Текст книги "Лбюовь"

Грязь

Деревянные дома. Топка углем. Сено, солома. Молоко из-под коровки. Навоз на полях. Нечистоты на улицах средневековых городов… До самых недавних, в сущности, времен в мире абсолютно преобладала органическая химия. Сейчас – несложно заметить – настало время химии неорганической. В то же время смысловые наполнения слов «химия», «грязь», «чистота», «мусор» находятся в состоянии странной и многозначительной мутации.

Я была знакома с гринписовцем, шведом – он носил все натуральное. Усы, бороду, шерсть, кожу, хлопок. Никакой синтетики – таков был его принцип. Коллеги по «Гринпису» над ним издевались.

– А ну-ка, – говорили, – снимай очки! У них дужки пластмассовые.

– Да ты понимаешь хоть, – говорили, – что в процессе производства твоих ботинок с подошвой из свиньи, черт его знает, сколько рек отравили вонючими отходами. А синтетика – дело чистое.

Мне однажды пришлось жить рядом с фабрикой, где делали хлопковые ткани, – там чудовищно воняло каким-то уксусом. А прошлым летом я проезжала мимо пивного завода Efes рядом с Бутовом – и с тех пор больше не пью пиво. Хотя хлопок, честно говоря, все равно ношу. Но без фанатизма – микрофибра, на самом деле, лучше дышит.

Но только синтетика все равно выглядит синтетикой. Как говорила моя бабушка про эластичные колготки: «химия на тугой резиночке!»

А в утренней передаче одна актриса (амплуа «умница») рассуждала про литературу и сказала, что Уолш, Уэльбек и Пелевин – химия. Я сразу подумала: «На тугой резиночке, что ли? Или не на тугой?»

– В нашей компании принято носить одежду из натуральных волокон! – заявила моя бывшая одноклассница, ныне менеджер по персоналу московского представительства британской консалтинговой фирмы. Увидела на мне что-то лайкровое и уличила.

– Одежда из натуральных волокон выглядит гигиенично, экологично и корректно! Но это не относится к меху. Меховой одежды лучше избегать. Она выглядит неэкологично, некорректно и варварски. Да и – чуть не забыла! – негигиенично! В общем: не по– западному!

Мех – это слишком органично, да. Чем «западнее» цивилизация, тем дальше она продвинулась по пути от органики к неорганике. Крайняя точка тут, видимо, мифологема Силиконовой долины. Виртуальность – вот практически абсолютная, идеальная чистота…

Знаете что? Я ненавижу чистоту. Грязь я тоже недолюбливаю, но чистоту ненавижу. Чистоту символизируют: дезодоранты, фашизм и нейтронная бомба. Ладно, не чистоту (давайте все-таки будем считать, что чистота – это неплохо) – стерильность. Они символизируют стерильность. Фашизм: уничтожим всех уродов. Нейтронная бомба: уничтожим всю органику. А дезодоранты… Вообще отвратительная вещь. Дезодоранты не имеют никакого отношения к чистоте, они из сферы стерильности, потому что уничтожают не грязь, а запах, то есть ферамоны. То есть, в общем, – жизнь.

Мир Востока все еще органичен, он воняет и одновременно благоухает: специями, ароматическими эссенциями, кальяном. Западный мир стремится к стерильности и если благоухает, то химией. В бутике Le Form продают духи с ферамонами – с молекулами секретных выделений. Западные женщины разучились привлекательно потеть. И западные мужчины тоже. Духи с ферамонами страшно дорого стоят, одна моя знакомая на них разорилась, потому что наметила себе цель – в ближайшие два года выйти замуж, а для этого должен быть большой выбор мужчин. Мужчина, говорят, идет на ферамон как щука на блесну. Она приходит на работу, и через полчаса вокруг нее вьются все офисные девушки. «Ир, а ты сегодня ферамонами надушилась, да? – Ну, да. – Ир, а… скажи… они у тебя с собой? – Нет, дома оставила. – Ир, а можно я об тебя потрусь?..»

Запад пытается взять у Востока все лучшее из его органики: соус карри, ароматические палочки. Простая ваниль пахнет несравнимо лучше, чем духи из флаконов с логотипами, но она преступно дешево стоит, и приходится изводить тонны глянцевой бумаги, чтобы убедить покупать логотипы. Но главное – парадокс мусора. В бедных странах, какими по инерции считаются Юг и Восток, может быть полно грязи, всяких рыбьих голов, но мусора мало, потому что все идет в дело: дощечка, щепочка, тряпочка. Из половинок кокосовой скорлупы и морских ракушек можно сделать лифчики для туристок, из коробок – построить бунгало. Каждую крошку – в ладошку. У нас так было – при социализме. Из молочных треугольных пакетов мастерили кормушки для птиц. А уж «импортные» баночки и коробочки просто хранили дома, как ценные сувениры.

