Текст книги "Лаовай. Как Китай меняет людей и может ли иностранка стать «своей»"

Катерина Кулик
Лаовай. Как Китай меняет людей и может ли иностранка стать «своей»

© Кулик К. А., текст, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Лаовай

Тетя, которая жарит картошку с мятой • Дружба с китайцами • Минимализм и желтая стена • Холодный октябрь в Куньмине и решение больше не плакать

Сколько лет вы планируете прожить? Если вы женщина со средней продолжительностью жизни, проживете 75 лет. 75 лет – это 900 месяцев. 75 лет – это примерно 27 393 дня. Мне 24, я уже прожила 8766 дней. То есть, если я умру в 75, осталось всего 18 627 дней. Я уже не говорю о мужчинах. У них средняя продолжительность жизни 64 года.

Так мало дней, а я сегодня весь день занималась уборкой. У меня осталось всего 18 627 шансов увидеть что-то невероятное, почувствовать что-то особенное. Вместо этого я сижу на полу и собираю стекло от пивной бутылки после вчерашней вечеринки.

На улице уже темно. Внутри меня – желание сделать что-то приятное. После заката солнца я еду кататься на велосипеде по тихому холодному октябрьскому городу.

На перекрестке со мной здоровается тетя. Тетя, или 阿姨[1]1
  阿姨 – тетя (пер. с кит.).


[Закрыть], – это китайская женщина, которая продает жареную картошку на улице. Она тащит за собой неизвестно кем смонтированное устройство, где к велосипеду припаян газовый баллон. На конфорке стоит сковорода. На старом, неизвестно откуда купленном масле тетя жарит картошку. Когда она готова, тетя высыпает ее в маленький металлический тазик и тщательно смешивает с солью, моносодиум глутаматом[2]2
  Моносодиум глутамат – пищевая добавка E621, «усилитель вкуса».


[Закрыть], чили, сычуаньским перцем, чесноком, кетчупом, кунжутным маслом и мятой.

Это напоминает мне процесс замешивания еды для свиней в детстве, когда я наблюдала за бабушкой. Моя бабушка ежедневно кормила свиней. Помню, как тайком ела в сарае свиную картошку – мелкую и кругленькую, – она была вкуснее сваренной дома для людей. Тетя, видимо, тоже так считает, потому что жарит исключительно маленькую круглую картошку и только для людей. Ну или для того, кто заплатит три юаня.

Я люблю жить в Китае, потому что он пахнет особенно. Я живу в 3000 километров от Пекина, но и здесь такой же запах на улицах. В Пекине тетя жарит уже не картошку, а блинчик, но схема та же.

Здесь всегда шумно, и с первого взгляда кажется, что везде – хаос. Возможность твоего глаза быть выколотым зонтом во время дождя нельзя рассчитать с помощью теории вероятностей – в Китае не работают никакие теории.

Я люблю запах китайских сигарет и искренние улыбки на лицах людей. Говорят, китайцы боятся «потерять лицо» (то есть достоинство) и поэтому никогда не показывают негативных эмоций, всегда контролируя себя. Я не знаю, как они ведут себя в обычной жизни, но когда они видят меня, то полностью искренне и с интересом улыбаются, ведь я «лаовай» – иностранка. Они всегда сравнивают мою кожу со своей и говорят: «Ты такая беленькая», даже если я только что вернулась с тропических островов и моя рука на три тона темнее их. Они живут в пузыре своей культуры и не понимают многого для меня очевидного. Но я могла бы позавидовать их детскому и непосредственному восприятию мира.

Китайцы, где вы? Все, кроме нескольких теть, уже спят дома. Завтра новый день и новая борьба за существование.

А я дальше еду по улице.

Я думаю о своей подруге Вейвей, которую месяц тому назад бросил парень. Этот шотландец мне никогда не нравился. Он много пил, много спал и очень мало времени проводил с Вейвей. Да и то время, между нами, было не очень quality time[3]3
  Quality time (англ.) можно перевести как «время, когда ты уделяешь полное внимание происходящему и ценишь каждое мгновение».


[Закрыть]. Она все плачет и плачет. Я ведь говорила, что китайцы как дети. В своем стремлении слиться в одно целое с коллективом они не видят конца. Когда у вас появится друг-китаец, не удивляйтесь, если он будет звонить вам по десять раз в день. Вы подписались на дружбу, ничего уже не поделаешь.

