Текст книги "Хитмейкер. Последний музыкальный магнат"

Томми Моттола
Хитмейкер. Последний музыкальный магнат

Tommy Mottola

Hitmaker. The Man and His Music

Copyright © 2013 by Thomas D. Mottola

© Перевод, издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014

© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014

* * *

Посвящается

Талии – ангелу, упавшему в мои объятия с Небес.

Твоя вечная любовь и преданность и тот долгий путь, который я прошел, чтобы найти тебя, навсегда изменили мою жизнь. Te amo mucho por siempre.

Сабрине, чья искорка заставляет меня верить в то, что мечты и правда сбываются.

Когда ты встаешь утром и я слышу: «Люблю тебя, папа!» – мне кажется, что я впервые в жизни услышал музыку.

Мэтью, чья широкая улыбка и энтузиазм, с которым ты ею делишься, заставляют меня двадцать раз на дню останавливаться и задумываться, как же мне повезло в жизни.

Саре, моей прекрасной принцессе, которая научила меня большему, чем может себе представить, и которую я люблю сильней, чем она может вообразить.

Майклу с его добрейшим сердцем и соответствующей силой духа. Хоть ты мне и сын, но я уважаю тебя так же, как если бы мы были братьями.

Маме и папе, которые поддерживали меня на всем пути, наполняя мою жизнь любовью, музыкой, отличной едой и самыми замечательными рождественскими праздниками. Вы сделали меня таким, какой я есть, и я каждый день по вас скучаю.

Моим дорогим сестрам, двойняшкам Джин и Джоан, а также Мэри Энн. Хочу извиниться перед вами за то, что изводил вас первые пять лет моей жизни, и поблагодарить за то, что вы подарили мне чувство семьи. И за то, что у вас в комнате вечно верещало радио.

Вступление

Названия песен, предваряющие каждую главу, – это список образцов той музыки, что вдохновляла меня и определяла мою личность в описываемый период времени. Эти песни стали саундтреками моей жизни.

Это лишь некоторые – иногда довольно нехитрые – из тех композиций, мелодий и текстов, что помогли мне совершить то, чего я добился, и стать тем, кем я являюсь.

К концу этой книги вы, таким образом, ознакомитесь с целой фонотекой, оказавшей ошеломляющее и глубокое влияние на всю мою жизнь – начиная с Элвиса и заканчивая iPod. Вне сомнения, это был золотой век музыки. Голоса же моих друзей и знакомых, которым я даю слово в конце глав, предоставят другую точку зрения на то, что происходило в это удивительное время.

Я знаю, что вам любопытны мои отношения с Мэрайей, Майклом, Брюсом и Билли Джоэлом… и еще многими великими артистами этого золотого века, который больше уже не повторится. Я коснусь и этих тем.

Может быть, вы интересуетесь тем, на что было похоже создание звезд до того, как стало возможным просто выпустить песню и распространить ее через YouTube.

Или тем, как начался «латиноамериканский бум». Или тем, что случилось, когда с появлением Napster монополия на распространение музыки была отнята у исполнителей и звукозаписывающих компаний. Я чувствовал приближающиеся потрясения, и в то время у нас было множество планов по реструктуризации, включая попытку работать вместе с Apple на острие цифрового прогресса, – и, возможно, вам будет интересно знать, почему этого не случилось. И об этом я тоже напишу.

За те пятнадцать лет, в течение которых я возглавлял Sony Music, было продано 8 миллиардов компакт-дисков и аудиокассет. С моей стороны понадобятся некоторые разъяснения, чтобы понять стратегии, которые мы использовали в тот период для того, чтобы достичь показателя в 65 миллиардов долларов прибыли.

Но мои слова не будут иметь смысла, если вы вместе со мной не прогуляетесь в то место, где я впервые услышал музыку, – в Бронкс. Так что мой рассказ начнется на пересечении Сто восемьдесят седьмой улицы и Артур-авеню.

