Текст книги "Коминтерн и мировая революция. 1919-1943"

Природа японской революции также была исследована в докладе Отто Куусинена, высокопоставленного лица в Коминтерне, на специальном заседании президиума, состоявшемся 7 марта 1932 года⁴⁰. Куусинен отметил как «чрезвычайно трудную» задачу определения характера революции, подходящей для Японии. Ссылаясь на мнение компартии Японии по этому вопросу, которое к тому моменту было осуждено, он точно указал на ее ошибку: партия принимала во внимание лишь единственный аспект экономики Японии, а именно – финансовый капитал⁴¹. Такое неполное представление о японской экономике привело к недооценке японской монархии и недооценке пережитков феодализма в Японии, а также к ошибочному выводу о том, что в Японии должна быть совершена «пролетарская» революция⁴².

После того как Куусинен высказал свою точку зрения по этому вопросу, он поддержал мнение Западно-Европейского бюро, настаивавшего на частично независимом положении японской монархии, гражданского и военного аппарата, возглавляемого ею. Каково, по мнению Куусинена, было отношение монархии к поддерживающим ее классам? «Монархический государственный аппарат является мощным оплотом существующей диктатуры эксплуататорских классов, он опирается на эти классы, представляет их интересы, существует в тесном союзе с верхушками буржуазии и землевладельцев». Но была ли монархия лишь номинальной главой государства, действия которой определялись группами буржуа и землевладельцев? Куусинен ответил на этот вопрос отрицательно, сказав, что монархия «довольно независима и играет большую роль в управлении государством, сохраняет свой абсолютизм, скрытый лишь внешними, псевдоконституционными формами»⁴³. Аргумент Куусинена не совсем последователен, поскольку он утверждал, что японская монархия представляла как свои собственные интересы, так и интересы буржуазии и землевладельцев. По мнению Куусинена, «относительная независимость» японской монархии была по крайней мере не меньше, чем российской монархии. Он утверждал, что сам Ленин считал ошибкой отождествлять российскую монархию с правлением имущих классов⁴⁴.

Для Испании и Японии главными аргументами, заставившими Коминтерн настаивать на «буржуазно-демократической» революции, были: потребность в широкой аграрной реформе и слабости буржуазии по отношению к богатым землевладельцам и монархии. Все же нужно сказать, что Коминтерн никогда не предлагал убедительный набор критериев, с помощью которых можно судить об уместности «буржуазно-демократической» революции для того или иного типа общества. Нерешительность Коминтерна в 1928 году в случаях Польши и Болгарии, так же как и позднее, в случае Японии, ясно указывает на неспособность Коминтерна установить необходимые критерии.

Колониальные, полуколониальные и зависимые общества. Помимо стран, которые демонстрируют либо высокий, либо средний уровень капиталистического развития, программа Коминтерна 1928 года также стремилась классифицировать те страны мира, в которых капитализм был еще в зачаточном проявлении. В проекте программы эта третья категория стран была названа «колониальными и полуколониальными странами», и в качестве примеров приводились Китай и Индия⁴⁵. Не было предпринято ни одной попытки провести различия между «колониальными» и «полуколониальными» странами. В литературе Коминтерна эти термины всегда употребляются вместе. Очевидно, использование термина «полуколониальный» являлось признанием Коминтерна формальной независимости таких стран, как Китай, который, с точки зрения Коминтерна, фактически был таким же зависимым от иностранного контроля, как, скажем, Индия. В окончательной версии программы группа таких стран была расширена и включала также «зависимые страны», в качестве типичных примеров были приведены Аргентина и Бразилия⁴⁶. Термин «зависимые страны» был, вероятно, принят из-за предложения Рикардо Парадеса, делегата, представлявшего Коммунистическую и Социалистическую партии Эквадора. Указывая на степень изменения зависимости латиноамериканских стран от империалистических государств, он предложил, чтобы было принято название «зависимые страны» для новой подгруппы стран⁴⁷. Этот термин должен был использоваться для тех стран, в экономику которых проник империализм, но которые все еще сохраняли более высокую степень политической независимости, чем колонии и полуколонии.

