Текст книги "Полуночные признания"

Глава 8

– Привратник кладбища Святого Людовика никого не видел, – произнес Зак. Вечерний бриз приятно согревал его лицо. Чтение молитв заглушалось стрекотом кузнечиков и шумом фонтана в темном саду.

Из задней галереи городского дома Генри Сантера Зак мог видеть слабо освещенную столовую и переднюю гостиную. То, что идет война, подумал он, можно было определить, взглянув на собравшихся. Здесь присутствовало много женщин в траурной одежде. Бросалось в глаза и малое число мужчин, да и те были либо стары, либо совсем молоды, либо имели ранение. Некоторые из них смотрели явно недружелюбно, однако большинство демонстрировали равнодушие к двум офицерам в синей форме.

Откусив кончик сигары, Хэмиш сунул ее в рот.

– Нашел кого-нибудь, кто умеет говорить по-немецки?

Зак кивнул, его взгляд остановился на высоком угрюмом человеке на костылях. Наклонившись вперед, он что-то шептал на ухо красивой темноволосой женщине с элегантной миниатюрной фигурой и чересчур большим и чувственным для тонкого аристократического лица ртом. Это была мадам де Бове.

– Привратника кладбища зовут Кесслер, – уточнил Зак. – Он приехал сюда два года назад из Пруссии и очень старателен, как и все немцы. По его словам, за три часа до Сантера и мадам де Бове приходили двое пожилых негров, которые должны были отремонтировать семейный склеп своего хозяина.

Хэмиш хмыкнул и похлопал по карманам в поисках спичек.

– Может быть, наш друг с арбалетом перелез через стену. Так что не будем думать, что он использовал его из-за физической немощи.

Зак зажег огонь.

– А как насчет стрелы с серебряным наконечником?

– Ничего существенного. – Хэмиш выдохнул ароматный дым сигары, прикрывая ее рукой от ветра. – Я узнал об этом городе интересные вещи и невольно начал сомневаться, что это – часть Соединенных Штатов. Все эти вуду и «худу», «гри-гри» и «ю-ю», любовные амулеты… Я добрый пресвитерианин и не занимаюсь подобной ерундой.

Зак пристально посмотрел в ночной сад. Он и сам чувствовал, что это чужой мир, полный новых открытий, одновременно незнакомых и навевающих воспоминания. Но этот город не отталкивал его – наоборот, он был притягателен.

– Что-нибудь удалось найти?

– Я поговорил кое с кем о тех, кто работает в больнице, но они не сообщили чего-либо заслуживающего внимания.

Зак кивнул на столовую.

– Кто этот человек на костылях?

Повернувшись, Хэмиш проследил за взглядом Зака.

– А, это военный герой. Он живет по соседству. – Достав из кармана записную книжку, Хэмиш открыл ее. – Антуан Ла Туш. Потерял ногу после Пи-Ридж. Это его сестра работает добровольным помощником в больнице Сантера.

– Клер Ла Туш. – Прищурив глаза, Зак попытался ее разыскать в толпе. – Ее здесь нет?

– Мне сказали, что она не любит бывать на поминках, – усмехнулся Хэмиш. – Я бы на ее месте пришел сюда просто для того, чтобы обо мне не судачили. Эта публика любит поговорить друг о друге, не так ли?

Прозвенел комар, и Зак машинально ударил рукой по затылку.

– Я здесь не вижу и доктора Ярдли.

– Англичанина? – Хэмиш сжал сигару зубами. – Он был, но недолго. Примерно двадцать минут.

Зак наклонился, чтобы отчетливее видеть лицо своего друга.

– И?

Усы Хэмиша дрогнули.

– Похоже на то, что он не очень любит женское общество. Или по крайней мере здесь так думают.

К тому же к англичанам относятся плохо. Как и к шотландцам, – добавил он удрученно.

Зак поспешно наклонил голову, чтобы скрыть улыбку – удержаться он был не в силах. Донесся смех мадам де Бове – конечно, сдержанный, но ясно говорящий, что ей приятно находиться в компании одноногого молодого человека.

