Текст книги "Ты меня любишь"

11

На следующий день я прихожу в библиотеку и, даже не зайдя к тебе поздороваться, ныряю в глубину зала, но через час ты сама меня находишь. Резвая. Ты кладешь руки на мисс Телеггинс и сообщаешь, что Номи хочет на Рождество котенка.

– У тебя аллергия?

– Нет, я люблю кошек, только Номи скоро уедет… – Ты смотришь прямо в глаза. – А тебе нравятся кошки? – Мне нравится то, как ты планируешь нашу совместную жизнь и как стискиваешь мисс Телеггинс. Нервно. – Я спрашиваю, потому что у наших друзей… родились трое котят, и ты тоже можешь взять одного.

Ты хочешь, чтобы мы вместе завели котят, и я улыбаюсь.

– Я люблю кошек. Заманчиво.

Ты убираешь руки с тележки и говоришь, теребя пряжку ремня:

– Что ж, есть над чем подумать… Наши котята будут родственниками. Давай поразмыслим над этим, хорошо?

Я соглашаюсь, и все уже идет согласно моему плану.

На следующий день я снова отправляюсь на собрание, и Фил спрашивает меня… о кошках.

– Кошки классные. Но разве мне нужен еще один повод для беспокойства? У меня и так уже почти нет времени на музыку.

Обычно мы не советуем друзьям бросить супруга, потому что, если они в итоге не расстанутся, советчика запомнят как урода, который пытался их рассорить. Однако в нашей ситуации нет ничего обычного, и я всей душой болею за Команду Фила.

– Тебе не нужна кошка, – говорю я. – Тебе нужна своя студия.

– Скажи это моей жене… Черт, мы в одном шаге от свободы. Ребенок через несколько месяцев уедет в колледж, а жена хочет привязать меня к дому кошкой.

– Разве она… Я не хочу лезть не в свои дела, но… Разве она не понимает, кто ты такой?

Он швыряет окурок в кучу листьев.

– Нет. В последнее время нет.

На следующий день я иду в библиотеку и захожу в твой кабинет.

– Хорошо, – говорю я. – Давай заведем котят. Я согласен.

Ты не отрываешь взгляд от монитора. Фил противоречит тебе на каждом шагу, а я – в Команде Мэри Кей.

– Надо же, – говоришь ты. – Как быстро ты решился… Имя выбрал?

Я сажусь в кресло, ты чешешь ключицу, я закидываю руки за голову и улыбаюсь.

– Чески, – говорю. – Маленький Чески Голдберг.

– Ой, как я люблю всякие суффиксы…

Ты произносишь «суффикс» похоже на «секс», и ты, самая умная и сексуальная женщина на планете, показываешь мне фотографию котенка, который тебе нравится больше других. Рисунок на его шерстке напоминает очертания костюма.

– Взгляни на этого малыша. Он уже принарядился и готов выйти в свет.

Я советую тебе назвать его Оньком, а ты стонешь, мол, только не Оньком, и я мечтаю о долгой, томной субботе, проведенной за выбором кличек для котят.

– