Текст книги "Око Гора"

4
Год пятый правления Тутанхамона
(1356 до н. э.)

День 12-й, второй месяц засухи

За мной снова пришел слуга жреца, но теперь Атон плыл высоко в небе. На этот раз мы обошли вокруг главного обиталища священника, зайдя в дом поменьше, который был соединен с главным строением крытым коридором, и меня провели в большую комнату, охраняемую статуями бараноголового бога в натуральную величину – Амоном в старинном облике.

В центре стояла лежанка в форме котенка, чей хвост замер в размахе, а голова была обращена к маленькой девочке, лежащей у него на спине.

– Когда ты впервые заметила, что ей нездоровится? – спросил я кормилицу, которую узнал сразу же, поскольку она почти не изменилась за четыре года, прошедшие с тех пор, как я видел ее в последний раз, – разве что под глазами появились темные круги.

– Три дня назад. Сначала она расстроилась из-за того, что потеряла игрушку, или когда Тули не явился на зов сразу же, а ей это несвойственно.

– К тому же она отказывается есть, – вставил Пагош, – и стала молчалива. Это ей тоже несвойственно. – Я ощутил ее жар даже прежде, чем положил пальцы на шею, так что не удивился, когда услышал, что сердце бьется слишком часто.

– Мне она показалась слишком теплой, – продолжала Мерит, – но сейчас все разгорячены, Ра ведь так долго путешествует по небу.

– Кто-нибудь еще из детей болен?

– В доме Рамоса других детей нет. Только она… – Мерит запнулась, и глаза ее наполнились слезами. – Малышка.

– Принеси лампу, я посмотрю горло. А ты, Пагош, прикажи разжечь жаровню, но на улице. Потом открой окна, и пусть кто-нибудь принесет веер, потому что ветра нет и ветролов на крыше не заработает.

Держа лампу в одной руке, я сжал девочке щеки, и увидел, что горло опухло и воспалилось. Но больше всего меня беспокоили белые пятна на задней стенке гортани.

– Пусть она полежит на веревках, и продолжай омывать водой, – велел я Мерит, – а я пока приготовлю ей полоскание для горла. Смочи лицо, шею, грудь и даже ноги, потом переверни ее и повтори все снова.

Пагош привел девочку-служанку с веером из страусиных перьев, а потом отвел меня на террасу, где разжег жаровню. Я дал ему бронзовый кувшин с сушеным шалфеем и ивовой корой, попросил наполнить его чистой водой и поставить на огонь.

– Неужели твой господин не может выделить еще одну служанку, чтобы помочь кормилице заботится о дочери, даже когда та больна? – недовольно спросил я.

– Мерит больше никому не доверяет Асет. Только мне, так что говори, что тебе нужно.

Я зачерпнул две ложки растертой земли из старого корыта для скота и добавил несколько кусочков гнилого хлеба.

– Пока достаточно будет кувшина пива.

– Потом, суну, после того, как ты полечишь девочку.

Этот бестолковый болван подумал, что я прошу пива для себя!

– И ты действительно надеешься убедить меня в том, что Мерит доверяет тебе девочку?

Он твердо посмотрел на меня, но голос его звучал мягко:

– Мерит не только моя жена и мать моего сына, пусть его ка живет вечно, но и возлюбленная моего сердца. Она знает, что я буду защищать Асет, словно она дитя моих чресл, потому что эта девочка – истинный дар богини, после того, как Осирис забрал нашего сына.

Понимание налетело на меня, как порыв хамсина[26]26
  Хамсин – южный жгучий, сухой ветер, наблюдаемый в Египте, одинакового происхождения с подобными ему ветрами: самумом и сирокко.


[Закрыть], подувшего из Западной пустыни: умерший младенец Мерит был его сыном.

– Мерит и мне доверяет, ведь так? – спросил я. Он кивнул. – Тогда у нас не остается выбора, кроме как доверять друг другу. – Надо по меньшей мере успокоить его насчет своих намерений, подумал я, и объяснить причину своей просьбы. – Необходимо восполнить жидкость, высушенную жаром. Поэтому ей понадобится выпить не только этот отвар для горла, а еще и побольше пива. Наверное, стоит попросить кого-нибудь из слуг на кухне выжать гранатовый сок.

Пагош кивнул и поспешил за пивом. Когда он вернулся, я налил немного пива в свой бронзовый кубок и добавил три меры порошка из ступки.