– А что люди говорят о ней? – внезапно спросил Зак. – О мадам де Бове?

Хэмиш провел рукой по лицу.

– Думаю, ее здесь немного боятся. Словно она не одна из них.

– Это так.

– Да? – Лицо Хэмиша затуманилось от сосредоточенных раздумий. – Но она француженка.

– Верно.

Зак направился к открытой двери столовой. Он заметил, что мадам де Бове остановилась у стола и поднесла к губам бокал с хересом. Даже на расстоянии он отчетливо видел ее глаза и медленно изогнувшиеся в улыбке губы, которые, казалось, говорили: «Попробуй поймай меня, если сможешь». Зак чувствовал – она опасается, что он узнает ее тайну, но, похоже, его самого она не боялась. Она играла с ним в утонченную, интеллектуальную, чувственную и опасную игру.

«Ладно, она француженка, – подумал он, – но остальные-то нет. Уже на протяжении шестидесяти лет они американцы, даже если не желают этого признавать».

– Ты думаешь, что она каким-то образом причастна к убийству?

Зак кивнул:

– Я просто уверен в этом и собираюсь доказать.

– Это вредит здоровью, – с враждебным вызовом произнесла Эммануэль, когда Зак подошел к ней. – Все эти мужские привычки – курение сигар и трубок.

– Вы заботитесь обо мне, мадам? – Он остановился около нее так близко, что кончик его ножен коснулся ее черных юбок. – Я тронут.

Она улыбалась натянуто и слегка презрительно, но Зак почувствовал, что ее дыхание участилось, движение высоких округлых грудей под черным кружевом траурного платья стало более заметным.

– Вы когда-нибудь видели легкие курильщиков? – Эммануэль. – Они коричневые, сморщенные и сухие.

Зак попытался представить себе эту картину; она показалась ему неприятной. Тем не менее он постарался изобразить на лице улыбку – столь же холодную, как и у Эммануэль.

– Вот как? Неудивительно, что когда он пробегает с полквартала, то начинает дышать, как паровоз.

Она рассмеялась – это был короткий, быстрый всплеск искреннего веселья, который словно озарил ее лицо.

– Вы делаете это намеренно, не так ли? – внезапно произнес Зак.

– Что, месье?

– Держите людей на расстоянии, заставляете их думать, что вы отличаетесь от остальных.

Эммануэль стала серьезной. Теперь она казалась растерянной и менее самоуверенной. Зак никогда не видел ее такой, но и сейчас она оставалась привлекательной.

– Я действительно странная.

Он отрицательно покачал головой:

– Вы просто не такая, как все. Это и кажется необычным.

– Да, большинству людей. – Их глаза встретились. Какое-то время они пристально смотрел и друг на друга, и было в этом что-то интимное и очень волнующее.

Зак первым отвел взгляд в сторону, туда, где спокойно разговаривали Антуан Ла Туш и сестра Генри Сантера Элис.

– Мне говорили, что они из старинной и уважаемый семьи, эти Ла Туш. Но никто не может сравниться со старинностью рода и богатством семьи де Бове.

– Похоже, вы интересовались мной, месье.

– Днем у меня было много работы.

– И что вам рассказали?

– Я узнал, что доктор Жак Маре прибыл в Новый Орлеан из Франции в 1848 году. – Держа в руках поднос с хересом, мимо прошел угрюмый чернокожий мужчина. Зак взял стакан и поблагодарил. – Эта дата говорит о многом, – продолжил он. – В тот год произошли революции, из-за которых пришлось бежать многим людям по всей Европе.

Эммануэль подняла бокал, словно произнося тост.

– В результате «свободы», «равенства» и «братства».

– Должно быть, у ваших родителей был интересный брак, – произнес Зак, пригубив из стакана. Херес был холодным и сухим.

– Скорее необычный – парижский революционер и внучка графа Бургундского, потерявшего голову на гильотине.

Эммануэль отпила глоток, ее глаза излучали легкий интерес.

– А кто вы, мадам, – продолжил Зак, видя, что она не реагирует на его слова, – аристократка или революционерка?

