Текст книги "Дуэль. Повести и рассказы"

Дуэль

– Так, давай, аккуратнее, не наседай слишком… Защита – ответ… Да! Хорошо! – тренер дал знак, и противники, сняв маски, пожали друг другу руки и разошлись.

Орловский, взмыленный, возбужденный, с горящими глазами вытирал пот с лица и смотрел на тренера.

– Сережа, у тебя хорошая атака, но дай ты противнику самовыразиться, он не уйдет никуда. Шпага – фразовое оружие, каждый раз обсуждаем! – тренер улыбался. – В целом хорошо!

Орловский стянул фехтовальные краги и сел на скамейку рядом с тем парнем, с которым минуту назад они яростно бились на репликах дворянских шпаг образца XVIII века.

– Не больно я тебя истыкал?

Противник злобно посмотрел в его сторону, но не ответил.

– Да ладно тебе, Лешик! Сегодня – я, завтра – ты!

Орловский попытался приобнять его за плечо, но тот вырвался и злобно прошипел:

– Я тебя десять раз просил не называть меня Лешиком!

Он демонстративно встал, но Орловский схватил его за руку:

– Виноват, забыл! Лешенькой как – то язык не поворачивается, а господин Заров – чересчур официально! Но я буду работать над собой, чесслово!

Орловский, не скрывая, еле сдерживал смех, а оскорбленный до глубины души Леша Заров вырвал руку и молча направился к раздевалке.

К моменту главных событий нашего повествования этому эпизоду было года три или даже больше. Тогда ни один из соперников и подумать не мог, что им больше не придется встретиться с оружием в руках в зале фехтовальной студии.

Они вместе учились в институте, часто вместе от курса выступали на олимпиадах по экономике и иностранным языкам, вместе организовывали коллективные выезды в Приозерск и окрестности, бывало, вместе вели КВН и вместе увлеклись фехтованием за пару лет до окончания института. Могло показаться, что они дружили, как многие и думали, но нет. Уж слишком они разные. А в их совместной деятельности было больше соперничества, чем единомыслия. «Что ж тут такого? И в дружбе есть соперничество!» – скажут многие. Есть, но не оно в конечном счете определяет ее суть. Дружеское соперничество не оставляет в тебе злобного осадка, когда ты проигрываешь другу, оно не позволяет зависти отравлять тебе душу и таить недобрые чувства, когда твой друг в чем – то лучше тебя. Если же все именно так, то это уже не дружба.

Веселый и смешливый Орловский относился ко всему легко в том смысле, что даже если ты занял третье место на олимпиаде или твоя команда не стала финалистом межвузовского конкурса команд КВН, то не единственную корову ты проиграл – нельзя побеждать всегда и везде. И уж тем более не стоит выяснять, у кого шутки смешнее или кто больше вложил сил в процесс организации поездки курса на культурно – краеведческую экскурсию с размещением на базе отдыха. А Леша Заров каждую малую и большую неудачу переживал злобно и пытался искать того, кто мог подставить ему подножку. Орловский искренне радовался, когда им удавалось развеселить окружающих или какое – то мероприятие, что они готовили, проходило интересно. Леша Заров злился, что его остроты и замечания привлекали мало внимания, а благодарили не его. Орловский просто хорошо учился, потому что учеба была ему интересна. Он без особого напряжения стремился постичь премудрости будущей профессии, делая все, что требовала программа, а также читал и анализировал внеклассную литературу. Леша Заров с боем брал каждую пятерку – у доски ли, на семинаре или на контрольной. Его главная цель заключалась в том, чтобы, если и не первенствовать, то входить в первую тройку отличников и уж конечно быть не хуже этого Орловского, которого он втайне ненавидел, которому завидовал, которого безуспешно старался обойти во всем. Казалось бы, тебе не нравится человек, он тебя раздражает и злит – так держись от него подальше, общайся на том минимальном уровне вежливости, к которому тебя обязывают правила поведения в обществе. Но не таков был Леша Заров. Он предпочитал держаться рядом с Орловским, чтобы понять, как тому легко удается то, над чем Леше приходится корпеть, часто с посредственным результатом. Он страшно бесился оттого, что Орловского – обычного студента из обычной семьи – любят и уважают, а его – Лешу Зарова, сына чиновника в правительстве Санкт – Петербурга, – никак не выделяют. Орловский умел дружить, а у Леши водились только знакомые, ибо никто не стремился с ним особенно сближаться. Орловский влюблялся и заводил романы, а Лешу Зарова девушки сторонились или соглашались лишь на то, чтобы он подвез их на машине до метро или до дома. С ним флиртовали, но держали на расстоянии. Ему недоставало доброты, и ладно бы, умей Леша это как – то скрывать, но он не умел. Орловский жил легко и радостно, Леша Заров даже это считал камнем в свой огород.