– Сначала я должен дать ей это, а ты пока сними ивовый отвар с жаровни. Когда остынет, неси его мне.

Он снял горшок голой рукой, поставил на покрытый черепицей стол и накрыл тканью.

– Я схожу за ним, когда скажешь.

Асет металась, уворачиваясь от внутреннего пламени, грозившего поглотить ее. Я опустил гусиное перо в кувшин пенистого пива и дал каплям стечь в пересохшие губы девочки, молясь, чтобы Ра проплыл скорее, чтобы ребенку его брата Амона стало полегче. Эта мысль вскоре породила следующую.

– Ее мать знает, что девочка больна? – спросил я у Мерит, она пожала плечами и не пожелала взглянуть мне в глаза. – А отец?

– Он приходит и днем, и ночью – и приносит подношения Амону, прося за ее жизнь.

День сменился сумерками, а потом темнотой, а я все закапывал пиво, ивовый чай и фруктовый сок девочке в рот. Мерит наконец согласилась отдохнуть на соломенном тюфяке, который Пагош расстелил на полу, а я все накрывал Асет влажной тканью, непрестанно моля Тота направлять меня. Ведь не весь навоз одинаков.

Потом я утратил чувство времени – пока не заметил, что в комнате появился кто-то еще. Я обернулся и увидел позади себя жреца.

– Она выживет? – тихо спросил он.

– Это известно лишь Тоту, – ответил я, гадая, действительно ли он любит дочь по-настоящему или же просто заботится о ней, как о средстве, которое поможет приобрести еще большую власть. – Если этой ночью Осирис не заберет девочку, к утру ей станет лучше. Сейчас я борюсь с лихорадкой единственным оставшимся способом – с помощью воды жизни.

Я не знаю, долго ли Рамос пробыл с нами, поскольку он исчез так же тихо, как и появился. Я обернулся, чтобы размять шею и спину, и заметил корзины, полные детских игрушек. В одной лежали тряпичные куклы и деревянный щенок с лапами на шарнирах – ее единственные товарищи по играм, если верить Мерит.

– Пожалуйста, не уходи! – внезапно выкрикнула девочка, и Пагош вскочил. – Тули, вернись, пожалуйста!

– Какого Тули она зовет? – спросил я.

– Это уличный пес, который ходит за ней тенью. Даже спит в ногах ложа. Вчера, похоже, он понял, что Асет больна, и выл, пока я его не выгнал.

– Вернись, и я никогда тебя больше не оставлю, честное слово, – снова выкрикнула она, – даже когда поплыву через реку со своей госпожой матерью!

– Пойди найди собаку и приведи ее сюда, – велел я Пагошу.

Через несколько минут он вернулся с собачкой, которая рвалась с поводка. На самом-то деле пес больше походил на крысу – полуобгрызенные уши, грязная серая шкура и почти лысый хвост. Особенными у него были только глаза, один синий, второй желтый. Я поднял Тули на лежанку и положил руку девочки собаке на спину.

– Он просто откуда-то появился в один прекрасный день, совсем щенок еще, – объяснил Пагош. – У него торчали ребра, а на животе зияла громадная рана. Асет заставила меня отнести пса к домашнему врачу для скота и рабов моего хозяина, но он отказался лечить собаку, так что Асет сама стала о нем заботиться – поливала рану кислым вином и кормила его мясными обрезками. Той ночью она заставила меня устроить ему постель здесь и оставить лампу – разгонять темноту, потому что в темноте «каждая змея кусается, и все львы выходят на охоту», как она сказала. Утром выбрала ему подходящее, по ее словам, имя – «храбрый». – Мне история показалась чересчур напыщенной, и, кажется, Пагош понял это по моему лицу. – Суну, если ты сомневаешься, что этот ребенок может рассуждать о храбрости, то лишь потому, что ты ее не знаешь.

Он вернулся на свое место у двери, и капанье воды в часах стало слышнее. Я задумался о том, как мы измеряем время. Поскольку и день, и ночь делятся на двенадцать частей, длина часа зависит от времени года. День сейчас длинный, а ночные часы короче, чем в любое другое время года, так почему же кажется, что они так долго тянутся? Я все еще думал над этим, и вдруг за лежанкой девочки встал Осирис: руки сложены на груди, в одной – крюк, в другой – цеп.