Вино смягчило ее губы, делая их полнее. В неярком свете глаза Эммануэль казались необычно большими.

– Я ни то и ни другое. – Она повернулась, чтобы поставить бокал на стол. – А это имеет отношение к убийству Генри Сантера? – Она бросила на него косой взгляд. – А, месье?

Видя вызов в ее глазах, Зак холодно ответил:

– Я навел справки об отличиях во французской и американской медицинских школах. Большинство докторов из Нового Орлеана пошли служить в армию конфедератов, но и те, кто остался, не припоминают особых споров между доктором Сантером и его коллегами.

Эммануэль раздраженно подняла брови.

– Вы и в самом деле думаете, что они вам все расскажут?

– Может быть. Над чем конкретно работал Сантер незадолго до гибели?

Эммануэль небрежно повела плечом, но это далось ей нелегко.

– На протяжении нескольких лет он писал труд о вреде кровопускания. В последнее время из-за недостатка лекарств, вызванного блокадой наших портов, Сантер занимался лечебными свойствами местных растений. Здесь в болотах живет африканец, которого все зовут Папа Джон. Большинство считают его шаманом вуду, но он всю жизнь изучает природные лекарства. Генри часто его посещал.

Зак медленно втянул в себя херес, не сводя взгляда с ее красивого лица, спокойного и одновременно лживого.

– Почему вы мне это говорите?

Она снова пожала плечами:

– Я думала, это имеет значение.

Он отрицательно покачал головой:

– Вы не желаете мне помочь и хотите, чтобы я ушел и оставил вас в покое. На что вы надеетесь? Что ваш Папа Джон – как это говорят – нашлет на меня «гри-гри»?

Она рассмеялась:

– Возможно. Говорят, он читает мысли и предсказывает будущее.

– А вы были у него?

Эммануэль задумчиво тронула брошь на блузке, затем, как бы опомнившись, поспешно отвела руку.

– Я не интересуюсь своим будущим, – произнесла она. Казалось, скулы обострились на ее красивом лице. – Никто не может предсказать… что будет угрожать ему.

– Должно быть, он не говорил Генри Сантеру о том, что ожидает его впереди. Или Сантер не принял предсказание всерьез.

– Генри не был доверчивым человеком, но Папе Джону он верил, – мягко произнесла Эммануэль.

– Я могу остаться, если это необходимо, – предложил Хэмиш, когда через пятнадцать минут они уходили с поминок.

Зак отрицательно покачал головой:

– Думаю, что мы узнали здесь все, что могли. Кроме того…

Они прошли через похожие на туннель ворота, затем на мгновение задержались на кирпичной насыпи. В теплом влажном ночном воздухе ощущались запахи города, смешанные со сладковатыми ароматами магнолии и жасмина, застоявшейся воды и влажной плодородной земли.

– Дадим им возможность обсудить нас.

Хэмиш и Зак повернули на Бургунди-стрит, по направлению к каналу, где они проживали. Генерал тоже занимал особняк, полный дорогих конфискованных вещей. Однако Зак прошел мимо дома для офицеров и направился к реке, где расположились многочисленные питейные заведения, бордели и карточные залы. Здесь собирались люди всех цветов кожи и национальностей и можно было узнать много интересного.

Самые злачные питейные заведения в Новом Орлеане находились на берегу, хотя таверны и казино были раскиданы по всему кварталу, по большей части на улицах, шедших параллельно берегу – таких как Бурбон и Ройял, – там же размещались и деловые учреждения. Зак пересек улицу Дофин и увидел пять или шесть солдат, собравшихся на насыпи. Их синяя форма в свете фонарей выглядела почти черной. Солдаты громко разговаривали, их движения были неловкими от солидной дозы алкоголя. Когда Зак подошел ближе, он понял, что солдаты окружили какого-то темнокожего человека средних лет, одетого в аккуратный однобортный костюм, с цилиндром на голове. Похоже, это был преуспевающий бизнесмен.

Широкоплечий дюжий сержант с развевающейся светлой бородой и ярко выраженным акцентом уроженца Огайо с силой дергал его за плечо.

