Текст книги "Добро пожаловать в реальный мир"

Глава 6

Влетев наконец в «Голову», я на ходу скидываю пальто. Господин Кен прожигает меня суровым недовольным взглядом. В ответ я указываю большим пальцем назад, на плетущегося следом папу:

– У нас семейный кризис.

– Что, опять?

– По-настоящему она еще ни разу его не выгоняла.

Кен переводит взгляд на отцовские чемоданы.

– Ну и отлично! – Хозяин потирает руки. – Всякий раз, как твой папаша к нам заходит, у меня выручка растет.

О да! А мой и без того скудный бюджет всякий раз истощается.

Карл возвышается на своем обычном месте перед барной стойкой, и папа, пройдя к нему, усаживается рядом.

– Привет, сынок, – легонько хлопает он Карла по спине.

– Мистер Кендал, – отзывается тот и показывает папе хипповские два пальца: – Мир!

– Позволь, я возьму тебе выпить, – предлагает папа. Само добродушие!

– Клево, чел, – кивает Карл. – Только нынче моя очередь.

– Ты ж не возражаешь, если угощу я? И для тебя я – просто Дерек, вьюноша. Двойной виски, пожалуйста! – кричит он Кену.

– Давай-ка одинарный, – велю я, успев обосноваться за стойкой. – Двойной будешь заказывать, когда сможешь расплатиться сам.

– Мне не очень-то нравится скрытый в твоей сентенции намек, – заносчиво вскидывает голову отец.

– Вот незадача, – хмыкаю я, потянувшись за стаканом. – Если собираешься гостить в моем доме, играть будешь по моим правилам.

– Без лишних вопросов ясно, чья ты дочь, – насупленно бормочет папа.

А пока я тут переведу малость дух, давайте-ка поведаю вам кое-какие подробности насчет моих родителей.

Дерек и Эми Кендал вместе живут вот уже сорок с лишним лет, причем большей частью не особо счастливо. Последние тридцать из них мама целыми днями бессменно работает в газетной лавке, что стоит в конце улицы. Когда-то давно, когда мы с Джо были еще маленькими, большой плюс этой маминой работы состоял в том, что нам с братом нередко перепадали там конфетки – если, конечно, мы вели себя ангелами.

Отец у меня по профессии таксист, можно сказать – без пяти минут на пенсии. И я бы ни за что не хотела когда-нибудь оказаться в роли его пассажира, поскольку папа как раз из того разряда таксистов, что все уши прожужжат клиенту, разглагольствуя обо всем на свете – начиная с положения в мировой политике, глобального потепления и королевской семьи и заканчивая реалити-шоу «Большой брат» и шириной груди Майкла Джордана.

Всю свою совместную жизнь мама с папой живут в одной и той же квартире одного и того же дома муниципальной застройки за железнодорожным вокзалом Эустон – то есть с тех самых пор, когда это был еще уютный и славный, немного старомодный микрорайон Лондона, а вовсе не тот испещренный образчиками граффити приют наркоманов, как сейчас. У родителей чистенькая тесная квартирка, и все в ней выглядит каким-то стареньким и одряхлелым – включая, к сожалению, и мою матушку.

Про Эми Кендал точнее всего будет сказать, что эту женщину съели заботы. Сколько себя помню, она всегда была надежной и прочной основой нашей семьи – да и теперь куда больше, чем от нее требуется, опекает своего внука Нейтана. Дерек же Кендал – коротко Дел, – напротив, живет себе, ни о чем на свете не печалясь. Мой папочка – обаятельнейший мужчина. Он из той породы людей, что будут душой и заводилой любой дружеской вечеринки – и в то же время наедине не пройдет и часа в обществе такого человека, как его уже хочется прибить собственными руками. Мой папа живет на планете под названием Дерек с населением в одну единицу. Управляется оно благодушной деспотией, и на сей планете уже нет места для кого-либо еще. Он чересчур много пьет, чересчур много болтает и большую часть своих денег проигрывает в карты или проматывает как-то иначе. И да, он засматривается на красивых женщин, но только и всего. Бывали времена, когда порой он не возвращался домой ночевать, и мама наутро выходила в кухню разбитая от переживаний и с ввалившимися глазами – и тут он возвращался весь из себя довольный, пританцовывая и распевая в полную глотку. Тогда в который раз пускалось в ход кухонное полотенце, и папочка, изображая глубокое раскаяние, ретировался в постель отсыпаться. Но я абсолютно уверена, что всякие его заигрывания с противоположным полом никогда не выходили за рамки платонических отношений, что бы там матушка об этом ни думала.