Согласно программе, страны, входящие в третью категорию, имели следующие основные особенности: 1) зачаточное (рудиментарное) или, в некоторых случаях, существенное развитие промышленности, которое было, однако, недостаточно «в значительном большинстве случаев для независимого социалистического строительства»; 2) господство в экономике страны так же, как в ее политической системе, феодально-средневековых отношений или «азиатского способа производства» и 3) концентрация в руках «иностранных империалистических групп самых важных промышленных предприятий, торговых и банковских учреждений, основных средств транспорта, латифундий и плантаций и т. д.»⁴⁸ Под «независимым социалистическим строительством» подразумевалось строительство социализма в определенной стране без внешней помощи от более передовой страны. Как известно, Сталин в его борьбе с Троцким настаивал на способности России строить социализм без внешней помощи. Согласно программе, можно было бы ожидать, что только меньшинство колоний, полуколоний и зависимых стран может построить социализм без помощи более передовых обществ и только, как указано ниже, после длительного периода «буржуазно-демократической» революции. Термины «феодально-средневековые отношения» и «отношения, основанные на «азиатском способе производства» относятся, соответственно, к третьим и первым стадиям в пятиэтапной периодизации Маркса человеческой истории⁴⁹.

Как заявлялось в программе, колониальным, полуколониальным и зависимым странам соответствовал буржуазно-демократический тип революции⁵⁰. Необходимо вспомнить, что этот термин означал для коммунистов революционный процесс под руководством коммунистов, а не под руководством буржуазии. Здесь термин «буржуазно-демократическая» относился к природе задач, стоящих перед революцией, а не к руководству этой революцией.

В колониальных, полуколониальных и зависимых странах Коминтерн уделял большое внимание двум очень важным формам революционной деятельности, попадавшим под категорию «буржуазно-демократическая». Это – революционное крестьянское движение, направленное против «феодализма и докапиталистических форм эксплуатации», и национально-освободительное движение, направленное против иностранного империализма⁵¹. Как будет показано ниже, оба этих движения, народные в истинном смысле этого слова, расценивались Коминтерном как мощные силы, которые должны были использоваться коммунистическим руководством.

Очень сложная «буржуазно-демократическая» революция в колониях, полуколониях и зависимых странах должна была в конечном итоге «перерасти» в «социалистическую пролетарскую» революцию. В программе не говорилось о продолжительности «буржуазно-демократического» этапа, но подчеркивалось, что «социалистический пролетарский» этап революции в большинстве случаев мог начаться только с помощью внешних сил, то есть при поддержке более передовых стран, которые были уже социалистическими⁵².

Наконец, можно отметить, что Коминтерн отклонил идею о том, что колониальные, полуколониальные и зависимые страны были готовы к «социалистической пролетарской» революции, так как такие общества, в которых еще не произошла «буржуазно-демократическая» революция, не могли просто пропустить необходимую стадию исторического развития. В 1928 году девятый пленум в своей резолюции по китайскому вопросу осудил намерения «перепрыгнуть» этап «буржуазно-демократической» революции в Китае. Пленум объяснил необходимость этого этапа на том основании, что несколько главных задач «буржуазно-демократической» революции не были завершены, а именно: аграрная революция и отмена феодальных отношений, объединение Китая и национальная независимость Китая⁵³. Невозможность перепрыгивания стадий в развитии общества, однако, не означала, что такие стадии не могли бы быть сокращены путем «перерастания» более низкой стадии в более высокую. Но эти пункты будут подробно освещены в четвертой части.

Отсталые общества. Программа Коминтерна завершила свою классификацию обществ, выделив также четвертую группу «еще более отсталых в экономическом отношении стран»⁵⁴. Этой категории, которой в другой литературе Коминтерна не уделялось почти никакого внимания, был посвящен только один параграф программы. Очевидно, эта категория должна была охватить самые примитивные формы развития общества на земном шаре – области, в которых все еще преобладали племенные отношения. В программе было сказано, что некоторые части Африканского континента относились к этой категории стран⁵⁵. Было указано, что в этих областях почти полностью отсутствовал пролетариат и практически не было никакой «национальной буржуазии»⁵⁶. Иностранный империализм играл роль военного оккупанта и управлял ими. В этих районах борьба за национальное освобождение имела, по мнению Коминтерна, главное значение.

