приближением звука нарастал свет. Теперь стало видно, что он взят в полукольцо десятком мерзких тварей, явно принадлежавших когда-то давно к роду человеческому. Но деградация и отсутствие света их изменили почти до неузнаваемости, опустив до уровня животных. Шесть таких же тел валялись вокруг мальчика. Видимо остатки разума они все же сохранили, потому что, напоровшись на достаточно сильного противника, предпочли остановить нападение и взять добычу в осаду.

Изначально, заметив свет, Калин очень обрадовался, но обратив внимание, что твари с приближением более разумных и сильных существ не ретировались, а только оживились, явно ожидая подмоги, мальчик испугался еще больше, поняв, что спасения от них не ждать – это враги. И не ошибся.

– Меченые, – прошептал он, леденея от ужаса, и плотнее встал спиной к стене, прикрывая хотя бы тыл.

Тут же вспомнились все рассказы хуманов про этот клан каннибалов. Когда стало достаточно светло, Калин разглядел, куда он попал: небольшая сквозная эллипсовидная пещера, потолка во мраке не видно, стены скальной породы, ярусные, плавно переходящие пластами, как чешуя у дракона. С противоположного входа, как раз куда и направлялся Калин, выбежали шесть размалеванных существ с факелами, шипастыми дубинами, копьями и ножами, похожими на мачете. Набедренные повязки из шкур и кожи, наплечники, как у игроков регби, только сделаны из черепов, бусы из других частей тела и костей. Лица и тела разукрашены татуировками, узорами из шрамов и краской, белой да красной. Увидев мальчишку, меченые радостно оскалились, обнажив заостренные зубы.

Один из них коротко рявкнул, и рядом стоящий меченый тут же кинулся к Калину, плотоядно оценивая добычу. Мальчик долго не церемонился, тут же упокоив напавшего коротким и точным движением. Следом бросились сразу трое. Натренированное, а точнее, выдрессированное тело Калина работало само, на автомате – отбив один удар, он тут же нанес два своих и, уйдя от палицы, свистнувшей над головой, уложил и третьего врага. Встал в стойку, как бы приглашая еще желающих расстаться с жизнью. Первоначальный ужас отступил. Теперь на меченых и белесых мутантов, видимо, выполняющих роль собак, Калин смотрел не перепуганный до смерти, а скорее раздраженный и злой. Появление света прибавило уверенности в собственных силах, а заметив, что эти меченые, хоть и быстрые, но совершенно необученные боевым хитростям аборигены, Калин и вовсе воспрянул духом. Неровня они ему в бою, пусть и сильнее физически. Мальчик цыкнул слюну сквозь зубы и поманил рукой к себе. Оставшиеся двое мутантов нападать не спешили. Напротив, они медленно переходили с места на место и двигались так, чтобы мальчику было неудобно следить сразу за двумя.

Одновременно вынув болас[1]1
  Приспособление для поимки и временного обездвиживания. Два одинаковых по весу камня, привязанные к разным концам одной веревки. Длина веревки до 1,5–2 метров. Один камень на всю длину веревки раскручивают над головой и бросают по направлению к цели. Веревка, крутясь на лету, запутывает то, во что попадает


[Закрыть], меченые принялись их раскручивать, не спуская внимательных глаз со своей цели. Один щелкнул языком, и все оставшиеся в живых слепые «псы» одновременно кинулись на мальчика, в этот же миг в него полетели и снаряды на веревке, со свистом рассекая воздух. Калин почти ушел от них, но споткнулся о труп, и в этот момент его просто задавили массой. Остатки стаи сбили с ног мальчишку раньше, чем запущенные боласы достигли своей цели, и они бы растерзали злостного обидчика, но случилось страшное и необъяснимое для жителей подземелья: тело жертвы полыхнуло слепяще-ярким светом, и твари с воем шарахнулись в рассыпную. Запахло жареным мясом.

Измалеванные воины стояли в изумлении, не решаясь приблизиться к телу, казалось, обычного подростка.

– Что это, Хузар? – полушепотом спросил у товарища меченый с обезображенной рваным шрамом щекой.

Но второй отвечать не собирался, потому как и сам хотел бы знать, что произошло, и кто этот ребенок, который изничтожил весь дозорный отряд и почти всю стаю гончих.

– Нож, – указал он на руку бесчувственного мальчика, крепко сжимающую на удивление чистую рукоять кукри. – Он чист.

– И что?

