Текст книги "Хитмейкер. Последний музыкальный магнат"

– А ну, садись в машину! – закричала она.

– Не понимаю, ну почему? – удивился я.

– Немедленно!

– Но я хочу еще немного повеселиться!

– Это все, Томми. Поехали!

Мать фактически выволокла меня наружу, вцепившись в мой темно-синий блейзер, – все на глазах у тех девушек и остальных членов группы. Ничто не могло бы потрясти и смутить меня сильнее. Она запихнула меня на заднее сиденье машины, а отец в это время молча сидел за рулем. Мать села спереди, хлопнула дверью, а потом развернулась и заявила:

– Все. Больше этому не бывать. Ты не будешь встречаться с этими бездельниками. И на гитаре больше играть не будешь.

Отец отвез нас домой. Когда я проснулся следующим утром, не мог поверить своим глазам. Все мои гитары исчезли.

Потеря гитар привела меня к первой моей сделке. Теперь я понимаю, что она была одной из труднейших в моей жизни. Можно даже сказать, что все последующие сделки были легче именно из-за этой первой.

Я обыскал дома все шкафы, подвал и чердак. Но тех гитар так и не нашел. Снова и снова я спрашивал у родителей, когда смогу получить их назад. Они всякий раз отвечали:

– Посмотрим…

Однажды в конце лета дома внезапно стало тихо – подозрительно тихо. Почти все разъехались, и я остался наедине с отцом.

– Надо поговорить, – сказал он.

Вид у него был торжественный, в глазах стояли слезы. Я знал, что вот-вот произойдет что-то важное. И что бы то ни было, это будет для него нелегко.

Мы прошли в гостиную, где отец опустился в свое любимое глубокое кресло, а я сел на тот самый диван. Он не стал откидываться на спинку. Ну а мне было не до ерзанья по чехлу.

Отец начал говорить – твердо, но спокойно и деликатно. Точных слов я не помню, но начал он в том смысле, что все это уже ранит его больше, чем вот-вот ранит меня. И он знал, что уж меня-то он ранит как следует.

Знаете, в кино бывает так, что вы видите всю сцену от лица персонажа, а потом что-то происходит, и видеть вы все еще можете, но вдруг внезапно отключается звук. Вот так это и ощущалось – как будто из меня выпускали кровь.

Родители записали меня в закрытую военную школу в Нью-Джерси.

Когда звук вернулся, я уже орал:

– Нет! Нет! Нет! Не поеду!

Но отец был готов к этому. Все это походило на вторжение без объявления войны – все уже было подготовлено заранее.

Скажи ему.

Помоги собраться.

И отвези на место.

Я убежал в свою комнату. О, я был в ярости. Даже более чем в ярости – меня чуть удар не хватил. Вот это слово – удар! Моя память заблокировала многое из того, что произошло в тот день, но я помню, как звонил Мэри Энн и Джо, как просил у них помощи, но тщетно. Они были на стороне моих родителей.

– Школа научит тебя дисциплине, – говорил Джо. – И занятия пойдут тебе на пользу.

Ход мысли родителей стал мне понятен лишь много позже. Мне было четырнадцать, я вел себя как двадцатилетний, тусуясь в бедном районе с предоставленными самим себе немытыми парнями, куда меня старше. Все те огромные надежды, что родители связывали со мной, рассеивались прямо у них на глазах. Казалось, я упорно двигался в совсем ином направлении – это проявлялось даже в том, что я стремился покинуть частную школу Айона и перевестись в старшую школу Нью-Рошелла – ведь там учились все крутые подростки. В их глазах ступил на дорожку, ведущую к жизни бездельника-музыканта.

Они навели справки, и их уверили, что дисциплина в Академии адмирала Фаррагута наставит меня на путь истинный. Уже очень скоро меня повели на заднее сиденье отцовского «кадиллака». Теперь та машина, где мы с друзьями так часто смеялись по пути в закусочную, воспринималась мной как катафалк.

Отец привез меня в Томс-Ривер, штат Нью-Джерси, и мы въехали в ворота учреждения, напоминавшего с виду Военно-морскую академию в Аннаполисе. Отличное местечко, если собираешься стать астронавтом и ходить по Луне, как Алан Шепард. Но для парня вроде меня Академия Фаррагута была подобна марсианской тюрьме.