Глава 1. Малая родина

“Only You (And You Alone)” The Platters

“Rock around the Clock” Bill Haley and His Comets

“Sincerely” The McGuire Sisters

“Cherry Pink and Apple Blossom White” Perez Prado

“Maybellene” Chuck Berry

“Bo Diddley” Bo Diddley

“Tutti Frutti” Little Richard

“Earth Angel” The Penguins

“Folsom Prison Blues” Johnny Cash

“Hound Dog” Elvis Presley

“Don’t Be Cruel” Elvis Presley

“Heartbreak Hotel” Elvis Presley

“Love Me Tender” Elvis Presley

“The Great Pretender” The Platters

“Memories Are Made of This” Dean Martin

“Why Do Fools Fall in Love” Frankie Lymon and the Teenagers

“Blueberry Hill” Fats Domino

“My Prayer” The Platters

“I Walk the Line” Johnny Cash

“Please, Please, Please” James Brown and the Famous Flames

“In the Still of the Night” The Five Satins

“I’m Not a Juvenile Delinquent” Frankie Lymon and the Teenagers

“Oh What a Nite” The Dells

“To Be Loved” Jackie Wilson

“Blue Christmas” Elvis Presley

“All Shook Up” Elvis Presley

“Jailhouse Rock” Elvis Presley

“You Send Me” Sam Cooke

“Wake Up Little Susie” The Everly Brothers

“Bye Bye Love” The Everly Brothers

“Diana” Paul Anka

“All the Way” Frank Sinatra

“Whole Lotta Shakin’ Goin’ On” Jerry Lee Lewis

“Great Balls of Fire” Jerry Lee Lewis

“Searchin’ ” The Coasters

“Peggy Sue” Buddy Holly

“Silhouettes” The Rays

“Come Go With Me” The Del Vikings

“I’m Walkin’ ” Fats Domino

“Rock ’n’ Roll Music” Chuck Berry

“That’ll Be the Day” Buddy Holly and the Crickets

“I Wonder Why” Dion and the Belmonts

“Johnny B. Goode” Chuck Berry

“At the Hop” Danny and the Juniors

“Get a Job” The Silhouettes

“Sweet Little Sixteen” Chuck Berry

“A Lover’s Question” Clyde McPhatter

“Rockin’ Robin” Bobby Day

“Tears on My Pillow” Little Anthony and the Imperials

“Tequila” the Champs

“It’s Only Make Believe” Conway Twitty

“All I Have to Do Is Dream” The Everly Brothers

“Twilight Time” The Platters

“One Night” Elvis Presley

“You Are My Destiny” Paul Anka

“Yakety Yak” The Coasters

“Splish Splash” Bobby Darin

“Fever” Peggy Lee

“Little Star” The Elegants

“Lonely Teardrops” Jackie Wilson

“Good Golly, Miss Molly” Little Richard

“16 Candles” The Crests

“One Summer Night” The Danleers

“Stagger Lee” Lloyd Price

“Smoke Gets in Your Eyes” The Platters

“Mack the Knife” Bobby Darin

“Maybe Baby” Buddy Holly and the Crickets

“Witchcraft” Frank Sinatra

“Wear My Ring around Your Neck” Elvis Presley

“Put Your Head on My Shoulder” Paul Anka

“It’s Just a Matter of Time” Brook Benton

“What’d I Say” Ray Charles

“Charlie Brown” The Coasters

“Poison Ivy” The Coasters

“Dream Lover” Bobby Darin

“A Teenager in Love” Dion and the Belmonts

“There Goes My Baby” The Drifters

“Sorry (I Ran All the Way Home)” The Impalas

“Personality” Lloyd Price

“Don’t You Know?” Della Reese

“Since I Don’t Have You” The Skyliners

“Lavender Blue” Sammy Turner

“What a Diff’rence a Day Makes!” Dinah Washington

“I’m Sorry” Brenda Lee

“It’s Now or Never” Elvis Presley

“The Twist” Chubby Checker

“Only the Lonely” Roy Orbison

“Where or When” Dion and the Belmonts

“Walk, Don’t Run” The Ventures

“Chain Gang” Sam Cooke

“Let It Be Me” The Everly Brothers

“Beyond the Sea” Bobby Darin

“Please Help Me, I’m Falling” Hank Locklin

“Harbor Lights” The Platters

“Let the Little Girl Dance” Billy Bland

“Georgia on My Mind” Ray Charles

“Step by Step” The Crests

“Doggin’ Around” Jackie Wilson

“Money (That’s What I Want)” Barrett Strong

“Short Fat Fannie” Larry Williams

“So Fine” The Fiestas

“Will You Love Me Tomorrow” The Shirelles