– Вот потому, Тром, я выше тебя рангом, хоть и рождены мы в один год. Дай мне его нож! – теперь уже не по-дружески, а властно произнес Хузар.

Меченый поспешил выполнить приказ, но стоило ему приблизиться к лежащему мальчишке и протянуть в его сторону руку, как странная изогнутая дуга света вырвалась из ножа и вонзилась в конечность подошедшего. Взвизгнув на высокой ноте, он тут же отскочил в сторону, пряча ладонь под мышкой, получив ожог. В пещере ощутимо попахивало паленым, еще и от гончих, которые отошли на почтительное расстояние от опасного места и зализывали раны.

Смекнув, откуда свечение, которое разогнало гончих и не дало им задрать мальчишку до смерти, старший сделал шаг вперед.

– Отойди, – приказал он своему воину и, достав лассо, накинул петлю на ногу юного бойца. Затянул. – Тащи, – сунул он в руки подчиненного конец веревки и отошел, с интересом наблюдая, что за этим последует.

Тром с опаской покосился на лежащее тело ребенка, который прижимал к груди злосчастное оружие, перевел взгляд на свои почерневшие пальцы, а потом на вожака и, встретившись с ним глазами, тут же потянул веревку на себя.

Вокруг ножа мальчишки и руки, его сжимающей, появилось голубоватое сияние, тонкими молниями-щупальцами ищущее по сторонам объект опасности. Никого не найдя, эти щупальца спрятались обратно, в лезвие, но стоило потянуть еще, как они снова выскакивали и искали, кого бы ужалить. Длина опасных «нитей» была невелика, но достаточна, чтобы покрыть площадь всего тела, не давая никому до него дотронуться.

– Идем, – Хузар указал своему бойцу в проход, из которого они вышли.

– А с этими что? – махнул тот головой в сторону трупов своих сородичей.

– Позже заберем, – бросил старший и, повернувшись к оставшимся в живых гончим, рявкнул: – Сторожить!

* * *

Калин очнулся от боли в области затылка. Его тянули по ступенькам, и он ощутимо бился о них головой. Насчитав таким образом четыре штуки, пришел в себя окончательно.

Ноги, ноги, много ног, больших и маленьких, грязных и часто со ссадинами, а еще стены, ободранные, но все же рукотворные, бетонные. Любопытные зеваки пытались приблизиться, рассмотреть внимательней, особенно дети, но грубый окрик и ругань прямо над головой Калина останавливали их.

– Да брось ты, – послышалось откуда-то спереди, видимо, от того, кто его тянул, – пусть разок припалит, и сами отстанут.

– Хузар приказал не подпускать никого. Тащи молча.

Еще когда Клин находился без сознания, меченые, пленившие его, дошли до одного из своих постов, и, прихватив оттуда еще двоих воинов, компания направилась к древнему бункеру, в котором проживал этот клан.

Жили они там давно, еще с самого начала конца света и зарождения нового мира. Бункер тот сконструировали далекие предки именно на случай «великого песца» и оборудовали они его так, что несколько сот высокопоставленных чиновников с семьями, богатейших граждан, сумевших купить себе и близким места в «Ковчеге», ну, и некоторое количество военных, обеспечивающих охрану, а также обслуживающий персонал могли пережидать там трагедию в течение нескольких десятилетий. Но «писец» случился неожиданно настолько масштабным, что десятки лет растянулись на сотни. А привыкшие к хорошей сытной жизни жители «Ковчега», когда столкнулись с нехваткой питания, начали есть человечину. Изначально все происходило «культурно», за сервированным золотом столом, под классическую музыку слуги подавали мясные блюда, приготовленные по новым рецептам. Гурманы смаковали выловленные в тарелке кусочки и играли в новую игру – «угадай, кто это». По вкусу они пытались определить пол и возраст своей еды, спорили, делали ставки, а по окончании трапезы в зал выходил сам шеф повар и выносил накрытое блюдо. Звучали последние ставки спорщиков, и наконец открывалась крышка. На блюде лежала голова жертвы. Так, незаметно для них самих, началась полная деградация как личностная, так и моральная. Когда сожрали весь низший персонал, и бывшие военные смекнули, что пришла очередь их и их детей, а детей ХОЗЯЕВА предпочитали есть в первую очередь, то учинили бунт, вырезав часть господ, а часть пленили, оставив «мясо» на запас. Теперь власть была у сильнейших. У них она и осталась. Каннибалов в городе водилось еще несколько кланов, но эти считали себя элитой – прямыми потомками древних воинов, носителями «сильной» крови.

