Текст книги "Ярмарка невест"

По пути в Босрит Джеймс рассказал своему другу об аукционе.

– Что заставило тебя это сделать? – спросил Полдреннан. – Может быть, ты думал, что она сможет... что ты будешь... черт побери, я подозреваю, что ты очень давно не был с женщиной. Может быть, поэтому ты ее купил?

Джеймс рассердился:

– Нет! Конечно, нет. Дело вовсе не в этом. По крайней мере... по крайней мере я не думаю, что дело в этом. – Он с силой хлопнул себя по бедру. Кастор неправильно понял его и пустился в галоп. Джеймс натянул поводья и подождал, пока Полдреннан его догонит.

– Проклятие! – продолжал он, как будто разговор и не прерывался. – Ты думаешь, я сам не задаю себе тот же вопрос в течение последней недели? Почему? Почему я это сделал?

– И что?

– И до сих пор не понимаю. – Джеймс резко махнул рукой, выражая свое разочарование. – Все, что я могу сказать, – это то, что во мне что-то воспротивилось, я не мог видеть, как бедную женщину отдают Большому Уиллу Сайксу. У меня от этой мысли все внутри переворачивалось. И до того как я понял, что делаю, я сам купил ее.

– Говоришь, Сайке? – Полдреннан содрогнулся. – Думаю, я бы сделал то же самое, – сказал он. – Отвратительный тип.

Несколько минут они ехали в тишине, потом Полдреннан снова заговорил:

– Значит, это был не просто порыв, а врожденное благородство. Именно оно подтолкнуло тебя к этому. Спасти ее от страшной участи.

– Ха! Не думаю, что здесь вообще может идти речь о благородстве. Подозреваю, что действовало что-то гораздо более низкое. – Джеймс застенчиво глянул на друга. – Она очень красивая женщина.

– И все же я делаю вывод, что твоими действиями руководили не низменные инстинкты.

– Нет.

– Вот видишь! Значит, ты благородный человек.

– Нет.

– Но она чертовски красива?

– Да.

– И что ты намерен делать?

– Держаться от нее подальше.

– Это слова благородного человека.

– Не благородного. Трусливого. – Джеймс презрительно фыркнул. Полдреннан знал всю глубину трусости Джеймса. Он был в Испании. Он был в Корнуолле шесть лет назад. Он знал правду.

– Я не могу сам себе доверять относительно нее, – продолжал Джеймс. – Что, если... что, если во время... Ну, что, если я причиню ей вред? Как я буду с этим жить?

Полдреннан остановил коня. Когда то же самое сделал и Джеймс, Полдреннан протянул руку и положил ее на плечо другу.

– Прекрати изводить себя, Харкнесс. Это было шесть лет назад. И больше никогда не повторялось.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Ты тоже это знаешь. Это больше не повторится. Она будет в безопасности с тобой.

Джеймс слегка хлестнул Кастора, послав его в галоп по тропинке, ведущей в Босрит.

– Хотел бы я тебе верить.

– Все, Гонетта. Я готова.

Девушка радостно улыбнулась Верити, поправила ей капор и потянулась за одной из больших корзин, которые они приготовили. Гонетта уверенным упругим шагом пошла к двери буфетной. Поняв, что Верити за ней не идет и даже не двигается, Гонетта обернулась, снова улыбнулась и приподняла брови, ободряя Верити.

Верити нужна была любая поддержка, какую только она могла получить.

– Идемте же, – сказала Гонетта и направилась к двери.

Верити последний раз глубоко вздохнула и последовала за служанкой. Может быть, она делает ужасную ошибку? Может быть, ей следует остаться?

Гонетта говорила, что жители деревни будут ей благодарны за умение готовить лекарства от их болезней, но Верити сомневалась, есть ли у нее основания быть настолько уверенной в радушном приеме. В деревнях люди связаны друг с другом тесными узами и к чужакам относятся недоброжелательно. Верити была не просто «чужаком», она появилась в Корнуолле при необычных обстоятельствах. Какого приема она могла ожидать от этих осторожных, замкнутых людей, которые скорее всего считали ее любовницей лорда Харкнесса? А если кто-нибудь из них был на аукционе и видел ее? Что, если кто-нибудь из них был в колотящей по котелкам, надвигающейся на Верити толпе, которая до сих пор на давала ей покоя во сне?