“Save the Last Dance for Me” The Drifters

“Shop Around” The Miracles

“At Last” Etta James

“He Will Break Your Heart” Jerry Butler

“Stay” Maurice Wilson and the Zodiacs

“Finger Poppin’ Time” Hank Ballard and the Midnighters

“This Magic Moment” The Drifters

“Are You Lonesome Tonight” Elvis Presley

“A Fool in Love” Ike and Tina Turner

“Angel Baby” Rosie and the Originals

“Tonight’s the Night” The Shirelles

“Bye Bye Baby” Mary Wells

“Lonely Teenager” Dion

“Alley Oop” The Hollywood Argyles

“Stand by Me” Ben E. King

“Crazy” Patsy Cline

“The Wanderer” Dion

“Runaround Sue” Dion

“Crying” Roy Orbison

“Hit the Road Jack” Ray Charles

“Quarter to Three” Gary U.S. Bonds

“Running Scared” Roy Orbison

“Please Mr. Postman” The Marvelettes

“Can’t Help Falling in Love” Elvis Presley

“Blue Moon” The Marcels

“Duke of Earl” Gene Chandler

“Mother-in-Law” Ernie K-Doe

“Unchain My Heart” Ray Charles

Прелесть посещения Артур-авеню состоит в том, что она всем готова раскрыть объятия и располагает к себе даже тех, кто там прежде никогда не бывал.

Подростки больше не напевают ду-воп на углу, а во всех ресторанах и барах теперь висят плоские телеэкраны. Но, не считая этого, Артур-авеню мало изменилась с тех пор, когда я был ребенком.

Лавка мясника. Пекаря. Рыбная лавка. Магазинчик пасты. Прилавки с фруктами внутри огромного крытого рынка. Проверенная временем кофемашина в кондитерской Де Лилло. Мало где в Америке можно найти ресторан, вывеска которого повидала пять поколений. Захотелось моллюсков? Их продают со льда свежими прямо на улице – вон там, перед рынком «Козенца». Возьмем дюжину. Попробуйте с соусом из хрена, толики уксуса, лимонного сока и капельки «Табаско». Что я вам говорил? Так лучше всего!

В Casa della Mozzarella сыр для вас достанут прямо из рассола. А каков луковый хлеб у Madonia Brothers! Но помните: его выпекают лишь по субботам. Глядите – вот пиццерия «Полная луна». Когда я был ребенком, именно с этого места мне переставало быть так грустно после похорон. В этих краях пиццерия есть почти в любом квартале, но в каждой готовят чуточку иначе, и это в каждом случае дает вам особую причину заглянуть. Это похоже на музыку.

Артур-авеню одной из первых начала формировать мой вкус – она учила меня узнавать хорошее.

Мы все ходили в церковь Богоматери Кармельской. Те, кто венчался здесь, когда я был ребенком, никогда потом не разводились.

Мои родители прожили в браке семьдесят лет. Это важный факт, ведь именно семья определила мою юность. Музыка гоняла меня по всему миру, и мне повезло повстречаться и поработать вместе с величайшими звездами и влиятельнейшими представителями бизнеса. Но мои успехи часто сопровождались просчетами личного характера, иногда становившимися даже слишком известными широкой публике. Во многих отношениях я потратил значительную часть своей жизни на попытки стать таким человеком, каким был мой отец.

Мой отец, Томас Моттола-старший, был тихим человеком, чьим единственным предназначением в жизни была забота о семье. Я не мог бы и представить себе лучшего отца. Ни для кого не была тайной причина его преданности своим детям, а особенно – мне.

Ведь своего отца мой папа не знал. Все, что у него было, – фотография в рамке, где его отец был одет в итальянскую униформу. Я даже не думаю, что папа смог выяснить обстоятельства смерти своего отца. Мой же отец родился на Бликер-стрит, Манхэттен, в то время, когда экономика страны переживала нелегкие времена. Его брата и сестру забрала к себе добрая женщина, владевшая фермой в Бронксе, – она могла лучше позаботиться о них. Вот так в те времена делалось.

