Текст книги "Вдвоём веселее (сборник)"

Менеджер завел меня в кабинет.

– Ты кем работаешь?

Я растерялась. Выпил он, что ли, думаю. Я знала, что он держит в сейфе бутылку с коньяком.

– Ты здесь работаешь продавцом! – объяснил он и вдруг не на шутку разбушевался. – Цель продавца – продать книгу. Не обсудить, не дать свою никому не нужную оценку, не спрятать ее черт знает куда, чтоб потом никто не мог найти, а продать. Поняла?

– Поняла, – трусливо ответила я.

– А теперь иди и работай! И чтоб никакого литературоведения! – прокричал он мне в спину.

Я пошла и стала работать. Продавала книги, литературоведением не занималась. Потом и меня, и его, кстати, тоже уволили, но это уже к делу не относится.

В общем, мистер Кимото был на середине портфолио, когда я сказала:

– Великая индейская культура… Могу познакомить с оригиналами! Это – шедевры!

Я думала, что он откажется.

– Пойду предупрежу миссис Кимото, – просто ответил он.

Когда он вернулся, я с трудом его узнала. Вместо рабочей одежды на нем был темно-синий костюм, с которого он на ходу стряхивал соринку. В руках он держал блокнот и калькулятор. Сердце мое подпрыгнуло от радости.

– А почему ее мужа зовут Мачо Джо? Он что – индеец? – спросил мистер Кимото, когда мы входили.

– Да, – говорю, – индеец. Хотя по нему и не скажешь.

Мачо Джо с Триш не отрываясь смотрели на экран телевизора, и показывать работы Мачо Джо отказался:

– Мой друг, – воскликнул он, похлопав японца по плечу, – если есть охота, иди выбирай! А я обязан посмотреть этот матч. Если «Ред Соке» сегодня выиграет, я могу спокойно садиться в тюрьму. Ты же понимаешь, что второго такого матча не будет еще десять лет!

Мистер Кимото покивал: да-да, конечно. Когда он ушел в гостиную, Мачо Джо тихо спросил:

– Кто этот парень?

– Японец.

– Сам вижу, что японец. Откуда?

– Из Хиросимы.

– Откуда-откуда?

– Из Хиросимы, – повторила я.

– Полное блядство! Ты посмотри на этих кретинов!

Последнее, впрочем, относилось к чему-то в телевизоре.

Только во время рекламы Мачо Джо вернулся к разговору:

– Хиросима – культурный центр! – сказал он. – А где ты его нашла?

– Кого?

– О ком мы говорим? Японца, конечно! – ответил Мачо Джо, раздражаясь на мое переспрашивание.

– В соседнем огороде! Они – наши соседи…

Я начала пересказывать историю нашей встречи, но перерыв кончился, и Мачо Джо меня уже не слушал.

Мистер Кимото отобрал работы очень быстро. В следующем перерыве они с Мачо Джо подбивали итоговую сумму, а я смотрела забавную рекламу. Двое мужчин с жаром общались между собой. «Ты только подумай! – восклицал один. – Сегодня наши болельщики выиграют в двойном размере!» – «Но это же невероятно!» – отвечал партнер ему в тон. «Невероятно, но правда!» – радостно подтверждал первый и, переводя взгляд в камеру, обращался ко мне:

– Вы только задумайтесь: сегодняшние ваши покупки удваиваются! Вместо одного кресла – два, вместо одного буфета – два, вместо двух комодов – четыре, вместо четырех стульев – восемь! Лишь бы ваша любимая команда выиграла!

– А она выиграет! – сказал Мачо Джо.

Мистер Кимото взглянул в экран и вежливо улыбнулся. Потом он протянул Мачо Джо две руки:

– А что вы говорили про тюрьму? Я хочу надеяться, что это была шутка?

Мачо Джо пожал только одну из рук, потому что в другой у него был стакан с виски.

– Мой друг, ты можешь надеяться, но мне уже и место известно! Можешь меня навещать.

– Навещать буду. Миссис Кимото тоже! – сказал японец и еще раз потряс его руку.

Мы с мистером и миссис Кимото выпили и закурили. С акации летели золотые листья, щебетали какие-то невидимые, но очень болтливые птицы. Я семнадцать лет живу в Америке, но мне до сих пор кажется, что птицы здесь говорят по-русски. Одна спрашивала: «Крутить, крутить?» Вторая отвечала: «Четыре, четыре, четыре». Третья добавляла: «Тихо, тихо!»