Орловский и сам понимал, что между ними все далеко не просто, но он предпочитал не обсуждать эту тему с Заровым, лишь иногда по – доброму подшучивая над ним. Как – то раз одна из однокурсниц на студенческой дискотеке предпочла танцевать с другим, сказав Зарову: «Извини, Лешик! В другой раз!». Леша Заров сжал зубы так, что у него задрожали скулы, и он молча отошел к стене. Орловский, наблюдавший эту сцену, попытался приободрить его и предложил пройтись до буфета, впервые назвав Лешу Лешиком. Но Заров, как всегда, не распознал искреннего дружеского намерения приятеля развеселить его и с ненавистью пробурчал, что ни в какой буфет он не пойдет, и вообще попросил не называть его так. Орловский притворно поднял руки вверх и сказал, что сдается и все понял. Всего и делов – проехали и забыли. Но только не в случае с Лешей Заровым – этот маленький эпизод он отложил в свою копилку обид и злобных воспоминаний… Непонятно только, зачем.

Фехтованием они оба занимались в одной и той же студии, но у разных преподавателей, при этом нередко встречались на учебных и свободных поединках. Трудно сказать, кто был лучше – шпагой и саблей оба владели одинаково хорошо. Быстрый и напористый Орловский предпочитал активную атаку. Леша Заров придерживался оборонной тактики, обычно он осторожно ждал, пока противник совершит ошибку. Орловский одинаково дружелюбно общался с соперником после схватки, независимо от того, кто победил. Леша Заров самодовольно улыбался при победе и угрюмо молчал при поражении, нехотя пожимая руку победителю. В общем, все как всегда. А еще они время от времени вместе с другими учениками студии участвовали в разных костюмированных шоу и постановочных поединках. Людям нравились такие мини – спектакли, проходившие иногда под современную, а иногда под средневековую музыку – в зависимости от сюжета. Случалось, что музыкальное оформление обеспечивали приглашенные музыканты, что придавало действу особый колорит. Проводились эти мероприятия несколько раз в году в Петергофских парках на фоне дворцов и фонтанов, на площадке перед Павильоном катальной горки в Ораниенбауме и у стен Петропавловской крепости. Орловский не любил участвовать в этих мероприятиях, хотя в студенческие времена это и помогало ему финансово. Ему претила сама идея постановки поединка, эти отточенные и заученные движения и удары. Он ценил настоящий, живой бой с реальным звоном клинков, экспромтами, сменой ситуации и непредопределенным финалом. Леша Заров, напротив, обожал постановки и горделиво расхаживал перед зрителями в костюме королевского мушкетера времен Луи XIII. Его не беспокоила искусственность схваток, и, если по сюжету он одерживал победу, то выглядел так, как Сирано, сразившийся с сотней бандитов у Нельской башни. Орловскому требовалось немало усилий, чтобы в такие моменты не испортить все смехом, поэтому он старался не смотреть на «героя».

После окончания института их пути разошлись: Орловский какое – то время искал работу по специальности, по вечерам и выходным подрабатывая то здесь, то там, а Леша Заров уехал на стажировку за границу в представительство одной питерской корпорации, чему поспособствовал его папа. Поначалу Орловскому удавалось сохранять частоту свиданий со шпагой, но со временем взрослая жизнь затянула его в водоворот новых, волнующих и интересных событий, и он лишь изредка посещал тренировки. Через несколько месяцев после получения диплома его совсем еще молодое резюме что называется «выстрелило» – он получил приглашение в крупную многопрофильную компанию, занимающую несколько этажей в одном из бизнес – центров на Синопской набережной. Хорошие оценки, хороший английский, хорошо поставленная речь – все эти факторы попали точно в яблочко, когда немного волнующийся Орловский, уже прошедший собеседования с кадровиком и службой безопасности, а также заполнивший кучу всяких тестов у штатного психолога, наконец предстал перед начальником отдела внешэкономсвязей. Его приняли с испытательным сроком и пожелали удачи.

