Текст книги "Око Гора"

Когда Небет наклонилась за львом, Асет протянула руку и сказала:

– Можешь за меня держаться. – Небет очень высокая для своих лет, а Асет, наоборот, маленькая, так что ростом они не слишком различались. – Обещаю, что не позволю тебе упасть. И не волнуйся за свое бедро. Тенра его вылечит. Правда. Он дал мне жизнь, когда все остальные сдались. Даже Пага говорит, что ему нет равных во всех Двух Землях. Разумеется, кроме твоего отца. Тенра говорит, что он лучший врач во всем мире. Так что когда ты научишься хорошо ходить, мы будем гулять повсюду вместе. Хочешь поиграть, как будто Тули наш маленький братик? Можно повязать эту тряпку ему на пояс. Если он будет хорошо себя вести, можешь даже угостить его карамелькой, что я тебе принесла.

На этом я их оставил и направился в сад Мены, где отдыхали его гости – женщины вместе с женщинами, мужчины с мужчинами, они пили вино и беседовали. Жена у Мены необычайно высока ростом, ее глаза – на уровне глаз большинства мужчин, и она может разоружить любого своим пронизывающим взглядом и красотой. Сегодня на Тетишери белое платье с синей оторочкой, золотое ожерелье с лазуритовой мозаикой и цветочный венок, как и у Небет.

– Ты задержался, Тенра. – Она прикоснулась ко мне щекой и прошептала: – Теперь, когда ты здесь и будешь следить за тем, чтобы гиены не набросились на него со спины, я наконец расслаблюсь и отдохну.

– Не бойся, Шери. Это твой муж оберегал меня от крокодилов, когда мы были мальчишками, – проговорил я, не отпуская ее, чтобы успеть объяснить про Асет.

– Соблазняешь мою жену у меня на глазах? – спросил Мена, похлопывая меня по плечу, а другой рукой обнимая Шери. Мне кажется, Мена до сих пор удивляется, что Шери его выбрала, и брак во многом изменил его, чего никто из нас не ожидал. Я нарочито принялся рассматривать, как он выглядит, – от золотых браслетов до каймы на гофрированной набедренной повязке и фиолетового пояса, с концов которого свисали тяжелые куски бирюзы.

– Берегись, друг мой, как бы какой-нибудь солдат не принял тебя за женщину. – Мена рассмеялся и шлепнул меня по щеке: такой фамильярности он ни с кем другим себе не позволяет.

– Идем, налью тебе вина и представлю гостям. – Он подвел меня к трем высоким глиняным кувшинам, стоявшим, как солдаты на карауле: донышком они были закопаны во влажный песок. – Есть антильян, но имет лучше.

– У меня язык, как у крестьянина, так что выбор предоставляю тебе, – пошутил я, но тут же понял, что так оно и есть. – Мне тут не место, Мена.

– Рамос оценил твое чистое сердце и здравый смысл, а не вкус к вину. – Он оскалился, понимая, что я перед ним абсолютно безоружен. – Тогда имет – белое золото с озера Мареотис.

Около почетного гостя собралось несколько человек, но Мена без колебаний прервал их.

– Генерал, с удовольствием представляю тебе своего друга Сенахтенру – он врач Уасета, пошел по стопам отца. – И начал перечислять титулы Хоремхеба. – Командир северных и южных армий Фараона, Первый…

Я обратил внимание, что у Хоремхеба глаза, словно у птицы, широко раскрыты, а радужки так же черны, как и зрачки, из-за чего в глазах не видно глубины. К тому же он такой рослый, что только один человек оказался выше него. Нубиец.

– А ты такой маленький, – сказал мне Хоремхеб. – Хозяин столь высоко отзывается о твоем мастерстве, что я ожидал увидеть человека по меньшей мере вдвое выше.

Я рискнул посмотреть на Мену и увидел, что тот разулыбался, как дурак.

– В таком случае, Генерал, он нас обоих сбил с толку. Меньше всего ожидал обнаружить в тебе чувство юмора. – Командир Армий Фараона закрякал, словно гусь, а румяное лицо Мены стало еще ярче.

Он поспешил представить остальных гостей, оставив нубийца напоследок.