В программе вкратце сказано, какое интересное будущее ждет такие самые отсталые области: «Национальное восстание и его победа могут открыть этим странам путь к социализму, минуя капиталистическую стадию развития, если фактически будет оказана большая помощь со стороны государств с диктатурой пролетариата»⁵⁷.

Для успешного захвата власти коммунистами необходимы были следующие постоянные предпосылки: наличие революционной ситуации и коммунистической партии с набором определенных минимальных характеристик (а именно: размер партии, идеологическая чистота ее рядов, правильная организационная структура, связь с массами и т. д.). Эти предпосылки считались необходимыми в любом типе общества.

Революционная ситуация. Определение, постоянно используемое Коминтерном в период с 1928 по 1943 год для точной характеристики природы революционной ситуации, было взято из брошюры Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», опубликованной в 1920 году⁵⁸. Следующий отрывок, написанный в 1930 году A. Мартыновым, членом редакционной коллегии «Коммунистического интернационала», может послужить примером одобрения определения Ленина: «Ленин сформулировал методологические предпосылки для решения проблемы политического кризиса следующим образом: «Только когда низы не желают жить по-старому, а верхи не могут жить по-старому, лишь тогда революция может победить. Иначе эта истина выражается словами: революция невозможна без общенационального (и эксплуатируемых и эксплуататоров затрагивающего) кризиса».

Такой «общенациональный кризис» Ленин отождествлял с революционной ситуацией. Об особенностях национального кризиса, то есть революционной ситуации, Ленин написал еще раньше, в 1915 году, в своей статье «Крах II интернационала»:

«Каковы, вообще говоря, признаки революционной ситуации? Мы, наверное, не ошибемся, если укажем следующие три главные признака: 1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство; 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов; 3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс... Таковы – объективные признаки революционной ситуации»⁵⁹.

Мартынов в этой цитате представил самые важные признаки одной из двух постоянных предпосылок. Краткие, лаконичные изречения Ленина составляют основу классического определения, к которому обычно прибегал Коминтерн. Эти цитаты из произведений Ленина очень часто встречаются в материалах Коминтерна. Фактически они всегда оставались основой официальной точки зрения Коминтерна по этому вопросу⁶⁰.

Цитата из работы Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» подчеркивает национальный характер кризиса, который должен охватить не только «угнетаемые», но также и «правящие» классы в обществе. Таким образом, революционная ситуация – не только отражение серьезной нестабильности в верхушке общества, но также и глубокого недовольства, приводящего к массовой активности в более низких слоях общества. Рудольф Шлезингер указывает на то, что ситуация кризиса, которая приведет к революции, должна иметь хотя бы два признака: 1) положение низших слоев в существующем обществе должно быть настолько безнадежным, что они готовы принести «серьезные жертвы для своей эмансипации»; и 2) перспективы успешной революции должны проявляться через «очевидную неспособность существующих правящих классов справиться с ситуацией, из-за раскола в их рядах и между ними и их прежними сторонниками»⁶¹.

Можно ли с уверенностью сказать или нет, что, по мнению Ленина, в «правящих классах» произойдет такой серьезный раскол из-за политики, которую надо будет проводить в будущем, и из-за принятия каких-либо действий, с тем чтобы они больше не могли положиться на традиционные инструменты принуждения – полицию и вооруженные силы? Невозможность эффективного принятия решения и осуществления решения – вот, кажется, обоснованные причины кризиса «верхов». Эффективность вооруженных сил в момент попытки коммунистов захватить власть – важный фактор. Хотя в материалах Коминтерна не говорится о том, что одной из предпосылок захвата власти является одобрение этого захвата вооруженными силами, можно с уверенностью сказать, что основная масса вооруженных сил должна быть в состоянии разложения и по крайней мере равнодушно относиться к «правящим классам», даже если при этом они не питают симпатий к коммунистам. В армиях, созданных на основе закона о воинской повинности, можно было ожидать, что национальный кризис среди «эксплуатируемых масс» будет иметь серьезный отклик у рядовых солдат вооруженных сил. Можно добавить, что в программе Коминтерна просто утверждается то, что вооруженные восстания против правящих классов должны иметь «своей обязательной предпосылкой... усиленную революционную работу среди армии и флота»⁶².

Фраза Ленина «когда низы не желают жить по-старому» представляется довольно неясной. Она должна означать как минимум то, что негодование и неудовлетворенность, спровоцированные национальным кризисом, вызвали у всего населения сильное желание и решимость радикально и в массовом порядке изменить существующую ситуацию. Насколько сильно это желание перемен выразил Ленин в словах «значительное повышение... активности масс».

Среди членов Коминтерна не было никаких разногласий, в результате каких конечных причин произойдет революционный кризис, который, как предполагалось, вытекал из кризиса капиталистической системы. Обнищание масс и неизбежность экономических кризисов при капитализме – основные положения марксизма. Капитализм приносит войны и политические и социальные кризисы, всегда сопровождающие ее, – простая истина ленинизма.

Однако, согласно материалам Коминтерна, революционная ситуация, описанная выше, сама по себе еще не является достаточным условием победоносного захвата власти коммунистами. Ситуация кризиса была, конечно, необходимым условием предстоящей революции согласно Коминтерну, но все же не достаточным. Революционная ситуация представляла собой особое соединение экономических, социальных и политических процессов и событий, которые должны были быть взяты на вооружение коммунистической партией. Но ни одна ситуация, насколько бы серьезной она ни была, не признавалась тупиковой для правящих классов. Коммунисты не должны были вставать у руля власти, если можно так выразиться, автоматически, всякий раз, когда назревала революционная ситуация.

Основные черты коммунистической партии. Помимо наличия революционной ситуации, второй предпосылкой для захвата власти коммунистами, которую Коминтерн считал необходимой для любого общества, было наличие коммунистической партии, отвечающей определенным требованиям.

В обсуждении структуры Коминтерна в главе 2 было показано, что устав 1928 года создал в высшей степени централизованную организацию, с максимумом контроля, осуществляемого центром, и минимумом автономии, предоставляемой отдельным коммунистическим партиям. Эти коммунистические партии фактически расценивались просто как «секции» единой всемирной партии Коммунистического интернационала. Цель такого централизованного контроля состояла в том, чтобы сделать каждую секцию Коминтерна самым эффективным инструментом осуществления его воли.

Характер и первостепенную роль коммунистической партии в революционном движении можно кратко охарактеризовать, ответив на ряд вопросов. Во-первых, что представляет собой коммунистическая партия? «Партия является авангардом рабочего класса, состоящим из лучших, наиболее сознательных, активных и мужественных членов класса»⁶³. Такое определение дано в программе 1928 года. Во-вторых, действительно ли партия необходима для достижения целей коммунизма? Программа утверждает: «Успешная борьба Коммунистического интернационала за диктатуру пролетариата предполагает наличие сплоченной, закаленной в боях, дисциплинированной, централизованной, тесно связанной с массами коммунистической партии в каждой стране»⁶⁴. И наконец, почему необходима партия? Ответ на этот вопрос основан на известной брошюре Ленина «Что делать?», изданной в 1902 году. Ленин в этом одном из своих наиболее последовательных сочинений пишет, что пролетариат не мог «стихийно» добиться своего освобождения. Исключительно своими собственными силами пролетариат в состоянии выработать лишь «сознание тред-юнионистское». Чтобы направить пролетариат с тред-юнионистского пути на путь социал-демократический для того, чтобы он разрушил капиталистическую систему, перед чем он всегда остановился бы, если бы его не возглавила и им не руководила бы коммунистическая партия – авангард рабочего класса⁶⁵. Позиция Ленина всегда получала полное одобрение Коминтерна⁶⁶.

