Текст книги "Полет шершня"
Автор книги: Кен Фоллетт
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Не забывай про указатель скольжения!
Стрелка прыгнула влево. Левой ногой Харальд нажал на левую педаль рулевого управления.
– Видишь летное поле?
Поначалу Харальду это не удалось. Поля сверху казались пестрым лоскутным одеялом, присыпанным там и сям домиками. Он представления не имел, как база выглядит сверху.
– Ряд белых зданий вдоль зеленого поля, видишь? Слева от пропеллера? – подсказал Поуль.
– Вижу.
– Давай туда, так чтобы аэродром был слева от носа.
До сих пор Харальд думать не думал о том, куда они вообще летят. Ему хватало хлопот с тем, чтобы ровно держать самолет. Теперь же следовало делать все то, что раньше, к тому же еще держать направление. Вот всегда так: обязательно есть какая-то одна лишняя закавыка.
– Ты набираешь высоту, – заметил Поуль. – Сбрось газ, снижайся до трехсот метров и цель на здания.
Харальд проверил высотометр и увидел, что поднялся до семисот метров. В прошлый раз, когда он смотрел, было пятьсот. Он сбросил газ и взял рычаг на себя.
– Нос опусти немного, – подсказал Поуль.
Когда нос книзу, кажется, еще немного – и врежешься в землю, но Харальд преодолел страх и заставил себя двинуть рычаг вперед.
– Молодец, – отозвался тут же Поуль.
К тому времени, когда они опустились до трехсот метров, база была под ними.
– Поверни влево над дальним концом вон того озерка и заходи на посадку, – приказал Поуль.
Харальд выровнял самолет, проверил указатель поворота-скольжения и, проходя параллельно озеру, сдвинул рычаг влево. На этот раз страх вывалиться из кабины был уже не таким острым.
– Указатель поворота-скольжения!
«Эх, забыл».
Исправляясь, нажал на педаль и развернулся.
– Немного сбрось газ.
Харальд двинул рычаг назад – рев мотора стал ниже.
– Перебор!
Двинул к себе.
– Опусти нос.
Отклонил от себя.
– Отлично. И все-таки попытайся держать курс на взлетную полосу.
Самолет сбился с курса и шел на ангары. Харальд сделал пологий разворот, помогая себе педалью, и снова нацелился на полосу, но в процессе, как оказалось, забрался высоковато.
– Теперь давай я, – сказал Поуль.
Напрасно Харальд надеялся, что инструктор будет рассказывать, что надо делать во время посадки, – очевидно, тот решил, что для первого урока достаточно.
Поуль убрал скорость. Мотор резко стих, отчего показалось, что ничто теперь не мешает самолету рухнуть прямиком вниз, однако же понемногу они спланировали на посадочную полосу. За несколько секунд до того, как колеса коснулись земли, Поуль двинул рычаг управления на себя. Самолет словно завис, чуть-чуть не долетев до земли. Чувствуя, что педали под его ступнями находятся в постоянном движении, Харальд понял, что Поуль орудует рулем направления, ведь они летят слишком низко, чтобы маневрировать с помощью крыльев. Наконец толчок: колеса и хвостовой костыль коснулись земли. Поуль свернул с полосы и покатил к месту стоянки.
Харальд кипел от волнения. Летать оказалось даже увлекательней, чем он надеялся. И как же он устал от постоянной и напряженной сосредоточенности! Вроде и летали недолго… И только глянув на часы, он понял, что в воздухе провел три четверти часа. А казалось – минут пять!
Поуль заглушил мотор, подтянувшись на руках, выбрался из кабины. Харальд сдвинул очки на лоб, снял шлем, повозился, расстегивая ремни безопасности, и неловко выкарабкался тоже. Наступив на усиленную черную полосу на крыле, спрыгнул на землю.
– А ты молодец, – похвалил Поуль. – Определенно у тебя к этому дар – в точности как у брата.
– Мне стыдно, что не смог зайти на посадку.
– Сомневаюсь, что кому-то из ваших ребят позволили хотя бы попробовать. Ну, пошли переодеваться.
Когда Харальд разоблачился, Поуль предложил:
– Заглянем ко мне ненадолго.
