Текст книги "Клетка из слов"

– Его имя… – задумчиво произносит она, глядя на меня. – Мне все кажется, что оно пишется в одно слово: человек-с-кинжалом, человек-с-кинжалом…

– Не надо…

Я чувствую, будто что-то случится, если она произнесет его трижды.

– Поймал! – кричит Натан с кормы, и мы вдвоем подскакиваем, как будто пробудились ото сна.

Натан снимает барахтающуюся рыбу с крючка и бьет ее головой о борт, пока мозги не разлетаются в прозрачном воздухе. У нее длинное, красивое и кровавое тело.

– Морской окунь, – говорит он и отправляет рыбу в ящик со льдом, а потом аккуратно укладывает удочку на дно лодки.

Мы причаливаем у крохотного белоснежного пляжа – узкой полоски белого песка. Зайдя в воду по пояс, Нат находит под камнем устриц. Он осторожно раскрывает их специальным ножом.

– Отец вырезал, – гордо заявляет он. – Круто, правда? – Ореховая рукоятка ножа отполирована от частого использования и украшена узором с маленькими рыбками. – Он подарил мне его на день рождения, когда мне исполнилось, кажется, семь.

– Мой отец никогда бы не доверил мне нож, – с завистью говорю я.

– Он классный, – кивает Нат. – Иногда ловит тюленей снастью для акул. Поэтому всегда держит на «Сирене» акулий багор. Ты сначала подбираешься к тюленю сзади, подцепляешь багром, загоняешь снасть и какое-то время ведешь вдоль борта, пока не станет паинькой. А потом вытаскиваешь на берег и приканчиваешь.

Без острого соуса или лимона устрицы отвратительны, но парочку я съедаю. Мы собираем костер из прибитых к берегу коряг. На этот раз у нас получается немного лучше, потому что мы не наваливаем кучу дров с самого начала. Мы потрошим сибаса, оборачиваем его в фольгу и кидаем на угли. Рыба сгорает до черноты в одних местах и остается почти сырой в других, но мы все равно с удовольствием ее поглощаем. Вокруг нас на тонких ножках бегают крабы-пауки. Мы бросаем им рыбьи кости, и они тучей налетают на скелет и целиком его обгладывают. Мы лежим на спинах на теплом белом песке и наблюдаем, как спираль дыма поднимается в небо. Солнце печет со всей силы, так что кожа краснеет и начинает гореть.

«Это лучший день в моей жизни», – почти говорю им я, но сдерживаюсь. Я хочу сохранить этот жизненный порыв глубоко внутри, чтобы он перебродил и набрал силу.

Харпер достает из сумки бутылку «Джим Бима». Там осталась еще где-то треть, и мы передаем ее по кругу. Мы морщимся и отфыркиваемся, когда виски обжигает нам нутро.

– Вы спокойно можете сказать мне, – тихо говорит Харпер, – почему подрались.

– Мы не дрались, – виски настраивает меня на лирический лад. – Нат упал и утащил меня за собой.

– Ну и неважно. Вы плохо умеете врать. – Харпер берет в руки пустую бутылку. – Давайте крутанем.

Сердце теплым комком поднимается по горлу прямо ко рту. Я никогда раньше не играл в бутылочку и никого не целовал. Не уверен, понравится ли мне целовать Харпер. Не уверен, что меня не стошнит. Нат внимательно за мной наблюдает. Сквозь белую пелену паники я успеваю подумать, что это значит для нашего уговора.

– Харпер, – начинает он, но она только шипит и смеряет его взглядом.

Харпер кладет бутылку на плоский камень, лежащий между нами. Крутит. Бутылка вращается и сверкает как пропеллер в солнечных лучах. Замедляется и останавливается. Один конец показывает на меня, другой на океан.

– Ты должен поцеловать океан, – заявляет Харпер.

– Но нет таких правил… – беспомощно начинаю, а потом решаю не спорить. Может, я неправильно понимаю правила – я все равно в нее никогда раньше не играл. Наверняка Харпер умеет играть получше меня. – Крутим снова?

– Нет, – щурится Харпер. – Тут наши правила, Уайлдер. Нужно целовать, что велит бутылочка.

Я встаю и чувствую себя воздушным змеем, качающимся на веревочке. Сколько я выпил виски? Иду к берегу, где волны отполировали камешки до драгоценного блеска.