– И мой помощник Принц Сенмут, сын Царя Анибы. – Мена часто рассказывал о своем юном ассистенте, но никогда не упоминал его царского происхождения или того, что он родом из провинции, лежащей выше Первого Порога. Но Сенмут не завязывал волосы над ушами, как его соотечественники, и кожа у него черная как ночь, а не смуглая. К его счастью, у него широкий рот и прямой нос, ибо это предполагает, что его предки произошли из Пунта, земли, лежащей вдоль устья Красного моря.

Мена провел меня через сад к группе мужчин, собравшихся вокруг Верховного Жреца; среди них был и Рамос.

– Помнишь, я говорил о своем враче, Сенахтенре, – сказал он Паранеферу.

– Суну, – произнес Верховный Жрец, ставя меня на место. Крошечные красные червячки скрючились под кожей его мясистого носа, желтые ногти загибались – оба эти признака свидетельствовали о том, что его время в этом мире подходит к концу.

Мы пошли дальше, и Мена заговорил о гробнице, которую Паранефер строит на Месте Истины.

– Это без преувеличений пирамида, хоть и маленькая по сравнению с древними. Паранефер заявляет, что ему нужен лишь вид на северный храм Амона, но, по-моему, он хочет оставить напоминание тем, кто захватит власть Амона, что именно он делает людей богами.

– Он может сойти за брата Фараона, который перешагнул через стены не одного храма, так что, возможно, у него есть причины подражать древним.

– Тенра, тебя, как и всех, завораживают интриги, хотя ты уверяешь в обратном. – Тут мы оба заметили, как Мену манит к себе Шери. – Значит, ты вполне можешь сам с кем-нибудь побеседовать, пока я выясню, чего надо моей жене. Я вижу, что Сенмуту наскучила политика, и теперь он смотрит на танцовщиц. Пойди поговори с ним.

Для танцоров и музыкантов веревкой отгородили участок луга за облицованным плитками прудом. Пламя факелов тоже плясало в такт музыке, а ветви пальм качались на вечернем ветерке, как ленивые веера. Даже служанки, изгибаясь ходящие мимо гостей Мены, двигались под музыку, предлагая гостям финики в корице, виноград и нарезанную дыню или обжаренные шарики из бобовой пасты.

Казалось, Сенмута особенно заинтересовала одна танцовщица, которая двигалась в такт увеличивающемуся темпу, совершая все более откровенные эротические движения.

– Видишь ее ногу? – спросил он, заметив меня.

У девушки, на которую он показал, на бедре была татуировка в виде бога Бэса[36]36
  Бэс – собирательное название различных карликовых божеств, охраняющих человека от бедствий. Изображения Бэса – также покровителя женской красоты – встречались на гребнях, зеркалах и пр. предметах, а также в виде татуировок на теле.


[Закрыть], в остальном же она походила на других танцовщиц – с одинаковыми полыми бусами вокруг бедер.

– На удачу, – сказал я, подтверждая очевидное.

– Она ей пригодится. Посмотри на позвоночник, слева от ямочки. Нога с татуировкой короче второй, хотя сейчас молодые гибкие мышцы компенсируют это. Но через несколько лет она изогнется, как старая карга. – Я понял, что юноша прав. – Что бы ты сделал, чтобы предотвратить это? – спросил он.

Когда он повернулся ко мне, меня снова поразило, насколько красиво его лицо.

– Если прикрепить что-нибудь к ноге, это лишь привлечет внимание к недостатку и положит конец танцам, – ответил я. – Ее не примут ни в какой дом удовольствий, и никто не захочет взять ее в жены, понимая, что этот недуг может перейти к детям. Как она будет зарабатывать на пропитание?

– Но вскоре она будет еле хромать, – отрезал Сенмут. – Как тогда она станет зарабатывать на пропитание?

– Если бы мне предоставили выбор, я бы пожил в свое удовольствие, пока это еще возможно, не начиная выравнивать ноги сейчас же и голодая. А ты? – Я держал его взгляд, желая заставить Сенмута признать то, чего он не хотел признавать – что подходящего решения нет.

– Возможно, – пробормотал он. – Но твой выбор мне не нравится. Это не маат.

– Именно, – согласился я, отбросив осторожность, так как впервые осознал, что как раз неугасаемое любопытство Сенмута и его презрение к невежеству привлекло Мену. – И отыскать лучшее решение мы можем, только научившись задавать правильные вопросы.