Они вошли в комнатку с надписью на двери «Старший летный инструктор», где едва помещались письменный стол, шкаф для хранения документов и два стула.
– Что, если я попрошу нарисовать ту радиоустановку, о которой ты мне рассказывал? – проговорил Поуль, стараясь выглядеть незаинтересованным.
Харальд предполагал, что об этом речь и пойдет.
– Я попробую.
– Это очень важно. Почему – вдаваться не стану.
– Да ладно!
– Садись за стол. Вот коробка с карандашами, бумага в ящике стола. Не торопись, переделывай столько раз, сколько нужно, чтобы самому понравилось.
– Хорошо.
– Как думаешь, сколько времени это займет?
– Минут пятнадцать, думаю. Было темно, детально нарисовать не получится. Но четкий контур я себе представляю.
– Я выйду, чтобы тебя не стеснять. Вернусь через четверть часа.
Поуль вышел. Харальд вернулся мыслями в ту субботнюю ночь, когда лил проливной дождь. Закругленная стена высотой метра два, антенна – прямоугольная решетка из проволоки с рисунком вроде панцирной сетки. Вращающееся основание окружено стеной, а провода, выходя сзади, прячутся в шахту.
Начал он с того, что изобразил стену с антенной над ней. Поблизости вроде бы находились еще одно или два таких же сооружения, поэтому он пометил пунктиром и их тоже. Потом нарисовал устройство так, как если бы стены не было: фундамент и провода. Художник он был никудышный, но механизмы получались похоже, – может, потому, что они ему нравились. Покончив с этим, перевернул листок и на обороте набросал карту острова Санде, отметив местоположение базы и запретную часть пляжа.
Поуль вернулся ровно через пятнадцать минут. Внимательно разглядел рисунки.
– Превосходно! Спасибо тебе. – Он указал на сооружения близ установки, которые Харальд едва наметил. – А это что?
– Толком не знаю, близко не подходил. Но подумал, надо показать и их тоже.
– Верно подумал. Еще один вопрос. Эта решетка проволочная, антенна предположительно плоская или вогнутая?
Харальд порылся в памяти, но вспомнить не мог.
– Извини, уверенно сказать не могу.
– Ничего. – Поуль открыл дверцу шкафа для документов, где стояли папки, каждая помечена именем, надо полагать, бывших и нынешних учеников летной школы. Выбрал папку, на которой значилось «Андерсен Г.Х.». Имя вполне обычное, но известнее Ганса Христиана Андерсена писателя в Дании нет, и Харальд подумал, что папка эта – для секретных материалов. И точно: Поуль, вложив туда листок с рисунками, поставил ее на место.
– Пошли к ребятам. – Он взялся за дверную ручку, повернулся к Харальду. – Зарисовывать немецкую военную технику, строго говоря, – преступление. Разумней будет никому об этом не говорить. Даже Арне.
Харальд смутился. Значит, брат в этом не участвует! Выходит, даже лучший друг Арне считает, что тот слабак.
– Согласен. При одном условии, – кивнул Харальд.
– Это при каком же? – удивился Поуль.
– Ты мне честно ответишь на вопрос.
– Попытаюсь. – Поуль пожал плечами.
– У нас есть движение Сопротивления, да?
– Да. – Поуль стал серьезен. – И теперь ты в нем участвуешь.
Глава 7
Тильде Йесперсен пользовалась легкими цветочными духами. Их аромат долетал через стол и, как ускользающее воспоминание, дразнил Петера Флемминга. Он представил, как будет источать этот запах ее теплая кожа, когда он снимет с нее кофточку, потом юбку, потом белье…
– О чем ты думаешь? – спросила Тильде.
Петер поборол искушение сказать ей правду. Тогда она сделает вид, что шокирована, но в душе будет польщена. Он сразу определял, когда женщина готова к подобным разговорам, и умел их вести: легко, с покаянной улыбкой, таящей в себе намек на искренность. Однако мысль о жене укоротила ему язык. К брачным узам Петер относился серьезно. Вольно другим считать, что у него сколько угодно оснований порвать их; сам он установил себе стандарты повыше.