Нельзя сказать, что коллеги встретили новичка радостно и гостеприимно, скорее вежливо и чуть настороженно. При этом негатива в его сторону не наблюдалось, просто в компании давно прижился достаточно сдержанный стиль общения. Из кабинетов редко доносился смех или громкие голоса. Шутки, анекдоты или случаи из жизни, которые обсуждали на кухне во время перерывов на кофе, рассказывались и воспринимались… негромко. Люди улыбались, разумеется, но смеялись редко. Да и особого дружеского сближения между кем – то из коллег Орловский там не увидел. Все были чересчур правильные и серьезные, по крайней мере так показалось новому члену команды. Начальство интересовали только вопросы профессионального характера, все остальное решалось в индивидуальном порядке или у психолога, к которому иногда заглядывали для решения накопившихся проблем. Случались и коллективные празднования Нового года или 8 Марта, но уж какие – то куцые и однообразные. Стол, конечно, радовал (компания выделяла достаточно средств), но проходило все без огонька и всегда только в офисе. Налегать на горячительные напитки не приветствовалось, каждый следил за собой и тем, что говорит. Никаких выездов с сотрудниками на турбазы или в рестораны не практиковалось. Дни рождения ограничивались тем, что именинник приносил торт, который съедался коллегами в течение дня, а виновника торжества шаблонными фразами поздравлял начальник подразделения под жидкие аплодисменты остальных работников. Служебные романы не одобрялись по умолчанию, да и прецедентов, очевидно, не было давно. Вот в такую стабильную и развивающуюся, но в некотором отношении скучную компанию попал Орловский с назначением на должность специалиста отдела внешнеэкономических связей с испытательным сроком в два месяца.

Что радовало, так это вид из окна кабинета, где на сотни метров влево и вправо протянулась Нева, гармонично вписываясь в замечательный урбанистический пейзаж на противоположном берегу с современными домами, бизнес – центрами и оригинальными зданиями банков и офисов. За окном постоянно происходила смена картинки, ведь независимо от погоды по шоссе мчались машины, через переход на долгом светофоре в одну и в другую сторону не спеша семенили пешеходы, а по вечерам окна домов оживали, озаряясь ярким или неярким светом, говоря о том, жизнь не прекращается ни на минуту. Орловский любил, обдумывая рабочие вопросы, подолгу смотреть в окно, особенно поздней осенью и зимой, когда темнеет совсем рано.

С коллегами у него сложились неплохие отношения, его довольно быстро приняли в коллектив. Качество работы и инициатива, свойственная молодости, плюс здоровые амбиции делали свое дело – Орловский числился на хорошем счету. За три года работы он неоднократно проявлял себя как грамотный специалист, и к концу третьего года получил должность заместителя начальника отдела. Нашлись, конечно, недовольные новым назначением молодого специалиста, но в целом коллеги за него радовались и считали, что он получил эту должность заслуженно. Да и если разобраться, то единственной причиной недовольства некоторых оказалось то, что назначили не их. Кроме рабочих качеств, конечно же, коллег привлекали обаяние и юмор Орловского. Он все же сумел немного растопить лед строго профессиональной атмосферы, и работать стало приятнее и веселее. Казалось, сами сотрудники стали больше улыбаться и общаться друг с другом чуть теплее. В отдел под разными предлогами все чаще заглядывали работники других департаментов – теперь там слышался смех и чувствовалась несвойственная этому офису оживленность. Главное, что никакого отрицательного влияния на качество работы вследствие этой приятной оттепели не наблюдалось. Напротив, отдел стабильно давал хорошие показатели.

А через неделю после того как Орловский отпраздновал свое трехлетие в компании и за пару месяцев до Нового года, появилась она. Точнее, появилась она в компании, а в жизнь Орловского она ввалилась, нагрянула, величественно вошла, не сделав ни малейшей попытки привлечь его внимание или хотя бы удостоить его взгляда. Не сказав ни слова, она самим фактом своего существования дала понять, что пришла в его жизнь навсегда. Не выделяя его среди других, она словно типографским оттиском впечатала себя в его мысли. Нисколько не нуждаясь в нем, она на мгновенье встретилась с ним глазами, и отныне никакая другая женщина не была ему нужна. Это походило на мастерски отточенное туше, произведенное быстро и прямо в сердце мастером клинка, который даже не смотрел на противника.