– Какая приятная встреча, – говорю я океану. – Очень милая блузка. – Вода набегает мне на ноги. – Переходим сразу к делу, да? Как скажете, мэм. – Я встаю на колени и целую океан. Он целует меня в ответ, лаская мой рот холодным языком. На секунду я представляю, что чувствую губами соленую кожу.

– Больше языка, – орет Харпер. – Дай ей больше языка!

Тут я понимаю, что она выпила даже больше меня.

Игра заключается в том, что мы целуем любой объект, на который указывает бутылочка. Нат страстно обнимает камень. Харпер обвешивается водорослями, а потом давится и отплевывается.

– Бутылочка для нас закон, – менторски провозглашаю я. – И правило одно. Больше языка. – Харпер со всей силы пихает меня, я опрокидываюсь на теплую гальку и смеюсь так, что сейчас умру.

Когда мы просыпаемся, наши ноги уже наполовину в воде. Прилив почти закончился, так что нам приходится плыть к лодке, задрав головы и водрузив на них одежду и вещи. Холодные соленые волны плещут нам в лицо.

Харпер садится на корму и смотрит в воду. Опускает руку в ее холодную голубизну.

– Не знаю, как Харпер это делает, – произносит Нат. Он понижает голос, и его заглушают волны и мотор. – Когда мы играем в эту игру, бутылка всегда останавливается на чем-нибудь типа дерева. Или камня.

Я останавливаюсь, не успев до конца натянуть джинсы.

– Вы играете в бутылочку… вдвоем?

– Довольно тупо, да? – Он видит мое лицо. – Но теперь все, – быстро прибавляет Нат. – Мы больше не будем играть без тебя, Уайлдер.

Когда мы подплываем обратно к Свистящей бухте, мы будто двигаемся в болоте усталости.

* * *

Этой ночью я парю над кроватью в странной горячке, будто в мое тело вошло солнце. Я все еще чувствую, как лодка ныряет подо мной, скользя по волнам. Вот какая жизнь на самом деле, – думаю я. – Сбивающая с ног. А потом выскакиваю из кровати, бегу по холодному узкому коридору в ванную и страшно блюю – куски недоготовленной рыбы обрушиваются в унитаз вместе с потоком обжигающего старого «Джима Бима».

Утром родители уходят на ярмарку мастеров, или на рыбный рынок, или посмотреть достопримечательности, не знаю. Я просто рычу в подушку и отворачиваюсь.

– Нет, – мычу я. – Я останусь дома. Почитаю что-нибудь из списка на лето.

– А, ну ладно, – удовлетворенно произносит отец.

Потом я с гудящей головой снова падаю в темноту.

Наконец около десяти я окончательно просыпаюсь. На улице уже стоит полуденная жара. Делаю кофе и выхожу на солнце с горстью гранолы в кулаке.

Рядом с воротами на траве сидит Харпер. На ней буквально лица нет, и я понимаю, что у нее, видимо, ночь прошла еще хуже. Чувствую укол возбуждения. Она пришла ко мне!

– Ты давно здесь? – спрашиваю я равнодушным тоном. – Нужно было постучаться или покричать.

Она пожимает плечами:

– Я никуда не тороплюсь. Просто скучно. Ната загрузили по дому. Можно кофе? Можно сегодня с тобой потусоваться?

Меня приводит в восторг и ужас перспектива провести с ней весь день наедине.

– Ладно, – соглашаюсь я. – То есть да, конечно! Можем остаться здесь, если хочешь. Родителей нет.

Она кивает.

– Иногда приятно побыть дома. Я уже слегка подустала от моря.

Я вытягиваю руку и разжимаю кулак.

– Хочешь позавтракать?

Мы едим гранолу из моей открытой ладони.

Потом забираемся на клен. И просто сидим на ветвях и неловко молчим, пока я пытаюсь придумать, что бы такого сказать. Но тут Харпер дотягивается до меня концом кленового прутика.

– Что на самом деле случилось между вами с Натом? – тыкает она меня в бедро. – Мне кажется, вы подрались. Я ему нравлюсь? – Мне кажется, я слышу надежду в ее голосе.

– У меня тоже к тебе вопрос. Почему та бутылка виски, которую ты взяла с собой в лодку, была на две трети пустая?

Мы выпучиваемся друг на друга, но я ломаюсь первым.