Сказать по правде, я не очень-то удивлена, что у мамы наконец-то лопнуло терпение – скорее поражает, что его так надолго хватило. Впрочем, отдельные вещи уже привыкаешь принимать как данность, и когда родители уживаются друг с другом уже битых сорок лет, то действительно трудно представить, будто что-либо способно нарушить этот их статус-кво.

И вот наступает момент, когда вдруг выясняется, как ты можешь ошибаться!

– А теперь сиди здесь и постарайся быть паинькой, – велю я папе.

– Буду, – кротко соглашается он, виновато уставясь на стакан с виски, хотя по прошлому опыту я отлично знаю, что никакое раскаяние у папочки долго не продержится.

– Ну, как прошло собеседование? – вторгается в мои размышления Карл.

– Отлично. Сегодня уже начала работать. Только не говори, что это клево!

Приятель ненадолго умолкает.

– И что там за оперный чувак? Небось какой-нибудь жиртрест, лысый и бородатый?

– Как раз с точностью до наоборот. Это Эван Дейвид. Весьма симпатичный и с очень даже густыми волосами. И до избыточного веса ему далеко – как говорит в таких случаях моя бабушка, упитан, как мясницкий пес. Ни одной лишней калории на виду. – Я повернула голову, чтобы папа не мог меня услышать, и шепотом добавила: – В общем, мужик исключительно аппетитный.

Вид у Карла заметно растерянный. Похоже, он не ожидал, что нонеча у меня в мозгах зашебуршатся вдруг столь приземленные мысли. Сказать откровенно, они и не шебуршатся. По крайней мере, не часто. Моя интимная жизнь большей частью заключается в далеко не частых минутах близости с нежным на ощупь изделием из пластмассы. Который, кстати, надо не забыть упрятать перед папиным прибытием.

– И в чем заключается твоя работа? – продолжает расспрашивать Карл.

– Пока что мало в чем. Отвечать на звонки и все такое прочее. Вроде работенка не пыльная.

Как я признаюсь Карлу, что при одной мысли о ней леденею от страха!

– Тогда с тебя причитается, – ухмыляется он.

Перегнувшись через стойку, чмокаю Карла в щеку:

– Спасибо, что меня туда пристроил.

Я и впрямь ему за это благодарна.

– Смотри меня не подведи, – говорит Карл, – не то сеструха меня убьет.

– Не подведу, – обещаю я. – Похоже, я буду просто там сидеть, договариваться о разных встречах да впускать кого надо к нему в апартаменты.

– Кого, например?

– Ну, консультанта по вокалу…

Карл понимающе поднимает бровь.

– Еще у него есть свой косметолог.

От этого сообщения брови в ужасе сдвигаются.

– Кто?!

– Косметолог. Делает массаж и маски для лица.

Тут мой приятель просто цепенеет:

– Мужчины?! Делают маски для лица?!

– Ну да, – потешаюсь его изумленной физиономии. – Уже давно не мрачное Средневековье, мой милый Карлос. Некоторые мужчины, знаешь ли, заботятся о своей наружности.

Но это его как будто не убеждает.

– Мало того, некоторые мужчины уверены, что менять носки надо чаще, чем раз в месяц.

На лице у Карла воцаряется скепсис:

– Совсем уж загибаешь!

Но вам я скажу, что Карл так только шутит. Возможно, мой друг и желает произвести впечатление, будто с водой он имеет весьма редкие и кратковременные контакты, и всех уверяет, что единственная его проба в искусстве стилиста – это сделать из Боба Гелдофа[11]11
  Сэр Боб Гелдоф (род. 1951) – ирландский рок-музыкант, актер, общественный деятель. Исполнитель главной роли в фильме «Стена» группы Pink Floyd.


[Закрыть] самодовольного денди. Однако Карл, несмотря на всю свою нарочито небрежную наружность, – самый что ни на есть брезгливый чистюля. Не думаю даже, что он получает какое-то особое удовольствие от курения – он просто делает это ради своего, так сказать, антиистеблишмента.

Карл между тем гасит окурок и допивает виски:

– Ну что, почти пора.

Тут у меня к горлу внезапно подступает комок, от слез начинает щипать глаза.

– Этот Эван Дейвид живет в совершенно ином мире, Карл.

Глядя на нашу жалкую, отдающую безвкусицей сцену и нашу не менее жалкую, затрапезную аудиторию, я понимаю, что сейчас более, чем когда-либо, хочу урвать для себя хотя бы малую частичку того мира.

Глава 7

И вот папочка возлежит у меня на диване в задрипанных кальсонах и майке, от вида которых меня бы воротило и в более благоприятное время, не говоря уж о семи часах утра. Я решительно направляюсь в кухню.

Вид у нас обоих совершенно разбитый: у папы – из-за давешнего возлияния (сказались несколько халявных порций двойного виски за счет Карла), у меня – потому что в моем возрасте спать по четыре часа в сутки более чем недостаточно.

Дружок мой Карл нынче утром меня, увы, не навестит, ибо он даже не представляет, что до десяти утра в принципе существует время. Он пребывает в благословенном неведении, что до сей поры вообще возможна какая-то жизнь – как, впрочем, обычно полагаю и я. Так что сегодня не ожидается ни душистых бейглов, ни прочих угощений. В холодильнике нет даже молока – тоже не самой лучшей снеди, – так что на работу мне придется идти, заправившись лишь пустым черным кофе да витающими по квартире ароматами чесночного бхаджи из ресторана снизу.

Отважившись вновь лицезреть непрезентабельное отцовское дезабилье, высовываю голову в гостиную. Папа на диване уже шевелится, уморительно потирая глаза и всем телом, аж до хруста, потягиваясь. Этим он как будто хочет сказать, что на моем просиженном диванчике ему не менее удобно, чем в супружеской постели. Но меня-то этим не купишь! Мне когда-то довелось провести на этом ложе пару не самых лучших ночей, и, уж поверьте, в нем выпирают пружины даже там, где, казалось бы, их просто быть не может.

– Золотце, сделай своему старому бедному отцу хоть чашечку чая, – просит папа.

Этот его «старый бедный отец» тоже довольно быстро перестает на меня действовать. Терпение у меня уже висит на тонком волоске.

– Молока у меня нет, – сообщаю я, на что отец насупливается. Волосок истончается все больше, и в моем голосе звучат уже оборонительные нотки: – Я как-то, знаешь ли, не ожидала гостей.

– Чуть погодя я для тебя что-нибудь добуду, – обещает отец.

– Чуть погодя, – подхватываю я, – ты отправишься домой и будешь умолять маму пустить тебя обратно. Она всегда пускает. – Хотя я все же забыла про тот факт, что прежде матушка никогда не выпроваживала отца из дома путем какого-либо физического воздействия. – Просто на этот раз тебе придется очень постараться.

Папа фыркает себе под нос.

– Не хочешь все же мне сказать, что ты там такое натворил? Я-то уж не куплюсь на твою байку про картишки в «Микки-Маусе». Мама уже долгие годы все это терпит – и никогда еще так не психовала.

Отец с независимым видом складывает руки на груди.

– Мне больше нечего сказать. Клянусь богом, я ничегошеньки не натворил. И я остался точно таким же, каким был всегда.

Одного этого достаточно, чтобы подать на развод на почве эмоциональной жестокости, отягощенной неразумным поведением супруга.

Я разворачиваюсь, чтобы идти в кухню, и папа торопится за мной, обернувшись вокруг пояса простыней, которая не в состоянии укрыть от меня тот факт, что спал он не снимая носков. Я в раздражении качаю головой. Немудрено, что матушка сыта по горло! Достаточно одной ночи в обществе моего папочки – и мне самой хочется в него вцепиться.

– Едрит твою налево! – вскрикивает отец, едва ступив в кухню. – Мышь!

– Успокойся, – хмыкаю. – Это Пискун.

– Это же гнусный вредитель!