Верити снова и снова обдумывала восторженное приглашение Гонетты, прежде чем принять его. Кроме того, ей стало тревожно. Даже несмотря на обширные земли и сады Пендургана, она чувствовала себя узницей. Только маленькая часть ее сознания одобряла эту вылазку, невзирая на вероятные последствия.

И вот она приготовилась идти к некоторым уважаемым людям из прилегающей к Пендургану деревни Сент-Перран.

Покидая территорию Пендургана, Верити успокаивала себя тем, что по обе стороны тропинки были поля, обнесенные изгородью. Это казалось совсем нормальным. Очень английским. Что случилось с той унылой гранитной пустыней, которую они проезжали по пути в Пендурган? Вериги смотрела направо и налево, но видела только цветущую сельскую местность.

Она поймала удивленный взгляд Гонетты.

– Что вы ищете?

Верити пожала плечами:

– Я вспоминаю ту гранитную пустыню, через которую мы ехали в Пендурган. Может быть, я ее придумала?

Гонетта остановилась, взяла Верити за плечи и повернула лицом к дому.

– Видите это? – спросила она, указывая на холм позади Пендургана. Он возвышался даже над тем холмом, на котором стоял Пендурган, и был увенчан короной из скальной породы, которой дождь и ветер придали причудливые формы и разбросали множество скальных обломков.

– Это Хай-Тор, – объяснила Гонетта, – своего рода шутка природы, как говорит папа. Его совсем невидно из Пендургана. Но отсюда он кажется больше, чем на самом деле. Именно его вы видели по дороге из Ганнислоу.

– Странно, – сказала Верити. – Я уже начала думать, что мне все это приснилось.

– Пустошь – место таинственное, – сказала Гонетта. – Там всегда происходят разные странности с людьми. Или это делают пикси. Многих по пустоши водят пикси, так что люди умудряются заблудиться в местах, по которым ходят всю свою жизнь. Пикси водят кругами.

Но эта тропинка к Сент-Перрану прямая и вся на виду. Здесь нет ни одного поворота, за которым могли бы прятаться пикси.

Верити улыбнулась искренней вере девушки в духов и эльфов. Во всяком случае, она поняла, что Гонетта имела в виду именно эльфов, когда говорила о пикси.

– А это что? – спросила Верити, показывая на два высоких стройных сооружения, возвышающихся над камнями на западном склоне.

– Трубы? Так это же Уил-Деворан.

– Шахта?

– Да, один из медных рудников его милости.

Гонетта терпеливо стояла, пока Верити рассматривала старые постройки, застывшие в своей грациозности на фоне окружающего сурового пейзажа. Тонкая струйка дыма или пара поднималась от одной из труб, и ветер относил ее к одинокой скале.

– На Уил-Деворане у нас работают большинство мужчин, – сказала Гонетта. – Те, кто не фермерствует. И большинство девушек тоже. Я одна из счастливиц, которым повезло работать в большом доме. Лучше, чем на руднике-то.

Значит, загадочный хозяин имения не только давал фермы арендаторам, но и обеспечивал работой остальное население.

– Если лорд Харкнесс дает работу большинству местных жителей – вслух удивлялась Верити, – почему его так не любят? Я знаю, что его называют лордом Хартлессом. Почему?

Лицо Гонетты побелело как полотно. Она пожала плечами и пошла дальше вниз по тропинке.

Осторожное отношение девушки к лорду Харкнессу пробудило у Верити все прежние сомнения и страхи, которые моментально закружились у нее в голове зловещим туманом. Что за тайна была у хозяина Пендургана? Тайна, о которой осмеливалась говорить только Агнес Бодинар...

– Идемте же, – позвала Гонетта, и Верити повернулась, чтобы следовать за ней.

Теперь ее еще больше обычного разбирало любопытство относительно черноволосого мужчины с проницательными синими глазами.

В этом направлении, по дороге к деревне, они опять были окружены зелеными полями. Какие удивительные контрасты в этой странной местности. И странные люди.

Верити теперь могла видеть деревню вблизи. По мере того как они подходили, она чувствовала себя все более чужой. Здесь не было тепла и очарования низинных деревень ее юности или хотя бы Берктлира, где Верити провела последние два года. Здесь не было побеленных домиков с соломенными крышами. Не было ни деревянных балок, ни увивающего стены винограда.

Вместо этого была уменьшенная копия Ганнислоу. Тяжеловесные, приземистые, крытые шифером домики из необработанного фанита, как попало разбросанные вдоль грязной тропинки, ответвляющейся от основной дороги. Похожие на коробки строения, почти безо всякой индивидуальности, стояли бесцветные, однообразные, непривлекательные.

