Текст книги "Око Гора"

9
Год девятый правления Тутанхамона
(1352 до н. э.)

День 16-й, второй месяц половодья

Лик Ра-Хорахте воссиял над горизонтом с такой же силой, которой был полон я, будто и он ощущал то же возбуждение, от которого сердце мое колотилось о ребра. Сегодня – два месяца со дня рождения сына Фараона, и он выражает почтение тем, кто сделал для мальчика больше остальных. И в самом верху этого списка имя некоего Сенахте-нры, врача из Уасета.

Мена служил мне сопровождающим – по приказу Фараона, как он заявлял, – и пока мы приближались к пределам царских владений, пытался меня успокоить.

– Эти почести не повредят твоим отношениям с Рамосом, ибо лучи славы, озаряющей врача, согреют и хозяина. И все равно не удалось бы отговорить Фараона. Он не просто хочет похвастаться сыном, но и показать, что берет бразды правления в собственные руки, трубя о том, что пользуется услугами обычного суну. Он так показывает народу, что больше не желает, чтобы окружившие его старцы направляли каждый его шаг.

Но для меня в тот момент важнее было выяснить, как вести себя, когда Фараон меня вызовет.

– Ты уверен, что ни его, ни Царицу не возмутит мой внешний вид? – спросил я, несмотря на то, что надел рубаху из тонкого льна, короткий складчатый передник и раскрашенные кожаные сандалии.

Это был мой лучший наряд, но все же я волновался, что он недостаточно хорош.

– Ты не посрамишь ни своего Царя, ни хозяина, если это тебя волнует, – заверил меня друг, – хотя я подозреваю, что тебя больше беспокоит мнение двух маленьких девочек. А в их компании ты можешь одеваться хоть в лохмотья, все равно они любят тебя больше всех. – Мена остановился. – Я-то свою дочь не ревную, Тенра, но можно ли сказать то же самое про жреца?

Если он хотел дать мне еще один повод для беспокойства, то ему это удалось, но мы уже вошли на дворцовые земли, и мое внимание унеслось вперед, за ароматные кустарники и яркие цветы. Я и представить не мог, что дом Фараона окажется величественнее жилища Царицы, на мраморных ступенях которого блестели розовые и черные прожилки, а на стенах изображался не вечный покой, а движение жизни – среди фруктовых деревьев порхали птички, скакало стадо газелей. Тем не менее, когда мы вошли в огромную тронную залу, меня совершенно ошеломило ее великолепие.

В дальнем конце были только колонны, объединявшие просторный зал с внешним двором, где в листьях смоковниц и акаций шелестел ветерок. Народ уже собрался, но стулья с инкрустацией были сдвинуты к стенам, обнажая роскошные ковры, приглушающие шаги и голоса, а на разрисованных стенах охотники преследовали добычу по пустыне или пробирались на яликах по болотам, держа метательные палки наготове.

Вдруг собравшиеся гости склонились, словно колосья пшеницы на ветру, и мы с ними вместе: к помосту подошли Нефертити и Мутнеджмет и заняли свои места, а за ними вошли женщины из гарема Фараона.

– С тех пор как Генерал уплыл вниз по реке, сестры Фараона много времени проводят вместе, – заметил Мена, закрываясь рукой.

Потом появились Украшения Царя и фаворитки в коронах из голубых цветков лотоса. Только Асет и Небет надели гирлянды из голубых васильков и белых маргариток. Асет семь лет, но для своего возраста она маленькая, поэтому обе девочки стояли плечом к плечу и в одинаковых белых каласирисах казались близняшками. На обеих были сандалии из пальмовых листьев, которые Ипвет сплела по заказу Асет, и оказалось, что именно такая обувь нужна Небет, поскольку у нее неровная походка, а поднимающийся край подошвы не дает ноге соскакивать. Они заметили нас в толпе и собирались помахать, но Тетишери положила руки девочкам на плечи, сдерживая их, а потом улыбнулась Мене, делясь радостью за их дочь.