– Не будь таким грубияном. Это член семьи.

– Я не собираюсь жить в одной квартире с этой чертовой мышью!

– Ну и чудненько. Тащи свое недовольство обратно домой.

Пискун высовывается нас поприветствовать.

– Ты в курсе, что у мышей пузырь совсем не держит и за ними везде тянется след мочи?

– Ну да, почти как у дряхлых предков.

– Да ты просто вся в мать! – сурово заявляет папа. – С такой-то семейкой мы за годы сэкономили, поди, целое состояние на энциклопедиях – вы же обе и без них все обо всем на свете знаете!

– Так, я уже на работу опаздываю, – обрываю его я. – Сам завари себе чай.

– Когда вернешься?

– Не знаю. Может, с новой работы снова прямиком отправлюсь в паб. Смотря как у меня сложится этот день высокого полета. – При мысли, что новое место может сулить мне некий вполне реальный шанс, меня всякий раз окутывает дурманом. – Тебе в какое время на работу?

У отца выступает на лице страдальческая мина:

– Мне бы сегодня лучше не идти, а то чувствую себя каким-то хворым. Наверное, от стресса, – добавляет он. – Да и со спиной нынче что-то не то.

Я еле удержалась, чтобы не сказать отцу, что это «что-то не то» у него всегда и во всем.

– Я, может, перехвачу тебя попозже в «Голове». – Нарочито морщась, папа потирает себе спину.

Быстро схватив сумку и пальто, спешу к входной двери.

– Если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, – бросаю напоследок, хоть и понимаю, что у Дерека Кендала с этим всегда большая напряженка, – ты сегодня сводишь куда-нибудь маму, дабы затереть свою вину, что бы ты там ни наделал.

И вот после этой легкой словесной перепалки я с головой окунаюсь в свой новый день, страшно сожалея, что у меня уже с утра нет ни сил, ни духа выступать по тротуару, точно какая-нибудь красотка с рекламы лака для волос.

Глава 8

В подземке всю дорогу мурлыкаю под записи Coldplay на айподе, понимая, что это дико раздражает прочих пассажиров, но все же от этих песен мне становится намного лучше. Пробегая мимо нашей «уловистой» площадки в переходе, где мы с Карлом обычно подрабатываем, вижу какого-то саксофониста. Интересно, ему удается выручить больше чем нам? В открытом футляре у его ног разбросана где-то горсть мелочи, и я пытаюсь произвести в уме простейшие подсчеты.

Как ни странно, мне довольно-таки нравится петь в «трубе». Там отличная акустика, и это дает нам возможность лишний раз хорошо порепетировать, одновременно зарабатывая какую-никакую денежку. В свое выступление мы нередко вставляем пару-тройку собственных песен, поскольку здесь нас с гораздо меньшей вероятностью закидают яйцами, нежели в «Голове». В лондонской подземке есть, конечно, и легальные, подконтрольные метрополитену, площадки для концертов, но мы предпочитаем следовать давно проторенной стезей вечно голодных бродячих артистов и доселе благополучно этим пробавлялись.

В конце концов я выбираюсь из подземки и пересаживаюсь в доклендское легкое метро[12]12
  Помимо «классического» метрополитена, в Лондоне действует открытое в 1987 году автоматическое доклендское легкое метро, которое связывает лондонский Сити с расположенным в восточной части города районом доков.


[Закрыть], на конечную станцию «Бэнк», и поезд усвистывает меня к деловому кварталу Кэнэри-Уорф в обществе подтянутых юношей и девушек из Сити в строгих деловых костюмчиках и не менее строгих начищенных туфлях. Прибываю на место аккурат к восьми часам. Звоню в домофон в апартаменты Эвана Дейвида, меня впускают внутрь… И только тут до меня доходит, что я собиралась перед выходом побольше приложить стараний к своей наружности и в спешке позабыла.

– Привет, – кивает мне открывший дверь парень. – Я – Дьярмуид, шеф-повар.

– Шеф-повар?

– Ну, Il Divo тоже надо питаться.

– Ах да, конечно. А я – Ферн, – пожимаю ему руку. – Я его… Знаете, я пока толком и не знаю, кто я здесь. Наверное, личный помощник. Я только вчера поступила на работу.