– Мы истинные хозяева города! – так орал их вожак. – А все остальные рождены нам для прокорма! Стадо! Наше стадо!

И воины вторили ему, входя в раж, вопили во всю глотку, заявляя миру о своем главенстве.

Раз в год они ходили на Великий сбор – нападали на хуман, стараясь захватить как можно больше пленников, отдавая предпочтение детям и женщинам. Если отловленной «еды» оказывалось слишком мало, то Великий сбор мог повториться, не дожидаясь окончания года.

* * *

– Тром! Этот очнулся!

В глазах еще все плыло, и картинка была мутная, но изукрашенную кривую рожу с очень внимательным взглядом мальчик хорошо разглядел. И еще несколько пар ног на почтительном от себя расстоянии, а также клеть с распахнутой дверцей, куда его быстро и затянули. Немного придя в себя, Калин к своему удивлению обнаружил зажатый в руке кукри.

«Странно», – подумал он, «плавающим» взглядом осматривая толпу и помещение.

Большая прямоугольная комната, скорее целая зала. Клеть, в которой сидел Калин, располагалась в углу, каменный стол посередине, странные приспособления вдоль правой стены, похоже пыточные, ворох тряпья в другом углу, напротив, рядом очаг и куча народу у левой стены. Многие толпились и в дверном проходе. Все стены изрисованы массой различных сцен боя, убийств, черепов, звезд и других всевозможных знаков, в одном из которых отчетливо узнавался двуглавый орел. Главным украшением залы на возвышенности со ступенями стоял здоровенный жуткий трон, украшенный атрибутами людоедства и власти.

– Кто ты? – вполне понятным Калину языком спросил тип со шрамом на пол-лица.

Горло у мальчика першило, во рту пересохло, и чувствовался привкус крови. Очень хотелось пить.

– Эй! – другой меченый ударил палкой по решетке. – Ты понимаешь? Отвечай!

Калин продолжал молчать, делая вид, что не слышит.

– Может, не понимает? – посмотрел боец на старшего.

– Понимает он все, – буркнул Тром, недружелюбно сверля мальчишку взглядом, и, отобрав у говорившего пятилоктевое копье, слегка тыкнул Калина в бедро. Неглубоко, но довольно ощутимо.

Нож при этом «выкинул» синеватую дугу, впившись в древко, но только лишь оставил в нем опаленную выемку и дымок. Мальчишка вскрикнул от боли и отборно заматерился. Хохот и аплодисменты тут же покатились по округе.

– Хорошо поешь, малец! – обрадовался тот, у которого взяли копье. – Тыкни, тыкни его еще, Тром! Какие ругательства он хорошие знает. А ну, сажи еще, сажи!

Калин, весь красный не столько от боли, сколько от гнева, зажимал ладошкой бедро, но кровь все равно сочилась довольно сильно. Этот агитатор на новые пытки его просто неимоверно бесил.

– Завали хлебало, урод крашеный! – прорычал пленник, истинно желая свернуть шею обезьяноподобному аборигену. – Я сейчас тебя так ткну, что ты охереешь! Козел! – и одарил агитатора таким взглядом, что тот осекся и действительно заткнулся.

Калин почувствовал, что голод ножа после выброса разряда усилился в разы. Все тут же встало на свои места. Вопрос, почему нож при нем, отпал сам собою. Стало понятно, почему он ощущает от своего кукри такой яростный голод – истощился на защите. Недолго думая, мальчик подставил лезвие под стекающие капли собственной крови и тут же почувствовал благодарность от клинка и его насыщение. Но долго удивляться новому открытию и способностям оружия ему не дали. Раздался стук палкой по прутьям клетки, вновь посыпались вопросы.

Калин сидел на загаженном не пойми чем полу, поджав ноги, и упорно молчал. Не получив желаемых ответов, Тром хищно оскалился и сунул наконечник копья в огонь.

– Ща, – кивал он, глядя на сжавшегося подростка, – ща я тебе язык развяжу, ублюдок мелкий.

С видом счастливого маньяка Тром подошел к узнику.

– Ну, что, мясо, поиграем?

Калин стиснул зубы, понимая, что сейчас будет, но глаз от изувеченного лица не отвел.

Тром довольно ощерился и сунул копье в клеть. Дикий вопль боли и отборного мата вырвался из уст мальчишки, когда терпеть сил уже не осталось. Он буквально взвыл, желая вцепиться зубами в горло этого гада, но решетки не давали такой возможности. Сжимая кулаки до побелевших костяшек, Калин, буравя яростным взглядом Трома, зарычал натурально как дикий зверь, оскалил зубы.