Он скромно улыбнулся:

– Я лишь хотел сам выслушать твои доводы. Для Мены твое имя слаще меда, особенно когда он рассказывает о ваших опытах. – Меня удивило, что Мена доверил ему такие секреты. – Я пришел сегодня сообщить, что сочту за честь, если ты позволишь мне помогать вам. Просто скажи, что надо делать.

– Я слышал, что хетты моют руки с золой растений, растворенной в воде, а вавилоняне готовят пасту для мытья, вываривая вместе оливковое масло, золу и соду. Возможно, тебе встретится человек, который знает, что лучше и почему.

Он кивнул и подождал.

– Можешь доверять мне, Сенахтенра. Правда.

В тот миг я чуть не сдался, но он чужой человек, а осторожность никогда не подводила.

– Кого из учителей Дома Жизни ты считаешь лучшим наставником? – спросил я, чтобы узнать, не ведет ли он со мной какую-нибудь игру.

– Хай-Мина, Главного Врача Юга, который определяет болезнь на ощупь и у которого прекрасная дочь. – И показал на Шери. – Но от Мены я узнал еще больше.

– А чьи знания показались тебе самыми бесполезными? – Это не простой вопрос – он покажет истинную сущность собеседника, что бы тот ни ответил.

– Вон тот, который стоит с Нетерхотепом и Аперией, смотрит на бабуинов. Разодетый как павлин – это сам Нетерхотеп, градоначальник Уасета. Я же говорю не о нем, а о Бекенхонсе, ответственном за обрезание мальчиков, которые должны будут стать жрецами.

– Но он жрец ка, а не врач Дома Жизни, – заметил я, – и он тебя не учил.

– Он показывал, как отрезать половые губы и секель, на женщинах из своего гарема, говоря, что это сделает их покорнее. Но ему нравится их калечить, поскольку, орудуя ножом, он проливал семя. Некоторым женщинам он отрезал все и запечатывал влагалище, оставляя лишь крохотное отверстие, не толще тростника, чтобы проходили моча и кровь. Мужу придется силой открывать такую женщину, а это не большое удовольствие для любого мужчины, кроме извращенных, вроде него.

– Ты наверняка шутишь. Мена не пригласил бы такого человека к себе в дом.

– Он пришел в свите Верховного Жреца, а не по приглашению.

Наше внимание привлек взрыв женского смеха, и мы посмотрели в их сторону. Только у Нефертити платье во время ходьбы подчеркивало груди, живот и бедра. Рядом с ней стояла женщина, у которой была обнажена одна грудь, – наверняка жена Генерала, поскольку известно, что Мутнеджмет ходит постоянно в компании двух карлиц. Именно из-за этого бродят слухи, что проститутка, изображенная на стене гробницы одного недавно усопшего знатного мужа, – это она. Но не одна она подбадривала двух красноухих бабуинов, отталкивающих друг друга, желая совокупиться с третьей обезьяной – самкой, чей зад ярко светился красным.

– Не только Нетерхотепу и Бекенхонсу нравятся бабуины Хоремхеба, – заметил Сенмут. – Генерал прислал их сегодня для увеселения публики, потому что у самки течка. – Пока мы наблюдали за происходящим, Нефертити обернулась, ища взглядом Рамоса. – Она буквально воспламеняется от одного только взгляда на жреца, так что можно быть уверенным, что она нетронута. Нефертити лишь на поверхности кажется спокойной и безмятежной, – добавил Сенмут, – а внутри у нее все неистовствует, как заваленный огонь, и из-за любой мелочи готово разбушеваться пламя. Я слышал, что она так требовательна, что у жреца не остается семени на других женщин.

– Не сомневайся, что Рамос всегда готов поддержать любой план, который готовят жрецы, – вставил Мена у меня из-за плеча. От его слов у меня по спине пробежал холодок, напомнив о том, что сын градоначальника сказал Асет: Священный Совет собирался воздвигнуть на трон «одного из своих». – Но если бы у вас были собственные женщины, вам не пришлось бы размышлять над тем, что другие мужчины делают со своими. Идем, внутри нас ждет жареный гусь. – Он сжал мое плечо. – Тенра, Шери просит тебя сперва зайти к одной из служанок, у которой начались схватки.