– Не вздумай забрать ее, – заспорил я.

– Почему это? – Похоже, Господина Преисподней не смутил мой выпад.

– Это разобьет храброе сердце несчастного Тули. – Мой взгляд упал на прядь волос, которую Мерит положила чуть в стороне, перевязав кожаной ленточкой и повесив амулет из сердолика – это узел пояса Исиды, талисман тезки и хранительницы Асет. – Ты ведь не откажешь матери твоего сына, могучего Гора, отомстившего за твою смерть.

Словно дым, он втянулся сам в себя и слился с тенью в углу комнаты. Я удивился: меня учили, что Осирис забирает, кого хочет, и мольбы на него не действуют. Я по-прежнему смачивал ткань и протирал девочке грудь, пока мне наконец не показалось, что она несколько остыла. Еще примерно через час щеки перестали гореть. Тогда я понял, что принял правильное решение, бросил ткань в таз, накрыл ребенка тонким одеялом и прислонился спиной к стене, чтобы немного отдохнуть.

Когда я открыл глаза, через верхний ряд окон уже струился свет Ра-Хорахте. Я первым делом проверил, дышит ли девочка, и заметил, что она смотрит на меня глазами цвета послеполуденного неба. Несомненно, они достались ей от отца, подумал я, только у нее они светлее – возможно, потому, что она еще не видела всего, что затуманило его взгляд. Асет лежала неподвижно, лишь поглаживая ухо Тули, и не испугалась, когда проснулась и увидела у своей лежанки чужого человека. Тем не менее я старался не шуметь, чтобы не встревожить ее, пока не заметил на ее губах несмелую улыбку. Похоже, она хотела понять, что я за человек, так что я улыбнулся в ответ – и девочка наградила меня выражением такой радости, что она передалась и мне.

Вот так нас и застал Пагош – он пришел проведать Асет.

– Пага! – хрипло прошептала она, протягивая к нему руки. Он наклонился обнять ее и пробормотал:

– Тебе еще рано вставать, малышка, – надо подождать, когда доктор скажет, что ты здорова.

– Он суну? – прошептала девочка, и на миг показалось, что эти синие глаза слишком велики для ее лица.

Пагош кивнул:

– Его зовут Сенахтенра. Помнишь, Мерит рассказывала тебе о той ночи, когда ты появилась на свет?

Девочка продолжала смотреть на меня, и я подумал, не приняла ли она меня за того врача, который отказался лечить ее собаку.

– Друзья называют меня Тенра, – сообщил я, чтобы развеять ее опасения.

– И ты так его называешь, Пага? – прошептала Асет, уткнувшись ему в шею.

– Когда такой человек предлагает дружбу, это большая честь, – сказал Пагош, избегая прямого ответа.

– Тогда зови меня Асет, потому что так меня называют мои друзья. Да, Тули? – Пес помахал хвостом, а потом лизнул хозяйку в ногу.

– Асет? – Мерит поднялась со своего тюфяка, одновременно смеясь и плача, когда Пагош дал подержать ей ребенка.

– Я принесу чашку бульона и фруктов, – пробормотал он, хотя, как я подозреваю, на самом деле отправился докладывать Рамосу.

– Ты слишком крепко меня сжимаешь, мама, – пожаловалась Асет. – А веревки поцарапали мне спину. – Мерит взяла одеяло и завернула девочку.

– Положи ей на лежанку свежие тюфяки, – сказал я Мерит, а потом обратился к Асет: – Обещаешь пить всю воду и сок, которые будет давать Мерит? – Она кивнула. – И отдыхать, когда устанешь? – В этот раз она согласилась не так быстро. – Тули очень хочет, чтобы ты скорее поправилась, тогда вы сможете играть. И я тоже жду, когда ты выздоровеешь. – Когда я это сказал, ее глаза заискрились от смеха, и мне не надо было других наград за ночь, проведенную с больным ребенком.

Я дал Мерит пакет с сушеным шалфеем и велел настаивать его в горячей воде – это облегчает боль в горле.

– Можешь есть сколько угодно фруктов, – сказал я Асет. – Любишь арбузы? – Она кивнула, и ее кудряшки запрыгали. – А пока отдохни. – Я показал на Тули. – И он пусть отдохнет. – Я взял свой бурдюк. – Я зайду завтра, проверю, какая ты послушная. – Когда я дошел до двери, Асет закрыла глаза и притворилась, что спит.