– Ты думаешь, что ты такой же, как и белый, парень, – произнес он, наклоняясь над лежащим, – только потому, что какой-то «масса» дал твоей бабке свободу, когда она от него понесла? Ты считаешь, что это дает тебе право ходить по мостовой и не уступать дорогу настоящему белому?

Человек лежал не шевелясь, в тусклом свете трудно было различить выражение его черного лица. В этом городе было более одиннадцати тысяч «gens de coulcur librcs» – свободных цветных. Предки некоторых из них перестали быть рабами уже давно. Кое-кто даже получил образование, был обучен ремеслу и имел плантации с рабами. Сержант пнул цветного еще раз.

– Я с тобой разговариваю, черномазый.

– У меня большое горе, месье, – глухо произнес человек по-французски с безукоризненным парижским акцентом. – Я вас не понимаю.

– Отпустите его, – положив руку на саблю, произнес Зак. Его голос на почти пустой улице прозвучал громко и отрывисто.

Солдаты повернулись, у них были опухшие и красные от вина лица.

– Глядите-ка, кто к нам пришел, – произнес сержант. В то время как другие солдаты поспешно отступили, он сделал шаг вперед, тяжело дыша от злости. – Офицер – любитель негров.

На лице сержанта появилась кривая улыбка. Даже на расстоянии Зак уловил сильный запах алкоголя. Кулаки сержанта сжались, но Зак решил, что офицера он бить не станет.

Нападение было медленным и неуклюжим. Зак легко блокировал правый боковой удар левой рукой и правым кулаком стукнул противника прямо в нос. На подбородок и грудь сержанта хлынула кровь. Взвыв от боли, верзила отступил назад, прижав руки к лицу. Какое-то мгновение солдаты стояли, словно застыв. Затем они бросились на Зака.

Майор понял, что он может сбить с ног двух или даже трех, но их было шестеро. И эти солдаты наверняка собирались его убить, поскольку вряд ли они хотели предстать перед трибуналом за нападение на офицера.

Ударив одного из противников в лицо, Зак толкнул его на другого и успел вытащить саблю из ножен. Он думал, что это заставит нападающих бежать, но они были слишком пьяны и ничего не понимали.

Изрыгая кровавую пену, нападавший начал вырывать «кольт» из кобуры. Зак полоснул его саблей по шее, наполовину ее перерубив, а затем ударил кончиком лезвия в живот.

Трое оставшихся солдат от испуга кинулись врассыпную. Какой-то звук заставил Зака обернуться; он выдернул саблю из тела умирающего солдата как раз в момент, когда сержант снова кинулся на него; в его кулаке при свете фонаря сверкнул длинный охотничий нож. Хотя в ушах Зака бешено колотилась кровь, он расслышал за спиной быстро приближающийся топот. «Хэмиш», – подумал он. Но грузный ньюйоркец был все еще далеко. Усмехнувшись, Зак отступил на шаг, выгадывая момент, чтобы полоснуть саблей по белобрысой голове сержанта. Однако дорога была скользкой от крови, и Зак почувствовал, что теряет равновесие.

Он сумел удержаться – но лишь спустя мгновение после того, как нож сержанта проник глубоко в бок. Выругавшись, Зак выбросил вперед саблю, подобно штыку, – быстро и с достаточной силой для того, чтобы та пробила грудь противника и вышла из его спины.

– Черт, – произнес Зак, выдергивая саблю из тела мертвеца.

– Боже! – Хэмиш медленно обошел вокруг скрючившихся тел. Кругом были пятна крови – и на дороге, и на тротуаре, и даже на оштукатуренных стенах близлежащих домов. – Я оставил вас только на две минуты.

Зак наклонился, чтобы вытереть испачканный кровью клинок о мундир убитого сержанта.

– Вы очень быстро возвратились.

– Ваша похвала слишком щедра, – спокойно произнес знакомый голос Эммануэль. – Капитан не способен пробежать даже квартал.