Однажды я познакомилась с китайским парнем в пекинском метро. Он любезно предложил отвезти меня к месту назначения. Целый час ехал в ненужную ему сторону до моей станции, несмотря на то что я хорошо знала дорогу. Когда он попросил мой номер, я продиктовала: планировала практиковать с ним разговорный китайский. Я вообще всегда даю всем свой номер, а уже потом решаю связанные с этим проблемы. Если вам будет скучно в Куньмине[4]4
  Куньмин – современная столица провинции Юньнань.


[Закрыть], заходите в Куньминский педуниверситет. Я, скорее всего, буду сидеть там на траве перед корпусом и пить кофе. И скорее всего, дам вам свой номер.

Я почему-то надеялась, что вежливый парень из метро никогда не позвонит. Он не только звонил каждый день, но и писал мне СМС, когда я притворялась, что не слышу звонка. Он напоминал мне одеваться теплее, потому что на улице холодно. Во время очередного его звонка я попросила своего ученика-китайца взять трубку. Он ответил и сказал, что это его номер. О чудо, звонки прекратились! Ура, думала я. Но нет, недавно пекинский парень нашел меня в мессенджере Wechat, где я имела неосторожность зарегистрироваться по своему номеру телефона. Видимо, теперь я избавлюсь от него только после смерти. Я буду умирать и думать: «Классно, что тот парень из метро до меня больше никогда не дозвонится».

Вернемся к Вейвей. Мама сказала ей не привозить шотландца домой на китайский Новый год в следующем году, если они не поженятся. Он об этом узнал. У него сразу «прихватило почку», и он сбежал в Шотландию. Правда, всего лишь на неделю. Теперь он вернулся и дальше пьет в баре на углу Культурного переулка каждый день. Культурный переулок – это место в Куньмине, где собираются выпить кофе и алкоголь иностранцы, в частности шотландцы. Я знаю два вида шотландцев – которые не пьют и постоянно работают, и те, кто всегда в барчиках в переулке во время happy hour[5]5
  Happy hour (англ.) – время скидок.


[Закрыть].

Через несколько месяцев наступит Новый год. Кого же Вейвей повезет домой? Она закрылась у себя в квартире, из которой предварительно вынесла всю мебель (она принадлежала шотландцу). Сидит теперь на матрасе на полу. Ищет, кому сдать комнату, чтоб дешевле платить за квартиру. Вейвей сказала, что не будет больше держать дома никакого хлама – никаких деревянных статуэток, газет, молотков и чего-то, что пригодится года через два.

Она застелила матрас белой простыней и сбоку на стене примонтировала три полочки. На одной из них будут книги, которые она должна прочесть за год и раздать друзьям после этого. На второй лежит вся техника и зарядки к ней. На третьей – сережки, жемчуг и ожерелья. Вейвей очень любит цветной жемчуг, маленький и большой. У нее есть даже бусы с Майорки. Рядом с полками – шкаф с одеждой. Стены покрасила в белый цвет и только одну напротив матраса – в желтый. Сказала, что будет сидеть на матрасе и смотреть на нее.

Матрас, полочки, шкаф и белые стены – все это напоминает мне палату в больнице. Я говорю ей, что пора ехать в горы и перестать плакать. Она говорит, что найдет новую работу и все изменится. Я предлагаю ей хотя бы повесить картину на стене, а Вейвей отвечает:

– Надо быть минималистом. Если тебя окружает слишком много деталей, ты не увидишь большую картину, не осознаешь своей главной цели.

– А какая у тебя цель? – спрашиваю.

– Не знаю, но буду сидеть здесь, пока не увижу.

– Как по мне, все просто: он убежал от тебя, потому что испугался ответственности. Это неудивительно, ты ведь сама иногда боишься собственных родителей. Другое дело, что в тебе появилась пустота. Найди, чем бы ты могла ее заполнить, и проблема решится сама по себе.

– А секс? – спрашивает Вейвей.

– А что «секс»? Без него тоже можно выжить. Я живой тому пример.

Ох эта Вейвей со своим минимализмом.