– Думаю я о том, как ловко ты подрубила механика на летном поле. Вот ведь присутствие духа!
– Да я даже не думала. Сделала подножку, и все.
– Отличная реакция. Всегда считал, что женщинам не место в полиции, да и сейчас, честно скажу, есть у меня сомнения, но ты полицейский первоклассный, никаких вопросов.
– Сомнения есть и у меня, – пожала плечами Тильде. – Наверное, женщине лучше сидеть дома и смотреть за детьми. Но после того, что случилось с Оскаром…
Петер кивнул. Он знал ее покойного мужа – служил с ним в копенгагенской полиции.
– После смерти Оскара мне пришлось пойти работать, а я всегда жила рядом с теми, кто связан с правопорядком, и другой жизни не знаю. Отец – таможенник, старший брат – офицер военной полиции, младший носит полицейскую форму в Орхусе.
– Что мне в тебе нравится, Тильде, ты никогда не пытаешься свалить свою работу на других, не строишь из себя беспомощную блондинку.
Он рассчитывал, что реплика прозвучит как комплимент, но Тильде, выслушав ее, совсем не выглядела польщенной.
– Я вообще никогда не прошу помощи, – сухо ответила она.
– Неплохая политика, я считаю.
Тильде одарила его взглядом, которого Петер не понял. Гадая, с чего вдруг повеяло холодком, он подумал: может, она избегает просить помощи именно потому, что тогда ее сразу зачислят в беспомощные блондинки. Он хорошо представлял, как ей это неприятно, учитывая, что парни друг друга просят о помощи то и дело, им не зазорно.
– А вот почему ты пошел в полицейские? – спросила Тильде. – Ведь у твоего отца дело. Разве ты не хочешь когда-нибудь взять его в свои руки?
Он решительно замотал головой.
– Я работал в гостинице на школьных каникулах. Сыт по горло. Терпеть не могу постояльцев и вечные их капризы. То мясо пережарено, то матрас комками, то «когда же вы наконец принесете мой кофе?»! Меня трясло от этого.
Официант подошел принять заказ. Петеру хотелось сельди с луком на хлебце, но он отказался от этой идеи в смутной надежде, что Тильде окажется так близко, что учует его дыхание, и выбрал бутерброд с мягким сыром и огурцами. Они отдали официанту продуктовые талоны.
– Есть продвижение в шпионском деле? – поинтересовалась Тильде.
– В общем, нет. Те двое, которых мы арестовали на аэродроме, ничего не сказали. Их отправили в Гамбург для, как выражаются в гестапо, допроса с пристрастием, и они выдали имя связника – Маттиас Хертц. Он армейский офицер, и найти мы его не можем. Скрылся.
– Тупик, значит.
– Да. Послушай, ты знакома с кем-нибудь из евреев?
Тильде удивилась.
– С одним или двумя, пожалуй. В полиции евреев нет. А что?
– Я делаю список.
– Список евреев?
– Да.
– Тех, кто живет в Копенгагене?
– В Дании.
– Но для чего?
– Все для того же. Это моя работа – вести учет возможных смутьянов.
– А евреи – смутьяны?
– По мнению немцев, да.
– У немцев могут быть проблемы с евреями, – но у нас?!
Петера такая реакция поразила. Он-то считал, что Тильде смотрит на это дело так же, как он.
– В любом случае подготовиться нелишне. У нас есть списки профсоюзных деятелей, коммунистов, иностранцев и членов Датской нацистской партии.
– И ты думаешь, это одно и то же?
– Все это – информация. Так вот, выявить новоприбывших еврейских иммигрантов, тех, кто въехал в страну в течение последних пятидесяти лет, не составляет труда. Они смешно одеваются, говорят с особым акцентом и большей частью расселены в определенном районе Копенгагена. Но, кроме того, есть еврейские семьи, которые обжились в Дании несколько веков назад. Они выглядят так же, как все, и по выговору их не отличить. Многие употребляют в пищу жареную свинину, а по субботам отправляются на службу. Если понадобятся они, вероятны сложности. Вот почему я составляю список.
– Но как? Невозможно же ходить повсюду и расспрашивать, не знает ли кто каких евреев.