– Видишь, как хорошо она ходит с новым лубком – прошептал он, стараясь не поднимать головы, хотя ему очень хотелось посмотреть на жену и дочку. – И даже лучше, когда она ходит со своей подружкой. Вдвоем они не просто две девочки, а каждая придает что-то другой. Какое бы волшебство ни таилось за этими голубыми глазами, я начинаю понимать, почему она завоевала твое сердце, хотя и не родная тебе дочь. – Он наклонился поближе. – И это еще не все – с того вечера, как ты привел Асет к нам в дом, Шери снова воспылала ко мне с желанием. Только за это я буду благодарить тебя до конца дней своих.

Сквозь толпу прошла шеренга молодых людей, чтобы занять места перед помостом.

– Дети Капа, – объяснил Мена, – их ведет Хикнефер, Наследный Принц Анибы и друг Тутанхамона с детства. – Я слышал, что согласно обычаю сыновья вассалов Кемета ходили в дворцовую школу с детьми самого Фараона и привилегированной знати. Но меня особенно поразило, что у брата Сенмута на каждой руке висели дикие камыши, в белую повязку на голове были вдеты страусиные перья, а с ушей свисали золотые кисточки. А его вьющиеся волосы над ушами были подрезаны.

– Он не из той же ткани скроен, что его брат, – заметил я.

– У них один отец, а матери разные, – ответил Мена, когда глашатаи подняли рога, дабы известить о приближении Фараона.

– Неб-хепру-ра, Здравствующий Сын Амона-Ра, – выкрикнул глашатай, – Тутанхамон, сын Гора на Земле, Возлюбленный Маат, Господин Верхнего и Нижнего Кемета, Господин Ипет-Исут[42]42
  Ипет-Исут – комплекс храмов на территории древнеегипетских Фив, памятник архитектуры периода Нового царства.


[Закрыть] и правитель Уасета.

Пока Фараон и Царица шествовали к помосту, мы пали на колени и дотронулись лбами пола. Тутанхамон держался прямо, скрестив руки на груди: в одной он держал посох Юга, а в другой – цеп Севера. На нем была синяя кожаная корона с изображением змеевидной богини Верхнего Кемета и нагрудник Некбет – его перья были инкрустированы лазуритом, а пояс накидки Фараона был утяжелен золотыми бутонами лотоса. Но мой взгляд задержался на роскошном браслете, обхватывающем его левое запястье – там крепился огромный зеленый камень, окруженный крохотными зернышками серебра, которые мерцали, словно светлячки ночью.

Потом Главный глашатай начал перечислять титулы Царицы – Великая Царская Жена, Возлюбленная Неб-хепрура Тутанхамона, Госпожа Двух Земель, и так далее. Царица качала на руках сына, но я с трудом узнал ее нежные черты под искусно сработанным париком, состоящим из тысяч тонких косичек, на которые были надеты полые золотые наконечники, звеневшие, словно колокольчики.

– До сих пор Царица редко появлялась на официальных церемониях, – сообщил мне Мена, – показывая, что Фараон вернулся к старым обычаям. Так что одним ее присутствием он делает заявление.

Мой взгляд скользнул с Тутанхамона на Мутнеджмет и Нефертити, потом вернулся к юному царю, замечая, что у них одинаковая форма глаз – ничего больше не говорило о том, что они родились от одного отца и матери. Когда я снова взглянул на него, Царь подозвал меня кивком.

– Он не ждет, когда распорядитель объявит порядок представления, – прошептал Мена. – Твоя очередь.

– Оставишь меня наедине с волками? – бросил я через плечо, направляясь к трону и зная, что друг мой последовал за мной. Пав на колени перед Фараоном, я увидел, что и Мена позади сделал то же самое.

– Даю тебе право стоять в моем присутствии, Сенахтенра, в знак большого почтения, которое мы к тебе питаем. – Я поспешил подчиниться, хотя чувствовал себя, словно кожаная сандалия, затвердевшая от излишней краски. Тутанхамон вручил свой посох и цеп Эйе, бывшему Хозяину Конюшен Аменхотепа Великолепного, который сейчас прислуживает его сыну, и взял вместо них резной деревянный посох. После чего поверх голов окинул взглядом толпу и громко заговорил:

– Как феллахи сеют семена в черной почве Двух Земель, так и Фараон посадил свое семя в своей Великой Царской Супруге, которая, в свою очередь, принесла щедрый урожай – сына, которого назвала Тутмосом, да будет он мудр, как Тот, и чтит своего тезку, строителя великой империи. А сейчас я хочу воздать хвалу врачу, который сопровождал моего сына в опасном путешествии через темные воды хаоса и привел его целым и невредимым на свет Амона-Ра, царя богов, от которого проистекла вся жизнь.