Через два дня она звонит мне. Говорит, что мы едем в горы с палатками на выходные. Я только рада, но зачем, скажите, спать в палатке в такой холод? Я и дома сплю, как в палатке. На улице ноль градусов, отопления в Куньмине нет, а одинокое стекло в окне шатается от ветра. Я накрываюсь спальником сверху одеяла и включаю электропростыню. Вейвей обещает: если мы будем спать в палатке, она перестанет плакать на все выходные.

Затерянные в горах

Горы, в которых можно было бы снимать фильмы о кунг-фу • Пекинская опера • Желание покурить и идея помолчать • Нападение мнимых медведей • Окоченевшие пальцы и лес, который пахнет грибами

Едем мы в горы. Добираемся ночным поездом, а утром по прибытии в первом же магазине покупаем лаосское пиво. В Китае пиво не очень крепкое и почти безвкусное, но нам повезло жить рядом с лаосской границей. Здесь у нас продают главный продукт Лаоса – пиво. Мы сразу решили, что маленькой бутылки нам не хватит, берем по 0,6. Я, как всегда, пьянею после первой же бутылки, и Вейвей ведет меня за собой. С самого начала маршрута мы находимся на высоте 1500 метров. Здесь изначально, скажу вам честно, нежарко. Чем выше мы поднимаемся, тем холоднее становится воздух.

Нужно пить дальше, чтобы не замерзнуть. У нас есть китайский алкоголь на травах, «Цзинцзиу». Мы медленно поднимаемся в гору и отхлебываем понемногу из бутылочки. Неожиданно из ниоткуда появляются два израильских парня под разлогим деревом. Они варят кофе! Путешествующие израильтяне всегда возят с собой два необходимых атрибута путешествия – газовую горелку и мешок для воды. Я смеюсь, когда вижу это опять и опять в разных уголках Китая, но от кофе никогда не отказываюсь. Парни оказываются приветливыми. Они угощают нас горячим напитком. Пока все мы сидим на бревне в ряд и передаем друг другу металлическую чашку с кофе, они советуют нам, как лучше карабкаться и где остановиться на ночь.

Я раньше ходила уже в эти горы, но это было летом. Тогда не было пасмурно. Сейчас воздух очень свежий, листья на дереве немного пожелтели, чашка приятно греет руки, и мне очень не хочется ее отдавать. Мы встретимся с израильтянами завтра внизу, а пока нам пора идти вверх. Вейвей сворачивает с тропинки и идет внутрь густого леса. Над головой у нас подъемник. Когда я интересуюсь, куда это мы, Вейвей жестом показывает следовать за ней. Оказывается, мы приехали сюда собирать марихуану.

В провинции Юньнань везде растет дикая конопля. Все наши знакомые собирают ее в горах и курят. Уйгуры, которые в других регионах Китая торгуют травкой, у нас продают лапшу. Ведь рынок тяжелых наркотиков уже занят бирманцами, а дичку все и так собирают сами, без помощи уйгуров. Когда я говорю «все», я не имею в виду поголовно всех жителей провинции Юньнань, только тех, кто курит травку. Например, Вейвей. Она бережно держит растение в руке и показывает мне шишки, которые нужно собирать. «Сено или листья можно не брать», – объясняет Вейвей. Я чувствую себя ребенком, мне вспоминаются времена, когда мы всей семьей ездили на майские праздники сажать картошку в деревне, а в конце августа – собирать урожай.

Теперь моя жизнь не имеет ничего общего с сельским хозяйством. Картошку я покупаю жареную у тети, а Вейвей использует меня для сбора травы. Мне как-то все равно, что она там собирает. Я стою на обрыве и вдыхаю свежий холодный воздух. Мне хочется летать. «Обязательно полечу в этом году», – мысленно обещаю себе. Уговариваю Вейвей идти дальше. Она продолжит собирать урожай завтра по дороге вниз. Я иду вперед, Вейвей сзади. Теперь она поет.