Приблизительно такой же незамысловатый разговор вели и мы.

– Вы много курите? – спрашивала у меня миссис Кимото.

– Четыре с утра, а там как получится.

Мне не очень хотелось касаться этой болезненной для меня темы. Болезненной – потому что сигареты стоят дорого. В день – я как-то подсчитала – я выкуриваю на двенадцать долларов, а зарабатываю в день – это уже подсчитала моя дочь – одиннадцать долларов и тридцать семь центов. Моя зарплата – болезненная тема номер два. Болезненная тема номер три – это метафизика замкнутого круга. Чтобы работать, мне нужно курить. Но когда я курю, я практически уничтожаю плоды своей работы. Подготовка к занятию – пять сигарет. Са-мопрочистка мозгов после занятия – еще две. Помимо этого, я курю, когда пишу. Стихотворение – тридцать пять сигарет, цикл стихов – … тут я уже даже не бралась считать. По сути, мои издержки на курево должны были бы списываться с налогов. Это – профессиональные затраты, но пойди объясни это налоговому управлению.

Супруги дали мне возможность высказаться на тему налогового управления и разом заговорили, перебивая друг друга.

– Вы пишете стихи? А про что они?

Это – болезненная тема номер четыре. Я жила в России тридцать лет. Меня никто ни разу не спросил, про что мои стихи. В Америке меня почему-то об этом спрашивают все, даже профессиональные литераторы.

– Я пишу про всё, – ответила я.

Они переглянулись, и мистер Кимото достал из кармана телефон.

– Мы с миссис Кимото хотели бы купить ваши книги. Как они называются?

Я продиктовала названия книг. Птицы продолжали переговариваться. Теперь первая говорила: «Пилить, пилить». Вторая ей отвечала: «Вить, вить». А третья, видимо устав от их болтовни, просто молчала.

– Это, наверное, голубые сойки, – сказала я супругам.

– Да, наверное, – согласились они, но разговор про птиц не вызвал у них интереса.

– А сколько вы зарабатываете с одной книги? – спросила миссис Кимото.

– С одной книги?

Я задумалась.

Мы чокнулись и закурили по третьей сигарете:

– Я почему спрашиваю, – сказала хозяйка. – Я тоже написала книгу, и мы с мистером Кимото хотели бы ее издать за свой счет. Как это делается?

– А про что ваша книга? – спросила я.

Оказалось, этот вопрос был не столь уж бессмыслен.

– Про смерть, – невозмутимо ответила она.

Все еще продолжая улыбаться, миссис Кимото объяснила, что три раза в неделю работает с умирающими людьми. Приходит, сидит с ними, читает им стихи. Ее услуги оплачивались значительно выше моих. Сорок долларов в час. Я посмотрела на нее и подумала: не поинтересоваться ли вакантными позициями? Что-то меня остановило.

– Я могу спросить у своего издателя.

– Если не трудно…

– Нисколько. Я обязательно узнаю! – щедро пообещала я ей, заранее понимая, что ничего такого делать не стану.

Почему люди врут, думала я, пробираясь через кусты к себе домой. Ведь никакого же проку мне не было в этом вранье! Может, хочется иногда выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле?

Мачо Джо был в прекрасном расположении духа, из чего я заключила, что «Ред Соке» выиграли.

– Эй, Джипси, – протрубил он (так он иногда называл Триш), – выдай мне подписанный чек!

«У меня уже нет ни чековой книжки, ни х…я», – объяснил мне он и поинтересовался моей фамилией.

– Может, не надо? – неуверенно спросила я, но фамилию назвала.

Мачо Джо выписал чек на полторы тысячи и засунул мне в карман.

– Не говори ерунды!

После этого они стали прощаться. На лестнице он мне сказал:

– Послушай меня хоть раз в жизни: поезжай в Мексику. Остатки самой гуманной в мире цивилизации!

Я пошла за ним:

– Разве ацтеки не делали человеческие жертвоприношения?

Это было неуместно, я сразу поняла. Он уже дошел до конца тропинки, но тут вернулся обратно:

– Слушай, – сказал он, – черокскую щуку я оставляю тебе.

Я утерла слезу и ответила, что буду хранить ее до его возвращения.

– К черту возвращение, загони ее японцу за полцены и поезжай в Мексику. Я тебе говорю: великая цивилизация. И не спорь ты все время, пожалуйста! Знаешь, только не обижайся, ты хороший человек, но у тебя есть эта идиотская привычка – все время спорить. Не спорь, ты не в России! Улыбайся, кивай, и тебя полюбят.