Противоположно мнению юного царя, я считаю, что в органе, дающем жизнь, действуют приливы и отливы, такие же регулярные и предсказуемые, как рост и убывание луны; но я не имел права перечить богу, пусть даже смертному. И, разумеется, мужчина, что стоял передо мной сейчас, совсем уже не был похож на того мальчишку, которого я встретил за дверью комнаты его жены, когда он дрожал под бременем собственного решения. Если бы он меня к ней не допустил, мог бы погибнуть еще один его ребенок, но решившись на это, Тутанхамон пошел против своего отца и против его отца, требовавших присутствия жрицы и жреца помимо человека, носящего звание «Врач Царицы».

Эйе подошел к Фараону, держа маленький бронзовый поднос с ожерельем из золотых и синих бусин.

– Отныне, – нараспев произнес Фараон, надевая ожерелье мне на шею, – пусть знают все Люди Солнца, что Сенахтенра, врач Уасета, получает звание Особого Спутника, Входящего и Выходящего из Дворца. – Данный титул давал мне привилегию входить во дворец по собственному желанию, либо когда меня позовет кормилица младенца или кто-нибудь еще. Таким образом, Фараон объявил, что я должен следить за здоровьем его сына, продолжая оставаться домашним врачом Рамоса, – такая мера подходила нам обоим и в то же время не рождала неприязни дворцовых врачей.

Я поклонился и пробормотал все известные мне слова благодарности, но вместо того, чтобы отправить меня на место, Тутанхамон достал кинжал, который носил на поясе своего передника.

– Богиня Маат также приказывает мне вручить ему этот могущественный клинок, поскольку мудрости его сердца и нежности его рук нет равных. – Фараон наполовину вытащил лезвие из ножен и положил его на мои раскрытые ладони. Рукоятка из слоновой кости была украшена хрустальным набалдашником, а на золотых ножнах красовался рельефный рисунок – собаки и львы, нападающие на горного козла. Но само лезвие было бесценным сокровищем – железо остается острым долго, в то время как бронзу то и дело надо править.

Столь великолепный подарок поразил меня, и мои мысли разлетелись, словно лепестки отцветшего лотоса от порыва ветра. Потом предо мной предстала Асет – в ее глазах, цвет которых идеально подчеркивался васильками на шее, плясали искорки смеха.

– И Царица желает признать, что она перед тобой в долгу, – объявил Тутанхамон, – с помощью подарка, выбранного ее младшей сестрой.

Асет вложила мне в руки золотую шкатулку.

– Открой ее. – Я поднял крышку и, как мне показалось, увидел там дымок, пойманный в коробочку, но потом узнал сухой цветок, о котором раньше только читал.

– Наша младшая сестра сообщила, что в земле, лежащей за Красным морем, – пояснил Фараон, – это растение, которое называется «Хатун», считается волшебным.

– Я смущен щедростью Твоего Величества, – проговорил я, стараясь скрыть незнание дворцового этикета, чтобы не оконфузиться перед Асет, которая смотрела на меня с восхитительной улыбкой во взгляде. Я мог лишь гадать, откуда она узнала об этом растении – возможно, в одном из отцовских свитков, – но больше всего меня согревала мысль, что она понимала, почему я ценю такие вещи больше любых богатств и титулов, которые мог даровать мне Фараон. Я попытался сообщить ей об этом улыбкой.

Когда я снова посмотрел на Тутанхамона, он повернулся к Мене.

– Ну, тогда я жду не дождусь, когда одержу над вами победу через три дня, – тихо прошептал он, – когда мы с Хикнефером посостязаемся с вами в соколиной охоте. – Он шагнул назад, подавая знак Асет вернуться на место. Мы с Меной поклонились, попятились от помоста, пока нас не заглотила толпа людей, подавшихся вперед, чтобы увидеть, кто следующий.

– Кому я должен вернуть клинок? – спросил я, когда все закончилось.