Подростком мой отец посещал школу имени Рузвельта на Фордхем-Роуд. Ему приходилось делать это вечерами, поскольку днем он работал курьером в таможенно-брокерской фирме. Он доставлял на таможню заявки на ввоз импортных товаров. Накопив 750 долларов, он уволился и основал собственную фирму, назвав ее Atlas Shipping. Его контора была воплощением изнурительной бумажной работы. Каждый ящик спиртного, поставленный корпорацией «Сигрем», каждый контейнер с индийской мебелью – все это придирчиво документировалось. Хотя эта работа и не вызывала энтузиазма, она позволяла кормить семью, и неплохо. Каждое утро, как часы, он уходил, и мы с матерью по вечерам часто отправлялись на станцию его встречать.

Его стараниями мы смогли покинуть небольшую квартирку в паре кварталов от Артур-авеню. Сначала мы переехали в таунхаус всего в нескольких милях, на Пэлем-Парквей. Потом, спустя восемь лет, в уютный пригородный дом в тридцати минутах к северу, в Нью-Рошелл, и это для моего отца, должно быть, явилось воплощением американской мечты.

Создание семьи отец не откладывал в долгий ящик. Он встретил мою мать, Лену Бонетти, которую все звали Пегги, когда ей было пятнадцать. Это случилось в Бронксе, в районе Фордхем. Мама тогда хотела стать певицей, но ее отец был человеком строгих правил, чтил традиции и считал, что шоу-бизнес – недостойное занятие для молодой женщины. Когда она рассказала ему о своих планах, он выразил свое отношение к ним, закатив ей пощечину.

Я помню, как сильно моя мать любила петь, но пела она лишь в церкви, когда была еще ребенком. И конечно, дома, в кругу семьи и друзей. Отец умел играть на рояле, а потом научился и на укулеле, тогда как мои дядюшки аккомпанировали на своих гитарах. В выходные гостиную нашего дома наполняли угощения, гости, снова угощения, музыка, угощения, смех и опять угощения. Фундамент брака моих родителей не мог быть более ясным или прочным.

У них также было общее происхождение, так как предки матери происходили из Неаполя и Бари, а отца – из Неаполя и Авеллино. У них была своя церковная община и религиозные традиции. Их объединяла непоколебимая преданность своим детям. Но помимо всего этого и «химии» личных отношений Томаса и Пегги Моттолу объединяли семейные обеды и музыка.

Задолго до меня родители успели обзавестись тремя дочерьми: Джин и Джоан, близняшками, и Мэри Энн. Но отец с матерью всегда хотели мальчика, и мое появление на свет стало для них даром Небес. Крестный отец, которого мне подобрали, мало походил на Марлона Брандо или Аль Пачино. Его звали Виктор Кампионе, и в более юные годы он работал в ФБР. Вот вам и стереотипы…

Покинув правоохранительные органы, мой крестный решил заняться политикой на местном уровне и в итоге дорос до районного руководителя Демократической партии в Бронксе. Во времена Таммани-Холла[1]1
  Таммани-Холл – социально-политический клуб, существовавший в Нью-Йорке с 1854 года и тесно связанный с Демократической партией. (Здесь и далее примеч. ред.)


[Закрыть] дядя Вик был одним из тех парней, которые обладали огромной властью за кулисами, «делателем королей», благодаря которому люди вроде Эйба Бима становились мэрами Нью-Йорка. Дядя был человек строгий и прямой, и каждое его слово обращало на себя внимание. Мне достаточно было взглянуть на дядю Вика, чтобы понять, что мой жизненный долг – стать выдающимся профессионалом и предметом гордости родителей.

Когда мне стукнуло пять лет, три моих старших сестры уже успели вырасти и покинуть дом, что дало мне тысячу процентов внимания родителей. Мама водила меня в школу, забирала обратно, помогала делать домашнее задание, натирала спиртом, если я простужался. Но также она была строгим командиром, ей пришлось им стать. С точки зрения отца, я просто не мог сделать ничего дурного. Однажды, когда я был совсем маленьким – возможно, в три или четыре года, – я играл в подвале с молотком и стукнул старшую сестру по голове. Когда она пожаловалась на меня, отец только спросил: «Кто оставил молоток без присмотра?»