На XVII съезде ВКП(б) в 1934 году Сталин дальше объяснил потребность в коммунистической партии, когда он выступил с нападками на тех, кто полагал, что крушение капитализма произойдет автоматически. На этом съезде Сталин сделал заявление, которое неоднократно цитировалось на VII конгрессе Коминтерна в 1935 году и впоследствии во второй половине 30-х годов в изданиях Коминтерна. Так как это заявление столь часто цитировалось и было чрезвычайно авторитетным, здесь стоит привести это утверждение Сталина. Оно цитировалось Вильгельмом Пиком на VII конгрессе Коминтерна:

«Некоторые товарищи думают, что, коль скоро имеется революционный кризис, буржуазия должна неминуемо попасть в безвыходное положение, что ее конец, стало быть, уже предопределен, что победа революции тем самым уже обеспечена и что им остается только ждать падения буржуазии и писать победные резолюции. Это глубокая ошибка. Победа революции никогда не приходит сама. Ее надо подготовить и завоевать. А подготовить и завоевать ее может только сильная пролетарская революционная партия. Бывают моменты, когда положение – революционное, власть буржуазии шатается до самого основания, а победа революции все же не приходит, так как нет налицо революционной партии пролетариата, достаточно сильной и авторитетной для того, чтобы повести за собой массы и взять власть в свои руки. Было бы неразумно думать, что подобные «случаи» не могут иметь места»⁶⁷.

Коммунистическая партия, следовательно, обязательна. Под ее руководством должен произойти переход от капитализма к социализму во всем мире. Она должна руководить даже «буржуазно-демократическими» революциями в менее развитых странах. Как будет показано далее, фактически Коминтерн придерживался мнения, что все будущие социальные изменения для того, чтобы считаться по-настоящему прогрессивными, должны были произойти под руководством и контролем коммунистической партии.

Если необходимость и важность коммунистической партии никогда не подвергалась сомнению в истории Коминтерна, какими же чертами должна была обладать идеальная коммунистическая партия, способная возглавить революционное движение и повести его за собой? Литература Коминтерна не оставляет сомнения, что коммунистическая партия, как ожидалось, должна достигнуть определенной идеологической зрелости и организационной силы прежде, чем она смогла бы успешно использовать революционную ситуацию. Эти стандарты – идеологический и организационный – были универсальными, независимо от типов общества и революций, которые надо было совершить сначала. Единая модель коммунистической партии должна быть приспособлена для таких разных стран, как, например, Соединенные Штаты, Болгария и Голландская Ост-Индия.

Рассматривая вначале вопрос об идеологической чистоте партии, мы можем привести определение «идеальной» коммунистической партии, данное Коминтерном: 1) принятие партией ортодоксальной теории марксизма; 2) отклонение ошибочной идеологии и 3) ее отношение к Советскому Союзу.

Большевистская версия марксизма была принята в первые годы Коминтерна как одна из форм ортодоксального марксизма. Российские большевики считались самыми успешными толкователями и разработчиками классического марксизма. Позднее, в большей степени из-за провала осуществления успешной революции в других местах и, как следствие, отсутствия конкурирующей группы марксистов во власти, ортодоксальный (правильный) марксизм отождествлялся исключительно с российским большевизмом. Дважды в своей истории Коминтерн менял свое определение ортодоксального (правильного) марксизма, чтобы включить в него сначала вклад Ленина и позднее вклад Сталина.

Как уже было указано в главе 3, ленинизм как термин стал употребляться Коминтерном, кажется, со времени V конгресса, состоявшегося в середине 1924 года, спустя несколько месяцев после смерти Ленина. Безусловно, идеи Ленина доминировали в теории Коминтерна с самого начала. Но только после его смерти руководство Коминтерна, очевидно, посчитало допустимым публично уравнять ортодоксальную (правильную) теорию с марксизмом-ленинизмом и подлинную коммунистическую партию с «большевистской» партией. Позже, в 1928 году, во введении к программе Коминтерна марксизм явно был сведен к ленинизму и было заявлено, что Коминтерн в своей теоретической и практической работе полностью и безоговорочно разделяет точку зрения революционного марксизма, который получил свое дальнейшее развитие в ленинизме, являвшемся марксизмом эпохи империализма и пролетарской революции⁶⁸.