Я хотела возразить ему, что все не так просто, но вовремя остановилась. Мы обнялись, и он пошел, величаво покачиваясь, закуривая сигару, затягиваясь ею на ходу. До него я знала только одного человека, который затягивался сигарой. Тот во время службы в советском флоте спрыгнул с корабля и плыл до Турции две недели. Я с ним познакомилась в Израиле. Он работал океанографом, ездил по всеми миру, опускался на дно нескольких океанов, а умер от мышечного спазма в Кинерете. Судьба, подумала я, от нее никуда не удерешь – ни в Израиль, ни в Мексику.

Мачо Джо грузно опустился на сиденье, и, просигналив три раза фарами, они уехали. Улица снова была пуста, и я снова сидела на крыльце и смотрела на дорогу. Потом стала припоминать, откуда они вообще взялись – эти Мачо Джо и Триш.

К истории возвращения «Улисса»

У нее были синие, но с азиатской удлиненностью глаза; ее длинные темные волосы, которые под порывами ветра перехлестывали ей лицо, тонко пахли полевым букетом. «Чем она таким их моет?» – думал Митя, убирая прядь с ее полуоткрытых губ. Естественно, что с такой внешностью ее не могли звать иначе. Анна, Аня, Анна Витальевна для своих студентов. Мите нравилось, что Ане ничего не мешает – ни то, что волосы растрепал ветер, ни то, что качели были мокрыми, ни то, что Митя смотрит на нее как-то особенно. Они любили одни и те же книги, картины, музыку. Эти совпадения, которые Митя три года находил забавными, оказались роковыми. Как-то он вот так же стоял, смотрел на нее и вдруг понял, что мог бы так смотреть всю жизнь. Но прошло уже полгода, а он все не решался поговорить с ее мужем Владимиром. Препятствовало совсем малое: Митя не находил правильной формулировки. Фраза «мы с вашей женой любим друг друга» казалась помпезной. «Оставьте ее, она любит меня» – удручала надрывом. Этого, кроме как с разрыванием ворота на рубашке, ему было не произнести. Во-первых, у него не было подходящей рубашки, во-вторых, Владимир был человеком замкнутым, никого к себе близко не подпускал. Митя предвидел высоко вскинутую бровь, ухмылку на тонких губах и мысленно осекался. Объясниться не получалось еще и потому, что за неделю до Нового года Владимир куда-то уехал. Тут-то Митя принес и положил на стол тяжелый прямоугольный пакет.

– Это – Брейгель? Нет, это – Вермеер! – гадала Аня и с детским любопытством ощупывала утлы пакета.

Митя вынул из сумки бутылку коньячного спирта:

– Подожди, сначала вот это!

Выпив по рюмке, они ничего не почувствовали. Просто стало весело и захотелось чего-то праздничного – мандаринов. Мандаринов не было, был персиковый компот. Они развели им коньячный спирт и со стаканами в руках танцевали под Джо Дассена. Ее кот путался под ногами, за что был выставлен на кухню.

– Сейчас можно? – спросила Аня.

– Сейчас можно, – ответил Митя и стал разворачивать пакет.

Сюрприз, надо отдать должное дарителю, был изощренный. В серой папке с завязками лежала ксерокопия десяти эпизодов «Улисса».

– Я буду его преподавать! Вставлю между Уайльдом и Элиотом! – ликовала Аня.

К тому времени они с Митей уже немало выпили, и голова ее кружилась от профессиональной гордости:

– Точно, на пятом курсе!

Они включили на елке гирлянду, снова танцевали и тихонько целовались. Было хорошо, за окном земля была еще бесснежна, везде звездно горели фонари. Все так же целуясь, они легли, и еще долго кружился у Мити над головой освещенный белыми лампочками потолок, и все соскальзывала с края дивана подушка.

Утром, борясь с оборотами земли, он прошел в кухню и вернулся оттуда со стаканом воды и плохой новостью. Несчастное, запертое животное справило ночью нужду прямо в кухне и замело следы позора «Улиссом». Страниц тридцать был непоправимо испорчены.

– То-то я чувствую, что пахнет дерьмом, – философски произнесла Аня.

Она решительно взялась за дело. «Улисса» следовало отмыть.

– Это – возмездие! – вздыхал Митя, который был болезненно брезглив.

– Никакое не возмездие! Просто под Новый год всегда случается какая-нибудь ерунда!