– Ве-вернуть? – Мена начал заикаться.

– Не сомневаюсь, что Фараон сделал это лишь напоказ. Что человеку, вроде меня, делать с такой ценной вещью?

– Это добавит тебе цены, помимо твоего дома, и сможешь завести жену. После того как Фараон даровал тебе такой титул, многие отцы будут рады подписать с тобой договор на свою дочь, если ты поставишь парус, пока ветер еще свеж.

– Значит, ты считаешь, что ошибся, женившись по любви? – спросил я, надеясь поймать друга в его же ловушку.

Он пропустил мой вопрос мимо ушей.

– Судя по тому, как ты вцепился в эту коробочку, сомневаюсь, что ты и ее намереваешься вернуть. Зная, из чего Асет выбирала, эта пушинка говорит красноречивее любых слов. Твоя маленькая богиня действительно очень хорошо тебя знает. – Мена оценил меня взглядом. – То есть тебе достаточно растить чужого ребенка?

– Если не я, то кто проведет ее через пороги, способные затуманить свет, которым сияют ее глаза? А взамен я греюсь у ее огня… – Я пожал плечами. – Так же как и в отношениях Асет и Небет, каждый из нас дает другому то, чего мало у него и в чем он нуждается.

Мена кивнул, но на этом разговор не закончился:

– Теперь, когда ты разбогател, ты хотя бы можешь позволить себе приобрести новую одежду, может быть, что-нибудь более дерзкое. Красный пояс к переднику, или плащ с бахромой, чтобы выглядеть получше и позначительнее.

Из-за того, что мой друг продолжал подшучивать надо мной, невзирая на мой новоприобретенный статус, мне хотелось смеяться от радости. Мне было стыдно за то, что я засомневался в нем.

– Когда ты увидишь меня в таком плаще, – ответил я сквозь зубы, – знай, что злые духи вселились в меня и захватили мой рассудок.

День 19-й, второй месяц половодья

Фараон повел нас к югу от дворцовых казарм, вдоль ряда пальм, обозначающих границу между открытым пастбищем, где его скот пощипывал оставшуюся редкую траву, и голой пустыней за ним. Хикнефер не отставал от Тутанхамона ни на шаг, а мы с Меной ехали на некотором расстоянии слева, чтобы не попасть в облако пыли, поднимаемое их грохочущими колесницами. Сзади ехал Эйе и полдюжины других должностных лиц, а за ними несколько дворцовых стражей и ловчие с нашими птицами.

Праздник Опет[43]43
  Опет – древнеегипетский праздник весны, отмечавшийся карнавальным шествием.


[Закрыть] только через неделю, но плодородные воды уже начали сходить, и хребты дамб, задерживающих ил, торчат, словно ребра изголодавшейся собаки. Когда мы проезжали мимо громадного каменного льва, охраняющего западную границу города, в долине эхом раздавался лязг молотков: то работники некрополя вытесывали из камня гробницу Фараона. Вопреки подобному напоминанию о том, что он смертен, Фараон был в необычайно хорошем настроении, и когда перед нами расстелилась песчаная равнина, он отпустил поводья. Через мгновение Хикнефер ударил хлыстом своих вороных и поскакал за ним – оба они вопили, как мальчишки.

Мена крикнул:

– Держись, – и ударил хлыстом по спинам своих лошадей, а я подбадривал его. Его пара тоже выращена во дворце, кони сильны и быстры, так что мы без проблем нагнали Фараона. Тот развернулся и увидел, что мы догоняем, и жестом приказал своему старинному другу разъезжаться – этим фокусом он хотел заставить нас дать крюк, чтобы их обойти, а это будет стоить нам и расстояния, и времени. Но вместо этого Мена туже намотал поводья на кулаки и стал выжидать, а потом рванул напрямую сквозь узкую щель меж двумя царскими повозками. Когда они осознали, что же произошло, мы уже вырвались вперед, заставив их отведать нашу пыль. Но почти тут же Мена замедлил ход, чтобы дать Тутанхамону снова выйти вперед, – он сделал вид, что загнал лошадей.