День 13, второй месяц засухи

Я отправился вниз по реке к мужчине, который вывихнул плечо, когда грузил торговое судно Фараона, и услышал, как кто-то позвал меня по имени:

– Тенра! Эй!

Я не поверил своим ушам. Когда толпа солдат и торговцев расступилась, я увидел знакомое лицо.

– Мена! – крикнул я и бросился к нему.

– Ты сказал, что я найду тебя здесь, когда вернусь. – Он похлопал меня по спине, мы по-братски обнялись, а потом Мена немного отклонился, чтобы меня рассмотреть. – Дай-ка гляну, как ты тут без меня.

Мы с Меной сдружились в школе при храме, где гадко подшучивали над жрецами. Потом его неувядающая бодрость духа помогла мне вытерпеть первые годы жречества, без чего в медицинскую школу Пер-Анха не поступить. Но, попав туда, мы оба не смогли отказаться от лечения, так что принялись опробовать каждый рецепт, выданный со времен великого Имхотепа. В конце концов подкупили раба в Пер-Нефере, чтобы тот отвернулся и позволил нам изучить, как пролегают крупные сосуды между сердцем и легкими.

– Ты только что приехал? – спросил я, опасаясь, что Мена давно вернулся в Уасет и уже готовится к отплытию, даже не отыскав меня. Я заметил, что мой друг сильно изменился, но скорее – по глазам, чем по седине на висках.

Он показал на троих бородатых рабов, выманивающих пару резвых жеребцов с палубы двухмачтового корабля.

– С Генералом Хоремхебом. Разве ты не слышал, что он прибыл, чтобы взять Принцессу Мутнеджмет в жены?

– Нижайше умоляю тебя простить мое несносное невежество, господин Меренпта. – Я поклонился, чтобы скрыть ухмылку, сдержать которую не смог. – Должно быть, гонец, которого ты отправил вперед себя, чтобы объявить о твоем славном прибытии, попал в засаду к пиратам Великого Зеленого Моря. Иначе, независимо от того, плывешь ли ты с Генералом, зовущимся Величайшим из Великих и Могущественнейшим из Могущественных, или без него, каждая шлюха в этой тихой заводи великой империи Фараона вышла бы тебя поприветствовать.

Мена расхохотался – а я так сильно скучал по его смеху последние пять лет.

– Слава богам, Тенра, ты не изменился. Ты все еще проводишь ночи со свитками вместо женщин или это из-за жены твои карие глаза стали столь серьезны?

– Едва ли, – усмехнулся я. – Обычно я встречаю женщин, уже готовых разродиться ребенком, но возможно теперь, когда ты здесь, мне повезет больше – если ты еще не остепенился, как должно в твоем возрасте. – На мгновение я заметил в нем мальчишку, которым он когда-то был, но затем лицо Мены снова посерьезнело.

– Пока нет, и это не особо вероятно, хотя, признаюсь, мне надоело смотреть, как мужчины растрачивают попусту силы и мозги. Во сне я все еще слышу стоны раненых, а просыпаюсь от зловония их гниющих тел. Но если ты закончил выкручивать руку тому бедолаге, давай пойдем и выпьем кружку холодного пива.

Я кивнул – мне не терпелось услышать, где Мена побывал и чему научился, ведь в тот вечер перед его отплытием мы заключили договор. Он будет по возможности учиться на ранах пострадавших в бою, а я – на болезнях мужчин, женщин и детей, трудящихся на полях Амона. А когда он вернется, мы объединим нашу новообретенную мудрость и перепишем древние свитки.

– Клянусь, не помню, чтобы здесь была такая адская жара, – заметил мой друг, когда мы уселись в саду «Глиняного Кувшина» – таверны, популярной следи солдат и моряков. – Но расскажи мне, как тебе удается зарабатывать на жизнь лечением женщин и детей?

– С тех пор как молодой Фараон вернулся в город Амона, все процветают. – Я сделал паузу, чтобы промочить горло. – Помнишь Нофрет, мою овдовевшую тетку? Так вот, мы обыкновенно ужинаем у меня в саду, где она потчует меня и Хари – человека, которого я нанял ухаживать за моим садом, – свежими сплетнями. И я готов спорить, что раньше тебя узнал о планах твоего Генерала взять в жены Принцессу. Интересно, как ты к нему попал.