– Выпусти меня! Выпусти, и сразимся на равных, – прохрипел мальчик, глядя прямо в глаза Трома, – или ты боишься меня?

Кривая ухмылка мелькнула на лице садиста, но вместо ответа он вновь сунул наконечник в огонь. Дальнейшие события происходили как в бреду. Спасибо Боргу, научил отключать сознание как раз на случай подобных «мероприятий». Прижигали, кололи, резали, допрашивали, но все сквозь прутья клетки, не осмеливаясь подходить слишком близко. Нож уже давно перестал отвечать на угрозу, он просто намертво приклеился к ладони, впитывая в себя попавшую на лезвие кровь Калина, и копил энергию по крохам.

– Ты зря героя из себя корчишь, мальчик, – с презрением выплевывал слова Тром. – Я допрашивать тебя еще не начинал. Это я так, развлекаюсь пока. Ответь на мои вопросы сейчас, и обещаю, я убью тебя лично, быстро и без боли. Умереть от моей руки – это честь, а без боли – великий дар милости, – оскалив заостренные, как у пираньи, зубы, Тром утробно заржал. – Я одарю тебя своей милостью, даю слово.

– Добрый ты, – сплюнув вязкую кровавую слюну, с сарказмом подметил мальчик. – Иди в…

Новая вспышка боли заставила дернуться, и стон сорвался с губ истерзанного мальчишки. Зеваки, собравшиеся вокруг клетки, тихо передавая из уст в уста короткую фразу, спешно начали ретироваться. В образовавшемся пространстве Калин увидел мерно вышагивающего четырехрукого громилу с посохом, увенчанным вместо набалдашника человеческой засушенной головой. На груди его болталась цепь с двуглавым орлом на ней, а на плечах железные нашлепки со звездами, отдаленно схожие с погонами.

Рассмотрев внимательней вождя, а в том, что это был именно вождь, сомнений у мальчика почему-то не возникло, Калин понял, что этот меченый не такой уж и огромный, как показался изначально. Просто его шипастый ворот, значительно возвышающийся над головой, и массивные одеяния давали столь обманчивый вид. Крупной была голова с почти квадратной челюстью и большой мясистый нос. Глаза на его фоне терялись и казались поросячьими, маленькими, глубоко посаженными под нависающими надбровными дугами и широченным лбом. Рядом с вождем важно вышагивал второй пленитель Калина.

Коротко взглянув на происходящее, Хузар стремительно приблизился к уже почуявшему взбучку Трому и коротким ударом в лицо отправил того в горизонтальное положение. Оценивающе осмотрел согнутого, сидящего на коленях мальчика, перевел взгляд на своего подчиненного, который, пошатываясь, поднимался на ноги, утирая юшку с лица, сухо спросил:

– Узнал?

– Ничего, – Тром склонил голову перед вождем. – Мальчишка молчит. Но я не сильно…

– Я не помню, чтобы давал тебе приказ допрашивать.

– Нет, не давал, – понуро отвечал Тром, не поднимая головы.

– Хороший у тебя воин, Хузар, да только своевольный, – вождь неспешно прошел от клетки к своему трону и, откинув полы накидки, уселся. – И ты утверждаешь, что этот ребенок вырезал дозорный отряд?

Хузар склонил голову перед вождем и, резко вытянувшись в струнку, притопнул ногой.

– Да, мой повелитель, – ответил он четко, громко, – и больше половины стаи гончих.

– Нож, мальчик, – выставив вперед раскрытую ладонь, вождь ожидающе посмотрел на Калина.

Тот, держась одной рукой за перекладину в клетке, поднялся на ноги.

– Не могу, – ответил он вождю и, чуть подумав, добавил: – Повелитель.

Вождь чуть улыбнулся и вполне дружелюбно произнес:

– Тогда я убью тебя и заберу то, что желаю.

– Убей, – хмыкнул Калин, – но нож ты все равно не получишь. Никто не сможет взять его, даже с трупа, – и, глянув на котел, усмехнулся, – и сожрать меня у вас тоже не выйдет.

Калин, конечно же, лукавил, потому что не знал, на что способен его кукри, он чувствовал, что у клинка энергии осталось на несколько малых или на один серьезный выброс. Даже после небольшой подпитки кровью владельца сил у кукри на длительную защиту уже точно не осталось. Но кто об этом знал кроме Калина? Никто. И мальчик решил разыграть свой единственный козырь.