Я в детстве был большим непоседой, и в наши дни мне приписали бы из-за этого синдром дефицита внимания. Это здорово пригодилось мне впоследствии, когда я стал председателем совета директоров Sony Music, ведь именно такая неуемная энергия наилучшим образом подходила к постоянно изменяющимся условиям работы там. Но вот в юные годы это принесло мне немало проблем – я был не дурным мальчишкой, но очень беспокойным ребенком и постоянно совал свой нос куда не следует. Старейший из моих друзей, Ронни Парлато, припоминает, что однажды я завел оставшийся без присмотра бульдозер и прокатился вокруг ничейного участка за нашим домом на Пэлем-Парквей. Он утверждает, что мне тогда было всего три года. Именно непоседливость часто заводила меня туда, куда не следовало, и практически каждую стенку на моем пути я пытался прошибить головой.

Христианские Братья из школы Айона[2]2
  Айона – остров у берегов Шотландии, где в VI веке был основан монастырь. Конгрегация Христианских Братьев называет в честь этого места создаваемые с их участием учебные заведения.


[Закрыть] в Нью-Рошелле знали способы разбираться с теми, кто нарушал их строгие правила. Обычно наставники носили в рукавах своих одеяний особые кожаные ремни, которыми могли хорошенько врезать нарушителю порядка. Однажды я исподтишка показал язык директору, а один мальчик наябедничал. В итоге меня вызвали в директорский кабинет и хорошенько мне всыпали. Тем вечером, когда я залезал в ванну, мать заметила синяки и следы побоев у меня на заду и немедленно рассказала отцу. Мой папа был милейшим и добрейшим человеком из всех, кого можно представить, но не стоило угрожать его детям или обижать их – это вызывало у него невообразимую ярость. Отец не сказал ни слова, просто оделся и вышел. Он пошел прямо к директору. Уж не знаю, что там произошло, но Христианские Братья больше ко мне не прикасались.

Зайдем-ка перекусить в ресторане «У Доминика». Вот черт, мы только на двадцатой странице, а у меня уже проблемы – я могу представить себе, как разозлятся мои друзья из «Роберто» и нескольких других ресторанов – ведь я выбрал не их. Так что знайте: пока живы, зайдите к «Роберто» попробовать кавателли с колбасой и рапини с маслом и чесноком – ведь ради них стоит умереть. Но не сегодня.

Кстати, «У Доминика» не приносят меню. Либо вы сами говорите официанту, чего хотите, либо он решает за вас. Там нет отдельных столиков – только длинные общие столы, и все сидят рядом. Если уж есть на свете лучшее место, чтобы перекусить с другом, – то это «У Доминика».

А сейчас я расскажу вам о своем самом старом и самом лучшем друге. Мое знакомство с Ронни Парлато прояснит некоторые удивительные вещи. В частности, вы, возможно, не знали, что я однажды обратился в иудаизм. Это долгая история, и однажды мы до нее доберемся. Но все равно все начинается с Ронни и той среды, в которой я вырос.

Пэлем-Парквей, где мы с Ронни поначалу зависали, населяли вперемешку итальянцы и евреи, а Ронни и сам был смесью такого рода – его мать была еврейкой, а отец итальянцем.

Моя мать и Либби, мать Ронни, были как родные сестры. Даже больше – как сиамские близнецы. Как только мы переехали из Бронкса в Нью-Рошелле, родители Ронни тоже перебрались туда. Пегги и Либби каждый день общались.

Когда Ронни отмечал Хануку, у зажженной меноры меня всегда дожидался подарок. Несколько раз родители посылали меня летом в еврейский лагерь, а там мы каждую неделю участвовали в ритуале встречи субботы. Так что я умел надевать ермолку, зажигать свечи, повторять молитвы на древнееврейском и пить кошерное вино. А еще мне нравилось произносить: «Барух!» – из-за забавного звука в конце.

Но точно так же на Рождество под нашей елкой лежал подарок для Ронни. Каждый год мама приготовляла почти три десятка различных блюд из морепродуктов – отметить рождественские праздники, – и за годы Ронни, вероятно, все их перепробовал. Не могу припомнить в своем детстве времени лучше, чем Рождество. Но уже тогда я спокойно воспринимал праздники любой религии. Религия казалась мне штукой общей и единой для всех людей. Единственными барьерами, сквозь которые мне не пришлось пробиваться в жизни, были религиозные и культурные – они для меня просто не существовали. Этот дар преподнесли мне улицы Бронкса.