Тремя возможными преемниками Ленина и главными проводниками «ортодоксальной» теории, по мнению Коминтерна, были Троцкий, Зиновьев и Бухарин. Все трое были не в состоянии удержаться в роли главных теоретиков марксизма в течение длительного отрезка времени. Троцкий и, в меньшей степени, Бухарин действительно выступали главными «еретиками», и их «еретические» взгляды поддерживались некоторое время не только в России, но и за ее пределами. Ослабленные и дискредитированные в свою очередь Сталиным, эти три потенциальных преемника Ленина в качестве главных теоретиков Коминтерна оказались беспомощными, предоставив Сталину свободу с тем, чтобы началась эра его господства в Коминтерне, так же как и в Советском Союзе.

То, что Сталин будет считаться главным теоретиком марксизма-ленинизма, было уже ясно на VI конгрессе Коминтерна в 1928 году. Здесь Сталин получил публичные признания лишь от горстки делегатов. Но в последующие годы он был всеми признан главным теоретиком марксизма, что было связано с усилением политического господства Сталина в Советской России. В начале 1930-х годов Коминтерн стал выделять Сталина своим «лидером», но делал это довольно сдержанно по сравнению с последующими годами. Типичным подтверждением роли Сталина в этот ранний период было замечание Тольятти на тринадцатом пленуме в декабре 1933 года: «У нас есть вождь, товарищ Сталин, который в области теории и практики является продолжателем большого революционного дела, начатого Марксом и Лениным»⁶⁹. Несдержанная и совершенно не прикрытая ничем лесть перед Сталиным на VII конгрессе Коминтерна в 1935 году не позволяет сделать нам правильных выводов, но хвалебная речь Мануильского может быть выбрана из всех речей как самая характерная. Он заявил, что «каждое заявление, которое делает Сталин, не только ориентир на пути социалистического строительства в СССР, это также ориентир для обогащения и углубления марксистско-ленинской теории»⁷⁰. Сочинения Сталина, по утверждению Мануильского, были тем материалом, из которого передовые рабочие мира черпали свои знания, что было достаточно верно для того времени, так как «передовой» рабочий означало «коммунист».

Таким образом, коммунистическая теория не рассматривалась как законченная доктрина, навсегда оставшаяся неизменной после смерти Маркса и Энгельса. «Благодаря историческим условиям, – как указывал Мануильский на VII конгрессе, – Энгельс, как и Маркс, был не способен [создать], и не создал, законченное учение о стратегии и тактике революционного пролетариата»⁷¹. Но Ленин и Сталин были единственными людьми за всю четверть века истории Коминтерна, которые, как было отмечено, внесли оригинальный и существенный вклад в коммунистическую теорию. Теория могла бы с таким же успехом оставаться пока еще неоконченной, но тех коммунистов, которые были в состоянии развить ее дальше, как оказалось, было очень мало. Никакие другие деятели никогда не удостаивались в материалах Коминтерна звания теоретика.

Еретические и ложные доктрины в рядах коммунистов подверглись нападкам со стороны Коминтерна как оказывающие разлагающее, если даже не разрушительное, влияние на правильную коммунистическую стратегию и тактику. Связь между правильной теорией и правильным революционным поведением была подчеркнута Марксом и Лениным и была неоднократно подтверждена Коминтерном. Неправильные идеи и вытекающие из них неправильные методы были классифицированы Коминтерном или как «правые», или как «левые» тенденции, которые, если будут постоянно развиваться, станут отклонениями⁷². Хотя правый (консервативный) и левый (радикальный) уклоны, казалось, существовали практически всегда в истории Коминтерна, относительная важность этих двух категорий менялась. В период с 1928 по 1934 год официальный взгляд Коминтерна состоял в том, что правый уклон был намного серьезней, чем левый. Согласно Коминтерну, правый уклон повлек за собой недооценку революционного потенциала тех лет и неадекватную борьбу против социал-демократии⁷³. Левый уклон в этот период был описан как продолжение троцкизма и считался вторичной проблемой. В середине 1930-х годов, с началом периода рабочего фронта, главным был признан левый уклон, и он стал называться «левым сектантством» или «левым доктринерством». Короче говоря, этот термин использовался для характеристики тех коммунистов, которые, отвергая общие идеи и стратегию рабочего фронта, полагали, что Коминтерн, частично восстановив отношения с социалистами и либералами, потерял свой революционный характер и идеалы. После «левого сектантства» середины 1930-х годов, кажется, в дальнейшем не было никаких широко известных уклонов, если не считать оппозицию Договору о ненападении между Германией и СССР от 23 августа 1939 года или пакту Молотова – Риббентропа 1939 года⁷⁴.