Я пригласил Сенмута посетить вместе с Меной мой дом в городе, и пошел разыскивать Тетишери. В доме вкусно пахло, особенно когда мимо меня пробежала служанка с жареным гусем. За ней прошла другая – с медовыми пирожными, усыпанными орехами и семенами, и маленькими буханками хлеба с начинкой из печеных яиц. Но Шери не было видно, так что я пошел в комнату Небет. Но еще не дойдя до двери, я услышал, что девочки разговаривают и хихикают. Они сидели на полу, а вокруг были разбросаны кусочки известняка, и я понял, что Асет развлекала дочь Мены историями в картинках: она в последнее время делает это все чаще и чаще, когда ходит со мной к больным детям.

Асет первая заметила меня и вскочила на ноги.

– Уже пора идти?

Я не успел ответить, потому что в покои зашла Шери, а за ней – Пагош.

– Тенра, это Царица. Никого звать не будут, пока ты ее не осмотришь, чтобы понять, не погиб ли ребенок. Тогда позовут жреца и всех остальных. Поэтому Мена должен остаться здесь, чтобы никто ничего не заподозрил. Пагош покажет тебе дорогу.

В моих мыслях пронеслось предчувствие того, что могут принести следующие несколько часов – не только для меня, но и для всего народа Двух Земель. Но прежде чем уйти, я опустился на колени перед Асет:

– Ты остаешься с Небет, пока Пагош за тобой не вернется.

– Ребенку моей сестры пора появиться на свет? – спросила она, серьезно уставившись на меня. Я кивнул. – Тогда тебе надо попросить Мену, чтобы он одолжил тебе на сегодня свою сумку с лекарствами. – Только сейчас я осознал, что явился сюда с пустыми руками. – И не забудь итасиновую мазь, – добавила Асет.

Я кивнул, осмелев от ее уверенности в моем мастерстве.

– Что бы я без тебя делал? – прошептал я и подождал, чтобы в ее глазах загорелась улыбка. Но вместо этого Асет обвила руками мою шею и крепко обняла. А потом так же быстро отошла, позволяя мне встать.

Итак, благодаря тому, что одна маленькая девочка настолько твердо в меня верила, я направился к дворцу с прямой спиной и высоко вздетым подбородком – как и пристало врачу Анхесенамон, Царицы Двух Земель и Великой Царской Жены Неб-хепру-ра Тутанхамона, Господина Верхнего и Нижнего Кемета, Земного Сына Гора.

7

– Даже если евреи действительно позаимствовали практику обрезания у египтян, – говорила Кейт подруге, наблюдавшей за тем, как она размещает тонкие полоски глины между тканям на копии черепа Ташат, структура которого очень походила на геодезический свод, – нет свидетельств того, что в Египте проводили клитеродектомию, частичную или полную. Несмотря на то, что сейчас один из вариантов обрезания гениталий приписывается обычаям фараонов.

– Геродот говорит, что проводили, – возразила Клео. – А современные суданки и сомалийки – даже те, у которых клитор отрезан полностью, – говорят, что чувствуют что-то. – Кейт даже глаза не подняла. – В любом случае это я сказала лишь для того, чтобы подогреть Фила. – Кейт прижала полоску глины на нужное место и разгладила шов. – А что потом, когда приклеишь все эти полосочки?

– Заполню пустые пространства, за исключением участков вокруг губ и глаз – там я создам мускулатуру, поскольку определенные мышцы определяют угол разреза глаз. Еще внутренние и внешние уголки глаз. Эти участки вокруг глаз и губ – самые сложные.

– Ладно, предположим, что девушке на самом деле двадцать три или двадцать четыре. Хоть она и молода, ей нужно больше секса. Видишь ли, самое странное – когда он не нужен.

– Оставь это, Клео, – предупредила Кейт, не желая больше слушать дружеских лекций о том, что монашеская жизнь противоестественна для социального животного.

Кейт что-то поскоблила, потом измерила, потом снова поскоблила, придавая надбровной дуге правильную толщину, а Клео ждала.

– Мне просто неприятно видеть, что ты связываешься со стариком. Пока он, может, и почти в приличной форме, но лет через десять его силы убудут, а ты к тому времени только войдешь во вкус.