– Да, это проблема. Сейчас под моим началом два младших сыщика прорабатывают телефонную книгу и прочие справочники, выписывают похожие на еврейские имена.
– Вряд ли этот метод надежный. Полно людей по фамилии Исаксен, которые вовсе не евреи.
– И полно евреев, которых зовут, скажем, Ян Кристиансен. О чем я всерьез подумываю, так это о том, чтобы с налету навестить синагогу. Там наверняка есть список тех, кто ее посещает.
Тильде, к его удивлению, поморщилась, но все-таки спросила:
– Так в чем же дело?
– Юэль не дал санкции.
– Я думаю, он прав.
– Неужели? А почему?
– Петер, ну разве ты сам не видишь? Какой прок в будущем может быть от твоего списка?
– Разве не ясно? – рассердился он. – Если в еврейской среде начнет расти сопротивление немцам, мы будем знать, где искать.
– А если нацисты вдруг решат собрать всех евреев и отправить их в концентрационные лагеря, как в Германии? И тогда они воспользуются твоим списком!
– Но зачем им отправлять евреев в лагеря?
– Затем, что нацисты ненавидят евреев. Но мы-то не нацисты, мы работаем в полиции. Мы арестовываем людей за то, что они преступают закон, а не потому, что мы их ненавидим.
– Да знаю я, – отмахнулся Петер. Он не ждал от Тильде нападения с этой стороны.
«Уж она-то должна знать, что моя задача способствовать соблюдению закона, а не попирать его», – подумал он.
– Риск, что информация будет использована не по назначению, есть всегда, – недовольно произнес Петер вслух.
– А не лучше совсем не связываться с этим чертовым списком?
«Вот бестолковщина! – поморщился Петер. – И этого человека я считал своей соратницей в войне против нарушителей закона!»
– Нет, не лучше! – рявкнул он, но тут же заставил себя понизить голос: – Опасайся мы этого, никакой службы безопасности вообще не было бы!
Тильде покачала головой.
– Послушай, Петер, нацисты сделали нашей стране много добра, мы с тобой оба это знаем. Они навели порядок, настаивают на соблюдении закона, при них снизилась безработица и так далее. Но в том, что касается евреев, у них психоз.
– Возможно. Но правила сейчас диктуют они.
– Да ты только взгляни на датских евреев: они законопослушны, добросовестно трудятся, отправляют детей в школу… Это смехотворно – вносить их в список, словно они заговорщики-коммунисты.
– Значит, ты отказываешься работать со мной? – Он обидчиво выпрямился.
– Как ты можешь такое говорить? – В ее голосе прозвучала ответная обида. – Я служу в полиции, а ты – мой начальник. Я выполню любое твое поручение. Тебе следовало бы это понимать.
– Ты серьезно?
– Послушай, если бы тебе пришло в голову составить полный перечень датских ведьм, я бы ответила, что, на мой взгляд, ведьмы не преступницы, но составить их перечень я бы тебе помогла.
Принесли заказ, и в неловком молчании они приступили к еде.
– Как дела дома? – первой нарушила тишину Тильде.
Петер вдруг вспомнил, как за несколько дней до катастрофы воскресным утром они с Инге шли в церковь – счастливые, здоровые, нарядные.
«В мире столько никчемной швали… Почему именно мою жену лишил разума пьяный сопляк, усевшийся за руль спортивной машины?»
– Инге по-прежнему, – вздохнул он.
– Никаких улучшений?
– Когда мозг поврежден так серьезно, вылечиться нельзя. Улучшений нет и не предвидится.
– Тяжко тебе, да?
– Мне повезло, у меня щедрый отец. На полицейское жалованье сиделку не потянуть – пришлось бы отправить Инге в клинику.
И снова Тильде странно на него посмотрела. Будто думала, что это не худший выход из положения.
– А что насчет лихача в спортивной машине?
– Его зовут Финн Йонк. Вчера начался суд. Дня через два все решится.
– Наконец-то! Сколько, ты думаешь, ему дадут?
– Он признал вину. Думаю, от пяти до десяти лет заключения.
– По-моему, недостаточно.
– За то, что человек перестал быть человеком? А сколько достаточно?