Источником уклонистских тенденций, по мнению Коминтерна, оставался капитализм, или, если говорить об СССР, «капиталистические пережитки». Коминтерн настаивал на том, что ошибочная теория должна иметь объяснение в коммунистической материалистической философии. Мануильский в 1931 году назвал следующие причины правого уклона: давление капитализма на рабочий класс, существование реформистско настроенной социал-демократии (которая, по его словам, пока полностью не искоренена, будет неизбежно способствовать появлению реформистских рецидивов в рядах коммунистов), усиление классовой борьбы, которая принудила неустойчивые (шатающиеся) элементы в коммунистических партиях потерять веру⁷⁵. Эту формулировку можно считать типичным для Коминтерна объяснением причин появления «еретических взглядов» внутри коммунистических партий.

К идеологиям, которые Коминтерн осудил как ошибочные и недружеские, относятся следующие: социал-демократия, «мелкобуржуазные» радикальные идеологии, светские идеологии правящих классов (за пределами СССР) и религии. Все они считались опасными для революционного движения, так как, во-первых, боролись за влияние над рабочим классом и раскалывали трудящиеся массы и, во-вторых, уводили их с правильного революционного пути на тихий путь, который в лучшем случае мог привести к компромиссу с классовым врагом, а в худшем случае завести в тупик, приводящий только к политическому бессилию и поражению. Коммунистические партии инструктировались с тем, чтобы они безжалостно боролись с любым появлением этих идеологий в своих рядах. Руководимое коммунистами движение никогда не могло бы быть успешным, если бы в ряды его руководства, столь жизненно важного для успеха мировой революции, проникла ложная доктрина. Евгений Варга на VII конгрессе Коминтерна сказал, что «наша обязанность состоит в защите революционной теории Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина от какой-либо ревизионистской фальсификации. Это – одна из предпосылок нашей победы»⁷⁶.

«Социал-демократия» – термин, используемый для обозначения некоммунистических течений в социализме, которые были представлены различными социалистическими, социал-демократическими и трудовыми партиями. Большинство этих партий к 1928 году считало себя членами Социалистического рабочего интернационала, который был создан в 1923 году в качестве преемника Второго интернационала. Коминтерн опасался, что социал-демократия, расцениваемая им как чрезвычайно нереволюционная и предательски реформистская, будет опасным конкурентом за завоевание верности рабочего класса. Различные течения (фабианство, гильдейский социализм, австромарксизм и другие) в рамках того течения, которые Коминтерн называл социал-демократией, были описаны и осуждены в программе 1928 года⁷⁷.

«Мелкобуржуазный радикализм» – термин, использованный Коминтерном, включал в себя анархизм и революционный синдикализм⁷⁸, а также такие антиколониальные идеологии, как сунятсенизм (учение о трех принципах), пацифистский национализм Ганди (гандизм в Индии. – Примеч. пер.) и гарвизм в Соединенных Штатах, который «выставил» лозунг «Назад в Африку»⁷⁹. В программе Коминтерна сунятсенизм был осужден за его немарксистскую концепцию социализма и неспособность понять суть классовой борьбы. Гандизм, по мнению Коминтерна, неправильно отрицал классовую борьбу, был проникнут вредными религиозными представлениями и пацифизмом и видел выход не в движении в сторону прогресса – высокоразвитой, индустриализированной социалистической экономики, а в возврате к отсталым методам производства. Гарвизм, согласно программе Коминтерна, был «своеобразным негритянским «сионизмом», распространяющим «аристократические атрибуты несуществующего «негритянского королевства»⁸⁰.