Новый главный бухгалтер Елена Александровна… Не Лена, не Леночка, не Элен – строго по имени – отчеству и для всех без исключения. Ничуть не похожая на актрис или моделей, она обладала какой – то самобытной красотой, и язык не поворачивался говорить о ней, применяя пошлые комплименты вроде «куколки» или «милашки». Она мало улыбалась, а ее серо – голубые глаза смотрели холодно и оценивающе. Правильные черты лица в сочетании со строгостью взгляда делали ее похожей на Снежную королеву, а натуральные бело – золотистые волосы и величественная походка с высоко поднятой головой довершали этот образ. Возможно, ее фото и не поместили бы на обложку «Подиума», но для Орловского, с тех пор как он увидел ее, не существовало женщины прекраснее. Сдержанная вежливость с коллегами, требовательность к подчиненным, подчеркнутая дистанция со всеми, непримиримость к фамильярности и попыткам заигрывания и при этом высокий уровень профессионализма и острый язык. Ее уважали, побаивались, лишний раз предпочитали не связываться. Она была высокомерно одинока и недоступна, как мечта. О ее личной жизни знали лишь то, что в свои двадцать восемь лет она не замужем и бездетна.

Для Орловского ее появление стало настоящей катастрофой. До сих пор не имевший сильных привязанностей, он очень быстро понял, что это не увлечение и не легкая симпатия. Но осознав, что к нему пришло то самое, глубокое и неподдельное чувство, Орловский ничуть не обрадовался этому факту. Он ощущал скорее некую обреченность, как будто кто – то там, наверху, наказал его этой любовью. Ему казалось, что это своеобразная компенсация за вполне легкое течение жизни, включая и студенчество, и карьеру в компании. Действительно, он всегда жил беззаботно и практически не сталкивался с большими трудностями. Его детство, полное игр и шалостей, прошло под надежным покровом родительской любви и заботы. Школа и институт вообще оказались двумя большими, интересными и счастливыми жизнями. Он не болел опасными болезнями, не ломал рук и ног, не попадал в милицию, его не предавали друзья. Он не встречал серьезных препятствий в учебе, легко сходился с людьми и не знал проблем с противоположным полом. Он никому не завидовал и не мстил, и даже юношеские драки не порождали в душе его долгой ненависти. Он радовался жизни и искренне хотел радовать других. Можно ли обвинять его в этой безоблачности жизни? Конечно, нет. Просто время его испытаний, где мало места легкости и улыбкам, а все больше тоски и душевных терзаний, наступило именно сейчас.

И никто не знает, когда и что придет, какие потрясения изменят твою жизнь, какие события будут проверять тебя на прочность. И нельзя к ним быть всегда готовым, но можно и нужно их пройти, ведь единственный способ понять, чего ты стоишь, – это выдержать все до конца. В конце концов, важно не сколько то, что с тобой случается, а то, как ты себя ведешь в этих трудных или не очень обстоятельствах и кем ты из них выходишь. Не стоит думать, что испытанием обязательно является смерть близких, война, нищета или другие напасти. И любовь может быть проверкой для человека, измучить его, искромсать его душу, а потом высушить ее, изменив его навсегда. Каждому – свое.

Для Орловского очень быстро стал ясен ответ на вопрос знаменитой песни «Но как на свете без любви прожить?». Спустя немного времени он уже точно понимал, что прожить без любви можно и вполне неплохо, а вот как жить с ней – оказалось совсем неочевидным. И вот почему. Несмотря на то что Орловский прожил двадцать шесть с половиной лет легко, поверхностным человеком он не был. Поэтому, осознав серьезность сложившейся ситуации, он предвидел, что ему будет очень непросто. В известной сказке Герде предстояло растопить сердце Кая, но о том, как себя вести со Снежной королевой, там не говорилось ни слова. Орловский любил глубоко и сильно, но все его попытки как – то сблизиться или поговорить с Еленой натыкались на стену отчуждения. Он пытался завязать разговор, шутить, подсаживаться к ней за столик в столовой во время обеденного перерыва, но это всегда заканчивалось нулевым либо отрицательным результатом. Она холодно отвечала на его приветствия, не замечала его шуток либо морщилась, словно слышала очевидную глупость или гадость. На любые вопросы о ней Елена свысока отвечала, что это его не касается. На всю его искреннюю доброжелательную прямоту она резала язвительными фразами, которые обижали и расстраивали его. Орловский искал повод, чтобы растопить лед, но она, казалось, уничтожала саму возможность повода. На простеньких корпоративах она присутствовала минут десять – пятнадцать, а потом исчезала, как Золушка. Даже в свой день рождения Елена Александровна была так же холодна, как будто мороз февраля, месяца ее ежегодного праздника, не позволял ей оттаять. Коллеги пожимали плечами, но в этом офисе не любили лезть в чужую жизнь. У каждого свои причуды.