Отобедав, они пешком направились на службу. Тильде взяла Петера под руку. Ласковый жест говорил о том, что, несмотря на разногласия, она относится к нему хорошо. Уже вблизи ультрамодного здания полицейского управления Петер приостановился.
– Жаль все-таки, что ты не одобряешь мою идею насчет списка евреев.
Она остановилась, повернулась к нему.
– Ты ведь неплохой человек, Петер. – Он даже удивился, как она это произнесла, словно вот-вот расплачется. – Обостренное чувство долга – твое главное качество. Но одним только долгом руководствоваться нельзя.
– Не понимаю, о чем ты.
– Я знаю. – Тильде развернулась и вошла в управление одна.
По дороге в отдел он пытался взглянуть на вопрос с ее точки зрения. Если нацисты посадят в тюрьму законопослушных евреев, это будет преступление, и его список пойдет на пользу преступникам. Но отчего не сказать то же самое про ружье или даже про автомобиль: тот факт, что ружье или автомобиль могут использоваться в преступных целях, не означает, что непозволительно их иметь!
Когда он шел через внутренний двор, его окликнул Фредерик Юэль.
– Следуйте за мной, – сухо велел он. – Нас вызывает генерал Браун.
Юэль зашагал первым, военной выправкой создавая впечатление деловитости и решительности, которых, уж Петер-то знал, за ним и в помине не было.
От полицейского управления до главной городской площади, где немцы обосновались в здании, именуемом «Дагмархус», было недалеко. Штаб-квартира оккупационных сил, окруженная мотками колючей проволоки, с крыши была укреплена пушками и зенитной батареей. Кабинет Вальтера Брауна занимал угловое помещение окнами на площадь и выглядел элегантно. Обитая кожей кушетка, на стене – совсем небольшой портрет фюрера, на старинном письменном столе – рамка с фотографией двух мальчиков в школьной форме. Петер отметил, что Браун и здесь был в портупее, словно желая сказать: несмотря на уют и удобства, о деле он не забывает.
Хозяин кабинета лучился довольством.
– Нашим специалистам удалось расшифровать сообщение, которое вы обнаружили в тормозной колодке, – обычным своим полушепотом произнес он.
Петер возликовал.
– Очень впечатляет, – пробормотал Юэль.
– Судя по всему, труда это не составило, – продолжал Браун. – Англичане по-прежнему пользуются простыми шифрами, часто на основе известных стихов или прозаических отрывков. Криптографам достаточно расшифровать несколько слов, а с остальным справится любой специалист по английской литературе. Я и не представлял, что от литературоведения может быть толк! – И он рассмеялся собственной шутке.
– Что было в записке? – нетерпеливо спросил Петер.
Браун открыл папку, лежащую перед ним на столе.
– Она от группы, которая называет себя «Ночной дозор». – Хотя разговор шел по-немецки, Браун употребил датское слово «Natvaegterne». – Вам такое название о чем-нибудь говорит?
Петер почувствовал, что его застали врасплох.
– Проверю по картотекам, разумеется, но сразу могу сказать: прежде мы с такой группой не сталкивались. – Он нахмурился, сосредоточенно размышляя. – В реальной жизни ночные дозорные – это, как правило, солдаты или полицейские, верно?
– Не думаю, что служащие датской полиции… – вскинулся Юэль.
– Я же не сказал, что это датчане, – не дослушав, перебил Петер. – Не исключено, что шпионы – предатели-немцы. – Он пожал плечами. – А может, члены группы только воображают себя военными… – Он перевел взгляд на Брауна. – А в чем суть сообщения, генерал?
– Это данные о расположении наших военных сил в Дании. – Через стол он подтолкнул к ним пачку листков. – Размещение зенитных батарей в Копенгагене и окрестностях. Перемещение немецких военных судов в порту за последний месяц. Местоположение воинских частей в Орхусе, Оденсе и Морлунде.
– Информация точная?
Браун помедлил с ответом.
– Не вполне. Близкая к истинному положению дел, но не точная.
Петер кивнул.
– Значит, шпионы не немцы: у тех есть доступ к служебным данным и сведения были бы выверены, – скорее датчане. Ведут наблюдение со стороны и квалифицированно обобщают результаты.