– О, так вы нынче пришли опять? Очень храбро с вашей стороны.

Я стягиваю пальто и держу в руках, совершенно не представляя, куда бы его пристроить, чтобы не внести в дом беспорядка, а потому прячу на стуле за столом. Здесь так потрясающе, что снова хочется смотреть вокруг и ахать! Шторы на окнах, что закрывали бы чудесный вид на город, отсутствуют, и утреннее солнце беспрепятственно заливает комнату. Это сколько же денег нужно заработать, чтобы позволить себе осесть в таком местечке?! Даже если всю жизнь провыступать в переходах подземки, едва ли хватит хоть на одну такую комнату.

На столе не обнаруживаю ничего, что было бы однозначно оставлено для меня, и потому, не зная, чем заняться, отправляюсь вслед за мужиком с редким ирландским именем Дьярмуид на кухню, которая, конечно же, встречает меня блеском нержавейки и супер-пупер-современным оснащением со всевозможными гаджетами из последнего слова техники.

Тут резко распахивается входная дверь, и на сей раз в ней появляется Эван Дейвид собственной персоной. В спортивной майке и шортах он очень привлекательный – разве что слегка вспотевший. И я не могу не отметить, какие у него крепкие красивые ноги. Щеки у меня тут же вспыхивают здоровым румянцем, хотя среди собравшихся я, судя по всему, единственный человек, обходящийся без физкультуры. За спиной у Эвана маячит не менее симпатичный мужчина без единой капельки пота на наголо обритой голове – будто ее обладатель только что вернулся из мест, не столь отсюда отдаленных.

– Здравствуйте, Фелисити, – кивает мне Эван.

– Ферн, – выжимаю я улыбку.

– Да, Ферн, – виновато пожимает он плечами. – Доброе утро. Это Джейкоб, мой персональный тренер.

За ними обоими высится огромный чернокожий парень, буквально человек-гора, очень смахивающий на одного из злодеев из фильма о Джеймсе Бонде. С грозным видом, в одежде темных тонов, в руке сжимает рацию. Этот живой утес, кстати сказать, тоже нисколько не вспотел.

– А это Айзек, – сообщает мне Эван. – Мой менеджер по безопасности.

Личный шеф-повар, персональный тренер, менеджер по безопасности, импресарио, консультант по вокалу, массажист, да еще я, кем бы я тут ни числилась! Сколько же народу требуется в помощь этому человеку каждый день? Может, он вообще дрейфует по жизни, окруженный целым сонмом помощников?

Ничего удивительного, что мне никак не удается выбраться из своей безнадежной колеи! Единственный человек, который меня как-то поддерживает, – это Карл. Если его не считать, то у меня имеется, напротив, целый пласт людей, во всем меня сдерживающих и висящих на мне тяжелыми гирями. Хотя нет, это, пожалуй, не совсем справедливо – я ни в коем случае не отнесу подобного ни к своему братцу, ни к любимому племяшу Нейтану. Они ж не сами себе организовали столь незавидную жизнь!

При мысли о Джо с Нейтаном я вспоминаю, что надо бы им позвонить и повидаться как можно скорее, иначе они решат, что меня похитили, поскольку обычно редкий день обходится без того, чтобы я к ним не заглянула.

– Вы уже позавтракали?

Тут до меня доходит, что Эван Дейвид обращается ко мне.

– Э-э… – Интересно, а запахи индийской кухни за еду считаются? – Нет, – признаюсь я. Если честно, я настолько голодна, что не способна притворяться сытой.

– Тогда наш шеф сейчас для вас что-нибудь придумает. Присоединишься к нам, Джейкоб? – оглядывается он на тренера.

– Я улетучиваюсь, – поднимает тот ладонь. – Мне в восемь тридцать надо быть в «Ллойдсе». – И, подхватив свою сумку, мгновенно исчезает.

– А я, шеф, приму душ и через пять минут буду у вас.

Дьярмуид кивает в знак молчаливого согласия и поворачивается ко мне:

– Что закажете, мадам?

Я пожимаю плечами.

– А что он обычно употребляет?