В скором времени я уже пытался подражать Джеймсу Брауну, исполняющему Please, Please, Please, для чего заматывался в полотенце из школьной душевой, притворяясь, что это накидка. Когда мне было четырнадцать, родители часто позволяли мне ездить с друзьями на электричке в Гарлем, где в театре «Аполлон» выступали Стиви Уандер, Уилсон Пикетт и Джо Текс. Примерно через двадцать пять лет я встретил Глорию и Эмилио Эстефан и сразу ощутил к ним родственные чувства – их кубинское происхождение позволило мне ощутить себя снова в Бронксе. Эта открытость любой культуре стала моим большим преимуществом, когда я возглавил транснациональную корпорацию, да и в моей личной жизни отразилась тоже. Моя первая жена была еврейкой, вторая – ирландкой, с долей африканской и венесуэльской крови, а та прекрасная женщина, рядом с которой я теперь просыпаюсь по утрам, Талия, родилась и выросла в Мехико. Поэтому, когда много лет спустя Майкл Джексон организовал пресс-конференцию, где назвал меня «расистом» и «дьяволом», это не имело никакого отношения к расе, раю или аду. Все дело было в артисте, который постепенно шел вразнос из-за неспособности смириться с сокращением продаж своих альбомов. Майкл нападал на руководство и таким образом искал способ разорвать свой контракт с Sony.

Зрелище это было печальным и жалким. Как глава компании, я остался над схваткой и, разумеется, никак все это не комментировал. Сейчас, когда Майкла уже нет, мало пользы для меня вновь поднимать этот вопрос. Но, будучи ближе знакомы со мной, вы знали бы, что я не такой человек, который станет уклоняться от этой темы. Это история моей жизни, и тут важно все хорошенько разъяснить. И я расскажу вам, что случилось на самом деле, только запаситесь терпением – мы постепенно дойдем и до этого.

А пока – не хотите ли вина?

Когда пишешь мемуары, приходится мысленно погружаться в прошлое, в те ранние моменты, которые помогли тебе стать тем, кем ты стал.

Для меня ключевым моментом оказалось то время, когда я рос в Бронксе. Когда я родился, у меня уже были две пятнадцатилетних сестры и одна тринадцатилетняя. С самого первого дня в крошечной квартирке, где мы жили, я все время слышал поп-хиты, гремящие по радио в их комнате. Едва научившись ходить, я замирал, только заслышав привлекательные звуки, – и моя мама точно это подметила. Она держала меня за руку, когда мы ходили по магазину Alexander’s у пересечения Большого бульвара и Фордхем-Роуд, и я просто останавливался и прислушивался к музыке, доносящейся из-за витрин магазинов вдоль улицы. Когда такое случалось, она не тащила меня в нетерпении за собой. Она тоже останавливалась и даже напевала для меня какую-нибудь мелодию.

Так много разнообразных звуков неслось из тех магазинов – ду-воп, сальса, рок, Синатра… А если выходить вечером в четверг, то можно было даже поймать живое выступление ансамбля Тито Пуэнте на бульваре. Вернувшись домой, я постоянно слышал, как мама поет, а сестры подхватывают, а по выходным отец брался за укулеле, а дяди – за гитары. С утра до вечера меня окружала музыка. Уже в два года я научился залезать на стул и молотить по клавишам нашего рояля.

Я стал еще лучше понимать идею «крутости», когда Dion and the Belmonts выпустили синглы I Wonder Why и Teenager in Love. Название этой группы сделало Белмонт-авеню в Бронксе настоящим монументом ду-вопа. Все наши друзья боготворили Диона Демуччи и, казалось, лично знали либо его самого, либо кого-то имеющего отношение к группе. Как сказал однажды Брюс Спрингстин, Дион определенно был сочетанием Фрэнка Синатры и рок-н-ролла. Элвис принадлежал всем. Но Дион был только наш.