Когда-то Вейвей поехала в Пекин изучать в университете Пекинскую оперу. Она была талантливой студенткой, но неожиданно забеременела на втором курсе. Пришлось бросить университет. Беременная Вейвей переехала на юг Китая в Куньмин, чтобы быть поближе к своей семье, и нашла работу официанткой в одном из баров Культурного переулка. После у нее случился выкидыш. Ее мама сказала, что это либо Будда, либо Иисус, либо Аллах – кто-то точно благословил ее и избавил от нежеланного внебрачного ребенка, на что Вейвей ответила, что ребенок был желанным, и начала тайком ненавидеть собственную мать. Врач сказал Вейвей, что она не может больше иметь детей. Она долго плакала и никому никогда не рассказывала об этом происшествии. И только когда мы с ней подружились два года тому назад, Вейвей открыла мне свою тайну.

Я не люблю Пекинскую оперу, но пение Вейвей очень меня успокаивает. Она поет, а я плету венок из желтых листьев. Мы идем дальше. Наша тропинка, скорее всего, превращается в горный ручеек, когда идет дождь. Хорошо, что сейчас нет дождя. В этот момент как будто начинает темнеть, или скоро начнется дождь, или у меня просто кружится голова от выпитого, но я решаю, что пора уже где-то ставить палатку.

Мы оказались непредусмотрительными хозяйками и не взяли в поход никакой еды, кроме семечек подсолнуха. В Китае они крупные, темно-серые в белую полоску и громко щелкают, когда раскусываешь. У меня тихо булькает в животе. Вейвей читает вслух отрывок из «Сиесты» Хемингуэя, убеждая меня, что нам тоже необходимо куда-то так съездить. Еще бы почитала «На дороге» Керуака. Не понимаю, зачем писать книги о том, как ты бухаешь всю дорогу, и от этого у тебя кружится голова, и ты забываешь о собственных детях. Говорят, Керуак писал эту книгу под психостимуляторами. Теперь тысячи обрыганов под наркотой читают его ежедневно и восхищаются.

Мы допили китайский алкоголь на травах и съели две упаковки семечек. Теперь нам кажется, что медведи и волки скоро (в шесть вечера) выйдут на охоту. Расставив палатку и расстелив наши скромные спальники, мы ложимся спать. Вейвей сразу же засыпает: она устала от пения. Я пристально слушаю природу, пока мои волосы не седеют от страха. У меня так стучит сердце, что кажется, Вейвей скоро проснется. Нет, я сама разбужу ее! В одной руке у меня нож, в другой газовый баллончик, и если бы у меня была еще третья рука и Евангелие, то в третьей руке я держала бы еще и его. На самом деле я не очень верю в то, что эти вещи спасут нас от волка, который собрался уже разодрать своими зубищами нашу палатку вместе с нами и спальниками. Вейвей трет руками глаза, говорит, что это шумят птицы, разворачивается и продолжает спать дальше.

– На самом деле птицы, – беру я ее за плечо. – Пойдем покурим, иначе я сегодня не усну.

Вейвей любит косяки больше, чем сон, и радостно просыпается для того, чтобы вместе покурить. Мы выходим из палатки. На небе совсем нет туч, только желтая круглая луна, которая разливает свой теплый свет на нашу лужайку и соседнюю гору, оставляя озеро во тьме. Я стараюсь не дрожать от страха и закуриваю. Вейвей говорит.

Этот лес напоминает ей место на севере Таиланда, где она медитировала десять дней подряд в прошлом году. Тогда они молчали и делали все в тишине целых десять дней. Такой вид медитации называется «випассана». Медитационные центры есть во всем мире. Там можно некоторое время помолчать. Мне очень нравится эта идея просто потому, что я много разговариваю. Интересно, как бы я себя чувствовала в такой длительной тишине и без общения? «Мы постоянно медитировали, – сказала Вейвей, – через девять дней я почувствовала, что с моих плеч упало огромное бремя. Я смогла наконец отпустить своего нерожденного ребенка, и сердце перестало болеть». Я верю, что у Вейвей еще обязательно будут дети, божественные маленькие китайцы с нежными чертами лица и тонкими запястьями.

Мы оказались непредусмотрительными хозяйками и не взяли в поход никакой еды, кроме семечек подсолнуха.

Она сообщает мне, что именно сейчас, в чистоте и гармонии природы, поняла, что больше всего любит делать. «Я люблю печь. Как вернемся в Куньмин, открою пекарню. Даже не знаю, почему я так долго затягивала, но сейчас в этом волшебном лесу я чувствую, что пришло время заняться выпечкой».