– Свежие фрукты, омлет из белка, смузи из манго с лесными ягодами и прочую такую же вот дрянь, – показывает он мне стакан с густой зеленой жижей.

– Фу-у!

– Это примерно то же, что съесть пять порций сырых овощей.

– Здорово.

– Он не ест ни мяса, ни молочных или углеводистых продуктов.

– То есть питается чистым воздухом?

Дьярмуид расплывается в ухмылке.

– И ничего не ест из пакетиков быстрого приготовления.

Стараясь не думать о том, сколь часто в моей диете фигурирует лапша Pot Noodle, я тянусь за чайником.

– А как насчет кофеина?

– Однозначно в меню не входит.

– Почему-то меня это уже не удивляет.

– А вот тут – витамины, что он принимает каждый день.

В буфете, точно на аптечной витрине, виднеется целый строй всевозможных блистеров и склянок.

– Он, должно быть, со всего этого редкостный живчик.

– Конченый ипохондрик, – возражает Дьярмуид. – Не вздумайте где-нибудь рядом с ним чихнуть – иначе в пять минут отсюда вылетите.

– Чего же это он такой нервный?

– Все из-за голоса. – За разговором Дьярмуид отделяет от белков самую вкусную часть яиц. – Видите ли, он полагает, что все это способствует продуцированию слизи.

– Да уж, что называется – слишком много информации.

– Думаю, если бы ваш голос являлся основным вашим богатством, вы бы тоже о нем ой как пеклись.

Тут я едва сдерживаюсь, чтобы не проболтаться, как еженощно надрываю глотку в сплошь сизой от дыма «Голове короля». Останавливаюсь взглядом на противных скользких белках. Кто знает, может, и я начну куда трепетнее относиться к своему здоровью, когда в мои двери постучится Саймон Коуэлл[13]13
  Саймон Коуэлл – английский телеведущий, продюсер, участник модных экранных шоу, яркий деятель теле– и киноиндустрии.


[Закрыть].

– Эван Дейвид – это поджарая, вечно брюзжащая поющая машина, – признается мне Дьярмуид. – В свободное от пения время он бегает, медитирует, упражняется в боевых искусствах и выматывается в спортзале.

– От одних наших разговоров я скоро умру с голоду. – Как в подтверждение моих слов, тут же громко урчит в животе. – Так, а мне здесь что позволено?

– Сэндвич с беконом.

– Скажете тоже!

Я сажусь возле него на табурет.

– Только лучше съесть сэндвич, пока он не появился.

– Смету в мгновение ока, – обещаю я. – И плевать на несварение желудка. По крайней мере, мне не придется пить эту субстанцию, – кошусь я глазом на зеленую массу в стакане.

– Зря, очень полезный напиток.

– Уж поверю вам на слово.

Дьярмуид изящным жестом бросает на сковородку пару ломтиков бекона.

– А давно вы работаете на великого Эвана Дейвида? – любопытствую я. – Или тоже устроились сюда на время?

Повар мотает головой.

– Да нет, я здесь на постоянном жалованье, вот уже два года, – объясняет он, продолжив готовить для Эвана его суперполезную снедь. – Когда он ездит по гастрольным турам, я путешествую вместе с ним. А ездит он всегда. Причем никогда не останавливается в отелях. Терпеть их не может. Дескать, слишком много там разной пакости. Так что мы всегда нанимаем местечко вроде этого. Чтобы и респектабельно, и с минимализмом. Да и Эрин к его приезду успевает все продезинфицировать. Я же в трех огромных кофрах вожу с собой собственный поварской арсенал.

– То есть ему вообще чужда романтика путешествий?

– Единственное, что ему не чуждо, – так это получать в точности то, что он хочет, и именно когда хочет. – Кухня наполняется чудеснейшим ароматом жареного бекона. – Эван у нас и впрямь великая личность. Несмотря на все, – мрачно добавляет Дьярмуид.

– Что вы имеете в виду?

– Да уж очень любит поорать, – откровенничает со мной шеф-повар. – За исключением разве что тех дней, когда у него выступление, – тогда от него порой и слова не добьешься.

– Жене с ним, должно быть, не соскучиться.