На небольшой возвышенности за домами виднелась церковь. Построенная из того же гранита и с такой же кровлей, что и дома, она совсем немного от них отличалась. Особой утонченности в этом строении не было. Квадратная башня увенчивалась четырьмя выступами, которые на расстоянии были похожи на кроличьи уши. Казалось, все немногие деревья, которые были в деревне, росли около церкви.

– Вот дом Данстана, – показала Гонетта. – Мы сначала зайдем к нему. – Она понизила голос и придвинулась к Верити. – Джакоб Данстан управляет насосом на Уил-Деворане. Из-за этого его жена думает, что они стали лучше других, ведь ему нет надобности делать грязную работу, как почти всем остальным. Она иногда очень важничает... Добрый день, миссис Данстан! – сказала Гонетта громко.

Коренастая темноволосая женщина в простом синем платье и белом фартуке стояла на пороге каменного дома.

Она не ответила на приветствие Гонетты и подозрительно разглядывала Верити.

– Я привела миссис Озборн из Пендургана познакомиться с вами. Она родственница его милости, приехала погостить.

Женщина приглушенно фыркнула, показывая Верити, насколько она верит в сказку о родственных отношениях. Верити взяла себя в руки, настроившись на неприятное времяпрепровождение. Гонетта не обратила внимания на грубость женщины и повернулась к Верити:

– Это Ева Данстан, мэм. Ее муж работает наверху, на Уил-Деворане.

– На поверхности, – быстро добавила Ева Данстан, – в аппаратной.

Верити протянула руку:

– Здравствуйте, миссис Данстан, рада с вами познакомиться.

На какой-то миг показалось, что женщина смутилась, но в конце концов пожала руку Верити.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Мама испекла лишнюю порцию пирогов и попросила меня отнести несколько штук, – сказала Гонетта. Она сунула руку в корзину, достала один из завернутых пирогов и протянула его Еве Данстан. – Я говорила миссис Озборн, что мамины пироги самые вкусные в нашей округе. Правда ведь? Миссис Озборн до приезда сюда никогда не ела таких пирогов. Представляете, там, откуда она приехала, их не пекут.

– Неужели? – отозвалась Ева. – А откуда же вы приехали, мэм?

– Я выросла в Линкольншире, – ответила Верити самым приятным тоном, какой ей удалось из себя выдавить, решительно настроенная не показывать своего презрения к жене шахтера, – но мне очень нравятся пироги миссис Ченхоллз. Они восхитительны.

– Мы принесли еще кое-что, – заявила Гонетта.

Она вытащила один из муслиновых пакетиков и начала рассказывать Еве о том, как Верити отлично разбирается в травах. Верити прервала длинную речь Гонетты о чудесном выздоровлении Дейви.

– Я понимаю, – сказала она, – что здешний врач еще не вернулся, поэтому подумала: неплохо было бы раздать эти пакетики с травами жителям деревни. Они смогут делать из них отвары при простуде, которая часто донимает в холодное время года.

Верити принялась давать Еве Данстан наставления, как готовить и принимать отвар, и суровая женщина начала понемногу смягчаться.

– Я мучаюсь от зубной боли, – сказала она. – Может быть, вы могли бы помочь?

Верити сказала, что она действительно могла бы посоветовать полоскание, и пообещала подобрать нужные травы и принести на следующий день. Она достала маленький блокнотик и сделала для себя в нем пометку.

Благодарная Ева даже пригласила Верити на чашку чая. Гонетта ответила до того, как Верити успела произнести хотя бы слово.

– Вы очень любезны, миссис Данстан, – сказала она, – но нам надо остальным деревенским раздать эти пироги и мешочки с травой. Миссис Озборн приготовила особый чай. Надеюсь, мы уговорим бабушку заварить его. Приходите к ней чуть попозже и попробуйте.

Гонетта говорила о бабушке Пескоу как о главе рода деревни, и Верити волновалась, ей хотелось произвести хорошее впечатление на старую женщину. Когда они ушли от Евы Данстан, Верити спросила у Гонетты, прилично ли приглашать кого-то к миссис Пескоу без ее согласия. Гонетта рассмеялась.

– Вы скоро сами увидите, – сказала она. – Все женщины соберутся у бабушки. И никто не нуждается в приглашении.