– Меня направили в наш гарнизон в Зару, где Генерал готовился к походу на Ханаан. Однажды он практиковался в стрельбе из лука – выпустил стрелу, ее древко раскололось, и ему под мышку в мягкую ткань вошла тонкая щепка. Хоремхеб не из тех, кто обращает внимание на такие мелочи, так что когда я увидел рану, она уже загнила, выглядела и пахла отвратительно. Я сделал припарки из заплесневевшего хлеба, пробормотал заклинание и заставил его съесть такое количество редиски, от которого десятерых бы пронесло. Теперь Хоремхеб верит, что я спас ему и жизнь, и руку, так что считает, что отныне я всегда должен находиться рядом.

Я улыбнулся, вспоминая наши совместные приключения, но в следующий же миг Мена помрачнел.

– Тенра, послы наших былых союзников хоть и вернулись ко двору, но не привезли ни соглашений, ни податей, так как Тутанхамону предложить нечего. – Слух о том, что Генерал не смог отвоевать территорию, проигранную Еретиком Эхнатоном, уже просочился в Уасет, но Хоремхеб все равно вернулся победителем, так как привез дань, которую давно задолжали хананейцы и их братья шасу. – Мой Генерал приехал сюда не только за Принцессой царских кровей, – продолжал Мена. – Ему нужны дополнительные войска, и Эйе ему их обеспечит. – Он откинулся на спинку. – Как только Хоремхеб выгонит хеттов в Хаттусу, трон будет принадлежать ему.

Я знал Мену слишком хорошо, чтобы подумать, что тот шутит.

– Эхнатон наказал жрецов Амона, и они этого не забудут, – напомнил ему я, – только человек очень большого ума сможет укротить и льва и крокодила одновременно.

– Хоремхеб вырвет им зубы. Тенра, власть сейчас зависит от силы, а не от крови. Не забывай, что Генерал поднялся в чинах с помощью хитростей старого Хозяина Конюшен, сидящего ныне справа от Тутанхамона.

– Эйе тоже сидел рядом с Эхнатоном, – напомнил я. – И посмотри, где он сейчас! – Разговор о первом муже Прекрасной послужил мне доказательством того, что боги играют с нашими мыслями. – Ты ведь крутишься среди великих и могучих, скажи мне, что стало с Царицей Еретика.

– Царственной сестрой Мутнеджмет? Я слышал лишь то, что она живет где-то в земле лотоса, вероятно – недалеко отсюда.

– Тогда, возможно, мне есть что поведать тебе, хотя это я говорю тебе как врач врачу. – Сказав это, я связал Мене язык, и мог быть уверен, что он не разболтает доверенный секрет. – Она стала супругой Отца Божьего по имени Рамос, отвечающего за счета Амона, и родила ему дочь.

На бронзовом лице Мены мелькнуло потрясение, затем – разочарование: он хорошо понимал, что может предвещать союз сильного жреца Амона и дочери Аменхотепа Великолепного.

– Как кошка, она всегда приземляется на лапы.

– Ее претензии на трон сложно превзойти, – напомнил я, – не только потому, что она дочь Осириса Аменхотепа, но и потому, что однажды она уже сидела рядом с Эхнатоном. Теперь она начала новую игру в «собак и шакалов»[27]27
  «Собаки и шакалы» – египетская настольная игра, которую находили в могилах, датированных приблизительно 2100 до н. э. Ее египетское название утрачено.


[Закрыть], на этот раз – с Верховным Жрецом Амона.

– Эту сплетню ты тоже слышал от своей овдовевшей тетушки?

– Я присутствовал при родах ребенка.

– Ты? – Мена чуть не упал с сиденья. – За кого ты меня принимаешь – за быка безмозглого? Без обид, Тенра, но жрец, о котором ты говоришь, ни за что не позволил бы человеку вроде тебя и близко подойти к своей женщине – особенно при том, что он мог позвать любого священника из Дома Жизни.

– Я тоже так думал. Но ты знаешь, как бывает. Принимать роды – дело повитух. Возвышенных служителей из Пер-Анха не зовут, пока не будет слишком поздно, так что у них небольшой опыт с роженицами. И они его приобретать не стремятся.

– А как давно это случилось?

– В тот самый день, когда ее другая дочь стала Царицей Тутанхамона.