– Весьма разумное рассуждение, – одобрил Браун. – Но сумеете ли вы отыскать этих людей?
– Безусловно.
Внимание Брауна полностью переключилось на Петера, будто Юэль тут не присутствовал или он был не старший офицер, а так, мелкая сошка.
– Как вы думаете, это те же люди, что выпускают подпольную газету?
Петеру было приятно, что Браун признал его компетентность. Надеясь, что тот оценит иронию положения, в котором они с Юэлем оказались, Петер покачал головой.
– Кто издает газету, нам известно. За ними организован присмотр. Будь они вовлечены в наблюдения за диспозицией немецких соединений, мы бы заметили. На мой взгляд, мы столкнулись с организацией, нам не известной.
– Но тогда как же вы их поймаете?
– Есть группа потенциальных возмутителей спокойствия, которой мы должным образом не занимались. Это евреи.
Юэль тихо ахнул.
– Ну так займитесь ими! – велел Браун.
– В нашей стране не всегда легко выявить, кто еврей.
– Значит, проверьте синагогу!
– Хорошая мысль, – кивнул Петер. – Там могут быть списки общины. И станет понятно, откуда плясать.
Юэль грозно глянул на Петера, но промолчал.
– Вышестоящие органы в Берлине приятно поражены лояльностью и эффективностью, проявленными датской полицией при перехвате шифровки в Англию. Тем не менее они выразили настоятельную готовность прислать сюда группу следователей гестапо. Я разубедил их, пообещав, что с присущим вам рвением вы сами раскроете шпионскую сеть и предъявите предателям обвинение.
Это была длинная речь для человека с одним легким, и Браун остановился перевести дыхание. Он помолчал, переводя взгляд с Петера на Юэля и обратно, а отдышавшись, закончил:
– Ради вас самих и ради благополучия всей Дании вы должны добиться успеха!
Юэль и Петер поднялись со своих мест, и Юэль коротко ответил:
– Мы сделаем все возможное.
Они вышли. Едва оказавшись на улице, Юэль обратил на Петера свои синие сверкающие гневом глаза.
– Вам прекрасно известно, черт побери, что синагога тут ни при чем!
– Ничего подобного мне не известно.
– Да вы просто выслуживаетесь перед нацистами, холуй!
– А почему мы не должны им содействовать? Теперь они представляют закон.
– Думаете, они посодействуют вашей карьере!
– А хоть бы и так, – задетый, парировал Петер. – Копенгагенская элита предубеждена против выходцев из провинции. Не исключено, немцы смотрят на это шире.
Юэль не поверил своим ушам.
– Вы в самом деле так видите ситуацию?
– По крайней мере они не слепы к способностям мальчиков, которые не окончили Янсборгскую школу.
– Значит, вы думаете, что не получили должность из-за своего происхождения? Идиот! Вас прокатили, потому что вы экстремист! Меры не знаете. Дай вам волю, уничтожите преступность, арестовав всех, кто подозрительно выглядит! – Он презрительно хмыкнул. – Пока это зависит от меня, повышения вам не видать. А теперь убирайтесь, чтобы я вас не видел!
Петер кипел от раздражения.
«Что Юэль о себе возомнил? Знаменитый предок в родословной не делает его лучше других! Юэль такой же полицейский, как я, и не имеет права вести себя так, словно представляет высшую форму жизни. И все равно я его поборол. Получил разрешение обыскать синагогу. Да, Юэль всю жизнь будет меня за это ненавидеть. Ну и что? Власть сейчас не у Юэля, а у Брауна. Уж лучше быть любимчиком Брауна и врагом Юэля, чем наоборот».
В управлении Петер быстро созвал свою команду, выбрав тех же сыщиков, которые ездили на аэродром в Каструп: Конрада, Дреслера и Эллегарда.
Тильде он сказал:
– Если ты не против, я взял бы и тебя.
– С чего это я буду против? – огрызнулась она.
– Ну, после нашего разговора за обедом…
– Я профессионал.
– Ну и хорошо, – кивнул он.