Едва я ступил на территорию кампуса, как был последовательно лишен всего, что мне было дорого. Словами мне не передать того чувства, которое я испытал, когда вместе с несколькими другими новичками зашел к местному парикмахеру. Лучший пример – сцена из фильма «Лихорадка субботнего вечера». Помните тот момент, когда Джон Траволта обедает с семьей, а его отец злится и пытается ударить его через стол? И Траволта восклицает что-то вроде: «Только не мои волосы!» В смысле – можешь ударить меня по лицу, но прическу не трогай. Прическа – это как подпись, даже больше – это то, что делает тебя собой. Вероятно, именно поэтому она была первым, что у тебя забирала Академия Фаррагута. Я слушал жужжание, глядел вниз и видел на полу густые комки тех самых черных прядей, которые я каждый день по двадцать минут обрабатывал бриолином, доводя до совершенства. Я чувствовал себя так, будто из меня вынули разом сердце и душу.

Каждый шаг по кампусу Академии был напоминанием о чем-то утраченном. Знакомство с тремя новыми товарищами по комнате давало понять, как далеко я теперь от своих приятелей и подружки. И стоило мне подумать, что хуже уже и быть не может, – происходило что-то еще. Я помню, как в первый раз явился в столовую. Домашнюю стряпню моей матери сменили порции черт знает какого хлеба с какой-то ветчиной и сливочным соусом – кадеты называли это ДДТ, «дерьмо-да-транец». Младшим курсам даже есть нельзя было начать без команды. Нужно было сидеть в столовой, сложив скрещенные руки над столами, и, чтобы было труднее, предписывалось держать между руками и столешницей шесть дюймов расстояния. Мы никогда не приступали к еде, пока руки не начинали болеть. А когда все же приступали… это было ДДТ.

Мои поздние музыкальные вечера сменил отбой в девять. А в пять утра звучал чертов рожок:

Да-да! Ди-ди-да!

Да-да! Ди-ди-да!

Эти ноты выдергивали нас из кроватей, которые нужно было застелить так туго, чтобы брошенный четвертак отскакивал от покрывала. А если он не отскакивал, то проверяющий офицер срывал белье, швырял его на пол и заставлял тебя застилать все снова – столько раз, сколько будет нужно для идеального результата.

Если бы даже обычные порядки военной школы не сводили с ума сами по себе, то налицо был также один старшекурсник со Стейтен-Айленда. Этот парень наслаждался тем, что выискивал все новые и новые способы осложнять мне жизнь.

– Грудь выпятить!

– Живот втянуть!

Как бы тщательно я ни вытягивался по стойке «смирно», у него всегда была наготове хмурая гримаса или комментарий. Хуже всего было то, что я будто бы всегда подставлялся сам. В первые несколько недель я никак не мог научиться начищать ботинки до идеального блеска.

– Иди и почисть эти чертовы ботинки!

Забудь о веселье и о картошке фри в закусочной после школы. Теперь тебя ждут долгие часы строевой подготовки. В Академии Фаррагута мало что могло доставить чувство даже мимолетного удовольствия…

Уроки музыки, где я учился играть на контрабасе.

Вид моего имени, написанного на конвертах почерком моей девушки, а также чтение и перечитывание любовных писем из этих конвертов.

Крики чаек, раздававшиеся по ночам из моего спрятанного под подушкой приемника, – они означали, что The Tymes вот-вот споют So Much in Love – одну из величайших любовных песен всех времен.

Но сверх этого крики чаек означали свободу. Не имело значения, в каких краях ты был, – волшебство этой песни было таково, что ты будто гулял босиком по пляжу с любимым человеком. Когда стихали последние ноты, в моих глазах всегда стояли слезы. А перед глазами – холодная реальность военной школы. От подруги меня отделяло много миль, а от строевых занятий – всего несколько часов.

Проведя в Академии месяц, я больше уже не мог этого выносить.

– Я сваливаю! – сказал я другому кадету. – Ты со мной?

Он согласился. Не то чтобы кампус окружала колючая проволока, но побег требовал тщательной подготовки, прямо как в фильме «Побег из Шоушенка». Мы двинулись, как только погасили свет, но мой спутник испугался и повернул назад с полдороги.