Я продолжал играть на трубе, пока учился в школе. Но после полудня стал бегать домой смотреть Дика Кларка и его шоу «Американская эстрада». Я очень старательно смотрел эту передачу. Ее прелесть состояла в том, что Дик Кларк организовал ее как своего рода радиотрансляцию. Он перечислял хиты по рейтингу как диджей, но только по телевизору. Шоу вели из Филадельфии, но использовали картонный силуэт США, на котором показывали города и коды их телевизионных станций-филиалов. Экрон обозначался WAKR, Декатур – WTDP и так далее. Дик мог прочитать письмо от девочки из Стоктона и сказать, что она слушает KOVR. Это было интерактивное телевидение, задолго до того, как само понятие «интерактивный» стало популярным, и позволяло любому подростку у экрана чувствовать себя частью чего-то большего. Когда пел Бадди Холли, вы словно заглядывали в Лаббок, штат Техас, а когда показывали Смоки Робинсона, узнавали, как дела в Детройте.

Я помню звезд, что видел на этом шоу: Бига Боппера, который опирался на стойку микрофона, исполняя Chantilly Lace. Джерри Ли Льюиса – его удары по клавишам создавали Great Balls of Fire. Чабби Чекера с его хитом The Twist. Фэтса Домино, Френки Лаймона и The Teenagers, Чака Берри, Сэма Кука, Бобби Дэрина, Джеки Уилсона, The Temptations, The Marcels, The Duprees, The Coasters, The Drifters, The Shirelles (помните, да? Ша-ла-ла… ла-ла… ла-ла?) и, конечно, Джеймса Брауна и The Fabulous Flames. Это только малая часть, только то, что мне сразу пришло в голову, – и даже близко не передает масштабов огромного мира, который открылся мне благодаря этому шоу.

В те годы существовали и потрясающие еженедельные программы, например Shindig, «Вечеринка». Но «Американская эстрада» настолько опередила свое время! Я изучал костюмы танцоров-подростков и знал каждого из участников танцевальных состязаний. Эта передача практически дала образец для более поздних шоу типа «Танцы со звездами». Музыка «Американской эстрады» не только раскрыла мое сознание – она пробудила во мне мечты и направила туда, куда я хотел двинуться. А золотой век Motown Records, музыка которой вот-вот должна была изменить мир, еще даже не наступил. Иногда после окончания передачи мы с матерью отправлялись встречать отца на станцию. То, как он возвращался домой в одно и то же время каждый день, день за днем, заставило меня задуматься, хочу ли я заниматься в жизни тем же самым. Но одно я знал наверняка – больше никакой трубы в школьном оркестре.

Когда я окончил начальную школу, муж сестры как раз начал брать уроки игры на гитаре, и в возрасте одиннадцати лет я решил последовать его примеру.

Я начал с дешевой гитары – кажется, это была Harmony, которую можно было купить в Sears примерно баксов за тридцать. Научившись играть лучше, я стал просить у родителей Fender – одну из монолитных электрогитар с цельной декой, как раз тогда становившихся предметом страстного поклонения. У меня появился Telecaster, Stratocaster и, наконец, Jazzmaster. Я стал просто одержимым. Я знал все об этих гитарах. Гитары Fender были приспособлены для массового производства, и я умел разбирать их и собирать обратно. Но лучше бы я знал, как сохранить их в целости, ведь те трехсотдолларовые гитары Fender Stratocaster и Telecaster, с которыми я тогда возился, теперь стоили бы около 50 тысяч долларов. Я начал играть в двух-трех «гаражных» группах дома у приятелей. И по мере того, как я встречал более опытных музыкантов, стали ходить слухи, что я неплохой гитарист. Внезапно кто-то позвал меня на прослушивание в группу The Exotics.

The Exotics! Боже мой! The Exotics! Лучшая группа Нью-Рошелла! Они исполняли кавер-версии новейших хитов на школьных танцплощадках и летом в деревенских клубах. В начале 60-х любой подросток Нью-Рошелла знал их. Когда один из музыкантов покинул группу, возможность упала прямо мне в руки.

Я был возбужден, взволнован, дерзок и уверен в себе, если, конечно, можно испытывать все это сразу. И я был минимум на четыре года моложе любого парня в группе. Но как только мы начали играть, я заметил, что они все поглядывают друг на друга и на меня, как будто говоря: «Эй, поглядите-ка на этого парня!»