– Извини. Я сволочь. У меня никогда не было друзей-девчонок. На самом деле у меня вообще никогда раньше не было друзей. – Я смотрю в землю и жду, что она скажет что-то остроумное и унизительное или просто уйдет.

– У меня тоже нет друзей, кроме Ната, – совершенно спокойно заявляет Харпер. – Все меня ненавидят. Я весь год жду лета, чтобы сюда приехать. А какое у тебя оправдание?

– Ты первая. Почему все тебя ненавидят?

– Я не очень хорошо лажу с людьми.

– Почему? Правда за правду.

Харпер бледнеет и машет руками, демонстрируя категорическое «нет».

– Да ладно, – говорю я. – Ты же такая британка. Чего ты боишься?

– Ничего, хватит. – Ее лицо проясняется. – У тебя есть что-нибудь выпить?

– Мои родители не пьют. – В шкафу на кухне стоит бутылка сладкого вермута, который мама иногда любит выпить перед ужином с ломтиком лимона. Но я не собираюсь предлагать его Харпер. Снова поднимаю на нее глаза, и она плачет. Она не издает ни звука, но слезы сияют на ее лице в пятнистой тени листьев.

– О… – Я в панике соскальзываю с дерева и подхожу к ней. Харпер сидит на изогнутой ветке, я протягиваю к ней руку, но толком не знаю, что делать, поэтому похлопываю ее по спине сбоку, как лошадь.

Харпер отстраняется.

– Я просто очень скучаю по Сэмюэлю, – глухо говорит она.

– А, это твоя собака. – Я очень горд собой, что вспомнил.

– Он был такой добрый и хороший. Присматривал за мной. Ел картошку фри только с горчицей. Так странно, правда?

– Уверен, он отличный пес. Уверен, он счастлив, где бы сейчас ни был. – Я не знаю, успели ее родители убить собаку или нет. Сегодня она говорит о нем уже в прошедшем времени. Они разве могли сделать это так быстро?

– Давай просто посидим, – просит Харпер. – Ладно, Уайлдер?

– Ладно.

Так мы и делаем. Мы находим нарды в чулане под лестницей, и она учит меня играть. У меня ничего не получается.

– Вот фигня! – ругаюсь я, когда проигрываю в очередной раз.

– Можешь говорить «херня», если что. Я не твоя мама.

– О, – смущенно выдавливаю я. – Но так я могу привыкнуть и как-нибудь случайно ляпнуть при ней.

– Какой же ты все-таки странный, – одобрительно произносит она.

Мы заползаем в дом и жуем крекеры с сырной намазкой перед телевизором. Он старый, и по краям экрана радужные разводы, но мы неожиданно находим нормальный фильм. Что-то про дружбу двух барменов. И только один раз у меня по спине пробегает этот особенный электрический разряд. Единственный раз за весь день.

– Тебе никогда не казалось, что ты выдуманный? – задумчиво спрашивает Харпер, положив голову мне на плечо. – Не реальный человек?

– Ты реальная, – говорю я, потому что все мои чувства обострились до предела.

Она зевает.

– Меня бесит этот фильм.

– Ты же вроде раньше его не видела?

– Не видела. – Харпер встряхивается. – Извини. Я засыпаю.

– Давай я тебя провожу.

– Зачем? Со мной ничего не случится.

У нее все еще немного пришибленный голос, так что я начинаю настаивать – но она злится, и я сдаюсь.

Из окна я наблюдаю, как она шагает по склону в тусклом свете.

Убираю сырный соус и тут замечаю, что бутылка вермута исчезла. Когда Харпер успела ее стянуть? Когда я был в ванной?

Я боюсь, что родители заметят, но они возвращаются домой взвинченные и встревоженные. И в кои-то веки не ссорятся. В Кастине неприятности. Женщина пошла плавать утром на рассвете и не вернулась. Местная предпринимательница, которая жила тут всю жизнь. Спасатели уже вышли в море на поиски.

– Надеюсь, ее найдут, – вздыхает мама с побелевшим лицом. – Кристи самая добрая душа в Кастине, все так говорят.

– Дальше бухты не уплывать, чемпион, – говорит мне отец и накрывает ее руку своей. Я пытаюсь не замечать, как мама морщится. – Если плаваете на лодке с друзьями – оставайтесь в лодке. И всегда берите с собой топливо про запас. Местные течения могут быть смертельно опасны. – В его очках отражаются огни лампы, а борода спутана от ветра.