– Увидимся! – попрощался я и продолжил бег. Я не останавливался много миль, пока не достиг города.

Я пошел на автостанцию фирмы Greyhound, сел в автобус до Нью-Йорка, позвонил оттуда Мэри Энн и поехал на поезде в Вестчестер. Сестра с Джо подобрали меня там, потратили несколько часов на попытки уговорить вернуться, а потом все же доставили обратно на машине. К шести утра я снова был в Академии. Меня не поймали, и обошлось без каких-либо неприятностей. Тем не менее утренний рожок разбудил и того старшекурсника со Стейтен-Айленда, и он улыбнулся, думая, что настал еще один день издевательств надо мной.

Более опытные парни научили меня, как добиться от ботинок идеального блеска, так что через некоторое время меня уже нельзя было изводить по этой причине. Не важно. Когда у моего недруга не было готовых причин меня мучить, он изобретал новую.

Однажды он скомандовал всем младшим кадетам за нашим столом сложить руки как положено. Потом подождал некоторое время и сказал:

– Все могут опустить руки, кроме Моттолы.

Я продержался еще пять минут, а потом одна рука устала и слегка просела. Этот сукин сын взял ложку и треснул меня по локтю – как раз по «той самой» косточке! Шок пронзил меня, и вот тут я сломался. Я выскочил из-за стола, зашел сзади, схватил его за шею и дернул так сильно, что из-под него вывалился стул, и он грохнулся на пол. Я сел сверху и стал лупить его, буквально выбивая из него все дерьмо, пока другие кадеты не вмешались и не оттащили меня.

Бьюсь об заклад, еще никто в истории Академии Фаррагута не получал такого удовольствия от дополнительных часов строевой подготовки. Оно того стоило. Тот парень, конечно, так и продолжал ненавидеть меня и злиться. Но больше никогда меня не доставал.

Настало самое время убираться оттуда. В начале декабря я снова дал деру и добрался до дома Мэри Энн. Туда же подъехали мои родители.

– Мне плевать, что вы будете делать, – заявил я. – Я не вернусь. Я туда больше не вернусь.

Вот так я научился заключать сделки. Основная суть в том, чтобы сказать «нет». Когда ты говоришь «нет» – ты контролируешь ход переговоров.

Хорошо, сказали родители, ты вернешься домой. Но старшие классы окончишь в школе Айона. Никаких больше разговоров о переводе в школу Нью-Рошелла.

Боже мой, я тогда почувствовал себя так, будто только что разделил воды Красного моря, как Моисей!

– Хорошо, – сказал я. – Только заберите меня домой.

Я тогда не получил всего, чего хотел, но сделка была неплохая. Она научила меня тому, что обычно на переговорах сторонам приходится сойтись на том, что каждый что-то да получил.

Я снова оказался дома, и это было прекрасное Рождество. А вскоре после него родители вернули мне мои гитары.

Голоса друзей

Ронни Парлато, старый друг, по профессии строитель

А было мне тогда пять лет, может быть, пять с половиной. А Томми – где-то три, три с половиной. И он сказал мне перелезть через забор, ведь он собирался показать мне, как завести тот трактор во дворе…

Я перелез, и он мне показал, где там ключ и все такое. А потом он и правда завел его и поехал! Я так перепугался, что спрыгнул на землю и убежал. Так и началось наше общение – младший командует старшим.

Томми знает, как привлечь людей. Знает, кого нанять. Знает, как донести до них, что ему нужно. Именно благодаря его таланту и движущей силе стоимость Sony возросла с 2 миллиардов долларов до 14 миллиардов.

Джо Пеши, актер, комик и певец

В случае Томми, да и моем тоже, детство, проведенное в самобытном районе города, дает замечательное «чувство улицы» и умение манипулировать людьми. Ты обучаешься толково говорить с людьми. Понимаешь, откуда они, стоит им заговорить. Можешь разобраться в том, что у человека сейчас на душе. Знаешь, куда пойти, как договориться, – такие штуки.