Чем богаче страна, тем больше в ней мусора – этих самых упаковок. Почему Москва сейчас задыхается от мусора и развороченных помоек? Потому что она, с одной стороны, превратилась в богатый западный город с супермаркетами, а с другой – еще как бы не поняла того факта, что чистота входит в понятие западного уровня комфорта. Как плевали на асфальт, так и плюют – в Китае-то уже нет. Новые серийные дома по-прежнему строят с мусоропроводом – этим поистине адским изобретением социализма. Но все– таки кое-кто уже покупает мешки для мусора – могло ли раньше это прийти в голову. Во вторник была в IKEA, купила шесть предметов, и все в отделе «Аккуратный дом». Коробки. Вещи, чтобы хранить в них другие вещи. Которые не решаюсь выкинуть.

Как все это уныло.

Дача

Если в городские квартиры (а также коттеджи и загородные дома) покупаются вещи, то дачи наполнены истинными артефактами. Крайне редко что-то приезжает сюда из магазина, обычно вещи для дачи не приобретают – их сюда ссылают. Сначала выдерживают на балконе (это уже наполовину как бы не-помещение), потом этапируют за город. Последнее прибежище – дачный сарай, где десятилетиями хранятся вовсе ни с чем уже не сообразные ржавые раковины и кастрюли; но в успешном случае предмет оседает собственно в доме, и это – надолго. Подсвечник в виде рогов. Пять монгольских гипсовых масок с черепами. Пластмассовый веер с оплавленным капроновым кружевцем, драгоценная семейная фотография в рамке из фальшивой бронзы, осыпающаяся оленья шкурка, календарь за 1978 год с подмигивающей японкой, громоздкая деревянная хрень непонятного назначения – сувенир из Болгарии. Переплетенные в картон романы Ирины Грековой и Даниила Гранина из журнала «Октябрь», собрание сочинений писателя по имени Алоизий Ирасек, образцы кристаллов – кварцы и сланцы. Вымпел «Победитель Универсиады». Электрический камин с искусственными угольями: вилка на шнуре давно разболталась, но можно ведь починить…

Такие вот фарфоровые клоуны продаются в любом переходе, но именно этот клоун – он еще бабушкин. И деревянный орел «Привет с Кавказа» стоял у бабушки на комоде, тем и дорог. А вот клеенку с лебедями – ее купили прошлым летом у тетки, к которой ходили за яйцами. Десятку отдали. Клеенка у нее в курятнике валялась, пришлось от помета отмывать. А вещь-то отличная, настоящий раннесоветский рыночный китч – мы понимаем (см. ИСКУССТВО В ДОМЕ).

Если интерьеры загородных домов и коттеджей – это нечто из журналов и каталогов, то шестисоточный стихийный стиль воспроизводит сам себя. Полугородской, полудеревенский, полупролетарский, полуинтеллигентский. Менее всего крестьянский, очень советский и довольно убогий… но все-таки чем– то приятный – искренний. Поселковый.

Пожив на даче хоть месяцок, кандидаты естественных наук и завкафедрами теряют свою идентичность, превращаясь в дачников – людей с поселковой психологией. Суть ее выражается народной формулой «чтобы не было стыдно». Перед кем – перед своими. Перед соседями.

Если в богатых, как их иногда до сих пор еще называют, «новорусских» поселках это «перед соседями» выражается явно и зримо, иногда даже по-нуворишески грубо, то на «шестисотках» – невероятно трогательно. Аккуратный штакетник вокруг участка. Дорожки, обложенные ровными кусками рубероида.

Рис. 14 Линию горизонта можно увидеть далеко не везде

Рис. 15 Дачный забор-штакетник. Рядом, как правило, растут: шиповник, жасмин, желтая акация

Рядом с картофельными грядками изысканные купы лилий, и по сетке-рабице, прикрывающей компостную яму, вьются шпалерные розы – редкого сорта, редкой красоты Любовно обихоженный уголок для машины – в воскресенье утром машину моют и немножко чинят, так уж заведено.

Очень приняты соседские подношения: стакан смородины, банка малосольных огурцов, кабачок.