– Мне нужно увидеться с друзьями, – я очень взволнован, но это звучит почти агрессивно. Я пугаюсь, что они меня не отпустят.

– Только будь осторожен, – просит отец. – Успел сегодня что-нибудь почитать из списка?

Проходит секунда, прежде чем я успеваю вспомнить про свою утреннюю ложь.

– Да, кучу всего, – вру я, и у него такое счастливое лицо, что я крепко его обнимаю.

Отец ласково похлопывает меня по спине.

– Я пойду заберу ту запчасть для косилки, – говорит он и выходит за дверь. Мама провожает его взглядом.

Возвращается он поздно. Шум входной двери смешивается с моим сном.

* * *

Иногда Харпер бывает занята: она что-то делает с родителями или у нее возникают какие-нибудь очередные неприятности, и тогда остаемся только мы с Натом. В такие дни мы увлеченно обсуждаем ее – ее глаза, волосы и какая она крутая. Мы уверяем друг друга, что никогда не полюбим никого, кроме нее. Это нас как будто сближает. Может, это и странно, но любовь к ней как будто связывает нас друг с другом. Это делает ситуацию более надежной. Так мы вдвойне уверены, что ничего страшного не случится.

Я начинаю одалживать Нату свои любимые книги. Он отличный друг, и, если б мы все время могли обсуждать только книги, это было бы идеально.

– Но тебе нравится сам персонаж Тома? – допытываюсь я, пока мы шагаем по лужам, оставшимся после прилива. – Дики заслуживал умереть?

– Никто не заслуживает быть убитым, – отвечает Нат и передает мне сеть для креветок.

– Не уверен, – замечаю я, вспоминая школу. Я разочарован. Не думаю, что он вообще читал книгу.

– Улитка литорина. – Нат показывает мне маленькую раковину с красивыми завитками. Внутри я замечаю скользкую блестящую штуку. – Их можно готовить и есть.

– И… мы собираемся этим заняться?

– Ты голодный?

– Нет.

– Тогда нет. – Он аккуратно кладет улитку обратно в лужицу.

Я не очень много знаю о его личной жизни и даже где именно на берегу он живет – это Нат держит при себе. Он всегда сам заходит за мной, но никогда не входит в дом, даже когда родители его приглашают. Кажется, ему комфортнее всего на воздухе – под солнцем, у моря.

Я ни разу за все время нашей дружбы не видел его в помещении. Кроме того, последнего раза.

Мы вдвоем идем по тропе в прохладном хвойном лесу. У Ната на плече висит пневматическое ружье. Предполагается, что мы будем стрелять кроликов, но в глубине души я надеюсь, что мы их не встретим. Иногда мы останавливаемся у какого-нибудь бревна, выставляем на него шишки и стреляем. У меня неплохо получается для новичка.

День длинный, солнечный. Я достаю из кармана сэндвич и половину отдаю Нату, потому что он ничего не взял. К моему облегчению, никаких кроликов не видно. Он учит меня названиям растений – деревьев и цветов. «Городской парнишка».

Уже ближе к дому мы выходим на пологий луг, с которого видно берег моря с пляжем. Вода сегодня такая голубая, что глаза болят. Тут мы видим журчащий ручеек, зачерпываем холодную воду и пьем. Когда мы присаживаемся на землю, с одуванчиков слетают семена и начинают кружить вокруг нас.

– Мои старики постоянно ругаются.

Приятно наконец-то кому-то об этом рассказать.

– Какие они? Твои родители? – спрашивает Нат.

– Они ничего, – удивившись, отвечаю я. – Ну, папа немного чудила.

– И вы проводите вместе время?

– Иногда. Но не так часто, как раньше.

– Я скучаю по маме. Она сбежала и бросила нас. Но это ничего, – быстро говорит Нат, увидев мое лицо. – Это было давно. – Он открывает свой потрепанный кошелек на липучке. – Папа не знает, что я ее храню. Ему бы это не понравилось.

Женщина с копной непослушных светлых волос, которые потом унаследует ее сын, сидит в баре, раскрасневшаяся от пива и духоты. Нат сложил фотографию пополам, чтобы она влезла в прозрачный кармашек, куда обычно кладут права. Чтобы каждый раз видеть ее, когда открывает кошелек.

– Ее звали Арлин, – говорит Нат. – Иногда я думаю, где она.

– Может быть, когда-нибудь ты сможешь ее найти. Когда вырвешься в огромный мир.