Они приехали на улицу Кристалгаде. Синагога из желтого кирпича стояла к улице боком, словно выставила плечо в попытке защититься от враждебного мира. Чтобы никто оттуда не ускользнул, Петер поставил у ворот Эллегарда.
Из еврейского дома для престарелых, который стоял по соседству, вышел старик в ермолке.
– Я могу вам помочь? – любезно осведомился он.
– Мы из полиции, – представился Петер. – Кто вы такой?
Лицо старика выразило такой страх, что Петер почти ему посочувствовал.
– Я Горм Расмуссен, дневной смотритель дома, – запинаясь, проговорил тот.
– У вас ключи от синагоги?
– Да.
– Откройте.
Старик вынул из кармана связку ключей и отворил дверь.
Большую часть здания занимала молельня – богато украшенное помещение с золочеными египетскими колоннами, на которые опирались нависающие с двух сторон галереи.
– У этих евреев денег куры не клюют, – пробормотал Конрад.
– Покажите мне список прихожан, – приказал Петер Расмуссену.
– Прихожан? Что вы имеете в виду?
– У вас должен быть список имен и адресов всех, кто входит в общину.
– Нет. Мы рады любому еврею.
Что-то подсказывало Петеру, что старик говорит правду, но обыскать храм следовало в любом случае.
– Здесь есть служебные помещения?
– Только комнатка, где облачаются рабби и служки, и гардеробная для верхней одежды молящихся.
Петер кивнул Дреслеру и Конраду: «Проверьте там все», – а сам прошел к тому месту, откуда проповедуют, и поднялся по лесенке на возвышение. Там за занавесью обнаружилась ниша.
– Что в ней?
– Свитки Торы, – отозвался Расмуссен.
Это были шесть больших, тяжелых на вид свитков, любовно завернутых в бархатную ткань, – идеальное место что-то припрятать.
– Разверните их все и расстелите на полу, чтобы я убедился, что внутри ничего нет.
Пока старик выполнял приказание, Петер подошел к Тильде и заговорил с ней, с подозрением косясь на Расмуссена.
– Ты как?
– Я же сказала.
– Если мы что-то найдем, признаешь, что я был прав?
Она улыбнулась.
– А если ничего не найдем, ты признаешь, что был не прав?
Он кивнул, довольный, что девушка на него не сердится.
Расмуссен расстелил свитки, покрытые письменами. Ничего подозрительного Петер не заметил. Может, действительно служащие синагоги не регистрируют свою паству, но скорее всего списки прихожан велись, просто с приходом нацистов их, от греха подальше, уничтожили. Неприятно. Разрешение на этот рейд досталось ему с трудом, и с начальником отношения он испортил. Обидно будет ничего не найти.
Дреслер и Конрад вернулись с разных концов здания: Дреслер – с пустыми руками, Конрад – со свежим номером «Положения дел».
Петер взял у него газету и показал Расмуссену.
– Иметь это противозаконно.
– Извините, – виновато отозвался старик. – Нам суют их в почтовый ящик.
Тех, кто печатал и распространял газету, полиция не искала, поэтому те, кто ее всего лишь читал, ничего противозаконного не совершали. Но Расмуссен этого не знал, и Петер его незнанием воспользовался.
– Не может быть, чтобы вы никогда не писали писем членам общины, – воскликнул он.
– Конечно, руководителям иногда пишем, – признал старик. – Но списков у нас нет. Мы же знаем своих руководителей. – Он попытался улыбнуться. – Да и вы их, я думаю, знаете.
Петер в самом деле знал имена примерно дюжины видных евреев: среди них были два банкира, судья, несколько университетских профессоров, двое-трое политических деятелей и художник. Но они его не интересовали: слишком известны, чтобы пойти в шпионы. Такие люди не будут стоять в порту, подсчитывая корабли: их тут же заметят.
– А разве вы не посылаете писем обычным людям, извещая их о мероприятиях, которые проводите, – празднествах, пикниках, концертах?
– Нет. Мы просто вешаем объявление в общинном центре.
– Ага! – обрадовался Петер. – Есть общинный центр! И где он находится?
– Поблизости от Кристиансборга, на Новой Королевской улице.
«В полумиле отсюда».
– Дреслер, попридержи старика минут пятнадцать, – велел Петер, – чтобы никого не предупредил.