Кейт покачала головой:

– Я заговорила о том, что от него уже три недели ничего не слышно, только потому, что мне интересно увидеть разработки, которые он обещал.

– Если хочешь, я могу ему позвонить – спрошу, не нашел ли он чего среди бабкиных бумаг по поводу ожерелья, а потом невзначай упомяну разработки.

– Я уверена, что он займется этим, когда у него появится время, – заверила ее Кейт, – да и у меня много дел. – Кейт поняла, что подруга взволнована – она часто меняла тему, возможно, беспокоилась насчет выходных, которые собиралась провести с Филом.

– Слушай, Кле, я изучила и гроб, и картонаж с увеличительным стеклом, – сообщила Кейт. – Я сравнивала их по всем параметрам, какие только пришли в голову. Я уверена, что они разрисованы одной рукой. То, что это чужой гроб, неправдоподобно. Несоответствию между надписью и ее настоящим возрастом должно быть какое-то другое объяснение.

– Кэти, возможно, один и тот же художник разрисовывал сотни масок и гробов!

– К тому же я думаю, что это рисовала женщина.

Клео сжала губы и с шумом выпустила воздух:

– Ладно, я готова выслушать, почему.

Кейт не могла объяснить этого – как и разрозненные образы, посещавшие ее по ночам: собачка с рваной раной на животе, по которой ползают черные мухи, люди в белых одеждах тащат тяжелые сани через голую пустыню…

– Я просто считаю, что стоит изучить все варианты, а не глупо принимать поспешное решение, как те болваны, которые исследовали мумию из 55-й Гробницы. Сначала они считали, что это Царица Тийя, потому что согнута левая рука и найдены погребальные принадлежности с ее именем, – пока не появился профессор анатомии, обнаруживший, что это вообще мужчина. И они тут же делают вывод, что это Эхнатон. Только выясняется, что он староват, и тогда остается таинственный Сменхкара. При том, что половина древнего Египта еще не раскопана, почему обязательно думать, что он один из этих, а не какой-нибудь другой человек, о котором мы еще ничего не знаем?

– Интересное мнение, – согласилась Клео, оставив парус самодовольства Кейт без свежего воздуха. – Что-нибудь еще?

– Я не собиралась читать наставлений, но, как бы это сказать, мне не хотелось бы, чтобы тебя унесло грязными течениями Дэйва. Научные технологии пролили свет на археологию, но динозавры типа Дэйва первыми кидаются на любого ученого, который осмелится намекнуть, что в его драгоценной теории больше дыр, чем в решете. – Девушка выпрямилась и понизила голос. – «Возможно, вы, как ученый, слишком рациональны и не можете понять ход мысли древних египтян». Этот отчаявшийся египтолог пытается защититься, обвиняя вестника в том, что он перепутал послание.

– Я уже попросила Ларри поискать в литературе упоминания о женщинах со сложенной на груди левой рукой, начиная с Аменхотепа Третьего, – ответила Клео, вытащив затычку из воздушного шара, наполненного негодованием Кейт.

Кейт рассмеялась и обняла подругу:

– Веселитесь.

– Давай пообедаем в понедельник. Я все тебе расскажу. – Клео взглянула на часы. – Мне пора бежать. Фил заедет за мной в четыре. – Кейт махнула на нее рукой, но прокричала вдогонку:

– Смотри, ногу не сломай!

Когда Кейт уже ничего не отвлекало, ее мысли вернулись к разрисованному днищу гроба Ташат. Покровителем ремесленников и художников считался Пта[37]37
  Птах (Пта) – бог-творец и глава богов, являвшихся его воплощениями. Покровитель искусств и ремесел.


[Закрыть] говорили, что он создавал мир, размышляя о нем, поэтому является богом воображения. Помимо него был Хнум, Ра с бараньей головой, вылепивший тело и душу человека из глины. Но если Ташат была образованной женщиной, почему там нарисован Пта, а не Тот, бог учения и мудрости? Может, переломы на пальцах Ташат связаны с тем, что она этой рукой делала? Разумеется, жена аристократа не горшки обжигала, но, может, она рисовала контуры, что являлось самой высокой художественной формой графического выражения египтян?