На «шестисотках» живут необыкновенно деятельные и трудолюбивые люди. Валяться весь день в гамаке среди некошеной травы тут не получается. Даже выпивают – и то втихую, в сарайчике, в перерывах между пересаживанием кустов смородины. «Жить на земле и не возделывать ее – преступление».

Легких путей не ищут: упорно выращивают, например, помидоры, хотя их из год в год поражает черная гниль. Упорно давят сок из облепихи и даже пытаются самостоятельно делать облепиховое масло: «целебнейшая вещь, средство от всех болезней». Воду для питья носят из родника или колодца, фильтруют, замораживают в морозилке, потом размораживают, чтобы на вкус была как талая. Жарят на завтрак сотни оладий – в крошечной кухоньке, на электроплитке. Консервируют по рецептам, выращивают по книжкам, грибы определяют по таблицам. Свинушка: произрастает на опушке лиственного леса; пластинчатый; условно съедобный. Перебирают, чистят, вымачивают, вываривают, сливают семь вод. Ловят в пруду плотвиц и пускают их в банку «поплавать». Переживают, что кроты портят грядки: «Но если поставим ловушку, у ребенка будет травма».

Рис. 16 Цветок жасмина

Рис. 17 Число лепестков шиповника/дикой розы кратно пяти

Те, кто постарше, бессознательно имитируют деревенский уклад своего детства: где-нибудь под Серпуховом, до войны. Например, кормят своих пуделей и боксеров, как задавали корм поросенку, – варят килограммами кашу, сливают воду из-под макарон. Как на убой.

Весь дачный быт вертится вокруг, во-первых, еды, а во-вторых, погоды. Под погодой имеется в виду сложная совокупность обстоятельств от (отсутствия) нужды в поливе грядок до отключения электричества на линии…

И среди всей этой созидательной, муравьиной суеты едва слышно звенят до предела натянутые струны. Потому что подростки живут на этих «шестисотках» теми же страстями, что и молодые герои Достоевского в своем Павловске, и заброшенная котельная на краю поселка – центр настоящей светской жизни. А в солнечных зайчиках, среди кабачков, тимофеевки, лопухов и бузины, детишки запасают счастья на всю последующую жизнь.

Рис. 18 Цветки желтой акации съедобны. Из стручка можно сделать свистульку

Деликатесы

«Разъяренная толпа разгромила магазин “Деликатесы” на Ленинском проспекте, неподалеку от площади Гагарина», – сообщение двенадцатилетней давности, из ужасной осени 1993.

– Знаешь, разъяренную толпу можно понять, – меланхолически заметил тогда мой друг, эстет и умница, рожденный с трагической неспособностью ездить в метро или купить кусок хлеба в магазине. – Одно название чего стоит – «Деликатесы». Сами спровоцировали.

Слово «деликатесы» относится к таким, что на вывесках встречается чаще, чем в устной речи. Никто не скажет «давай поедим деликатесов» или «хочется какого-то деликатеса» (как никто никогда не говорит «бакалея», или «конфекция», или «абонент»). Есть слово «вкусное». А «деликатесы» не слово, а именно что понятие. Хотя – богатое. Вспомнить хоть одноименный французский фильм (где деликатесом являлась, само собой, свежая человечинка). Или мое любимое, в мультфильме «Король Лев», когда суслик Тимон и кабан Пумба учат львенка Симбу есть слизняков: «На вкус как курятина. Сколькие, но сытные! Настоящий деликатес». Скользкие, но сытные – это можно сказать о доброй половине признанных деликатесов. А можно так: скользкие, но дорогие. Вонючие, но легендарные. Странные на вкус, но исключительно полезные.

Осенью 2004 года в Москве на Тверской-Ямской открыли магазин Fauchon, из знаменитой сети гастрономических бутиков. Я пропустила открытие и только вчера наконец туда зашла. Я даже готовилась к этому событию – надела красивые резиновые сапоги, подкопила деньжат, просмотрела прессу. Почему-то все пишут, что прямо на пороге посетителя встречает аромат свежевыпеченного хлеба, круассанов. На самом деле было так: два ливрейных человека с необыкновенным для нашего города радушием распахнули перед нами с подругой стеклянную дверь (подруга по случаю похода в такое торжественное место тоже принарядилась), третий ливрейный человек поднялся из-за стойки, чтобы открыть еще одну дверь, и тут пахнуло очень подозрительным запахом.