Томми отлично понимает, как поладить с людьми. В том смысле, что он же как-то нашел общий язык со всеми этими латиноамериканскими артистами? Как вы такое объясните? Надо и правда иметь хорошо подвешенный язык, чтобы с этим справиться…

Глава 2. Мечта

“He’s So Fine” the Chiffons

“Fingertips, Part 2” Little Stevie Wonder

“My Boyfriend’s Back” The Angels

“Walk Like a Man” The Four Seasons

“Our Day Will Come” Ruby and the Romantics

“Louie Louie” The Kingsmen

“Be My Baby” The Ronettes

“Ruby Baby” Dion

“Da Doo Ron Ron (When He Walked Me Home)” The Crystals

“South Street” The Orlons

“(You’re the) Devil in Disguise” Elvis Presley

“Since I Fell For You” Lenny Welch

“Heat Wave” Martha and the Vandellas

“Cry Baby” Garnet Mimms and the Enchanters

“It’s All Right” The Impressions

“Foolish Little Girl” The Shirelles

“Tell Him” The Exciters

“Busted” Ray Charles

“Memphis” Lonnie Mack

“Baby Work Out” Jackie Wilson

“One Fine Day” The Chiffons

“Donna the Prima Donna” Dion

“Wonderful! Wonderful!” The Tymes

“Ring of Fire” Johnny Cash

“Please Please Me” The Beatles

“I Wanna Hold Your Hand” The Beatles

“In My Room” The Beach Boys

“Blue Bayou” Roy Orbison

“Only in America” Jay and the Americans

“If You Need Me” Solomon Burke

“The Price” Solomon Burke

“Christmas (Baby, Please Come Home)” Darlene Love

“(Today I Met) The Boy I’m Gonna Marry” Darlene Love

“She Loves You” The Beatles

“Pretty Woman” Roy Orbison

“I Get Around” The Beach Boys

“Everybody Loves Somebody” Dean Martin

“My Guy” Mary Wells

“Where Did Our Love Go” The Supremes

“People” Barbra Streisand

“A Hard Day’s Night” The Beatles

“Do Wah Diddy Diddy” Manfred Mann

“Dancing in the Street” Martha and the Vandellas

“Under the Boardwalk” The Drifters

“Chapel of Love” The Dixie Cups

“Suspicion” Terry Stafford

“Glad All Over” The Dave Clark Five

“Rag Doll” The Four Seasons

“Dawn (Go Away)” The Four Seasons

“Come a Little Bit Closer” Jay and the Americans

“Baby Love” The Supremes

“Let It Be Me” Betty Everett and Jerry Butler

“Walk On By” Dionne Warwick

“The House of the Rising Sun” The Animals

“The Shoop Shoop Song (It’s in His Kiss)” Betty Everett

“Bits and Pieces” The Dave Clark Five

“Can’t Buy Me Love” The Beatles

“Remember (Walking in the Sand)” The Shangri-Las

“Keep On Pushing” The Impressions

“Baby, I Need Your Loving” The Four Tops

“Leader of the Pack” The Shangri-Las

“The Way You Do the Things You Do” The Temptations

“Anyone Who Had a Heart” Dionne Warwick

“It’s Over” Roy Orbison

“Ronnie” The Four Seasons

“I’m So Proud” The Impressions

“Money” The Kingsmen

“Cotton Candy” Al Hirt

“I Saw Her Standing There” The Beatles

“Needles and Pins” The Searchers

“Fun, Fun, Fun” The Beach Boys

“No Particular Place to Go” Chuck Berry

“You’re a Wonderful One” Marvin Gaye

“Goin’ Out of My Head” Little Anthony and the Imperials

“I Only Want to Be With You” Dusty Springfield

“Come See About Me” The Supremes

“I Walk the Line” Johnny Cash

“Wooly Bully” Sam the Sham and Pharaohs

“I Can’t Help Myself” The Four Tops

“(I Can’t Get No) Satisfaction” The Rolling Stones

“You’ve Lost That Lovin’ Feelin’ ” The Righteous Brothers

“Help!” the Beatles

“Crying in the Chapel” Elvis Presley

“My Girl” The Temptations

“Help Me, Rhonda” The Beach Boys