– Можно посмотреть? – Кейт испугалась, рука дернулась, сделав вмятину в полоске глины, которую она разглаживала. – Извините, – пробормотал Дэйв, – я думал, вы слышали, как я вошел.

– Все нормально, – она отщипнула маленький кусочек глины, чтобы заделать дырку.

Дэйв немного посмотрел на ее работу, затем спросил:

– А откуда вы знаете, какого размера делать нос, если у вас есть лишь отверстие в черепе?

– У европеоидов ширина костного отверстия составляет примерно три пятых от общей ширины носа с крыльями. А выступающая часть носа примерно в три раза превышает носовую ось, если измерять от нижнего края носового отверстия до кончика оси. Тем не менее ферма носа всегда в некотором смысле строится на догадках, хотя высота и ширина – параметры точные.

– А губы?

Кейт догадывалась, к чему клонит начальник, но ей хотелось, чтобы он это высказал.

– Ширина рта зависит от того, где у человека клыки, а также от расстояния между краями радужек. Разрез губ составляет примерно треть расстояния до верхних резцов, но сами губы – красную часть – приходится отгадывать. Но я буду учитывать и некоторые другие параметры.

– А как узнать, была ли она толстой или худой?

– Если человек не настолько тучен, чтобы это сказывалось на изгибе позвоночника или коленных суставах, приходится брать усредненные параметры, в зависимости от размера скелета и возраста.

– Ведь она могла быть и черной, – пробормотал Дэйв, доходя, наконец, до сути.

– Тогда носовое отверстие было бы в форме сердца, а этого нет.

Дэйв смотрел, как под инструментом Кейт, похожим на закругленную проволоку, распрямляется завиток глины.

– А лишний череп тоже европеоидный? – Кейт кивнула. – Сомнений насчет пола нет?

– У мужчин черепная кость обычно толще, – невозмутимо ответила она, – есть пограничная зона, в которой череп может оказаться и мужским, и женским, но это не тот случай. Вероятность того, что в данный диапазон попадет женский череп, крайне мала.

– Даже если так, не думаете ли вы, что будет разумно выслушать еще чье-либо мнение, прежде чем что-то заявлять? – Голос Дэйва звучал нервно. Кейт было интересно, правдив ли слух о том, что Восточный институт в Чикаго собирался ему что-то предложить.

– Конечно, если хотите, я не против. Но даже перед Клео Макс не сдался, потому что ему нужно хотя бы одно убедительное доказательство.

– Полагаю, вы не знаете, где она. Секретарша сказала, что Клео ушла рано.

Кейт сделала вид, что разглядывает глиняную полоску. Лгать она не любила, даже ради подруги, но поскольку Дэйв принял наклон головы за отрицание, она решила все так и оставить.

– Послушайте, я хочу кое-что спросить, если у вас найдется минутка. – И Кейт указала на крышку, стоявшую рядом с открытым гробом внутренней стороной вверх: на ней была нарисована дорога с растущими по бокам цветами – традиционный символ духовного путешествия. – О чем вам говорят эти картуши? Похожи на два отпечатка ноги, расположенные рядом, как будто идут по дороге. Разве картуши не должны были всегда содержать имена фараонов?

– И трех цариц. Хатшепсут, Нефертити и Клеопатры, – согласился Дэйв, придвигаясь ближе. – Но это не мумия Нефертити, если вы на это намекаете. Я слышал, что вы учились читать иероглифы, – и как вы бы их прочли?

– Маленький горшок – n-w, – отважилась Кейт, называя буквы, а не стараясь произнести слово. В письменности древнего Египта не было гласных, потому о звучании слова приходилось лишь догадываться. – Поскольку над горшком изображена стрела, это s-n. Или s-w-n. С сидящим человечком – s-w-n-w. Врач. – Необходимо было определяющее слово, с помощью которого можно опознать, медицина ли это, или человек, ее практикующий. А поскольку врачи должны были уметь писать, сидящий мужчина – писец – скорее говорил о том, что это человек, а не болезнь или лечение.

– Суну, – подтвердил Дэйв, добавляя гласные, которые Кейт постеснялась произнести, – обычный врач-мирянин без духовных титулов или царских должностей.

– А картуш с буханкой хлеба вместо стрелы?

– То же самое, только в другом варианте.