– Не, я не уеду. Зачем? – спрашивает он, обводя руками море, луг и летнее небо.

– Ты так же привязан к этим местам, как Харпер к своей собаке, – замечаю я. – Она сильно по ней тоскует, да?

Нат качает головой:

– У нее нет собаки. И никогда не было.

– В каком смысле?

– Это не моя история, – говорит он, и я больше не могу вытянуть из него ни слова. Вместо этого он сообщает: – Отец согласился завтра меня отпустить. Можем взять лодку. Мы с Харпер зайдем за тобой в семь.

– Утра? – недоверчиво уточняю я.

– Надо встать пораньше, чтобы застать божью погоду.

– Погожую погоду?

– Я так и сказал.

Я почти уверен, что он сказал не это.

Я поеживаюсь, и вокруг становится немного темнее, как будто солнце зашло за тучу.

Нат внимательно на меня смотрит:

– Что такое?

– Мне пора домой. Меня мама ждет. – Отца, скорее всего, не будет. Он редко бывает дома в последнее время.

Но дело не в этом. Мне просто внезапно перестало нравиться это место. Не знаю почему. Красивый луг, усыпанный цветами, с видом на море – кому тут может не понравиться? Но мне хочется поскорее уйти отсюда. У меня такое чувство, словно сейчас стошнит.

Нат дружески похлопывает меня по плечу, но я не останавливаюсь, чтобы попрощаться. Быстро бегу к морю и Свистящему коттеджу.

Как только я прохожу через небольшую рощицу на пляже и оказываюсь на тропинке, мне становится лучше. Но переполнившее меня только что чувство не поддается никакому описанию. Как будто чья-то рука сжала внутренности. Соберись, Уайлдер! – говорю себе. – Это просто место. Но там было ужасно. Оно как будто смотрело на меня.

* * *

Раннее утро еще жмется у горизонта – серое и безликое. На дне лодки лежит веревка, гарпун и нож для устриц. Я не переставая посматриваю на них, пока мы выплываем из бухты и огибаем мыс.

– Зачем это? – наконец спрашиваю я.

– Мы плывем в одно необычное место, – отзывается Харпер. Она как будто не в себе, и глаза у нее остекленевшие. Я понимаю, что она снова пила. Я за нее беспокоюсь, но в то же время это немного возбуждает. У нее проблемы, и ей нужна моя дружба. И я снова чувствую шевеление внизу живота.

Море бросается и плюется волнами – черными с белой окантовкой.

– Как-то не похоже на «погожую» погоду, – замечаю я.

– Это божья погода, – поправляет Харпер. – Это лучшее время, чтобы увидеть божество.

– Какое божество?

– Да она просто прикалывается, – фыркает Нат. – Харпер прикидывается, будто верит, что в глубине пещеры живет нечто. И когда ты зовешь его, особенно в дурную погоду…

– Оно просыпается, – шепчет Харпер, уставившись на горизонт. – Женщина в море. Божество.

Я по-настоящему напуган и уже хочу попросить их вернуться обратно, но перед Харпер – не могу. Может, это и был их план: подружиться со мной и завлечь сюда в качестве жертвы. У меня съезжают и соскальзывают руки, когда я пытаюсь схватиться за край борта.

– Эй, – успокаивает меня Нат. – Расслабься. Это просто игра звука и тени на воде. Там на самом деле ничего нет.

– А зачем брать нож, если на самом деле ничего нет?

– Чтобы было страшно, – объясняет Харпер. – Бояться весело. Но тебе нужно правда это прочувствовать, чтобы по-настоящему испугаться. – Она кладет руку на мою ладонь. – Не волнуйся. Это всего лишь спектакль, можешь мне поверить. Но тебе нужно полностью отдаться. – Она нервно сжимает мне руку. – Мы найдем Ребекку.

Харпер явно ждет вопроса, так что я его задаю:

– Кто такая Ребекка?

Она улыбается. На согласных у нее чуть-чуть заплетается язык.

– В общем, лет двенадцать назад жила-была молодая актриса по имени Ребекка, и она была на пороге большого успеха. Она должна была играть олимпийскую пловчиху в каком-то эпичном голливудском проекте. Ребекка приехала сюда на лето практиковаться и каждый день проверяла себя на прочность, уплывая все дальше и дальше от берега.