Одному Богу известно, что являлось причиной такой колючести, по крайней мере сам Орловский не мог это определить. Мысли на этот счет приходили разные, вплоть до небольшой разницы в возрасте в ее сторону, но более – менее логичные версии отсутствовали. Шло время, он страдал, она выглядела невозмутимой, как всегда. Коллеги стали замечать, что Орловский стал бывать мрачен, задумчив и частенько оставался в кабинете один после работы, когда все уходили домой. Уставившись в окно на замершую у долгого светофора вереницу машин, он думал… не о внешнеэкономической деятельности. При этом он знал, что этажом выше есть один кабинет, откуда не ушел еще один человек, вот только думающий, увы, не о нем. Орловский не хотел идти домой, пока она оставалась в офисе, в то же время надеясь увидеть того, кто, возможно, ее встречает. Но каждый вечер, примерно в одно и то же время, она покидала здание одна и шла к остановке автобуса. Однажды он тихонько пошел за ней, держась на расстоянии. Так они дошли до площади Александра Невского, и Елена нырнула в метро, растворившись в потоке людей. Это еще больше озадачило Орловского, у него не укладывалось в голове, что может быть причиной этой отчужденности.

На 8 Марта Орловский заказал доставку большого букета темно – бордовых роз «Гран При» с открыткой, на которой, по его желанию, был напечатан 109-й сонет Шекспира. В пятницу, за несколько часов до торжественного поздравления женской половины и последующего празднества за столом в конференц – зале, розы доставили в бухгалтерию. Курьер сказал, что ему поручено передать цветы Елене Александровне, при этом он не знает, от кого они. Женщины с бухгалтерии, стараясь скрыть вздохи зависти, с интересом смотрели на свою начальницу, которая на пару секунд улыбнулась, затем прочитала открытку и поставила корзину с розами на свой стол. Конечно, она спросила курьера, кто автор этого милого подарка, но тот только развел руками – они получают готовый, собранный заказ с адресом и сопроводительной открыткой, если таковая имеется. Это все, что ему известно. Елена Александровна посмотрела на него внимательно, поблагодарила и вернулась на свое рабочее место. Казалось, ее нисколько не удивил и не порадовал этот эпизод, а вопрос одной из коллег, откуда такое чудо, она просто проигнорировала. Орловский же, разумеется, не видел всего этого.

Празднование проходило, как обычно – цветы, поздравления, тосты за милых дам, поедание всяких деликатесов и сладостей и умеренное распитие шампанского. Орловский и Елена сидели в разных углах стола, он изредка смотрел в ее сторону, пытаясь прочитать на ее лице хоть какую – то реакцию на утренний сюрприз. Но она вела себя так же, как и всегда – ровная и невозмутимая. Когда минут через двадцать – тридцать после начала банкета сотрудники закончили с первой частью тостов и еды и стали выходить на улицу покурить, Орловский заметил, что Елена направляется в свой кабинет. Он выждал минуты три и быстро вышел из конференц – зала.

Когда он оказался у двери бухгалтерии, его охватило такое волнение, что виски пульсировали, как метроном, а на лице выступил пот. Он постарался успокоиться и вошел в кабинет. Елена сидела за своим столом, погрузившись в бумаги. Ее почти не было видно из – за корзины с розами. Орловский кашлянул, и она, оторвав голову от бумаг, вопросительно посмотрела на него, не говоря ни слова. Он не увидел на ее лице ни выражения любопытства, ни даже намека на удивление. Снежная королева ждет доклада от вошедшего камердинера – так это выглядело со стороны.

– Надеюсь, вам понравились розы? – он улыбнулся. – Простите, не знал, какие вы предпочитаете.

Она смотрела на него, не шевелясь. Казалось, ее мысли летают где – то далеко. Помолчав какое – то время, Елена, не меняясь в лице, негромко произнесла:

– Это от вас? Спасибо, понравились, – и снова опустила голову, изучая бумаги.