– А не может это означать туфлю… или сандалию? – Она двигалась на ощупь, но картуши ведь были похожи как следы, а на картонаже Ташат нарисованы сандалии из пальмовых листьев, и подошвы у нее разрезаны.

– Я сказал «суну». «Сену» значит «туфель» на аккадийском – это ранняя форма клинописи, которая появилась где-то между Тигром и Евфратом. Вы и его пытаетесь выучить? – Дэйву это как будто бы показалось забавным.

Кейт не собиралась рассказывать ему, что языки ей всегда давались легко, или о том, что она ходила на занятия в Денверском университете.

– Тогда как вы объясните слово «врач» на картуше? Даже если оно используется символически и означает, что какой-то врач царил в ее сердце, это все равно не имеет смысла. Вряд ли ее мужа можно назвать простым человеком. Или отца.

– Экспортировать папирус было прибыльно. Поэтому Эхнатон приказал всем использовать иератическое письмо[38]38
  Различают три вида египетского письма: иероглифическое (священные вырезанные знаки), иератическое (жреческое письмо) и скорописное демотическое. Каждое из них является упрощенной и усовершенствованной версией предыдущего.


[Закрыть], чтобы экономить место. С тех пор иероглифы использовались лишь для священных писаний. Так что рассматривайте этот вопрос в религиозном контексте. Когда фараон восходил на трон, он сам становился богом, и его называли сыном Амона-Ра. Эхнатон считал себя сыном Атона и носил золотой браслет с выгравированным именем своего бессмертного отца, обрамленным двойными картушами царей. Он заявлял, что Атон – идеальный целитель. Поэтому медицинская практика в годы его правления пошла на спад. Суну – некое общее слово, обозначающее врача, так что, помещая его между кар-тушей, имели в виду, наверное, что-нибудь вроде «бог исцеляет все болезни».

– Полагаю, в этом есть смысл, – согласилась Кейт, отдавая Дэйву должное.

К ее удивлению, он ответил тем же:

– Не отчаивайтесь, Маккиннон. Для новичка у вас получается совсем неплохо.

* * *

Кейт прошла всего два квартала, и тут повалил снег – маленькие льдинки жалили в лицо, словно песок, поднятый ветром. К тому времени, когда она дошла до своей улицы, в двух футах ничего не было видно, пальцы на ногах онемели и каждый шаг сопровождался хлюпаньем.

Сэм услышал шаги хозяйки на парадном крыльце и запрыгал у двери. Едва войдя, Кейт крепко обняла пса и запустила холодные пальцы в его пушистый мех. Потом прошла дальше, включая всюду свет. В ванной стянула намокшие колготки и бросила их в раковину, потом направилась на кухню.

– Идем, Сэм, насыплю тебе в чашку корма, а сама пойду погреюсь в душе.

Иглы горячей воды стучали по спине, но вдруг послышался лай Сэма – пес напоминал о том, что она забыла его выпустить. Вытираясь, Кейт услышала дверной звонок, быстренько обмахнула ноги, надела халат и босиком пошлепала через гостиную к двери.

– Тихо, Сэм, – прошептала она и посмотрела в глазок. Снег перестал, нетронутое белое одеяло накрывало все, докуда хватало глаз, кроме темной тени на подъездной дорожке. Там стояла машина с включенными фарами. Кейт уловила движение и заметила удаляющуюся от дома фигуру. Тут она узнала походку и начала отодвигать засов, надеясь открыть дверь прежде, чем он дойдет до машины.

– Макс? – крикнула Кейт, выходя на ледяное крыльцо. Мимо пролетел Сэм, на нижних ступеньках засыпанной снегом лестницы поскользнулся, затем поднялся на ноги.

Темный силуэт наклонился, чтобы поймать пса.

– Извини, мальчик, тебе из-за меня пришлось понервничать. – Голос был знакомым, и Сэм замахал хвостом, разметая снег во все стороны, но когда Макс выпрямился и пошел к дому, Кейт не узнала его.

– М-м, слушайте, я не хотел мешать. Думал заехать на минуту, прежде чем отправиться в отель. – Он все заглядывал через плечо Кейт в освещенный дом. – Хотел сообщить, что я в городе.

Кейт дрожала, босые ноги замерзали – ей бы хотелось, чтобы он обнял ее, как и Сэма.