Бумага оказалась крепкой, выдерживала струю воды. Отмытые страницы Аня отдавала Мите, и он выносил их на балкон. Было холодно, прищепки скоро кончились, пришлось возиться со скрепками. Это было страшной морокой. Веревки оказались толще скрепок, а бумага тоньше их, и все это путалось у Мити в руках – загиб, разгиб… Митя сильно замерз, грел руки над газовой плитой.

Потом Аня включила утюг и попросила его принести гладильную доску.

– Прямо сейчас? – проворчал он, но пошел и принес.

От качающихся в окне страниц по кухне бежали странные треугольные тени. Митя сидел, подперев щеку рукой, и смотрел, как она водит по бумаге утюгом. Потом они допили коньячный спирт и снова немного целовались на диване. И виновник торжества, ее кот, тоже сидел рядом, недовольно смотрел на Митю. Тот его согнал.

– Какой ты, однако, ревнивый! – сказала Аня, и было непонятно, шутит она или говорит всерьез.

В пять Аня сложила «Улисса» и сделала чай. Темноватый зимний день горел-горел и вдруг неожиданно погас. Пошел откуда-то из глубины искрящийся в темноте от собственного ускорения снег. Под ним Митя и побрел домой, оглядываясь на ходу. Она все в том же халате стояла в окне. Было красиво, сумрачно, стыдно. Он помахал ей рукой и пошел быстрее.

Все-таки, как он и сказал, это было возмездие. Всю неделю протрезвевший и безголосый Митя лежал дома под ватным одеялом и стучал зубами. Приходила участковый врач, жаловалась на количество больных. В Новый год Мите поднесли пектусиновую микстуру. «Поменьше надо шляться по ночам!» – поучительно произнесла мать, когда он поморщился. Когда же он выздоровел, его, повязав горло сестриным мохеровым шарфом, послали в магазин отоваривать купоны на сахар. Он уныло поплелся, осторожно выпуская из ноздрей пар и вдыхая новый холодный воздух. На улице вовсю была зима; гибельное настроение, которое всегда наваливается на людей после праздников, чувствовалось в толпе перед магазином. Тут он увидел Владимира, тот был без шапки, острые уши его горели от холода:

– Вот где нынче встречаются интеллигентные люди! – сказал Владимир.

– А неинтеллигентные?

– А неинтеллигентные сахар достают по блату! Что-то вы, Митя, голубчик, запропали?

Это обращение Владимира на «вы» всегда перебегало Мите дорогу. Он молча указал пальцем на горло.

– Послушайте, – сказал Владимир, смягчаясь, – ожидается человек из Нижнего Новгорода, надо бы разбавить застолье! Если у вас нет на вечер более интересных планов, заходите к нам!

Митя не был уверен.

– Понимаю, – кивнул Владимир, – но если надумаете, прошу. И можно без звонка. Аня, по-моему, что-то готовит.

Митя и впрямь никуда не собирался идти, но, когда время подошло, вышел из дому и направился к ним.

– Сегодня же и скажу, – пообещал он себе, чтобы как-то оправдать свой визит.

Увидев Митю в дверях, Аня не удивилась. Она повела его за собой на кухню.

– Я готовлю роскошный ужин! – говорила она, грохоча кастрюлями.

В кухне пахло горелым куриным пером. Он присел за стол и стал смотреть, как она запихивает синюшную курицу в кастрюлю. В ней не было ни следа от той недавней ночи. Прижимая торчащие куриные ноги крышкой, она попросила его подать соль.

– Кто этот ваш гость? – спросил Митя.

– Понятия не имею! Какой-то Володин знакомый… Интересно все же, как они там живут, в этом Нижнем Новгороде. Скукота ужасная, наверное!

– А чем Владимир занят?

– Заканчивает какой-то срочный перевод. Потерпи! Сейчас я тут управлюсь, и пойдем немного пройдемся.

Они оделись и вышли. Она рассказывала что-то смешное про экзамены. Про студента, которого она вытягивала на Рабле. «Ну, кого еще из героев ты знаешь, кроме Гаргантюа и Пантагрюэля? Ну, подумай!» – «Ну, еще помню Гульфика!»

Посмеиваясь в колючий шарф, Митя шел рядом, радуясь, что разговор с Владимиром отложился. Медленно добрели до детской площадки. Снег накрыл песочницы аккуратными белыми салфетками. Снежная баба стояла с вытекшим глазом, и кто-то уже успел сунуть ей под мышку бутылку из-под портвейна.