В этот момент и еще долго после него я не знала, что потеряла подругу. На горе она приняла решение и с тех пор весь год только и продавала пирожные, пока ее бизнес не встал на ноги. Я буду ловить ее ночами возле заднего входа в пекарню, чтобы помолчать под луной десять минут, как в этот прекрасный вечер в горах.

– Если бы у тебя сейчас было одно желание, чего бы ты хотела? – спрашивает Вейвей.

– В этот момент я хочу тирамису, или бигмак, или огромную тарелку уйгурской жареной лапши. Точно покушать.

– А я бы хотела еще раз погладить свою кошку. Она умерла, когда мне было десять. Из всей семьи она любила меня больше всех, – сказала Вейвей с грустью в голосе.

Мне стыдно за свое желание. Оно с самого низа пирамиды потребностей Маслоу, и я корю себя за то, что не поднялась хотя бы на ступень выше. Чего бы я на самом деле хотела? Я не знаю, и это пугает меня.

Утром я просыпаюсь оттого, что мои ноги полностью намокли. Вейвей храпит рядом в теплом спальнике. После того, как нашу палатку перестали атаковать птицы, около двух часов ночи начался ливень. Вода капала на стенки палатки снаружи, я касалась ее лбом изнутри, капли охлаждали мою голову. Я чувствовала невероятную свежесть и хотела думать о чем-то важном, но опять засыпала. В шесть утра я не смогла уснуть, потому что палатка не выдержала напора воды, намочила спальник и ноги замерзли. Я читаю Хемингуэя. Он, если честно, не очень-то мне и нравится, но, в отличие от Вейвей, я не додумалась взять с собой книгу в горы. У меня с собой только фотоаппарат без карты памяти и с разряженным аккумулятором.

Хемингуэя надолго не хватило. В семь утра я решаю закурить сигарету. Открываю замок-дверь палатки, затягиваюсь и выдыхаю наружу. Где-то в середине моя сигарета промокает полностью и тухнет. Вы когда-то видели рекламу кофе, где аромат расплывается по всей квартире? Так случилось и с ароматом моей сигареты – он разбудил Вейвей, и она предложила спуститься с горы.

Мы на высоте 3000 метров. Собираю рюкзак под ливнем. Чувствую, как немеют пальцы. Нужно закрыть один замок на рюкзаке, а пальцы не слушаются.

Мы сложили все наши вещи в рюкзак и начали спуск. Помните, я говорила ранее о тропинке, которая становится ручейком во время дождя? Спускаться нам пришлось именно по этому ручью, который бурлит, как горная река. На улице около пяти градусов. Я уже забыла о своих мокрых ногах, мокрой кофте и онемевших руках. Я вижу желтые деревья, украшенные прозрачными бусинами капель, и мне становится стыдно за свои обычные мысли и замерзшие ноги. Так хочется, чтобы прозрачные капли всегда капали на желтые листья, а мы постоянно наблюдали это единение. Я уже давно, еще в Карпатах, была зачарована слиянием всего в природе. Нам у нее учиться и учиться. Каждую капельку, которая падает мне на нос, я воспринимаю как дар божий. Во всяком случае, сейчас. Возможно, даже чтобы не думать о своих онемевших от холода ногах.

Вейвей уже забыла о своих куньминских слезах и переживаниях. Мокрая, она идет рядом со мной. По дороге мы очутились на лужайке невероятной красоты, где растут большие коричневые грибы. Дождь продолжает идти, и одновременно солнце выступает на лужайку, освещая шляпки грибов. Я сразу полюбила эти грибы и даже захотела их съесть. Они как будто говорили мне: «Развернись и оглянись вокруг, никогда ты больше не увидишь такой красоты, нигде в мире». Глупая, я продолжаю идти, наступая на шляпки грибов, не обращая внимания на их красоту. Я ищу, где бы мне погреться у подножия горы.

Эта гора довольно туристичная, но ливень смыл всех туристов. Она стала загадочной, как в китайском кино о кунг-фу, где главные герои прыгают с бамбука на бамбук в грациозном бою. Я зачарована. Руки замерзли, и ноги онемели, но шаг за шагом я включаю фантазию и выключаю настоящий мир. Я чувствую, как близка к нам сейчас смерть, и даже чувствую ее красоту, как она останавливает мир, чтобы оставить нас наедине с соснами.