Я решил не рассказывать о том, что снова побывал в доме Рамоса лишь за день до нашего разговора.

– Почти четыре года назад. – Мена посмотрел на меня, чтобы определить, не дурачу ли я его. – Для простого врача, друг мой, репутация у тебя весьма необычная. – И без предупреждений поплыл в другую сторону. – Я узнал, что высохшие кристаллы меда хорошо помогают при глубоких порезах конечностей – забирают из них влагу.

Сердце мое запело от радости: Мена не забыл наш юношеский договор.

– Мне тоже есть что рассказать. Мазь из бычьей крови, смешанной с жиром черной змеи, предотвращает появление седины. Тебе стоит попробовать.

Мена в шутку хлопнул меня по щеке, я даже не успел сообразить.

– Как же я по тебе скучал, – сказал он.

– Так же, как и я по тебе, – признался и я, согретый его откровенностью.

Он посмотрел на небо:

– Нужно выяснить, где мне расположиться на ночь, и отыскать купальню, прежде чем я покажусь во дворце Фараона.

Пришла моя очередь разинуть рот от изумления:

– Ты пойдешь в Дом Ликования Тутанхамона?

– Он должен принять подати, привезенные Хоремхебом, и вознаградить его за службу. А также за то, что забирает его сестру. – Мена простодушно улыбнулся – этой улыбкой он даже однажды обманул моего отца, заставив того поверить в его невиновность.

– Если значение царской крови столь невелико, – поинтересовался я, – зачем Хоремхебу жениться на Принцессе? Всем ведь известно, что она ложилась со всеми мужчинами в Двух Землях, кроме меня и тебя. Или, может, мне стоит говорить только за себя?

– Вижу, твое мастерство выискивать бреши в доводах по-прежнему остро, как лезвие, – пробурчал он, когда мы собрались уходить. – Когда мой Генерал сделает ей ребенка, это будет уже неважно. Ему вскоре предстоит отплыть в Верхнюю Нубию, чтобы осмотреть гарнизоны, укрепляющие территорию над Вторым Порогом, но перед этим они покатаются на царской барже.

– И ты отправишься в Куш с ним?

– В этот раз нет – и, может быть, уже никогда. – Мы как раз выходили из сада, и его лица я не видел. – Иногда я не могу уснуть, и думаю: если завтра за мной явится Анубис, что останется после меня? У меня нет ни жены, которая будет горевать по мне, ни детей, которые запомнят мое имя. – Он отдал хозяину таверны расписку за пиво, и мы вышли на жаркую пыльную улицу.

– Мудрость, оставленная Имхотепом своим последователям, проживет долго, – напомнил ему я. – Но пока ты выбираешь себе подходящую жену, тебе следует очистить взгляд и провести пару часов на болотах… если твоя бросковая рука с возрастом не ослабла.

– На старом месте, – ответил он, заглотив наживку. – Как только Ра-Хорахте покажет лицо над горизонтом?

Я кивнул, но не мог упустить случая поддеть его еще раз:

– Не забудь вечером с мясом поесть капусты, иначе разболится голова и ты не попадешь в цель.

– Да со мной не ляжет даже танцовщица, если от меня будет вонять капустой. Я лучше пожую миндаля, и убью двух зайцев одним ударом, не забыл?

Мена двинулся к реке, и я порадовался, что снова вижу знакомую походку; сердце мое окутали воспоминания о других временах и других тавернах. Особенно о той ночи, когда мы открыли, что миндаль спасает от головной боли наутро после того, как выпьешь слишком много вина, и в то же время обеспечивает такое половое возбуждение, что можно посоревноваться с самим богом Мином[28]28
  Мин – один из богов плодородия, «производитель урожаев», ити-фаллическое божество.


[Закрыть]. Я повернулся и пошел к храму Амона.

Когда я миновал врата Рамоса, Пагош вышел мне навстречу.

– Суну, что же тебя задержало?

У меня сердце ушло в пятки:

– Жар возобновился?

– Нет, но если ты предполагал, что такое может произойти, почему задержался?

Я приказал сердцу вернуться на место.

– Из-за этого ты опустил руку, которую протянул мне еще вчера вечером?

– Ты говоришь загадками, – пробурчал он, отворачиваясь, чтобы вести меня в дом жреца.

– Друг, я думаю, ты все прекрасно понял.