Зак выпрямился. Цветной, к которому приставали солдаты, уже исчез. Почтенные граждане, жившие в высоких узких городских домах, что расположились по обе стороны улицы Конти, наверняка наблюдали за разыгравшейся сценой из-за занавешенных окон и сейчас отправились отдыхать. Но мадам де Бове, навещая своих больных, как подумал Зак, должна была услышать шум борьбы и прибежать сюда.

Металл тихо звякнул, когда Зак вложил саблю в ножны. Он повернулся к Эммануэль:

– Вам не следовало ходить одной в такое время.

Эммануэль перешла от одного неподвижного тела к другому, чтобы убедиться, что солдаты мертвы.

– Была ли необходимость убивать всех?

Конечно, это было нехорошо – то, что сделала его сабля. Но поскольку мадам де Бове лечила раненых, она видела и худшее.

– Это не все, – произнес Зак, все еще тяжело дыша. – Трое из них убежали.

– Они не могли уйти далеко, – буркнул Хэмиш; его лицо было темным от гнева.

– Это артиллеристы, возможно, из одного подразделения. Найти их будет нетрудно. – Зак почувствовал, что у него странно холодит бок, и с удивлением обнаружил на своей форме влажное темное пятно.

– Осторожнее, парень, – произнес Хэмиш, – из тебя льется кровь, как из плотины.

Но первой до него дотронулась мадам де Бове. Она обхватила Зака за талию, чтобы принять его вес на свои удивительно сильные плечи.

– Я подумала, что вас могут ранить.

– Ничего страшного, – произнес Зак, обхватив ее руку. Сквозь материю траурного платья он почувствовал ее тепло.

– Конечно, – сухо произнесла она. – И именно поэтому у вас весь бок мокрый от крови. Сюда. – Она что-то прижала к его ране. Зак решил, что это была ее полотняная сумочка. – Держите крепко. Это остановит кровотечение.

Зак взглянул на ее лицо – в свете фонарей оно было бледным и сосредоточенным.

– Рана неглубокая, – хрипло произнес он. – Я могу заняться ею позже.

– Не будьте дураком. Больница Сантера находится как раз за углом.

– Давай, парень, – произнес Хэмиш, присев на корточки около одного из убитых солдат. – Я сам управлюсь. Иначе я буду думать, что ты истечешь кровью по моей вине.

Эммануэль подняла голову, на ее губах появилась вызывающая улыбка, которую Зак видел уже не раз.

– Или вы боитесь, что я не справлюсь с вашей раной?

И конечно, Зак пошел с Эммануэль, опираясь на ее плечо и держась за талию. Сладковатый запах ее волос смешивался с ароматом жасмина, теплого ночного воздуха и привкусом только что пролитой крови.

Глава 9

Эммануэль повернула к улице Бьянвиль. Вечерний бриз слегка колыхал ветви банановых деревьев, что виднелись поверх стены. Откуда-то издалека доносились голоса и звуки льющейся в фонтане воды.

– Почему? – спросила он, наконец, когда они повернули за угол трехэтажного дома, который скрыл печальную картину уличной резни. – Почему вы это сделали?

Эммануэль продолжала смотреть только вперед.

– Даже самая простая рана может быстро загноиться в этом климате. Глупо и безрассудно относиться к этому легкомысленно.

– И вы решили обо мне позаботиться? Я польщен.

– В этом нет ничего особенного. Я забочусь и об облезлых собаках, и даже о хромом скунсе, которого однажды нашла на улице. – Эммануэль почувствовала, как Зак беззвучно смеется.

Они были так близко друг от друга, что она услышала удары его сердца и ощутила упругость мышц. Под ненавистной синей формой был полный жизни и сил мужчина. Его прикосновение, несомненно, волновало бы се, однако подобных чувств не следовало испытывать при мыслях об этом, во вражеской форме.

– Вы сделали хорошее дело, – произнесла она, помолчав. – Спасли этого цветного от солдат.

– Почему вы говорите «цветного»?

– Я не имела в виду ничего оскорбительного. Эти солдаты-янки, с которыми вы сцепились, не подозревают, что человек с темной кожей может быть образованным и состоятельным. Но здесь, в Новом Орлеане, почти столько же gens de couleur libres, сколько и черных рабов.