В ее поведении не было ничего фальшивого или надуманного. Она продолжала заниматься тем, что считала важным, нужным и, очевидно, намного более интересным, чем разговор о подаренных розах.

– Я рад! – Орловский знал, что еще неизвестно, когда им удастся встретиться наедине, и твердо решил поговорить с ней, даже если это будет только его монолог.

– Еще раз спасибо. Вам… – она произнесла эти слова, не поднимая головы. – У вас что – то еще?

Орловский начинал закипать. Он допускал, что может быть ей абсолютно неинтересен, но это отдавало уже явным пренебрежением. Борясь с волнением, он чувствовал, что ему крайне необходимо, чтобы именно сейчас Елена выслушала его и, возможно, что – то ответила. Но как добиться этого, если она намеренно давала понять, что он не стоит и абзаца из сотни деловых бумаг на ее столе?

– Мне нужно поговорить с вами, уделите мне пять минут, пожалуйста, – Орловский звучал решительно.

Елена отложила бумаги и подняла на него глаза.

– Ну, если только пять минут. Я вас слушаю, – произнесено это было все тем же ровным голосом, равнодушно и безэмоционально, даже электронный микроскоп не обнаружил бы в ее тоне хоть молекулу заинтересованности.

Орловского это задело, но сейчас ему не хотелось обращать на это внимание.

– Спасибо, постараюсь уложиться. И прошу вас меня не перебивать! – он немного отошел от стола, засунул левую руку в карман, а правую выставил перед собой и начал говорить: – Елена… Елена Александровна, я люблю вас! Люблю с первого дня, как вы появились в компании, вернее, с первых мгновений, как я увидел вас! Я знаю, что мы едва знакомы, я… долго думал, пытался разобраться в себе, я… пытался задавить это чувство, но, в конце концов, понял, что все так и никак иначе. Я люблю вас и хочу, чтобы мы были вместе всегда. Я хочу оберегать вас, заботиться о вас, хочу сделать вашу жизнь яркой и интересной, я готов помогать вам во всем и делить с вами все ваши трудности и… радости, конечно. Я никогда не предам вас и готов вам это доказать своим отношением. Я знаю, что сейчас вы меня не любите. Наверное, я вообще вам малоинтересен, но дайте мне шанс убедить вас, что со мной вы будете счастливы! Сейчас я не делаю вам предложение, только чтобы у вас не нашлось формального повода мне отказать, ведь вы меня совсем не знаете. Это все. Надеюсь, я не вышел за пределы пяти минут, – Орловский замолчал.

Он смотрел на нее и ждал хоть какого – то ответа, пусть даже самого неприятного. Елена тоже все это время смотрела на него, время от времени опуская глаза.

– Спасибо за искренность… – она замолчала на несколько секунд, – но… ответа в стиле Евгения Онегина не будет, я не собираюсь читать вам наставлений. Мы работаем в одном заведении, пересекаемся мало, и меня вполне устраивает такое положение вещей. И дело не только в этом… У нас с вами нет будущего. Примите как факт. Я надеюсь, что мы больше никогда не вернемся к этому разговору. Извините, – Елена снова опустила глаза в свои бумаги.

Орловский, все это время стоявший с каменным выражением лица, хотел что – то сказать, но она одарила его таким взглядом, что стало ясно: аудиенция окончена. Орловский пошел к выходу и, не оборачиваясь, в дверях произнес негромко: «С праздником вас. Будьте счастливы».

Он вернулся в конференц – зал и постарался выглядеть так, как будто ничего не случилось. Налив себе шампанского, он предельно веселым голосом предложил тост за самых красивых женщин в Санкт – Петербурге и Ленинградской области, которые, конечно же, работают в их компании. Дамы зарделись, чувствовалось, что им хочется максимально наполнить этот день комплиментами и вниманием к себе разных мужчин, которые с удовольствием присоединились к тосту. При этом та единственная на всем свете женщина, которая была нужна Орловскому, та, что дороже всех молоденьких и не очень секретарш, референтов, помощниц и прочих менеджеров женского пола, стояла у окна в своем кабинете, скрестив руки, и молча смотрела куда – то вдаль. Ее глаза блестели от слез, но она не позволяла им пролиться по щекам.