– Тогда идем… Тенра. – Ему нелегко было это сказать. – Сначала с тобой хочет поговорить мой господин, и малышка уже заждалась. Целый день сидит с «собаками и шакалами», готовится к игре.

– Твоя маленькая богиня думает, что я хожу в игры играть?

– Асет просто так не улежит.

– Да ей и не надо лежать, – согласился я, давая себе слово следить за языком. – Но «шакалы и собаки» – игра не для ребенка.

Пагош снисходительно посмотрел на меня:

– У девочки доброе сердце, и, возможно, она даст тебе выиграть первую партию.

Я прошел за ним в большую комнату, где жрец встречал меня и в прошлый раз.

– Я твой должник навеки, Сенахтенра, – сказал он вместо приветствия. На этот раз он пригласил меня сесть рядом с ним на обитую скамью. – Пагош считает, что ты мудр не по годам, и я вижу доказательство этому по собственной дочери. – На его полных губах появился намек на редкую улыбку, и я уловил черты Асет в лице ее отца. – Поскольку по воле Амона мы встречаемся уже второй раз, похоже, в наших судьбах есть что-то общее. Было бы глупо снова отворачиваться от тебя, так что прошу тебя стать моим домашним врачом. – Я уставился на жреца, гадая, не желает ли он посмеяться надо мной. – Твоей первой обязанностью станет забота о моей дочери, хотя я рассчитываю, что ты будешь лечить и других женщин. Например, Мерит.

Богатые люди достаточно часто нанимают обычных врачей, чтобы те занимались недугами и ранами слуг, феллахов и животных, но меня просили не об этом.

– Я не… – Я умолк, затем попытался начать сызнова. – Мой господин, если ты считаешь, что я могу творить чудеса, то ты ошибаешься.

Он нетерпеливо отмахнулся от моих слов:

– Признаюсь – я провел расследование, чтобы выяснить, чем ты отличаешься от других, и опросил всех тех, кого посылал к тебе лечиться. Так что чудеса я предоставлю Амону. Благодаря твоим бесконечным вопросам и экспериментам ты приобрел мудрость, которая мне от тебя и нужна. Взамен я могу предложить тебе отдельный дом и пишу с моей кухни. Пиво из моей пивоварни и вино с моих виноградников. – Рамос остановился, но мои мысли метались. – И яйца из птичников, сколько понадобится, – добавил он, следя за мной всевидящими синими очами. – Десять рационов говядины и вдвое больше зерна ежемесячно.

Рамос предлагал такое богатство, которого я и не ждал от этой жизни, но этот человек занимал важнейшее место в Священном Совете Амона, а жрецов я недолюбливал. К тому же он выгнал всех жрецов-медиков, когда те позволили его царской жене подойти к западному горизонту, – напомнил мне какой-то голос. Наверное, мой ка.

– Вижу, тебя удерживает что-то другое. Назови причину, ибо я должен быть достаточно осведомлен, прежде чем разочаровать Пагоша и свою дочь.

– Дело не в том, что я не хочу заботиться о твоей дочери, мой господин, но от меня зависит здоровье многих людей.

– А если я подышу для них другого суну, и ты его обучишь?

– Возможно, только никто не сможет выполнить за меня обещание, которое я дал своему помощнику, чья жена скоро родит первенца. – Если Рамос упрекнет меня, что я соглашаюсь акушерствовать, после того, как сам вызывал меня к своей госпоже, станет ясно, что он за человек, и мне будет легко оказаться от его предложения.

– Ты говоришь о Хари? – Я кивнул, гадая, что еще ему обо мне известно. – Тогда пусть он пошлет за тобой, когда придет время.

Только после того, как Хари начал на меня работать, я узнал, что он умеет читать и писать и помимо рыжеватых кошачьих глаз и нежных рук одарен достаточно острым умом, который помогает и мне оттачивать мастерство. В конце концов, возделывать землю я нанял другого человека, и начал учить Хари готовить таблетки и снадобья. Не хотелось расставаться с замыслом, который я обдумываю уже некоторое время: раздавать лекарства и травы всем нуждающимся.

– Мне надо содержать свой дом в городе, – сказал я Рамосу, проверяя, насколько сильно ему нужны мои услуги, – и наведываться туда, чтобы забирать лекарства, изготовляемые моим помощником.

Услышав это, жрец сощурился, но в конце концов кивнул:

– Что-нибудь еще?