Позже, когда мы двинулись шагом, чтобы миновать узкий проход между дюнами, Эйе поднял кулак, дабы отдать должное мастерству Мены. Уже не обязательно было кричать, чтобы слышать друг друга, и я высказался по поводу нубийцев – Сенмута и друга детства фараона:

– Хикнефер играет роль дворцового любимца, а его брат предпочитает стоять в стороне – наблюдатель со страстью к целительству. Так что у них не только матери разные.

– Друг Тутанхамона возмужал во дворце, будучи заложником верности его отца старому Фараону, – напомнил мне Мена, – а Сенмут приехал в Уасет парнишкой лет пятнадцати. И приехал с единственной целью.

– Дом Жизни? – предположил я.

Он кивнул:

– У народа, к которому принадлежала его мать, есть обычай отрезать девочкам клиторы и внутренние губы. После этого внешние половые губы растирают до крови и пронзают шипами, чтобы они срослись вместе. Из-за этого в женщину не только сложно войти, но еще и большинство младенцев задыхаются прежде, чем успевают выбраться на свет, зачастую унося с собой и жизнь матери.

– Его мать погибла при родах?

– Нет, погибла его младшая сестра – после того, как ее обрезали. А он любил ее больше всех на свете. И ничего не мог сделать, чтобы этому помешать. Или остановить кровь.

– Неудивительно, – вздохнул я, вспоминая горечь, с которой он говорил о Бекенхонсе.

Мы направлялись к краю широкой пустоши, покрытой выцветшим песком, где перелетные птицы опускаются низко, чтобы отдохнуть на деревьях и в садах за ними. Среди каменистых холмиков и островков поросли от солнца прячутся еще и небольшие грызуны со змеями. И хотя соколы предпочитают уток и белых куропаток – вообще ловить жертву на лету – они ловят еще и мелких животных, чтобы съесть сердце, которое вырывают, пока оно еще бьется. Наделенные острым слухом и зрением, они видят лучше и дальше, чем любое другое живое существо, поэтому сокол может свалить ударом и животное величиной с шакала. Особенно самка, которая в полтора раза больше и сильнее самца.

Тутанхамон остановил свою колесницу, выпрыгнул и встал, постукивая ручкой хлыста по бедру, нетерпеливо ожидая, когда подъедут остальные. На нем был короткий передник и полосатый атев[44]44
  Древнейший вид головных уборов фараона – двойная корона «а те в», украшенная коршуном и змеей (уреем), символом власти, и «клафт», большой плат из полосатой (синей с золотом) ткани, сложенной треугольником, до бровей закрывающий лоб, отводящийся за уши с концами, спускающимися на плечи.


[Закрыть] с расположенным вверху коршуном, вырезанным из тонкого листа золота: клюв его смотрел на лицо Фараона, а крылья простирались от уха до уха. Других церемониальных знаков на нем не было, кроме браслета с железным оком Гора и кинжала в ножнах, пристегнутого на бедрах. Тутанхамон отдал поводья охраннику и пошел туда, где как раз останавливались птицы и ловчие.

Лошади Мены приучены стоять, когда поводья привязывают к поручням колесницы, так что мы оставили их и пошли выпускать своих ястребов из клеток. Мой вырос в неволе: его достали из гнезда птенцом, – но лучших охотников ловят после того, как они научились летать и охотиться на свободе: ловят на голубя, стоящего не больше пары сандалий из папирусного тростника. В результате они более сильны духом, хотя и больше времени уходит на преодоление естественного страха птицы перед человеком. Но в конце концов птица начинает доверять тому, кто ее дрессирует, так что на волю они возвращаются редко. Мена натянул на руку толстый рукав из лошадиной шкуры и взял у сокольничего закрытую капюшоном птицу и заговорил с ней, чтобы успокоить.

– Видишь, как она топорщит перья в предвкушении убийства? Она чувствует приближение того возбуждающего момента, когда взлетит в поисках добычи. Ради этого она живет, даже если приходится проводить все остальное время под темным капюшоном, ожидая и голодая, так как кормят ее лишь тогда, когда она прилетит с тяжелым грузом.

– Значит, правду говорят, – спросил я, раз уж друг предоставил мне такую возможность, – что мужчинам нравится подчинять себе самку сокола, потому что они видят в ней дикую покинутую женщину?