– Бедненький! Не будем его сгонять! – услышал Митя.

Аня показала рукавичкой на голубя, который сидел на их качелях, и потащила Митю дальше. Голубой снег хрустел под ногами, и Мите казалось, что так можно идти хоть всю ночь, слушая этот чистый хруст, вдыхая запах ее волос. Они дошли до горки. Аня подобрала кем-то брошенные санки, дала их ему, заставила взобраться на горку, а сама осталась стоять внизу. Сверху она казалась совсем маленькой: на белой вязаной шапке качался красный помпон. Глядя на нее, на обледенелый скат, который вдруг показался Мите очень высоким, он замешкался. Аня вскинула голову:

– Эй, там, на вершине! Ми-тя! Я тебя л…лю!

Ветер рассыпал последнее слово. Он съехал.

Куртка гостя сушилась на вешалке, а сам гость, светловолосый богатырь в свитере грубой вязки, отчего казалось, что грудь его обтянут кольчугой, сидел напротив Владимира за кухонным столом. Между крепких ног новгородца стоял кожаный дипломат, из замка торчал ключ. Видимо, дипломат уже открывали и снова закрыли.

– Рад приветствовать, – произнес гость, церемонно целуя Ане руку и с силой сжимая в своей красной клешне Митину ладонь.

После этого он снова сел и, повернувшись мощным корпусом к Владимиру, продолжил разговор:

– Ты сам видел схему, Вова! Полторы тыщи сразу и роялти за каждые сто проданных экземпляров. Пойдет?

– Пойдет, – отвечал Владимир, удивленно оглядывая Митю, который в задумчивости присел на раскаленный радиатор.

«Сегодня явно не время. Завтра с ним поговорю», – подумал Митя.

Аня, меж тем, хозяйничала. Она надела фартук и показала ему, что надо достать из висячего шкафчика. Глубокие тарелки.

– Трупный отвар не употребляю! – сказал гость, отодвигая свою тарелку в сторону.

Он нырнул головой под стол и вынул из дипломата какую-то брошюру и раскрыл перед Митей:

– Смотрите!

«От каких болезней помогает…» – начал читать Митя и запнулся.

– Что помогает?

Аня поставила еще две тарелки и села рядом.

– «…питье мочи».

– Какой миляга! – воскликнула Аня, когда Матвей вышел из кухни.

Владимир продолжал невозмутимо есть:

– Он не миляга, дорогая, а миллионер, владелец сети платных туалетов.

Миллионер оказался человеком непривередливым. Он попросил у Ани сырую картофелину и, четвертовав ее в кулаке, стал с аппетитом жевать.

– Вот сейчас я расскажу вам! – сказал он, беря салфетку. – У меня в юности были головные боли, непроходимость кишечника, и врачи подозревали язву. Потом я прочел вот эту книжицу… С тех пор уже десять лет я по нескольку раз в день пью мочу и думать забыл про все болезни!

Он снова склонился над дипломатом и вынул из него другую брошюру в коричневом переплете.

– Вот вам, Дмитрий, в личное пользование. Почитайте, не пожалеете!

– А это о чем? – спросил Митя, коричневый цвет обложки показался ему подозрительным.

– Кусочек древней истории! Как изобрели этот способ лечения. Не обращайте внимания на стиль, таких переводчиков, как Вова, тогда у нас не было! Началось все на Востоке! Ну, это как всегда! Первыми в двадцатом веке были англичане. Они попробовали, и оказалось, что действительно в моче… в моче человека, – уточнил он, – содержится большое количество нужных нашему организму минералов… Сейчас покажу вам схему!

За этим последовала легкая отрыжка, и гость, нависая над Митей, в самом деле открыл что-то вроде таблицы с множеством химических формул и звездочками ссылок.

– Теперь понимаете, почему это так работает? Впрочем, личный опыт лучше любых слов! Кстати, ни вкуса, ни запаха вы не будете чувствовать!

– Может, лучше все-таки вина выпьем? – предложил Митя.

Владимир его остановил:

– Подождите, Митя! – сказал он. – Вам не кажется, что вы перебиваете интересного собеседника?

– Нет, все-таки сегодня же и скажу! – храбрился Митя, выходя покурить на балкон и наблюдая из темноты за жизнью в световой призме. Его отсутствия, казалось, не замечали. Трое людей в кухне продолжали шевелить губами и улыбаться.

Первая сигарета сломалась, он взял другую и снова посмотрел в окно:

– Если она сейчас выйдет ко мне, она скоро будет моей женой, – произнес он вполголоса.