– Нет, нет, все нормально! – зашептала моя опытная подруга, она ресторанный критик и постоянно ездит то в Италию, то во Францию, то еще в какие-нибудь богатые на кулинарные впечатления места. – Это пахнет деликатесами! Пармская ветчина, прошутто, хамон. Так должно быть. Это в обычных супермаркетах хлеб пекут прямо в зале, чтобы вызвать у покупателя чувство голода и потребительский ажиотаж. А тут видишь, – она показала на стойки с окороками.

Запах сразу перестал казаться отвратительным, наоборот. Подруга даже объяснила мне, что запаха маловато.

– Смотри, я его чувствую вот отсюда! – она встала на полшага от витрины с мягкими плесневелыми сырами. – А во Франции я бы его почувствовала вот оттуда! – и она отодвинулась шага на четыре.

Понятно.

За прилавком с окороками стоял юный гигант в профессорских очках без оправы. У него был такой холеный и интеллигентный вид, что я сразу заробела. Но потом увидела, что на втором продавце, обычной внешности, надеты абсолютно такие же очки, смекнула, что это у них вроде униформы, и осмелела. «А вот это что, – говорю, – у вас такое?»

Оказалось – куски зажаренной баранины. Сразу с огня они были, я думаю, прекрасны, но в витрине выглядели слегка застывшими.

– Откуда мясо? – бескомпромиссно спросила я.

– Из Новой Зеландии, – еще более бескомпромиссно ответил продавец и попытался продолжить обзорную экскурсию по своим владениям: вот террин из косули, а вот салат из омаров, исключительно деликатесно.

– Как это, из Новой Зеландии? А разве концепцией Fauchon не являются строгие требования к географическому происхождению продуктов?

Возможно, я слегка запуталась в терминах, но мне действительно объясняли, что в парижском Fauchon с этим очень строго: все заказывают на определенных фермах, привозят самое свежее. И за тем, как выращивались продукты, очень следят.

– Концепцией Fauchon являются самые высокие требования к качеству товаров независимо от страны происхождения! – приструнил продавец.

Ну, тут, конечно, не возразишь. В погоне за местными деликатесами надо ехать, наверное, на рынок в деревню Жуковка, Рублевское шоссе. Тем более что пирожки с капустой там идут по доллар/штука – вполне сравнимо с Fauchon. Впрочем, только что мне сказали, что я отстала от жизни и пирожков по доллару на Рублевке давным-давно не найдешь. Но ведь и в Fauchon эти их знаменитые эклеры с апельсиновым кремом, облитые апельсиновой же глазурью, стоят 5 единиц условности, как выражаются самые стильные журналисты. А единица условности там вчера равнялась 37 рублям, что существенно больше не только доллара, но и евро. Видимо, этим можно объяснить то, что мы с подругой – ресторанным критиком бродили среди банок с паштетами и спаржами в полном одиночестве.

– Ну, ты же везде была, все знаешь. Дай мне свои компетентные комментарии! – попросила я.

– Японский бог. Какие цены! – отреагировала моя изысканная подруга, застыв перед бутылкой минеральной воды за 14 единиц.

День рождения

Пока детям нет еще года, день рожденья у них отмечают каждый месяц, и это прекрасные дни рожденья. Младенец сидит себе на полу, играет какой-нибудь занимательной картонкой из-под яиц и пускает пузыри, а его маме дарят цветы, чулки и пудреницы: день рожденья младенца считается праздником той, которая его родила. А потом уж – нет. Потом ребенок сам по себе. Только самые верные подруги звонят и поздравляют «с рождением мальчика».

Самые правильные дни рожденья бывают лет до девяти. Апофеоз: между шкафами натягивают веревку, к ней подвешивают игрушки, дети подходят по очереди и их срезают. Да, чуть не забыла – глаза у них при этом завязаны. Кому-то достанется машинка, кому-то пластмассовая заколка или елочная сосулька… Ну, еще жмурки, конечно, прятки. Рассказывание анекдотов по кругу, трогательным почерком подписанные открытки: «Желаю тебе хорошо учиться, никогда не болеть, слушаться маму и Надежду Петрововну». Девочкам такие праздники нравятся больше, чем мальчикам.