Вождь, не изменившись в лице и даже не поворачивая головы, произнес:

– Тром, дай мне его оружие.

Услышав приказ, Тром бросил жалостливый, полный надежды взгляд на Хузара, ожидая от того защиты, но командир, лишь одарив суровым взглядом, оскалил зубы, выказывая свое презрительное отношение к нему.

Калин, глядя на своего недавнего обидчика, плотоядно растянул искусанные губы в улыбке. Тром стоял как вкопанный, бледный, не решаясь шагнуть к клетке.

– Шевелись! – гаркнул Хузар, заметив, как его воин боится, и это разозлило его больше, чем своевольство Трома. Захотелось схватить труса за горло и вонзить лезвие своего ножа ему в печень.

Калин, ухмыляясь, переложил кукри из руки в руку, как бы приглашая Трома к действию. Бледный, словно полотно, воин еще раз коротко глянул на вождя и… шагнул вперед, протянув руку.

Синей змеей вырвалась из кукри вся боль и ненависть Калина и сухим треском вонзилась в грудную клетку Трома. Раздался короткий предсмертный вскрик, и тело Трома отлетело в сторону на несколько метров. Упало глухо, как мешок. Застыв, задымилось.

– Хороший был воин, – глядя на дымящийся труп, без какого-либо сожаления и даже без малейших эмоций произнес вождь. – Мальчик, скажи, как ты стал хозяином этого оружия?

– Мне подарил его отец.

Вождь поскреб нестриженым грязным ногтем свою гладкую щеку без намека на щетину.

– Тогда… подари мне его.

– Не могу, повелитель. Нож привязан к нашему роду сильным колдовством и переходит в дар только по кровному родству, – соврал Калин, – от отца к сыну.

– А если от сына к отцу?

– Не знаю.

– Хорошо, – кивнул вождь и пальцем поманил к себе Хузара.

Приблизившись, тот склонился и, выслушав то, что ему тихо шепнули на ухо вождь, поспешил к выходу. Вскоре он вернулся в сопровождении нескольких девиц разного возраста, примерно от девяти до семнадцати лет. Девочки столпились у трона.

– Продолжай ты, – небрежно махнул вождь Хузару.

Кивнув в ответ, тот подошел к трупу.

– Разойдитесь! – рявкнул он на зевак, кто еще оставался в зале, и, подойдя к Трому, присел перед ним на корточки, приложил к его шее пальцы, прощупал пульс. Хмыкнул, размышляя о чем-то. Обратился к Калину. Голос его был ровен и спокоен. – Как тебя звать, воин?

– Калин.

– Кто ты?

– Воды дай, потом отвечу.

Хузар кивком указал одному из оставшихся воинов выполнить просьбу мальчика. Тот, на кого пал выбор командира, заметно побледнел, но воды принес. Не доходя нескольких метров до пленника, поставил емкость на пол, взял палку и тихонько придвинул к прутьям.

Взяв в руки холодный мокрый кувшин, Калин с наслаждением приложился к его краю, утоляя жажду. Вода оказалась холодной настолько, что у мальчика свело не только зубы, но и пищевод скрутило, зато прояснилось в мозгу и стало немного легче, если не считать боли от многочисленных порезов и ожогов. От кровопотери сильно кружилась голова, шумело в ушах, и немел язык. Калин сидел на полу, слегка покачиваясь, а в голове ни единой мысли – пустота. Только блаженный холодок разливался по жилам.

– Рассказывай, – мягко, но все же приказал Хузар.

– Мы шли в Николот, – начал Калин. – На нас напал мутант. Я потерял сознание, а очнулся у Хуман. Потом поругался с одним из своих и ушел из поселения. Психанул сильно и не заметил, как заблудился в темноте. Шел долго. Потом вы напали. Все.

– Что у хуман делал?

– Лечили они меня.

– Кто вождь у них? Назови того, кто лечил тебя.

– Карман.

– Много чести тебе, – кивнул своим мыслям Хузар и ближе подошел к клетке, тем самым показывая, что не боится мальчишку.

– Так кто же ты? – Хузар смотрел очень проникновенно, с истинным интересом.

Калин молча пожал плечами, не понимая, чего от него хотят услышать, вроде и так уже все рассказал. Боковым зрением он заметил, что вокруг трона девицы закатили натуральную истерику с воем, плачем и ползаньем на коленях.

– Невесты, – усмехнулся Хузар, глянув на эту картину.