– Ребекка была замужем за идеальным парнем, – продолжает Харпер. – Каждый вечер на закате ее муж зажигал для нее фонарь на конце пирса, и его голубой свет приводил ее домой. Она приплывала к пирсу, он вытаскивал ее из воды, вытирал белым пушистым полотенцем, отводил домой, чтобы согреться, набирал ванну, приносил бокал вина, готовил ужин, а потом они шли спать.

Однажды на закате он вышел на пирс и зажег свой голубой фонарь. Как всегда, наполнил ей ванну и подготовил бокал вина. Он терпеливо ждал. Он все ждал и ждал, но Ребекка не появлялась. Спустилась ночь, на небе загорелись звезды, но она так и не появлялась.

Что до Ребекки, она плыла к голубому свету и не могла дождаться своей ванны, ужина и теплого полотенца с теплым мужем. Она чувствовала себя счастливой, потому что знала, что дом рядом. Она ощущала в конечностях приятную тяжесть, которая появляется, когда понимаешь, что устал, но скоро отдохнешь. Но минута проходила за минутой, а голубой свет как будто не приближался. Ее руки и ноги отяжелели от усталости. Но она продолжала плыть. Ребекка почувствовала страх. Ночь становилась темнее. Но почему-то она никак не могла приблизиться к дому. Голубой свет оставался на одном и том же месте, вдалеке. Ребекка плыла быстрее и быстрее, она начала задыхаться. Она пыталась не думать об огромных силуэтах, которые проплывали под ней, о своем крохотном тельце в этом огромном черном море. Выбиваясь из сил, она плыла к маленькой голубой точке. Но ближе та не становилась. Ребекка чувствовала, как слезы скатываются по ее лицу в соленое море.

Стало совершенно темно, только голубой огонек горел вдалеке. Когда Ребекка посмотрела вверх, она не увидела ни луны, ни звезд. Только непроглядную черноту. И шум волн стал другим. Они отдавались эхом, как будто разбиваясь обо что-то.

Ребекка поняла, что она больше не в открытом океане. С обеих сторон возвышались каменные стены и нависали над головой. Она была в пещере. А впереди сиял голубой свет, отражающийся от блестящих черных стен и воды. Ребекка разрыдалась; она совершенно обессилела, и ей было страшно. Она развернулась и снова поплыла – борясь за жизнь, в полной темноте, прочь от голубого сияния. Но ее ладони наткнулись на камень. Она была одна, под скалой, и начинался прилив. Ребекка поняла, что умрет. Голубой свет мелькал и разгорался, как будто смеялся над ней. И наконец он приблизился. Она перестала плыть, но свет все надвигался. Это был не один огонек – нет, теперь Ребекка видела два. В темноте горели два глаза, как огни святого Эльма[4]4
  Огни святого Эльма – оптическое явление в атмосфере, которое выглядит как электрический разряд в форме светящихся пучков, возникающих на острых концах высоких предметов при большой напряженности электрического поля в атмосфере.


[Закрыть]. Они становились все ближе и ближе. Она ползла вдоль стены в поисках выхода, который бы спас ее. Под водой она увидела, что тело существа бескрайне, что оно заполняет собой всю пещеру, как чернила, вылитые в воду. Ребекку окружило божество. Оно мягко обхватило ее конечности. А потом оно забрало ее, утянуло глубоко вниз навсегда. Оно забрало ее, и они стали частью друг друга: Ребекка и божество.

Но она сильная. Хоть и мертвая, Ребекка ни на секунду не прекращает искать путь домой, на берег, к своей прежней жизни и мужу. Но от постоянного движения ее мучает голод. Так что, если чувствуешь, что тебя хватают за ногу и тянут под воду, лучше молись. Ребекка поймала тебя.

Сладкий холодок пробегает у меня между лопаток, отзываясь в каждом позвонке.

– Чувствуешь? – вперяется в меня Харпер горящими глазами.

– Хоть что-то из этого правда? – спрашиваю я Ната.

– Люди здесь действительно тонут, – отзывается он. – Как Кристи Бэрам, хозяйка рыбного магазина. Все довольно сильно из-за нее расстроились. И действительно была женщина по имени Ребекка, которая пропала здесь несколько лет назад. Или так говорят. Может, ничего такого и не было, но все просто привыкли к этой истории. Все остальное Харпер придумала сама.

– Тогда ладно, – говорю я. – Давайте разбудим божество.