– Возможно, – согласился он, когда мы несли птиц туда, где собрались остальные, – но все же самая притягательная женщина – одновременно и дикая, и скромная. И по правде говоря, мой воздерживающийся друг, у тебя яйца сморщатся от заброшенности, если ты не будешь исследовать такое на собственном опыте.

Мы уже слишком близко подошли к остальным, чтобы отвечать в том же духе, так что я придержал язык до того времени, когда можно будет дать достойный ответ. Меранх, огромная охотничья собака Царя, стоял рядом с хозяином, лениво помахивая хвостом, когда Тутанхамон гладил его по висящим ушам. Поводка на нем не было – он слушался команд.

– Мне нравится приезжать сюда, – сказал Фараон человеку, которого я не узнал, – потому что охотиться там, где дичи не слишком много и нет того, что птица любит больше всего, – вот настоящий вызов для моего Небесного Гора. Разумеется, в это время года количество перелетных птиц в наших полях снижается. – Он бросил взгляд на меня и живо улыбнулся, а я вспомнил, что они с Асет – одной крови. – И все равно я позволю вам досчитать до десяти, прежде чем выпущу в небо своего Небесного Гора.

– Я тоже, – согласился Хикнефер.

Мена было возразил, но Тутанхамон поднял руку:

– Это вполне маат. Наши птицы знают территорию, а ваши нет. – Свободной рукой он нащупал кожаные ремешки на ногах своей птицы, и золотой сокол затанцевал в предвкушении. – Будем ли заключать договор, что тот, чья птица первая принесет живую дичь, ставит кувшин лучшего вина?

Таким образом он скрыл свое приобретенное высокомерие за врожденной щедростью, и впервые я увидел в этом человеке бога. Я улыбнулся, надеясь дать ему что-то такое, что стало бы для него такой же редкостью, как его подарки для меня, – дух дружбы.

– А хозяин птицы, которая первая принесет ему добычу? – поинтересовался я на случай, если действия его ястреба окажутся несовершенными. – Может, пусть тоже ставит вино?

Тутанхамон рассмеялся:

– Согласен.

Он подождал, когда и Мена с Хикнефером его поддержат, затем мы с Меной встали рядом, чтобы выпустить птиц одновременно, а Тутанхамон и Хикнефер отошли на некоторое расстояние и сделали то же самое. Как только с птиц сняли капюшоны, Фараон начал считать, – сопровождаемый хором возбужденных криков и хлопаньем крыльев.

Через какое-то мгновение он стянул капюшон, и все мы благоговейно замерли, наблюдая, как его сокол поднимается в синее небо. Что человек мнит безрассудно небрежным, для сокола – совершенный контроль: природа создала эту птицу так, чтобы она могла подниматься выше и выше в потоках и переменах ветра.

Тишина была почти зловещей – только вдалеке поскрипывали упряжи наших лошадей, а птицы, одна за одной, описывали в воздухе круги, переворачиваясь на вершине каждого вверх ногами, демонстрируя изящество и грацию, которыми не обладают другие животные. Или человек, прикованный ногами к земле, даже когда идет по дороге в вечность. Может, у жрецов просто не хватило воображения сделать так, чтобы человек мог парить – хотя бы вместе с Шу, богом воздуха, и Нут, богиней неба, – и таким образом Амон сделался завистливым богом, обиженным на собственных братьев?

Красавица Мены первая начала пикировать, прервав широкую петлю и преследуя маленькую цаплю, – у этой птицы легкие кости, поэтому она может подниматься кругами меньшего диаметра. Цапля – достойный противник, ибо соколу для того, чтобы подняться выше жертвы и поразить ее, приходится взлетать большими кругам и на более высокой скорости.

Фараон стоял поодаль от остальных с волнением на лице, отрывисто дыша, пока Красавица Мены не поднялась над своей жертвой и не взмыла вверх с пустыми когтями. К тому времени Небесный Гор Тутанхамона поднялся настолько высоко, что казался лишь темным пятнышком на сияющем небе. Какое-то время он планировал, меняя направления, ловя то один поток воздуха, то другой. Потом вдруг сложил крылья, подался вниз, словно кивая Владыке Двух Земель, и резко пошел к земле, демонстрируя великолепную скорость и мощь.