Еврейский общинный центр располагался в большом здании восемнадцатого века, с внутренним двориком и нарядной парадной лестницей, которое, впрочем, весьма нуждалось в ремонте. Кафетерий оказался закрыт, и никто не играл в пинг-понг в цокольном этаже. В дирекции обнаружился секретарь, хорошо одетый молодой человек высокомерного вида. Он заявил, что никаких списков они не держат, но сыщики тем не менее принялись за обыск.
Звали молодого человека Ингемар Гаммель, и что-то в нем насторожило Петера. В отличие от старика Расмуссена Гаммель не испугался. Но если в случае с Расмуссеном Петер чувствовал, что тот пусть и перепуган, но чист, Гаммель производил прямо противоположное впечатление.
Он сидел за письменным столом, в жилете, из кармашка которого свисала цепочка часов, и спокойно смотрел, как роются в его кабинете. Одет вроде бы дорого. С какой стати состоятельный молодой человек подвизался здесь на должности, подобающей скорее девицам, которым принято недоплачивать, или среднего достатка матронам, чьи дети уже разлетелись из дому?
– Думаю, вот то, что мы ищем, босс. – Конрад передал Петеру черную папку. – Список крысиных нор.
Петер открыл папку и увидел страницы, заполненные именами и адресами, несколько сотен страниц.
– Опа! Отлично, Конрад. Продолжайте искать – может, еще что-нибудь подвернется. – Шестое чувство подсказывало, что так и будет.
Он листал страницы, выискивая что-нибудь необычное или знакомое, или… ну что-то. Грызла неудовлетворенность, однако глаз ни за что не цеплялся.
Пиджак Гаммеля висел на крючке за дверью. Петер прочел на ярлычке название ателье. Костюм шили у «Андерсена и Шеппарда» на Сэвил-роуд в Лондоне, в 1938 году. Петеру стало обидно: он покупал одежду в лучших магазинах Копенгагена, но английского костюма позволить себе не мог. А у этого из нагрудного кармашка выглядывал шелковый платок! В левом боковом кармане, схваченная зажимом, обнаружилась солидная пачка денег, в правом – билет на поезд в Орхус и обратно, с аккуратной дырочкой, пробитой компостером билетного контролера.
– Зачем вы ездили в Орхус?
– Навестить друзей.
В расшифровке упоминалось немецкое соединение, расположенное в Орхусе. С другой стороны, после Копенгагена это второй по величине город, и сотни людей каждый день ездят туда и обратно.
Во внутреннем кармане пиджака лежал тоненький ежедневник. Петер раскрыл его.
– Наслаждаетесь этой работой, да? – с презрением бросил Гаммель.
Петер с улыбкой посмотрел на него. Ему и правда доставляло наслаждение злить надутых богатеев, которые воображают, будто они лучше обычных людей. Но вслух он произнес:
– Подобно сантехнику я вижу много дерьма, – и подчеркнуто уставился на записную книжку Гаммеля.
Почерк у того был стильный, под стать костюму, с размашистыми заглавными буквами, а записи – самого обычного свойства: свидание, обед, театр, мамин день рождения, «позвонить Йоргену насчет Уайлдера».
– Кто такой Йорген? – спросил Петер.
– Мой кузен, Йорген Лумпе. Мы обмениваемся книгами.
– А Уайлдер?
– Торнтон Уайлдер.
– И это…
– Американский писатель. «Мост короля Людовика Святого». Вы наверняка читали.
Это прозвучало издевкой, намеком на то, что у полицейского кишка тонка по части культуры, куда ему читать иностранные книги. Петер пропустил укол мимо ушей и вернулся к дневнику. Как он и ожидал, там имелся алфавитный список имен – с адресами, а некоторые и с телефонами. Искоса глянув на Гаммеля, он заметил, что чисто выбритые щеки того слегка зарделись. Многообещающий знак. Петер углубился в список и наугад выбрал имя.
– Хильде Бьергагер – это кто?
– Приятельница, – спокойно ответил Гаммель.
– Бертиль Брун? – попробовал еще Петер.
– Партнер по теннису, – остался невозмутимым Гаммель.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?