– Тебе страшно? – шепчет Харпер.

– Да, – отвечаю я, и она дрожит от удовольствия. Я провожу пальцем по грязному длинному лезвию ножа для устриц. – Но если она опасна, мы встретим ее этим. – Я неловко верчу его в руках и чуть не роняю за борт.

– Осторожно, – привстает Нат. – Это подарок на день рождения. Папа иногда одалживает его, так что узнает, если он пропадет.

Мы швартуем лодку у высокой скалы, похожей на обелиск. Перед нами – узкий канал, окруженный валунами. Вода закручивается, поднимается к высшей точке и обрушивается вниз, как американские горки. В конце – темная расщелина в скале. Пещера.

– Папа показал мне эту пещеру, когда я был совсем маленьким, – говорит Нат. – Она вроде как особенная.

– Это безопасно? – меня с новой силой охватывает тревога.

– Мы были здесь кучу раз, – говорит Харпер. Ее взгляд сосредоточен на входе в пещеру.

– Но не в такую жуткую погоду, – неуверенно произносит Нат.

Харпер сначала смотрит на него с удивлением, а потом со злостью.

– Ну тогда оставайтесь здесь! – Прежде чем мы успеваем что-то сделать или сказать, она убегает навстречу бьющимся о камни волнам. Океан так грохочет в узком канале, что я даже не слышу плеска воды.

– Кажется, нам тоже пора, – замечает Нат и натягивает себе на голову широкую эластичную ленту. Спереди к ней прикреплен фонарик. – Не забудь нож.

– Но… – Нат тоже уходит. Я остаюсь в лодке один.

Делаю глубокий вдох, хватаю нож для устриц и выпрыгиваю. Вода кажется более холодной и соленой, чем в первый день. Она словно жестче и хлещет меня по лицу, как тяжелая рука.

Температура падает, когда мы заходим под каменистый свод, и звуки тоже меняются. Солнце играет на стенах и потолке пещеры. Она сужается и превращается в туннель. Мы идем друг за дружкой. Здесь чувствуется, как дышит океан; когда его грудь вздымается, нас подхватывает волна и бросает на стены, оставляя кровавые ссадины. Я поднимаю руку, но пальцы скользят по грубому камню над головой.

Бурный поток нежно приподнимает нас над землей. Начинается прилив, и вода прибывает. Я пытаюсь не представлять, как выглядят снизу наши маленькие ножки, пинающиеся в темноте. Узкий тоннель выходит в огромное гулкое пространство. Мы под самой скалой, и я чувствую вес породы над нами. Я почти ничего не вижу, но тут налобный фонарь Ната помаргивает и освещает все вокруг.

Пещера просто гигантская – она уходит дальше и дальше вглубь. А еще здесь очень шумно, как внутри заведенного двигателя. Над хлещущими волнами нависает большой камень. Сверху он плоский, и на него при желании можно встать.

– Давайте позовем ее! – кричит Харпер. Ее голос жутким эхом отражается от стен.

– Да! – орет Нат. Его голос полон неестественного оживления. – Пещера заполняется, – говорит он, подойдя ко мне. Его фонарь светит прямо в глаза и ослепляет. – Вода может подняться до потолка. Так что давай быстрее.

– Говори, что делать.

В темноте я различаю только сияющие щеки Харпер. Она подплывает поближе.

– Кто-то говорит, что это утонувшая девушка. Кто-то – что она всегда была здесь. Мы называем ее Ребеккой, но кто знает ее настоящее имя? Она попытается поцеловать тебя. – Лицо Харпер теперь совсем близко. – Если позволишь, этот поцелуй станет последним, что ты почувствуешь. – Ее дыхание заполняет мои ушные раковины и пронизывает каждый уголок тела. Несмотря на ощутимый перегар, оно разжигает огонь в паху. – Она обовьет тебя руками и утащит за собой, в холодные глубины моря. Ты утонешь, но с ощущением блаженства.

Здесь и сейчас, в холодной и темной морской колыбели, все это кажется реальным. Теперь я понимаю, что имела в виду Харпер, – что нужно отдаться этой истории. Я действительно ощущаю Ребекку внизу, под нами. И она ждет.

Нат заявляет:

– Я считаю, Уайлдер должен позвать ее.

Я не вижу выражения его лица. Голос у него дружелюбный, но от него исходит что-то еще.

– Почему? – спрашиваю я.

– Не хочешь?