– И им до сих пор не разрешают голосовать.

– У меня тоже нет такого права, – мягко отозвалась она.

– Я думаю, что это неправильно.

Эммануэль сильно удивилась. Большинство мужчин – да и людей вообще – просто смеялись над желанием женщин получить возможность голосовать. Но у Зака было другое мнение.

«Я совершила ошибку, – подумала Эммануэль, все еще крепко держа его за талию. – Не надо было предлагать ему свою помощь, позволять обхватить себя за талию, дружелюбно разговаривать с ним».

– Вам нравится это? – неожиданно спросила она. – Я имею в виду – убивать.

Зак молчал так долго, что она уже начала сомневаться, ответит ли он вообще. Внезапно он глубоко и устало вздохнул, и это удивило Эммануэль.

– Нет, мне это не по душе.

Эммануэль вспомнила сцену, которую увидела, прибежав на шум: майор стоял среди группы солдат и с устрашающим видом наносил удары саблей направо и налево. Даже убийство Генри Сантера, столь страшное своей внезапностью и зловещей неизвестностью, не ужаснуло ее так, как те несколько мгновений на улице Конти. Эммануэль доводилось видеть результаты подобных столкновений, но она никогда не присутствовала во время них.

Эммануэль посмотрела на темный профиль майора, очерченный на фоне неяркого света, проникавшего на улицу из-за неплотно закрытых окон.

– А что такое война? Это и есть убийство.

– Нет, это другое дело. Солдаты хотели уничтожить меня из-за своей глупости.

Они дошли до входных ступенек больницы Сантера. Протянув свободную руку, Эммануэль с силой дернула за звонок, который издал резкий звук.

– Вы должны любить войну. Благодаря ей вы делаете карьеру.

Зак повернулся к Эммануэль:

– Вы хотите стать доктором. Значит ли это, что смерть доставляет вам удовольствие?

Она подняла глаза на майора, но расположенный у входа газовый фонарь светил ему в спину, так что черты лица трудно было разобрать.

Внезапно взвизгнули петли, и массивная дверь открылась.

– Бог мой! – произнес по-немецки появившийся в дверном проеме высокий, долговязый юноша. Он с изумлением смотрел на истекающего кровью офицера в синей форме. Ганс, которому было всего девятнадцать, переехал в Америку пять лет назад с матерью и четырьмя братьями, не желавшими принимать участие в объединительных войнах в Германии. Но, избежав бойни с французами, Ганс попал в Гражданскую войну в Америке и потерял часть ноги в кровавой стычке с патрулем янки в болотах Байу-Креве.

– Мне помочь? – спросил Ганс с сильным немецким акцентом.

Эммануэль чиркнула спичкой, чтобы зажечь фонарь, что стоял на длинном столе в самом начале комнаты.

– Я могу справиться и сама, спасибо. Но нужно немного теплой воды с кухни.

– Сейчас принесу.

– Кто он? – спросил майор, провожая взглядом молодого немца.

– Ганс? – Она повернулась, держа в руке фонарь, чтобы показать дорогу в коридор. – Он делает легкую работу по уходу за больными и следит за пациентами по ночам.

– На костыле?

– А где еще он найдет работу? – Эммануэль распахнула дверь. В дверном проеме проглядывалась бедно обставленная, но тщательно выскобленная комната, за ней виднелся главный кабинет. – Вам надо снять китель и рубаху. – Внезапно она смутилась, словно никогда не видела обнаженных мужчин. – И конечно, саблю.

Когда Зак снимал пояс, ножны звякнули. Повернувшись, он изучающе окинул взглядом комнату с высоким потолком и побеленными стенами. В центре стоял стол, на окнах не было занавесок.

– Это здесь вы занимаетесь хирургией?

Эммануэль повесила лампу на крюк рядом со столом, затем быстро сняла шляпу, стянула с рук перчатки и положила их на стол.

– А что, как вы думаете, мы здесь делаем? Вскрытия?