Шли дни, которые складывались в недели, а те незаметно рождали месяцы. Для Орловского, начиная с того разговора в бухгалтерии, время тянулось медленно. Он стал молчалив, временами угрюм и порой раздражителен. Он не радовался набиравшей силу весне, не замечал, каким длинным становится день, и равнодушно смотрел на бурно цветущую зелень. Он стал реже видеться с друзьями, часто игнорируя привычные посиделки, поездки на Ладогу или походы в клубы. Он мучился и не знал, что предпринять, так как чувствовал, что шансов не осталось. Они так же формально здоровались, но больше он не старался заговорить с ней. Главное же – Орловский догадывался, что есть какая – то причина, что – то в прошлом или настоящем в жизни Елены, что объясняло реакцию на его признание и ее поведение в целом. Будучи человеком решительным, Орловский переживал еще и оттого, что просто не знал, как ему следует поступить. Его первое серьезное чувство не сделало его счастливее, скорее наоборот. Сколько раз, гуляя по Васильевскому острову или Петроградке – его любимые места в городе, – Орловский думал о том, что нужно пережить эту ситуацию, найти в себе силы и идти дальше, в конце концов, жизнь заканчивается не сегодня и не завтра. Он методично убеждал себя в возможности новых встреч, в необходимости избавиться от этого наваждения, но на практике выходило так, что он чурался новых знакомств и сторонился девушек, которые недвусмысленно выказывали ему свою симпатию. Коллеги заметили эти перемены, но на их вопросы он отшучивался, продолжая иногда шутить и вносить живость в серьезные будни. Но получалось уже не так, как раньше. Что касается Елены Александровны, то у нее ничего не изменилось. По крайней мере ничего, заметного для него.

В середине мая Орловский приехал в Петергоф полюбоваться фонтанами и побродить по замечательным аллеям верхнего и нижнего парков. Петергоф всегда поднимал ему настроение. Он мог часами ходить от дворца Марли до Екатерининского корпуса, сидеть на скамейке на площади перед римскими фонтанами, наслаждаясь красотой этих монументальных сооружений, или смотреть на залив, облокотившись на перила балюстрады за Монплезиром. Он знал название всех фонтанов и, посещая парк, словно навещал их. Каждый для него был неповторим и прекрасен по – своему: и аккуратная, похожая на многослойный торт «Пирамида», и пышный праздничный «Сноп», и, конечно же, главный шедевр парка – торжественный каскад с величественным Самсоном. Орловский неоднократно посещал все дворцы и павильоны Нижнего парка, каждый раз заново восхищаясь замечательными творениями великих мастеров прошлого. Он любил рисовать в своем воображении картины галантного XVIII века с его дворцовыми переворотами, дуэлями, гвардейцами и прекрасными дамами в тяжелых широких платьях. Все это всегда отвлекало его от проблем и грустных мыслей. И сейчас тоже – настроение улучшилось, а на душе стало немного светлее. Прогуливаясь вдоль большого Марлинского пруда, он задумался и буквально налетел на девушку, едва не сбив ее с ног. А когда с ее стороны прекратился визг, а с его закончились извинения, Орловский увидел, что «совершил наезд» не на случайную прохожую, а на свою коллегу Сонечку – секретаршу генерального. Сложив руки в молитвенном жесте, он изобразил скорбь на лице и жалобно проговорил: «Сонечка, прости – прости – прости – прости! С меня мороженое. Две, нет три порции. И кофе!». Сонечка улыбнулась, наигранно вздохнула и произнесла, закатив глаза: «Ах, прощаю!». Оба засмеялись.

Выяснилось, что она пришла сюда с подругой и ее мужем, и сейчас прогуливается одна, потому что эта парочка решила во что бы то ни стало отстоять очередь за билетами в Большой дворец. Сонечке, которая терпеть не могла очереди, это показалось сомнительным удовольствием, и она пошла бродить по парку. Болтая о всякой чепухе, они незаметно, как это всегда бывает, перешли к теме работы. И тут Орловский понял, что у него появился пусть маленький, но шанс что – то узнать о Елене, ведь кто, как не секретарь, должен знать о сотрудниках больше, чем другие? Узнать… а значит, понять и, может быть, что – то изменить. Как здорово, что у него с Сонечкой с первых дней установились добрые, приятельские отношения! Если спросить по – умному, она ничего не заподозрит…

Они подошли к лотку продажи воды и разных сладостей, где Орловский, как и обещал, купил Сонечке мороженное и кофе в закрытом стаканчике. Они уселись на скамейку напротив фонтана «Адам», и Орловский аккуратно начал свои расспросы.