– Я все сделаю. – Не хочу, чтобы Харпер заметила недостаточную отдачу с моей стороны.

– Забирайся наверх, тигр, – приказывает она. Я отдаю ей нож и подплываю к Нату.

Он помогает мне забраться на камень, который выступает над волнами.

– Я придержу тебя за руки, – говорит он, широко расставив ноги. – А ты наклонись над водой и расскажи ей свой секрет.

Нат сильно и крепко хватает мои руки. Я медленно опускаю голову, оценивая ситуацию. Руки, которые он держит у меня за спиной, сразу начинают неметь.

Над водой проносится голос Харпер:

– Ты должен рассказать секрет. Божество приходит только ради них.

– Но у меня нет секретов.

– У всех есть секреты.

Конечно, она права. Я могу рассказать один очень большой секрет. Тот, который я сам постепенно узнавал о себе весь последний год. На одну секунду меня охватывает сумасшедший восторг. Я сделаю это, – думаю я.

Не знаю, как это сформулировать. Эта идея совершенно нова для меня: я понял, кто мне нравится. Но они мои друзья, так что слова я подберу.

– Ладно, – кричу я Нату. – Опускай. – Я опасно нагибаюсь над водой, как нос корабля. Слышу, как Нат кряхтит от усердия, пытаясь меня удержать. Внизу, под блестящей поверхностью воды, я вижу острые камни. Внезапно я понимаю, что не могу пошевелиться. Руки заведены за спину, все мышцы и грудь горят.

Я забываю о секрете и обо всем на свете и просто хочу выпрямиться. Давление на легкие и ребра становится невыносимым. Мне тяжело дышать.

– Поднимай, поднимай! – задыхаюсь я. Вода бьет в лицо. Он хочет меня утопить, – проносится в голове.

– Вытаскивай его, Нат, вытаскивай! – кричит Харпер, как будто я уже под водой. – Это была дурацкая идея!

– Я пытаюсь! – орет Нат, но мои плечи выскальзывают у него из рук, а вода поднимается все выше. Она смыкается над головой, и в бок впивается острый каменный край. Море давит на меня, душит, как меня душили в школе, – оно как свитер, которым мне затыкали рот, чтобы я не кричал. Вода обжигает горло холодом. Я захлебываюсь и закашливаюсь, когда мне удается повернуть голову и вдохнуть.

Четыре руки шарят по моему мокрому телу; у Харпер хватка как у обезьяны, и она крепко впивается ногтями мне в плечи. Но я выскальзываю у них из рук и снова хлебаю полный рот холодной соли. Харпер и Нат кричат друг на друга: Я не могу его вытащить! Отпусти его! Камни!

Кто-то хватает меня сзади за шорты, выдергивает из воды и швыряет на узкую каменную платформу. На ней слишком мало места для нас троих, и Харпер сваливается. Нат покачивается, пытаясь удержать меня; я вцепляюсь в его влажную плоть и судорожно вдыхаю.

– Извини, Уайлдер, – твердит он мне прямо в ухо. – Извини.

– Вы меня сюда затащили, чтобы подшутить?!..

– Харпер должна была ждать тебя под водой. А потом выпрыгнуть и поцеловать. Предполагалось, что это будет шутка. Что…

– Не злись, Уайлдер, – кричит Харпер откуда-то снизу.

Я игнорирую ее.

– Я просил меня вытащить, но ты ничего не сделал. Я там так и висел, чуть не задохнулся! – слышу, как у меня изо рта выходят звуки. Я разбираю слова, но не могу уловить их значения. Во мне черными мощными толчками пульсирует страх и адреналин.

Я толкаю Ната, и мы оба падаем в темноту. Холодное море смыкается у меня над головой. Всплываю на поверхность и сразу слышу крик, он эхом отдается от стен и как будто отражается от воды. Сначала я вообще не могу понять, где верх, где низ и откуда доносится крик. А потом замечаю пляшущее на волнах солнце и узкую голубую полоску дня в конце тоннеля, так что начинаю быстро перебирать руками и ногами, стремясь к свету. Я слышу за своей спиной остальных. Шершавый свод пещеры теперь совсем близко к моей голове, и у меня нет пространства, чтобы крикнуть. Хватаю ртом воздух и задыхаюсь. И тут добираюсь до солнечной бирюзы. Харпер и Нат прямо за мной, они зовут меня, но я их не жду.