– Если вы хотели меня напугать, – произнес Зак, расстегивая пуговицы на форме, – то вы в этом преуспели.

У него оказались изящные кисти рук с длинными пальцами; Эммануэль поймала себя на том, что внимательно наблюдает, как он снимает мундир.

– Прижмите этот сверток к ране, – приказала Эммануэль и повернулась, чтобы вымыть руки.

– Он здесь давно? – поинтересовался Зак.

– Кто?

– Ганс.

– Почти три года. До того как его ранили, он работал сиделкой.

– Когда это было?

– В мае. – Она взяла полотенце из чистой, аккуратно сложенной стопки на полке рядом с умывальником. – Я хочу промыть рану, прежде чем ее перевяжу. В ней могут остаться частицы ткани… – Она повернулась, и ее голос внезапно оборвался.

Зак стоял, опершись бедром о стол. Одна его рука безвольно висела, вторая прижимала к боку свернутую сумочку. Без мундира он оказался стройным и поджарым, с жилистыми руками и плечами и словно отлитой из бронзы грудью. От этой мужественной красоты у Эммануэль перехватило дыхание.

– Вот вода, мадам, – произнес Ганс, стоя в дверном проеме.

Эммануэль поспешно направилась к нему, чтобы взять белый эмалированный таз, и, пробормотав слова благодарности, закрыла дверь. Машинально выполняя привычную работу, Эммануэль пыталась разобраться в своих чувствах. Она уже много раз видела мужские тела – пожалуй, даже чаще, чем девицы из прибрежного борделя. Это непрофессионально – что-то чувствовать при виде полуобнаженного торса. Наверное, решила она, это результат усталости. В последние дни ее так настойчиво преследовал страх, что она превратилась в школьницу – трусливую и влюбчивую.

– Я не курю, – произнес Зак.

Она обернулась – так быстро, что вода плеснула через край таза и намочила ее платье.

– Что вы сказали, месье? – Эммануэль посмотрела в его глаза и заметила, что за невероятно длинными ресницами прячутся смешинки.

– Это я говорю на тот случай, если вы горите желанием посмотреть, какого цвета мои легкие.

– Пф-ф. – Эммануэль решительно двинулась от двери и, подойдя к столу, с шумом поставила таз. – Я обычно вскрытиями не занимаюсь.

– Вы меня очень обнадежили.

Эммануэль отвела его руку от раны.

– Дайте-ка мне на нее взглянуть.

Лезвие ножа проникло глубоко, повредив мышцу. Как только Зак убрал сложенную сумочку с длинного уродливого надреза, хлынула кровь.

– Все могло бы быть значительно хуже, – произнесла Эммануэль. – Похоже на то, что ребра смягчили удар. – Она положила руку над раной. Его кожа оказалась теплой и мягкой, а мышцы были сильными и твердыми. Она почувствовала, что майор затаил дыхание.

– Больно?

Он хрипло рассмеялся:

– Не особенно.

– Терпите. – Эммануэль окунула ткань в воду и начала аккуратно очищать края раны.

– Где вы научились этому? – спросил Зак, прерывая неловкую паузу.

Эммануэль подошла к шкафу у двери, чтобы взять бутыль со спиртом. – Чему?

– Вот этому. Что это за две медицинские школы, о которых вы говорили? Я проверял. Ни одна из них не принимает женщин.

– Конечно. – Намочив ткань спиртом, она сильно прижала ее к надрезу в боку. От боли майор резко выдохнул. – Зачем им это, когда женщинам разрешается быть только домохозяйками?

– Тогда где вы учились? В Париже?

Резко выпрямившись, Эммануэль отвернулась.

– Я всегда хотела вернуться туда, – произнесла она, убирая спирт в шкафчик, и достала бинты и искривленные иглы, которыми обычно зашивала раны.

– Но вы так и не получили образование?

– Нет.

– Почему?

Эммануэль опустила бинты в воду, после чего встала перед ним с шелковой нитью в руке.

– Не понимаю, какое вам до этого дело, майор.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

– Генри Сантер убит. А вы были с ним в тот вечер.