“Shotgun” Jr. Walker and the All Stars

“I Got You Babe” Sonny and Cher

“Stop! In the Name of Love” The Supremes

“Unchained Melody” The Righteous Brothers

“What’s New Pussycat?” Tom Jones

“Ticket to Ride” The Beatles

“Papa’s Got a Brand New Bag” James Brown and the Famous Flames

“Back in My Arms Again” The Supremes

“Baby, I’m Yours” Barbara Lewis

“Like a Rolling Stone” Bob Dylan

“Goldfinger” Shirley Bassey

“Eight Days a Week” The Beatles

“I’ll Be Doggone” Marvin Gaye

“Tired of Waiting For You” The Kinks

“What the World Needs Now Is Love” Jackie DeShannon

“It’s Not Unusual” Tom Jones

“Nowhere to Run” Martha and the Vandellas

“Tell Her No” The Zombies

“The Tracks of My Tears” The Miracles

“It’s the Same Old Song” The Four Tops

“Hold What You’ve Got” Joe Tex

“We Gotta Get Out of This Place” The Animals

“The Last Time” The Rolling Stones

“Ooo Baby Baby” The Miracles

“How Sweet It Is to Be Loved by You” Marvin Gaye

“Turn! Turn! Turn! (To Everything There Is a Season)” The Byrds

“Get Off of My Cloud” The Rolling Stones

“Hang On Sloopy” The McCoys

“Tonight’s the Night” Solomon Burke

“Positively 4th Street” Bob Dylan

“(You’re My) Soul and Inspiration” The Righteous Brothers

“Reach Out I’ll Be There” The Four Tops

“Monday, Monday” The Mamas and the Papas

“You Can’t Hurry Love” The Supremes

“Summer in the City” The Lovin’ Spoonful

Никто не любит разглядывать шрамы. На один из моих я не мог смотреть годами. Но когда вижу его сейчас, понимаю, что он изменил мою жизнь.

Однажды, когда уже учился в выпускном классе, я внезапно почувствовал боль в животе. Не будь этого, моя жизнь могла бы оказаться совершенно иной. Вы знаете, как это бывает: измени один день – и вполне вероятно, что это изменит течение всех последующих.

Если бы не тот случай, моя карьера могла бы начаться на несколько лет позже. Если бы изменилась последовательность событий, то я, вероятно, не оказался бы в офисе Chappell Music несколькими годами позже, когда туда впервые попали Дэрил Холл и Джон Оутс. Я всегда жаждал успеха и, возможно, все равно возглавил бы Sony Music. Мы этого никогда теперь не узнаем. Случилось то, что случилось.

То недомогание стало поворотной точкой, открывшей путь к другим поворотным точкам. Это случилось в 1966-м, в те дни, когда моя жизнь в родном доме была спокойна и прекрасна. По утрам я надевал пиджак и галстук, затем отправлялся в школу Айона – получать хорошие оценки. Я рассчитывал поступить в колледж университета Хофстра на Лонг-Айленде, и родители это одобряли. Мне уже не нужно было тайком брать их «кадиллак» – на мой шестнадцатый день рождения они подарили мне бирюзовый GTO[3]3
  GTO – от ит. Gran Turismo Omologato. Автомобиль, соответствующий гоночным стандартам. В широком смысле – спортивная машина, пригодная для повседневного использования.


[Закрыть] с движком на 389 кубических сантиметров, тремя параллельными карбюраторами и четырехскоростной коробкой передач Hurst, прямо как в фильме «Американские граффити» (1973). Единственное, чего в этой машине не было, – так это кондиционера. Я нарочно заказал машину без него, ведь с кондиционером двигатель перегревается быстрее, а мне вся его мощь была нужна для одного – скорости. И сколько бы я ни ездил на той машине, ее белый кожаный салон оставался таким же чистым, как в зале автосалона.