Посещения остальных жителей деревни и фермеров-арендаторов проходили точно так же, как и посещение Евы Данстан. Все они были вначале осторожны, но потом становились вежливыми, а некоторые даже откровенно дружелюбными. И у каждого была какая-то болезнь или жалоба. У Хилди Спраггинс болел желудок, маленький ребенок Доркас Маддл страдал от колик в животике и газов, муж Лиззи Третован растянул мышцу, когда чинил изгородь, Анни Кемпторн страдала от сильных болей во время месячных, а у дочери Борры Нанпин был хронический кашель.

Верити заполнила свой блокнотик списками снадобий, нужных жителям деревни. Она чувствовала, что ей рады в каждом доме, независимо оттого, чья жена их встречала – фермера или шахтера. К тому времени как они подошли к дому бабушки Пескоу, у Верити почти кружилась голова от чувства облегчения.

Дом старой женщины не отличался от остальных: простой каменный куб с остроконечной крышей и маленькими окнами с деревянными рамами. Несмотря на суровый внешний вид, каждый дом тем не менее был теплым и уютным внутри.

Бабушка Пескоу стояла на пороге, как будто ждала их прихода. Это была небольшого росточка полненькая женщина неопределенного возраста с серебристыми волосами. У нее был огромный нос и маленькие темные глаза, которые замечали каждую мелочь. Бабушка Пескоу стояла величественно, как королева, пока Гонетта представляла их, потом взмахом руки пригласила обеих в дом.

Войдя, Верити поняла, почему их ждали. Некоторые из женщин, которых Верити и Гонетта посетили раньше, уже сидели здесь, расположившись вокруг большого очага. Из-за низкого потолка комната казалась меньше, чем была на самом деле. Лестница в углу показывала, что под высоким фронтоном был устроен второй этаж. Гонетта говорила, что внук с семьей живет с ней в одном доме.

Бабушка Пескоу медленно прошла к креслу возле огня. Это было деревянное кресло с высокой спинкой, единственное в комнате. Старая женщина чопорно опустилась на почетное место.

Гонетта слегка тронула Верити за руку.

– Я лучше оставлю вас здесь одну, – шепнула она, – и вернусь в Пендурган. День уже в разгаре, и миссис Трегелли спустит с меня шкуру, если я не вычищу каминные решетки. Мне не хочется, чтобы вы из-за меня спешили. Развлекайтесь здесь в свое удовольствие. Думаю, обратную дорогу вы легко найдете.

При мысли, что ей придется остаться одной с этими женщинами, Верити охватило беспокойство, но оно быстро прошло, когда Верити увидела приветливую улыбку Борры Нанпин и поняла, что все будет прекрасно. Гонетта передала Верити то немногое, что оставалось в корзине, вежливо попрощалась и спокойно вышла из дома.

– Иди сюда, сядь рядом со мной, Верити Озборн, – сказала бабушка Пескоу, похлопывая по сиденью потертого плетеного стула, стоящего рядом с ней.

Верити прошла мимо Евы Данстан и Лиззи Третован и села рядом со старой женщиной. После очередных представлений она предложила бабушке последние оставшиеся пироги вместе с мешочком, наполненным ягодами бузины и плодами шиповника, который она привезла с собой из Беркшира. Бабушка поблагодарила Верити, отдала и то и другое Кейт Пескоу, жене своего внука, и попросила ее заварить чай и нарезать пирог.

– Я слышала, что ты разбираешься в травах. – Уши Верити начинали привыкать к своеобразным корнуэльским представлениям о грамматике и местному говору с раскатистым «р» и переливающимися гласными, с забавным повышением тона в конце каждого предложения. Последний слог они почти выпевали, то повышая, то понижая тон. Несмотря на это, Верити вынуждена была напрягаться, чтобы понимать каждое слово.

– Каждый хочет, чтобы ты пришла и дала лекарство от той или другой болезни, – продолжала бабушка Пескоу. – Где ты всему этому научилась? От своей мамы?

– В деревне, где я росла, жила одна старая женщина, – ответила Верити, довольная тем, что начинает со столь удобной и приятной темы, хотя понимала, что таким образом бабушка узнает кое-какие подробности о ее семье, общественном положении и родственниках. – Эту женщину звали Эдит Литтлтон, она была местной знахаркой. Моя мама была очень болезненная, поэтому я заинтересовалась работой Эдит, надеясь помочь маме. Эдит взяла меня под свою опеку, когда я была еще ребенком, и научила меня всему, что я сейчас умею.