Вдруг Вейвей радостно кричит. Наконец-то! Мы нашли ступеньки. Мы спасены. И мы начинаем спуск к городку Дали, где остановимся на ночь.

Дали

Китайский самогон • Горячий душ • Городок, затерянный в горах • Тибетский буйвол • «Плохая обезьяна» и простота принятия решений

Я не могу ни согнуть, ни разогнуть пальцев рук, но чувствую себя спасенной. Я еще не знаю, что перед нами – три километра ступенек. Когда не знаешь, как далеко что-то находится от тебя, просто делаешь маленькие усилия. Ну вот, еще немного, и я достигну цели. И достигаешь. А когда в начале пути узнаешь, что пункт назначения находится на расстоянии 45 километров, иногда просто решаешь туда не идти. Возможно, поэтому вселенная не открывает нам всех планов сразу? Возможно, поэтому мы должны идти на ощупь определенное количество времени, чтоб на полпути понять, что именно нам нужно?

Мы бежим вниз по ступенькам. Кажется, они никогда не закончатся. Мы настолько устали, что я готова упасть без сил в любой момент. И тут я вижу дорогу. Вейвей сразу же предлагает выпить. Мы бредем к поселку и ищем магазин с алкоголем на пути вниз. Находим магазин байцзю – китайский самогон 58 градусов. Его выгнали из колосков, он пахнет приторным спиртом. Мы ничего не ели со вчерашнего утра. Пьем по пятьдесят грамм и идем дальше.

Из всех моих вещей не намокли только деньги и фотоаппарат. Я завернула их в пластиковый пакет. В палатке во время дождя мой рюкзак со всей одеждой взял на себя весь удар. Он заблокировал капли, которые падали сверху. К счастью, у Вейвей есть много теплых вещей, их я планирую надеть в хостеле.

После спуска в Дали мы заселяемся в хостел. Здесь произошло самое лучшее за сегодняшний день – теплый нежный душ. Я мечтала о нем целых четыре часа, пока мы бежали вниз с горы. Я надела хостельные шлепки 43-го размера, укуталась в теплую кофту Вейвей, и мы пошли пить «Кровавых Мери».

Дали – прекрасный миловидный городок в провинции Юньнань. Он находится на расстоянии 250 километров от провинциальной столицы Куньмина. Дали, Лицзян и Пин-яо – три самых старых города в Китае. Они принадлежат к культурному наследию ЮНЕСКО.

Когда-то в кругу наших друзей был тренд ходить пешком. Я даже читала о китайце, который, услышав песню «I would walk 500 miles»[6]6
  Песня группы The Proclaimers.


[Закрыть], пришел к своей любимой из города Аньян в провинции Хэнань в город Гуанчжоу провинции Кантон и предложил ей замужество.

Когда-то в кругу наших друзей был тренд ходить пешком. Я даже читала о китайце, который, услышав песню «I would walk 500 miles», пришел к своей любимой из города Аньян в провинции Хэнань в город Гуанчжоу провинции Кантон и предложил ей замужество.

Примерно в это же время два моих друга-алкоголика решили доказать всем, что можно дойти из Куньмина в Дали за неделю пешком и при этом пить пиво и курить сигареты. Поход так и не случился, или, скажем, случился, но совсем не так. Они дошли до автовокзала, а там сели на автобус.

Когда приезжаешь в старый город Дали с самого утра, он укутан туманом и гор еще не видно. Улицы выложены старой и новой брусчаткой. С самого утра открываются маленькие семейные кафе, где можно попробовать китайский завтрак – мясные пирожки на пару баоцзы, рисовую кашу, жареные длинные несладкие пончики и соевое молоко. Можно даже съесть пончик, нарезанный ножницами в тарелку, и залить соевым молоком – аналог кукурузных хлопьев с молоком.

Через час-два после открытия кафе открываются магазины и ларьки с шарфами и другими сувенирами. Мне даже страшно представить, сколько миллионов шарфиков по цене 10 юаней продают в Дали каждый год. У меня тоже есть несколько шарфов отсюда, а еще тканевые зеленые сапожки, вышитые в стиле народности бай, коренных жителей Дали.