Как только занятия в школе заканчивались, я отправлялся домой, избавлялся от галстука и пиджака, переодевался в джинсы, прыгал за руль своего GTO и мчался в любимую закусочную. Там я всегда выбирал кабинку у окна, поближе к миниатюрному музыкальному автомату на стене в конце стола. Только это место – другие варианты даже не обсуждались. Этим автоматом должен был распоряжаться только я. Постепенно подтягивались мои приятели, мы заказывали картошку и вишневую колу, а затем разглядывали парковку на предмет шикарных машин и девушек, которые могли бы из них появиться. У нас была целая стратегия подбора мелодий в автомате, специально для того, чтобы она соответствовала происходящему в зале. Я щелкал по металлической панели и выбирал песню. Скажем, Under The Boardwalk группы Drifters. Или Stand By Me Бена Кинга. Если я хотел привлечь внимание идущей мимо девушки, то всегда мог прибегнуть к You Belong to Me в исполнении The Duprees. А иногда мы с друзьями вместе подхватывали Hold On, I’m Comin, как Sam & Dave. Удовольствие от использования этого автомата было безграничным и заразительным – ребята из соседних кабинок тоже подпевали, а в следующую секунду половина посетителей уже, запрокинув голову, от всей души вопила When a Man Loves a Woman. Это Перси Следж, парень. Вот были денечки!

А вечера были еще лучше. Мы с приятелями отправлялись в Мамаронек – послушать одного из величайших гитаристов в истории. В кафе «Канадский салон» выступал Линк Чемберленд, лидер ритм-н-блюз ансамбля The Orchids. Когда журнал Rolling Stone публикует передовицу со списком сотни лучших гитаристов, то там вы упоминаний о Линке не найдете, так что давайте я расскажу вам о нем. А в 1966 году не было никого, кто мог бы сравниться с Линком Чемберлендом.

За пределами северо-восточных штатов о нем мало кто слышал – The Orchids записали только один альбом, Twistin’ at the Roundtable with the Orchids – под маркой небольшой студии Roulette Records. Но если бы вы тогда заглянули вечером субботы или пятницы в «Канадский салон», то навсегда перестали бы сомневаться в уникальности их звучания.

Более того, никто даже не мог нормально играть на «Телекастере» Линка – так хитро он его настроил. Я это точно знаю, поскольку взял у него несколько уроков гитары и изо всех сил старался ему подражать. Один из его секретов состоял в том, чтобы заменить струну Е, самую нижнюю, струной от банджо, которую он прикрепил почти что к самому концу грифа своей гитары. Нормальную гитарную струну так прикрепить было бы невозможно, натяжение было бы слишком сильным. Но более тонкая струна от банджо легко подходила и помогала Линку создавать его собственный ритм-н-блюз. Он еще больше усовершенствовал звук, подсоединив свой инструмент к усилителю от бас-гитары. Добавлю, что это был двойной усилитель Fender Bassman. В первый раз услышать, как Линк играет свой ритм-н-блюз, было как заказать в ресторане любимое блюдо и получить его с совершенно новой и неожиданной приправой. Никто, никто, поистине никто на свете не достигал такого звучания, как Линк Чемберленд.

«Канадский салон» теоретически вмещал сто пятьдесят посетителей, однако в пятницу вечером его заполняло на сотню людей больше, и каждый знал, ради чего именно явился туда. Линк особо себя не афишировал, держась позади солиста группы. Если не знать, кто еще тогда был там, то можно и не понять, сколь значительное влияние Линк Чемберленд вскоре должен был оказать на подводные течения в музыке.

Когда Доктор Джон исполняет Right Place Wrong Time или когда вы слышите Band of Gold Фреды Пейн, то вы также слышите и гитару Дэвида Спинозы. Дэвид был там, в том кафе, слушал и изучал стиль Линка так же, как это делал я сам. Барабанная партия в Walking Man Джеймса Тейлора – это Рик Маротта, а его брат, Джерри, ведет ударную партию в Still The One группы Orleans. Барабаны же Энди Ньюмарка вы услышите в альбоме Джона Леннона и Йоко Оно Double Fantasy. Все мы посещали этот рассадник музыкальных талантов в Мамаронеке – и делали это из-за Линка и его группы. Если вам повезло однажды стать частью этого братства, то вы до конца жизни будете связаны этой музыкой и тем влиянием, которое она на вас оказала.

Веселье было то еще. Я был один в один похож на Сэла Минео в «Бунтаре без идеала», когда заказывал в баре те ужасающе сладкие коктейли на терновом джине, знаменитые «Сло Джин Физз» – знаете, такие с зонтиками… Если бы я сейчас глотнул чего-то такого, меня бы, наверное, сразу стошнило, но тогда это была часть священнодействия. В то время в Нью-Йорке пить разрешалось начиная с восемнадцати лет, и было круто выглядеть достаточно взрослым, чтобы заказать себе спиртное, особенно несовершеннолетнему.