– Мне должно быть разрешено лечить всех ваших работников и их родственников, ибо любой мор, напавший на них, может перейти и на тех, кого ты более всего стремишься оберечь. – Это было резкое заявление: Рамос может счесть ересью мысль о том, что мор одинаково распространяется среди бедных и богатых. Но, возможно, шестое чувство подсказало ему, что иначе я не соглашусь.

– Тогда я рассчитываю, что ты будешь поступать на свое усмотрение. Только не забывай об Асет. – Жрец задумчиво посмотрел на меня. – Животных тоже лечить будешь?

– Если это понадобится, чтобы заслужить доверие твоей дочери.

Он чуть не улыбнулся.

– Тогда по рукам?

– Я хотел бы подумать над этим до завтрашнего утра, если позволишь.

– Тогда подумай еще вот над чем. Я не виню Мерит в том, что она слишком любит девочку, но она не может защитить Асет от жестокости, с которой та столкнется в школе при храме – и от жрецов и от остальных учеников. Временами, возможно, даже от меня. Я не хочу, чтобы ее дух был сломлен, и не хочу, чтобы она выросла избалованной девчонкой, а грань между этими двумя крайностями очень тонка. Как ты иногда причиняешь ребенку боль, чтобы вылечить его.

– Мой господин, но у меня нет опыта воспитания детей.

– Ты легко не сдаешься, да, суну? Тоже нужное свойство. Тогда, если хочешь, считай это экспериментом. Дай мне год. Когда время выйдет, поговорим еще раз. – Он взглянул на верхний ряд окон. – Мне пора попрощаться с Амоном-Ра, а ты иди к моей дочери. Завтра побеседуем еще, но что бы ты ни решил, Сенахтенра, будь уверен, что в доме Рамоса у тебя есть друг.

Через некоторое время я торговался уже с его дочерью.

– Бастет[29]29
  Бастет – богиня любви и веселья, изображавшаяся в образе кошки.


[Закрыть] отказывается заботиться о своих котятах, – утверждала она. – Если я их не накормлю, они будут плакать всю ночь.

– Завтра, – повторил я, глядя, как она кладет на место резные деревянные палочки. Может, у лопоухих собак есть какое-то неизвестное мне преимущество? – Землю скоро окутает вечерняя прохлада.

– Но ведь в том темном углу прячутся злые духи, которые только и ждут, когда ты уйдешь, чтобы снова наслать на меня болезнь. – Тули тягостно заскулил, и их голоса слились.

– Тогда надень что-нибудь, чтобы не замерзнуть, и я подниму тебя на крышу, – сказал я ей, а Пагош молча слушал.

– Мне и так тепло. – Асет спрыгнула с лежанки-котенка, считая, что готова идти. Но, посмотрев на меня, побежала к сундуку с одеждой. Схватив первый попавшийся каласирис[30]30
  Каласирис – египетское рубаховидное одеяние, очень плотно облегающее фигуру.


[Закрыть], надела его через голову и завертелась, пока тот не опустился до колен.

– А где твои сандалии? – спросил я.

– Мне они не нужны. – Очевидно, с первого взгляда она поняла, что и тут я не сдамся. – Зачем?

– Чтобы у тебя появилась привычка их носить. В земле живут черви, которые могут забраться в тело через трещинки на коже между пальцами.

– Ой! – У Асет расширились зрачки. – Но от сандалий у меня болят пальцы. А иногда я из-за них падаю. Что, если я сломаю руку или голову? Уж наверное это хуже, чем червь между пальцами.

– Тогда надо найти такие, чтобы не было больно. – Пока она обувала сандалии, я залез в бурдюк и достал деревянного зверька – я ношу с собой всякие игрушки, чтобы отвлекать больных детей. – Его вырезал слепой из корня папируса. – Я протянул ей маленького льва.

– Правда? Как вырезал, он же не видит?

– Он ощупывал корень пальцами, пока не понял, что по форме тот похож на картинку, которая сохранилась у него в памяти. Когда человек теряет зрение, он не забывает то, что видел. – Асет закрыла глаза и провела пальцами по телу и лапам львенка, задержавшись на гриве, вырезанной из сухого корня, и наконец дошла до хвоста. Потом открыла голубые глаза и одарила меня улыбкой, которую я никогда не забуду. – Можешь оставить себе, если он тебе нравится.