Также тут можно съесть стейк из яка, волосатого тибетского буйвола. Я не могла бы есть яка, но те, кто пробовал, получили пищевой оргазм от мяса, которое таяло на языке. Сама я лучше бы покормила яка или погладила его по черной шелковой шерсти. Яки такие красивые, черт возьми! Они напоминают мне о свободе и низких тибетских облаках.

В Дали приезжает много лаоваев, то есть иностранцев. Изначально они планируют погулять здесь несколько дней, но многие остаются в Дали на годы. Они сидят здесь безвыездно, медитируют, занимаются тай чи[7]7
  Тай чи (тайцзицюань) – лечебная гимнастика.


[Закрыть] или сексом, массажем или открывают свой бар, изучают китайский, или преподают английский, или просто пьют.

Однажды мы нашли в Дали китайских хипстеров. Мы забрели в хостел в одном из переулков и заказали имбирного чаю за пять юаней. Хипстеры явно пользовались VPN для смены своего IP-адреса, потому что я наблюдала, как они все сидели в запрещенном фейсбуке на своих макбуках. Я хотела вернуться к хипстерам не раз, очень уж вкусным оказался их чай. Но они как будто растворились в воздухе – в сладком, мягком, свежем утреннем воздухе города Дали.

Также в Дали есть много хиппи, которые продают на улицах хлам – открытки с фотографиями, которые сами снимали, или одежду, заказанную через Интернет из Кореи, или старую одежду своей тети. Рядом с хиппи открываются вегетарианские рестораны с фото знаменитых вегетарианцев на двери. Тут можно купить вкуснейшие пельмени с кабачком и морковкой вместо мяса всего за шесть юаней, то есть один доллар.

По этой же улице расположен мой любимый бар в Дали Bad monkey, или «Плохая обезьяна». Его, кстати, открыли лаоваи. Здесь зависает альтернативная тусовка города. Сейчас мы с Вейвей уже немного протрезвели от той водки, которую выпили у подножия горы. Мы поели рисовых макарон в уличной кафешке и приплелись за столик на улице в Bad monkey.

Дождь остановился, и стало видно горы, зеленые и желтые. Где-то там до сих пор прыгают с бамбука на бамбук герои китайских фильмов о кунг-фу. Сбоку озера видно желтые горы, они как будто лысые. Одна из них – гора «Куриная ножка», куда мы собираемся пойти в следующий раз. За старыми отреставрированными закругленными крышами зданий не видно озера, но я чувствую его запах, пресный и чуть свежий, как запах моего любимого Днепра.

Я думаю о доме и о том, как хочется всем людям показать эту красоту. Я хочу, чтоб в наших Карпатах тоже продавали шарфики и делали пирожки с мясом и кабачками для иностранных туристов. А еще хотелось бы найти свое место в Украине среди всей красоты и торговли.

Здесь я преподаю английский, так делают многие иностранцы в Китае. Мне нравится преподавать, но хочу ли я заниматься этим всю жизнь? Я не знаю еще, что жизнь мне принесет, но уверена, что впереди меня ждет волшебное путешествие. Я улыбаюсь и думаю о прошлом. Как я сюда попала?

– Ну мы и наклюкались с тобой, подруга, в одиннадцать утра, – говорю я Вейвей.

– Это ничего. Завтра будет новый день с новыми переживаниями. А пока у нас нет переживаний, давай же делать то, что нам хочется. Когда мы еще поедем вместе в Дали? Когда так сильно намокнем и увидим такую красоту?

Я смотрю на Вейвей и вспоминаю, как стояла на одном из киевских балконов и тот вечер, когда кто-то не сильно близкий, но очень важный сказал мне: «Ты вдохновляешь меня своей простотой принятия решений». И тогда меня осенило – я и правда с легкостью принимаю все решения. Почему же я требую от себя быть попроще? Оказывается, мы можем упрощать все до бесконечности, пока не перестанем воспринимать жизненные проблемы как проблемы и нас не будет окружать одно удовольствие. Во всяком случае, мне хочется в это верить.

Я смотрю на Вейвей, которая с удовольствием плетет сережки и думает о своих булочках из собственной пекарни. Она кажется легкомысленной, но вся эта легкость – от внутренней силы, которую она излучает. Я тоже очень уважаю Вейвей за ее простоту принятия решений.