– Мы очень благодарны за эти знания именно сейчас, – сказала бабушка Пескоу, – потому что наш доктор в отъезде и на руднике остался только этот болван хирург мистер Тревенна. – Она с трудом пошевелилась в своем кресле и вытянула одну ногу к огню.

– Извините, миссис Пескоу...

Верити не договорила: ее прервал громкий смех. Смеялись все, даже бабушка Пескоу. Старая женщина улыбнулась в первый раз, и по ее щекам веером разбежались глубокие морщины. Это ее полностью изменило и так живо напомнило Верити ее любимую Эдит, что она чуть не заплакала.

– Ты назвала меня миссис Пескоу, а я оглядываюсь – к кому ты обращаешься? Зови меня просто бабушкой. Меня все так называют. Или старухой! Они думают, что я слишком древняя и ничего не знаю. Но меня это не волнует. Ведь я действительно старая.

Верити улыбнулась. Бабушка Пескоу начинала ей нравиться.

– Я хотела сказать, бабушка, что не могла не заметить, как скован ваш бедренный сустав. Гонетта говорила мне, что вы страдаете ревматизмом. Надеюсь, вы не сочтете это слишком дерзким, но я взяла на себя смелость приготовить для вас мазь.

Верити протянула руку к своей корзине, вытащила оттуда маленькую закрытую пробкой бутылочку с желто-коричневой жидкостью и отдала ее бабушке. Старая женщина высоко подняла бутылочку и посмотрела на нее при свете огня, поворачивая сначала в одну, потом в другую сторону, будто это было что-то редкое и ценное.

– Эта мазь мне всегда удавалась, – продолжала Верити. – Масло разогревается с ветками ракитника, цветками ромашки и корнями лопуха. Втирайте его себе в суставы, после этого спокойно полежите с полчасика, и вы почувствуете себя намного лучше, обещаю вам.

Темные глаза старухи расширились от удивления, когда она рассматривала маленькую бутылочку. В комнате установилась тишина. Наконец старая женщина наклонила голову в сторону Верити и улыбнулась.

– Я буду этим растираться, дитя, – сказала она. – Да, буду. Очень любезно с твоей стороны, Верити Озборн. Я тебе очень благодарна, дитя.

Женщины забросали Верити вопросами на медицинскую тему, и той пришлось напомнить им, что она не врач. Она ловко перевела разговор на их собственные семьи, фермы, на детей. Старуха Пескоу во время беседы сидела в основном молча, изредка подсказывая своей невестке, кому налить чаю или положить пирога. Несмотря на то что бабушка говорила мало, слушала она внимательно и почти не сводила глаз с Верити. Наконец, когда Хилди Спраггинс начала рассказ о своем сыне Бенджи, который с недавнего времени стал работать в Уил-Деворане, бабушка подняла руку, требуя тишины. Хилди оборвала свой рассказ.

– Скажу тебе прямо, Верити Озборн, без обиняков, – начала бабушка, – мы все здесь знаем, как ты появилась в Пендургане.

У Верити сердце ушло в пятки. Она затаив дыхание ждала, что будет дальше.

– Никто из нас не вправе спрашивать о том, что произошло в Ганнислоу. Некоторые там были. Хилди была там со своим Натом. – Хилди Спраггинс опустила голову, лицо ее стало пунцовым. – Анни тоже, – продолжала бабушка. – Я уже как следует поговорила с ними о том, что они сделали. Это был позор. Просто позор!– Ее глаза сузились, и она переводила их с одной женщины на другую, каждую из них осуждая взглядом.

В комнате повисла неловкая тишина. Потом старуха снова обратила свое внимание на Верити.

– Говорю тебе прямо в глаза, Верити Озборн, что ты чудесная женщина, – сказала она. – Ты могла бы спокойно жить в большом доме и не думать о нас, жителях деревни. Такая женщина, как ты, дочь человека знатного происхождения, образованная, с хорошими манерами, могла бы не обращать на нас внимания, никогда не появляться в наших бедных грязных домах. Так делают некоторые. Ты не обязана была приходить сюда со своими снадобьями и советами, но ты это сделала, и мы все тебе за это благодарны.

По комнате пробежал одобрительный шепот.

– Ничего не поделаешь, что сделано, то сделано, и теперь изменить уже ничего нельзя. Мне просто хочется быть спокойной за тебя. Я бы не хотела услышать, что тебя обижают. Так что говори прямо, я больше спрашивать не буду. С тобой все в порядке в том доме? Как с тобой там обращаются?