Самые странные дни рожденья – у подростков, старшеклассников. Родителям очень сложно понять, как им поступить. Одним полушарием мозга они отчетливо понимают, что лучше бы просто дать человеку некоторое количество денег, а самим уехать куда-нибудь на дачу. Или уйти в кино на все сеансы. Но другое полушарие подает тревожные сигналы: «Как бы чего не вышло…» Опять-таки ребенок заявляет, что он не будет никого приглашать, а просто встретится кое с кем, днем «немного погуляем и разъедемся по домам». Потом он звонит на мобильный и сообщает, что «я тут дома и со мной еще пара человек». Этот звонок застает родителей уже на лестнице: они встретились с друзьями, заехали в магазин и теперь возвращаются домой – с вином, тортом, сыром и гигантской охлажденной форелью, увернутой в целлофан. А в квартире, как выясняется, полкласса – человек пятнадцать. Ситуация, в общем, дурацкая.

Пытаясь оправдать свое присутствие, взрослые начинают суетиться: жарить сосиски, восхищаться детскими пирсингами, косичками и татуировками, попутно заклинают никогда ничего не прокалывать грязными английскими булавками:

– Отец поэта Маяковского угололся ржавой булавкой и умер от заражения крови.

– Да что вы, теть Кать, какие булавки. Там специальные иглы, одноразовые. Я полшколе все проколола. Языки, пупки, брови. Совсем не больно. У меня рука твердая. Хотите, вам проколю.

Девочки досматривают мультфильм «Ледниковый период» и уходят – сегодня еще другой день рожденья, у кого-то из 11-го класса. Мальчики продолжают играть в компьютерную игру. Включают какую-то дикую, депрессивную музыку.

– Это, теть Кать, русская альтернатива. Нравится? Почти совсем нету нехороших слов.

Альтернативную песню без нехороших слов невозможно слушать. У хозяйки дома обнаруживаются: несколько вариантов медитативного девичьего шансона типа Джейн Биркин и Сьюзан Веги и диск группы «Ноль», дико затертый. Заедает «Кто сказал, что я тормоКто сказал, что я тормоКто сказал, что я тормоОоо сказал, что я тормозззз!» – как будто нарочно; всех это жутко смешит. Дети тоже немного смеются, и это можно считать прекрасным моментом единения поколений. Именинник задувает свечки. Быстро съедают торт. Все достают свои CD, которые слушают в машине. Джо Дассен, еще несколько вариантов девичьего шансона, саундтрек к кинофильму «Гостья из будущего», все остальное – «Ленинград». На фоне «Мамба! Ямба! Хуямба!..» последние гости именинника вежливо прощаются. Родительские друзья заметно приободряются. Вино практически все выпито, самые смелые переходят на джин с теплыми «Ессентуками». Периодически у кого-нибудь звонит телефон.

– Кто там определился? Зови их, и пусть купят тоника! И еще этот – лед!

– Давай приходи! Тут день рожденья! Ну, неважно. Приноси, короче, коньяк. «Белый аист»!

Под теплый джин съедают сосиски и все прочее. Доктор-микробиолог макает стебли сельдерея в шоколадную пасту «Нутелла». Модный фотограф все время открывает холодильник – посмотреть на форель.

– У меня плохие предчувствия. Ее надо приготовить. Срочно. Она не доживет до утра. Она погибнет. Стухнет, если вы меня понимаете. Мне не нравятся ее глаза! Я готов заняться этой рыбой…

– Давай! – хозяйка дома уже так скисла от смеха и вина, что просто лежит на полу и явно не готова заниматься форелью.

Все играют в «Эрудит», ей удалось составить слово репа и это отняло все силы.

– Давай отрежь ей голову! Только у нас ножи тупые!

Остальные тоже переместились на пол – поближе к железной дороге и коробкам с играми. «Куча-мала» прекрасно развивает мелкую моторику пальцев, что, в свою очередь, исключительно полезно для развития речи. «Эрудит» – лучшая в мире игра в слова.

На доске слова: приднхц, тз, пбоюд. Кто-то составил: якозёл.

– Смотри, тут наверху свободная л, можешь поставить просто козёл.

– Нет, – говорит. – Я хочу так. Потому что это правда.

Кто-то подставляет: иякозёл. Такие прекрасные, уютные люди.

– Алё, иди к нам! – кричат имениннику. – Посиди с рабочими!

Он вздыхает. Приходит. На лице выражение, типа: «Глупы не по годам». Или так: «Страмотааа!»

– Мама, – говорит, – я тебя прошу. Делай что хочешь, только не изображай плащеносную ящерицу. И не пой про «Я – Земля, я своих провожаю питомцев!». Очень тебя прошу. Только не это. В честь моего дня рожденья!