– Я не узнала вас без бороды.

– А! Да, я ее сбрил. – Макс колебался, очевидно, не зная, что сказать. – Я должен был сначала позвонить. Глупая была идея.

– Я была в д-душе. – У Кейт застучали зубы. – Старалась согреться. Только что прошла милю под снегом.

Он кивнул.

– Я заметил ваши туфли.

– Они были совсем новые. – Ей хотелось расплакаться оттого, что Макс стоял на крыльце и вел себя как совсем посторонний человек. – Если вы сейчас же не погасите фары и не зайдете внутрь, я схлопочу воспаление легких и помру. Вот это будет глупо.

– Вы уверены? – В его глазах появилась знакомая улыбка, и Кейт подумала, что теперь он выглядит моложе. Не так самоуверенно. Она кивнула и вошла в дом, оставив Сэма с Максом. Несколько минут спустя они оба ворвались в дверь, скалясь, как дети.

Макс бросил «дипломат» на пол, снял всепогодную куртку и повесил на спинку единственного в комнате стула. Сэм, кажется, воспринял это как сигнал, и понесся, словно за ним гнался сам дьявол, через гостиную в кухню, и там врезался в стул. Потом вернулся, направляясь прямиком к Максу, который раскинул руки, но Сэм в последнюю секунду свернул в сторону, развернулся и снова помчался на кухню. Кейт зачарованно наблюдала за тем, как Макс сыграл с Сэмом еще несколько раундов, пока он не обратил внимание на ее голые ноги.

– Почему бы вам не одеться, пока из Сэма дурь не выйдет?

Кейт распирало от вопросов, поэтому она быстро натянула выцветшие синие тренировочные брюки и топик в тон, пригладила волосы расческой, чтобы кудри не торчали, как у Ширли Темпл[39]39
  Ширли Темпл (р. 1928) – популярная американская актриса, играла детские роли и всем запомнилась как девочка с кучеряшками.


[Закрыть], и еще раз посмотрелась в зеркало. Было больше десяти, и она не хотела, чтобы Макс неправильно понял, почему она его пригласила.

Кейт застала гостя на кухне – он разговаривал с Сэмом.

– Как ты думаешь, где твоя Кейт хранит порошок для горячего шоколада, если он у нее вообще есть?

– Прямо перед вами, на полке с кофе, – подсказала Кейт. – Если бы вы сообщили, что заедете… – Она остановилась, с удивлением заметив, что повторяет любимую поговорку матери.

– Надо напоить вас чем-нибудь горячим. – Макс посмотрел на Сэма. – Мы же не хотим, чтобы она заболела воспалением легких и умерла, да, малыш? – Он взял деревянную ложку из корзиночки у края полки и добавил какао в молоко, которое уже нагревалось. – Я в эти выходные работаю по вызову, но понадобилось сменить одного из моих коллег, так что все решилось в последнюю минуту. Не достанете чашки?

Кейт вынула из шкафчика две керамические посудины, открыла пачку с маршмаллоу, бросила по две зефиринки в каждую чашку и поставила их на плиту. После этого выпустила Сэма через заднюю дверь и старалась не спешить, чтобы Макс не подумал, что она слишком взволнована.

– С детства не пил горячего шоколада с маршмаллоу, – сообщил Макс, подавая Кейт дымящуюся чашку. – Так вот, мы целых три часа просидели в Лаббоке – ждали, когда в Денвере очистят посадочную полосу. Я даже не был уверен, что доберусь досюда. – Он осторожно отпил, а потом недовольно посмотрел на Кейт. – А какого черта вы гуляли в темноте одна?

– Заработалась. – Образ из памяти боролся с бритым лицом.

– А нельзя было позвонить Клео или кому-нибудь еще?

– Она в Аспене. Фил учит ее кататься на лыжах.

Макс ухмыльнулся:

– Почему-то меня это не удивляет.

– А вы приготовили разработки?

– Да, они в чемодане. Хотя причина смерти так и неясна. – Он сделал паузу. – А как с головой дела?

– Хорошо. Чем больше я продвигаюсь, тем сложнее не работать. – Кейт посмотрела, как он крутит маршмаллоу в чашке, не поднимая глаз, словно ему неловко, – и решила, что никаких извинений она выслушивать не желает.