Она не вышла, вместо нее поднялся Владимир. В накинутой на плечи куртке он вышел к Мите, неся в руках знакомую серую папку.

– А вот если не секрет, как это попало к вам? – спросил он, присаживаясь на край подоконника.

«Улисса» Мите подарила одна женщина, с которой у него на четвертом курсе случился роман. Она была старше его, красивая, но его к ней не тянуло. Вспоминать об этом, а тем более объяснять Владимиру не хотелось.

– Так, одна знакомая… Неважно! Я ведь с вами, Владимир, давно хотел поговорить!

Владимир посмотрел себе на руки:

– Что ж, говорите.

– Понимаете, Владимир, – начал Митя, удивляясь собственной храбрости, – я ведь, как выяснилось, люблю вашу жену. Мы понимаем друг друга с полуслова, мы обожаем одни и те же книги, картины, музыку… Я только читал про такое, но сам никогда не верил, что такое… – тут его голос задрожал, и он остановился.

Владимир метнул на него удивленный взгляд:

– Я, извиняюсь, не понял, – спросил он с усмешкой, – вы что же, пришли просить у меня руки моей жены?

– Нет, нет, что вы! – пробормотал Митя. – Я просто хотел вас известить!

– Очень вам благодарен. Спасибо, что известили. И что же нам теперь делать?

Митя не знал, что на это ответить. А ведь он так и думал, что случится что-нибудь подобное: Владимир будет спокоен и насмешлив, а он будет нелеп и сбивчив. Что ж, вот он и выставил себя в глупом свете. Как же ему могла так изменить интуиция и чем он был сейчас лучше Матвея?

– Я на ваше признание отвечу своего рода признанием, – вдруг произнес Владимир почти мягко. – То, что вы влюблены в… – он взял в паузу имя жены, – я знал давно и до сих пор на это смотрел и впредь собираюсь смотреть с пониманием. Вы, Митя, молоды и романтичны, и я в принципе отношусь к вам с большой симпатией, но вы совершенно ничего не понимаете в жизни, если думаете, что общие вкусы имеют в любви какое-либо значение. Аня вам не по зубам. Если б вы даже и женились на ней, вы бы все равно ее не удержали.

Митя открыл рот, чтоб ему возразить, но Владимир жестом остановил его.

– Вот видите, вы опять перебиваете! Дайте я все-таки доскажу.

– Да, да!

Митя благодарно закивал.

– Есть такие женщины… – сказал Владимир со странным выражением в лице. – Есть такие особенные женщины, которым от вас ничего не нужно. Они приходят к вам случайно и уходят случайно, отдав вам свою молодость, девственность, красоту. И звать не надо, и удержать нельзя. Вы полагаете, что вы были бы счастливы, женившись на ней?

Митя судорожно дернул головой.

– Вы ошибаетесь, – ответил Владимир, видимо, приняв это движение за кивок. – И вот вам мой совет… Хотите быть счастливы – любите ее безраздельно, тоскуйте по ней, и это самое лучшее, что вы можете получить от этой любви!

Они молчали с минуту. Потом Владимир сказал:

– «Он убил свою мать, но он не может носить серые в полоску брюки».

– Что? – спросил Митя.

– Помните это место в «Улиссе»?

Митя помнил, он кивнул.

– А что касается вкуса, – Владимир поднял на него свои странные темные глаза, – могу ведь и я, как сорок тысяч братьев. И если уж честно, то «Улисс» в этой папке – уж не знаю, какими судьбами он попал к вам, – когда-то принадлежал мне.

Он договорил, тоже поднес спичку к сигарете, которую давно мял в руке. Они оба курили и смотрели в окно на гостя.

– Мы с вами, Митя, – прошлое, – сказал Владимир, – и вот там, – он показал на Матвея, – наше будущее! Смотрите, это он показывает схему приема.

В руках у Матвея был стакан, по которому он водил пальцем, показывая что-то Ане. Было видно, как он воодушевлен.

Еще полминуты назад Мите казалось, что он вот-вот разрыдается, но вместо этого он вдруг рассмеялся. И смеялся долго. Владимир ждал, он подровнял расползшиеся в папке страницы и положил руку Мите на плечо. Это был простой жест, но подействовал отрезвляюще. Митя перестал смеяться.

– О Господи, Володя, – выдавил он, утирая лицо шарфом, – а ведь этот выбор профессии – не случайность!