Когда мы закончили, солист прямо спросил меня:

– Хочешь присоединиться к нам?

– Ага! – ответил я.

– Ты принят.

Я был так взбудоражен, что побежал домой к родителям. Они тоже были изумлены. Они и представить не могли, что я единым духом повзрослел на четыре года, – по крайней мере, так они это восприняли.

Для начала мы с группой посетили портного, чтобы обзавестись «фирменным» блейзером The Exotics. Чтобы быть членом группы, нужно выглядеть соответствующе. Хотя другим парням было всего восемнадцать, они производили впечатление опытных профессионалов и очень обстоятельно относились к своему внешнему виду.

– Приоденьте-ка его вот так…

Теперь у меня были в запасе блейзеры трех разных цветов для ношения с белыми рубашками, узкий галстук, узкие черные брюки и туфли Flagg Bros с острыми мысами. Больше всего мне запомнился темно-синий блейзер – стоило мне его надеть, я начинал ощущать себя прямо-таки официальным лицом.

The Exotics сразу стали относиться ко мне, как к младшему брату, но сами они не были теми старшими братьями, которых хотели бы для меня родители. Они были уличными парнями, жившими в бедной части города. Когда они заехали за мной в наш пригородный дом, это неравенство стало для родителей очевидным. Ребята были просто зачарованы тем, что я на самом деле жил в таком замечательном доме.

Не то чтобы родителей тревожил какой-то конкретный член группы. Дело было в их особой энергетике. Отцу с матерью просто не нравилось, куда группа могла меня завести. Меня растили для того, чтобы я унаследовал бизнес отца или чтобы я стал врачом, адвокатом… С их точки зрения, The Exotics словно бы увлекали меня обратно в ту жизнь, из которой они с таким трудом выкарабкались сами.

У ребят из группы не было «комендантского часа», их родители позволяли им делать все, что хотят. «Выступаешь? Отлично! Иди-ка, заработай денег!» – такой у них был подход. Вскоре и я стал получать по паре сотен баксов за пятничный концерт. Да и вообще, тусоваться с этими парнями – даже и помимо выступлений – было весело и волнующе. Когда родители уходили, я садился в папину машину и мчался в закусочную около колледжа, где встречался с друзьями из старшей школы Нью-Рошелла. Они были куда круче моих знакомых из школы Айона. А еще, оставаясь один дома, я приглашал свою подружку, и мы обжимались на диване в гостиной. И вот когда от поцелуев переходили к ласкам более серьезным или, если мне очень везло, к куда более серьезным – мы сползали с дивана на пол, спасибо скользкому чехлу, и это вечно все портило…

В скором времени я начал просить забрать меня из школы Айона с ее строгим режимом, чтобы я мог общаться с моими новыми друзьями из старшей школы. Репетиции и концерты The Exotics становились все более частыми, и домой я приходил все позже и позже. Родители установили мне «комендантский час», а когда я начал нарушать его, обеспокоились тем, что я направляюсь прямиком в мир опасностей, наркотиков, а также всего того дурного, что только могла нарисовать их фантазия. Вспоминая об этом сейчас, я определенно понимаю их тревогу. Ведь мне было всего четырнадцать.

Они старались вернуть меня в семью, я сопротивлялся. В течение примерно года конфликт нарастал и достиг пика во время концерта в старшей школе.

В тот вечер мы выступали лучше, чем когда-либо. Я играл и пел – и мог видеть, какой это производит эффект на танцующую молодежь. Некоторые девушки положили головы на плечи своим парням, но их глаза смотрели на меня. Это было невероятное чувство! Оно напомнило мне те передачи с Элвисом и то, как девушки смотрели на него. И, как для любого подростка в те дни, это было всем, чего я хотел от жизни.

Родители в тот день рано подъехали забрать меня и стали свидетелями всего этого разливающегося со сцены магнетизма. Увидев их, в первый миг был счастлив. Подумал, что они наконец-то поняли, чем я занимаюсь и чему хочу посвятить жизнь. Концерт окончился, и несколько девушек поднялись ко мне на эстраду. Они спрашивали мое имя, размышляя, как бы дать мне свои телефонные номера. Мать решительно пробилась прямо сквозь них.