– Он не женат. Да и не думаю, что кому-то захотелось бы за него выйти. У него вообще очень напряженные взаимоотношения с людьми. Эван полагает, что самое худшее, чего может достигнуть человек, – это стать красивым, успешным и могущественным. Дескать, эти качества только усложняют личную жизнь.

– Да что вы! – Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. – И это говорит человек, который ни разу не испытал бедности, никогда не знал грязной работы и к тому же отнюдь не страшен, как смертный грех?

– Я не говорил, что сам так же считаю, – как будто даже обиженно отвечает Дьярмуид.

Он кладет готовый сэндвич с беконом на белую, в японском стиле, тарелку, украшает его резной веточкой петрушки и темно-красным соусом сальса.

Я с трудом не пускаю слюни, припомнив, что минувшим вечером ужинала лишь пакетиком чипсов с сыром и чесноком.

– Я, конечно, не надеюсь, что здесь найдется какой-нибудь кетчуп…

– Нет! Разумеется, не найдется! – неожиданно рокочет у меня за спиной голос Эвана Дейвида.

И как скроешь от него тот факт, что передо мной испускает соблазнительные ароматы сэндвич со свежеобжаренным беконом! Мне остается лишь виновато краснеть.

– Что ж поделать, – говорит Эван, растирая мокрую голову полотенцем, – я не могу убедить вас, пока вы тут работаете, придерживаться, как и я, здорового образа жизни.

– Э-э…

– Так что не обращайте на меня внимания, кушайте спокойно. Наслаждайтесь…

Слабо улыбнувшись, я поднимаю ко рту чудесно пахнущее, аппетитное яство.

– …хотя это и сократит вам жизнь лет эдак на пять.

Он усаживается напротив и внимательно меня разглядывает, что грозит изрядно попортить мне удовольствие от насыщения холестерином.

Костюм для пробежки сменился на Эване повседневной черной рубашкой, однако характерная для него не сходящая с лица недовольная сосредоточенность осталась как была. На вид Эвану Дейвиду можно дать года сорок четыре – сорок пять. Вокруг глаз у него легкая сеточка морщинок – причем явно не от избытка улыбчивости. В темных волосах – изящный проблеск седины.

Тут он поднимает бровь – и я вдруг понимаю, что все это время разглядывала его не менее внимательно, чем он меня, причем Эван это отлично видел.

Наконец Дьярмуид подносит ему завтрак, который в сравнении с моим выглядит до тошноты здоровым.

– Итак, Ферн, – говорит Эван, заглотив свою пользительную жижу, – вы, значит, большой ценитель оперы.

– Э-э… Ну да, я… – Наши глаза встречаются, и я не могу удержаться от смеха. – Я что, и правда такое сказала?

– Именно.

– Значит, я лгунья. Я ни разу в жизни не была в опере. Я даже затрудняюсь назвать хотя бы одну из них. Единственный раз, когда я вас видела, – это в «Королевском большом концерте», или, может, еще в интервью с Майклом Паркинсоном в Top Gear.

– Что ж, тогда вам очень многое придется познать, – сухо собщает мне Эван Дейвид. Покончив с завтраком, он промакивает губы льняной салфеткой. – Начать можно уже и сегодня. У меня как раз нынче зиц-проба[14]14
  Зиц-проба (от нем. Sitzprobe) – так называемая «сидячая» репетиция, оркестровый прогон без костюмов и игры.


[Закрыть].

Я пытаюсь сделать умное лицо.

– Это прогон с оркестром в полном сборе, – объясняет Эван. Похоже, мое умное лицо для него не прокатило. – Поедете со мной. – Он взглядывает на часы. – И прихватите ноутбук, в перерывах кое над чем поработаем.

– Ладно, – подскакиваю я с места. – Очень хорошо.

– У вас жир от бекона на подбородке, – легким жестом указывает мистер Дейвид.

– Ой, – начинаю я неистово тереть подбородок. – Извините.

Рассмеявшись, Эван выходит из комнаты.

– Что за чертовщина! – удивленно смотрит ему вслед Дьярмуид.

– А в чем дело?

– Кто-то явно подпихнул ему таблетки счастья, – говорит шеф-повар, убирая со стола тарелки. – Ни разу еще не видел, чтобы он за завтраком смеялся.