Линк носил модный костюм, рубашку с расстегнутым воротом, а позади него сидели ритм-гитаристы и ребята на духовых. Сутью The Orchids было совершенство музыкальной техники, а не дикие прыжки на сцене. Линк стоял прямо и гордо, как настоящий мастер своего дела, и, когда он начинал играть, я жадно ловил каждый его удар по струнам. Я знаю, что повторяюсь, но я просто не могу передать всю мощь его игры и то, как она, подобно Элвису, с огромной силой повлияла на меня. Когда играл Линк Чемберленд, я даже на женщин вокруг переставал внимание обращать, да…

А иногда, если можно такое себе представить, дела шли даже еще лучше. В Мамаронеке я мог подкатить на машине к «Макдоналдсу» на Бостон-Пост-Роуд – а парковка там выглядела больше похожей на трассу для дрэг-рейсинга, чем на место, где можно купить гамбургер. Мне нужен был только соперник, а затем все отправлялись на всем известный участок Мамаронек-авеню в четверть мили длиной. Кто-нибудь один вставал в конце, чтобы зафиксировать победу, а еще один доброволец вставал между машинами соревнующихся и вскидывал руки, подавая сигнал на старт. Когда руки опускались – раздавался визг покрышек.

Одного парня на красном «шевроле-шевелл» никто не мог победить, и даже кличка у него была Супермен. Никто и никогда не обходил его. Я же отправился к своему механику, чтобы тот прокачал мне двигатель и распределительный вал от «Джона Крейна». Я также использовал специальный выпускной коллектор, чтобы улучшить выхлоп, плюс установил особые гладкие покрышки – гоночные, но сделанные так, чтобы получить разрешение для езды по улицам. На все это ушло две недели, а когда работа была закончена, я отправился к тому «Макдоналдсу» в поисках Супермена.

Этот малый встретил меня широкой, уверенной ухмылкой. Ну, знаете, это выражение лица: «Сколько же еще мне, ребята, вас учить?» Но все, кто был на парковке в тот день, отправились на Мамаронек-авеню. Уже на старте я заметил, что Супермен внимательно вслушивается в звук работы моего мотора, и тогда у него на лице было написано уже нечто другое: «Что-то тут не так…»

Сигнальщик резко опустил руки. Я выжал сцепление и почувствовал, что передние колеса отрываются от дороги, – так много оказалось мощности в двигателе. На второй передаче Супермен меня обогнал, но на третьей я вырвался вперед на два корпуса, а к четвертой все уже было кончено.

Супермен выскочил из своей машины:

– Чувак! Что же у тебя за тачка такая?! Как такое возможно?!

Я излучал самодовольство.

– Просто гоночные покрышки, все дело в них.

– Никто прежде не мог меня сделать! Никто!

Слухи полетели быстрее, чем мой GTO. «Моттола сделал Супермена как стоячего!» Народ выстраивался в очередь, чтобы поглядеть на машину, они приходили даже просто для того, чтобы послушать звук ее мотора и гадать, что же такое я с ним сотворил. В конечном счете я всем рассказал… но не сразу.

Прекрасные, прекрасные денечки… Будущее казалось безоблачным. Иногда я садился за руль, катался по самым дорогим районам Вестчестера и мечтал. В городке Рай, на территории Вестчестерского гольф-клуба, стоял один превосходный кирпичный особняк, и он всегда притягивал меня, словно звал к себе. Однажды я поклялся самому себе, что этот дом будет моим. Это была мечта, да, но тогда она была для меня такой же реальной и достижимой, как мое законное место за столиком у музыкального автомата в нашей закусочной. В том, прежде всего, смысле, что это не обсуждалось.

Когда жизнь кажется слаще, чем коктейль «Сло Джин Физз», лучше поостеречься. Можно схлопотать удар под дых. Я был тогда совершенно огорошен приступом странной боли в животе, который приключился однажды днем моего последнего учебного года…

Сначала я подумал, что съел что-то не то, и не придал этому значения. Но через некоторое время я уже не мог игнорировать боль, она становилась все сильнее. А к шести вечера буквально согнула меня в дугу.