Я слышал даже, как ветер ерошит ему перья, пока он не изменил угол нырка и не направился прямо к нам, набирая скорость. Когда я заметил, что он готов атаковать дичь, мне показалось, что это солнце играет на золотых перьях птицы. Но в следующий миг я услышал громкий треск, который раздался где-то поблизости, развернулся и увидел, что молодой Фараон пошатнулся на месте. У него задрожали веки, потом он закатил глаза и упал, словно тряпичная кукла.

Мы с Меной одновременно бросились к нему, а остальные замерли от ужаса. Или невозможности поверить. Кроме Хикнефера, который мучительно взвыл и упал на колени рядом со своим другом.

– Не трогайте его! – крикнул Мена. Я сорвал с себя передник и скомкал его, потом упал на колени и прижал ткань к щеке Фараона, по которой текла кровь, а Мена прижал пальцы к выемке у основания гортани. – Неглубоко. И слишком быстро. – Он осмотрелся, ища Эйе, который стоял как вкопанный на том месте, где мы его оставили. – Привези его колесницу! – заорал Мена. – Надо как можно скорее вернуть его во дворец. – Старик развернулся и побежал по песку, а Мена повернул Фараона, чтобы снять тканевую повязку с головы, и обнаружил вздутие размером с гусиное яйцо. – Возможно, удар только лишил его сознания на несколько минут, – прошептал он. Но мы не забыли звук когтей сокола – будто камень попал по полой тыкве, – когда он ударил по черепу молодого Царя. – Подними плечи, а я подержу голову. А Хикнефер возьмет за ноги. – Нубийский Принц лишь кивнул, а по его смуглым щекам лились слезы. – Держи под коленями и бедрами, – добавил Мена, – надо поддерживать нижнюю часть тела.

Эйе поднял облако пыли, развернул колесницу Тутанхамона и задом подъехал к нам.

– Кто-то из нас должен его держать, – сказал я Мене. – Слава богам, его колесница больше обычных, иначе она бы не выдержала двух стоящих человек, уж не говоря о третьем, если он лежит на спине. Кто-то должен держать его, а моих приказов во дворце слушаться не будут. Так что поезжай вперед, подготовь носилки.

Я протиснулся мимо него, уперся ногой о бок колесницы и прислонил к груди голову и плечи Тутанхамона. Меранх тоже попытался забраться, но Мена оттолкнул его, потом закрепил петлей кусок веревки, протянув ее через открытую площадку, от поручня к поручню, чтобы я мог за нее держаться.

– Скачи назад по беговой дорожке. Тогда его не будет так трясти, – сказал он Эйе. – И не теряй времени. – И убежал за своими лошадьми.

Дорога показалась мне бесконечной. Я старался ехать так, чтобы Фараон оставался неподвижен, принимая всю тряску на себя. И все это время следил за ним, не пошевелится ли он сам – рукой, ногой, или хотя бы дернется веко. Но мысленно я вернулся к тому моменту, когда Тутанхамон снял капюшон со своего золотого Небесного Гора. Я будто вновь увидел, как тот поднимается выше и выше, а потом отвесно летит к земле. И тогда я понял, что правда крылась в том мгновении, когда я отвернулся. Я попробовал закрыть глаза, попробовать, может, уши вспомнят то, чего не могли вспомнить глаза, – и я услышал, как тишину пустыни нарушил скрип упряжи, шепот перьев на ветру и мягкий, еле слышный свист. Не высокий и резкий, а тихий, словно мурлыканье кошки. Такой сигнал сокольничий мог использовать, чтобы не испугать птицу, пока она ест, но достаточно громкий, чтобы сокол понимал, что этот призыв означает кормежку. Или то был всего лишь ветер, дующий сквозь расселину в голых камнях?

Когда я снова посмотрел на лицо молодого Царя, глаза его были широко открыты.

– Не двигайся, – предупредил я, наклонившись к его уху, чтобы он наверняка меня услышал. – Тебя лишь на несколько минут сорвало с привязи. Мы везем тебя назад во дворец.