Эммануэль снова наклонилась над его раной, чтобы соединить края пореза свободной рукой.

– Именно поэтому вы интересуетесь мной, месье?

– Да.

Не предупредив его, Эммануэль с силой проткнула иглой кожу и почувствовала, как он вздрогнул.

– Думаю, это доставляет вам удовольствие, – произнес Зак. – И вы не ответили на мой вопрос.

Эммануэль сосредоточилась на зашивании раны. Во время работы ее бедро с силой нажимало на его ногу. Через синюю ткань формы она ощущала силу его мышц и тепло. Это отвлекало ее внимание и смущало, так что приходилось прилагать усилия, чтобы не потерять самообладание.

– Вы очень много спрашиваете.

– Где же вы учились медицине?

Она пожала плечами:

– Официально в медицинскую школу зачисляют только мужчин. Но тот, кто способен заплатить профессору двадцать долларов за курс, может присутствовать на этих лекциях. – Она сделала маленький узелок на конце нити и отрезала ее. – Даже женщины. – Она протянула руку за чистым бинтом. – Хотя я узнала значительно больше от своего отца и Генри Сантера, чем в лекционном зале.

– И еще от мужа.

– Оставим это, – холодно бросила она и приложила сложенную в несколько раз чистую ткань к его ране.

– Довольно необычно, – произнес Зак, – что представитель такой состоятельной семьи стал доктором.

– В этом нет ничего особенного. – Она начала бинтовать его грудь. – Есть доктора и среди других плантаторов.

– Но де Бове не только плантаторы.

Эммануэль пожала плечами:

– Филипп был четвертым сыном. Он никогда не надеялся что-либо унаследовать. – Завязав кончики бинта, она выпрямилась. – Как оказалось, он был прав.

На фоне золотистой кожи, которую можно встретить у потомков жителей Средиземноморья, повязка просто сияла белизной. Зак сидел на краю стола, свободно свесив руки; его обнаженная грудь слегка поднималась придыхании. Эммануэль снова почувствовала неловкость от того, что они наедине, и от этого странного, запретного влечения к мужскому телу.

– Как вы думаете, кто мог использовать арбалет? – тихо спросил он.

Вопрос был задан так внезапно, что Эммануэль сделала шаг назад и глубоко вдохнула.

– Месье?

– Это необычное оружие, – сказал он достаточно дружелюбно. – Тем не менее, вы стразу определили стрелу из арбалета. Даже при том, что она была маленькой и с серебряным наконечником.

Нет смысла отрицать это, подумала Эммануэль, но и правду сказать невозможно, или по крайней мере всю правду. Она молча смотрела, как майор взял рубашку и, морщась от боли, стал натягивать ее на себя. Он делал это медленно и неловко, поскольку рана была болезненной. Если бы перед ней был кто-то другой, она бы помогла ему одеться. Но сейчас Эммануэль не двинулась с места.

– Филипп… – наконец произнесла она, сжав пальцами черную ткань юбки, – Филипп часто охотился с арбалетом. Это… было ему интересно.

Его брови сошлись, образуя вертикальную складку.

– Ваш муж?

– Да.

Майор перестал застегивать мундир и выпрямился.

– Вы уверены, что он мертв?

Это прозвучало как будто случайно, но Эммануэль словно ударили, наполнив страхом и целым вихрем предположений. Как часто она снова и снова спрашивала себя: «Кто?» В глубине души она была уверена, что Генри убили по ошибке, что целились в нее, – иона долго думала: кому она встала на пути? И вот теперь возникла ужасающая мысль, что Филипп…

Но он мертв.

Эммануэль наклонилась, чтобы поднять ножны майора-янки. Они чуть поблескивали в свете, угрожающие и смертоносные.

– Если вы спросите, видела ли я тело, то я отвечу, что нет. Вам следует поговорить с теми янки, что воевали в Байу-Креве. Это они убили его. – Она взяла саблю.

Ее взгляд был пронизан презрением к этому человеку, его форме и должности. Ненависть прозвучала и в ее голосе, когда она произнесла: – Они его и похоронили.