Отец отвез меня в больницу Нью-Рошелла. Следующее, что я помню, – это как меня спешно везут на каталке по коридорам, делать рентген. От выражения лиц врачей и медсестер мне становилось только хуже. Казалось, они не понимали, что со мной происходит. Потом внезапно один из докторов заговорил. Его слова тонули в приступах боли, но смысл я уловил – они собирались дать мне наркоз, разрезать и посмотреть, что за чертовщина творится у меня внутри.

Не могу сказать точно, ответил я ему или нет. Но если ответил, то, наверное, это было нечто вроде: «Эй, делайте что хотите, но только избавьте меня от этой боли!»

После этого был провал, а потом я увидел мою мать – она стояла над моей койкой со слезами счастья на глазах. Вся семья толпилась вокруг меня в палате для выздоравливающих. Они ждали, когда я приду в себя. Хирурги сделали мне здоровенный диагностический разрез в животе и обнаружили, что все дело в воспаленном аппендиксе, который они весьма своевременно удалили. А ведь он уже готов был вот-вот лопнуть.

От операции остался жуткий шрам, причем родителей он потряс даже сильнее, чем меня. Нетрудно было представить себе, о чем они тогда думали, – ведь если бы отец не доставил меня в больницу вовремя, то они бы разглядывали меня не на больничной койке, а в гробу.

После операции я был очень слаб и провалялся в больнице десять дней. Еще месяц спустя, когда врачи окончательно поставили меня на ноги и я уже нормально себя чувствовал, мы с родителями отправились на юг Флориды, чтобы я полностью восстановился.

Трудно было назначить лучшее лечение. Мы остановились в нашем любимом отеле The Castaways, некогда самом крутом месте в северной части Майами-Бич. Его построили на средства пенсионного фонда водителей, если вы понимаете, о чем я[4]4
  В послевоенный период деятельность профсоюза водителей США и его пенсионных фондов была какое-то время тесно связана с организованной преступностью, что вызвало ряд скандалов и расследований.


[Закрыть], – отель для парней, которым хочется попробовать экзотики, но которые даже и не подумают ехать за ней на Таити. Там повсюду были водопады, домики в полинезийском стиле, настоящие факелы. Даже просто проснуться и сходить к бассейну у океана было опьяняюще здорово. В воздухе витали ароматы рома из полинезийского бара, запах лосьона для загара и соленого воздуха. Повсюду были красотки в брюках капри, на высоких каблуках и в стильных купальниках. Девушки соблазнительно поднимались из бассейна по маленьким металлическим лесенкам. В баре между бассейном и пляжем стоял музыкальный автомат с потрясающим набором песен. Но казалось, что всякий, кто опускал в него четвертак, заказывал всегда одно и то же: Summer Wind Фрэнка Синатры.

Помню, я закрывал глаза и представлял себе, как Фрэнк за несколько лет до того выступал «вживую» в ночном клубе Boom Boom Room при отеле «Фонтенбло». Я воображал, что он кивает оркестру и тот отвечает ему сигналом готовности.

Однажды я открыл глаза и увидел справа у барной стойки потрясающе красивую брюнетку. Я тут же понял, что это не мираж – она была настоящей. Если оценивать в баллах, то была даже не «десять из десяти», а все двадцать. Все парни пытались привлечь ее внимание. Я встал, подошел к ней и немедленно пригласил пообедать со мной. Она согласилась! Все было словно в сказке. За обедом я наклонился к ней и прошептал:

– Эй, снаружи так здорово! Почему бы нам не захватить плед и не переночевать на пляже?

Она улыбнулась и согласно кивнула. На следующее утро я проснулся зверски искусанным песчаными мухами. И каждый укус того стоил! Я бы сказал, что это была воплощенная мечта, но штука в том, что о таком я даже никогда и не мечтал.

Съездить в Майами-Бич было похоже на каникулы внутри музыкального автомата. Просто прогуливаясь по улицам, можно было останавливаться то там, то здесь и слушать музыку, льющуюся из отелей. Я проходил мимо гостиницы Newport и понимал, что сегодня у них Стив Алаймо. Или Майк Витро. Но в The Barn – одном местечке на Семьдесят девятой улице – звучало нечто действительно потрясающее. Особенно когда в город приезжали Уэйн Кокрейн и его группа C.C. Riders.