– В… хороших руках. Дар… богов. – Слова выходили из его уст по одному-два, а потом губы ослабли и веки закрылись. На его лицо опустилась безмятежность, какой я раньше не видел, и впервые за двадцать девять лет я подумал, что мужчина, которого я вижу, прекрасен. Через несколько минут он снова заговорил, не открывая глаз. – Ноги… замерзли.

У меня вдоль позвоночника пробежал холодок, хотя солнце пекло в спину.

– Не пытайся двигаться, – предупредил я. – Во дворце ждет Мена, а он знает о ранах, которые человек может получить в бою, больше любого врача Двух Земель.

– Я… бился? С Анубисом?

– Со своим Небесным Гором, – ответил я, хотя он уже снова закрыл глаза.

Мена ждал у казарм с шестью дворцовыми стражами и носилками в воловьей упряжи. Эйе бросил поводья одному из стражей и убежал – возможно, созвать дворцовых врачей.

Когда стражники понесли Фараона, Мена пошел за ними, и сзади – я.

– Иногда он просыпается, – сообщил я ему тихо, – но шевелит лишь глазами и губами, и произносит лишь слово-другое – пожаловался, что у него замерзли ноги. – Мена проницательно посмотрел на меня, затем двинулся в прихожую царских покоев. – Я подожду снаружи, вдруг я тебе понадоблюсь.

– Нет, ты нужен прямо сейчас. Тебе никто не откажет, пока Тутанхамон жив.

Весть о несчастном случае распространилась, как огонь на ветру, и мы еле успели переложить Царя на ложе, прежде чем нас оттолкнул Джехути, Главный дворцовый Врач, и Кемсит, Врач Фараона. За ними пришли Эйе и Нахтмин, Обмахиватель Фараона и Главный Царский Писец, а за ними – шумный хвост второстепенных врачей-жрецов.

В комнате быстро закрыли ставни и зажгли благовония в настенных святилищах, а собравшиеся сгрудились и заспорили друг с другом. Не успели они решить, как лечить Царя, Тутанхамон задрожал всем телом, "и жрецы, исполняющие песнопения, отбежали, дабы злые духи не захватили и их. Никто и не подумал, что Фараону может быть холодно, и если так и есть, то что это может значить. Наконец Царица приказала слугам принести одеяла и укрыть ее мужа, а потом села рядом и взяла его за холодную руку. Меранх бегал туда-сюда вдоль лежанки, тщетно умоляя хозяина погладить его, пока наконец Анхесенамон не приказала псу сесть у ног; он заскулил и принялся тыкать носом в их сцепленные руки.

Через несколько минут один из врачей пошел к ногам ложа, поднял одеяло со ступней молодого Царя и вколол длинную иглу в кончик его большого пальца. Тутанхамон не шевельнулся.

Мена жестом позвал меня за собой и словно тень прошел по краю комнаты на балкон, выходящий на личный сад Царя и расположенный так, чтобы лучше пользоваться северным ветром.

– Она слишком легко смирилась, – буркнул я, радуясь тому, что мы ушли от поющих жрецов и потеющих тел.

– Возможно, – согласился Мена. – Думаешь, у него сломана шея?

– Как можно судить без осмотра? Возможно, поврежден мозг. Ты видел контузию. – Он прямо посмотрел на меня, а потом опустил глаза и один раз кивнул.

– А чего ты ждешь от Царицы? – в отчаянии спросил Мена. – Чтобы она визжала и рвала на себе одежду? Это его разбудит, и он снова сможет смеяться?

Я смотрел поверх крыш величественных строений, окружавших дворец, на западные утесы, чернеющие на фоне розового неба. Ра умирает. Забирая с собой своего сына.

– Нельзя винить птицу, сделавшую то, чему она была обучена, – сказал я.

– Не здесь, дурак! – прошептал Мена, стукнув меня по плечу. Скорбный вой разорвал тишину, за ним последовал высокий пронзительный крик. Мы бросились в комнату, и нас встретил хор голосов – жрецы пели молитвы, женщины кричали, а Анхесенамон лежала поперек неподвижного тела мужа. Из ее исцарапанных рук уже сочилась кровь.

Меранх первый почувствовал, что ка его любимого хозяина вышел из бренного тела, – издал протяжный скорбный вой, чтобы выразить своему брату Анубису несогласие.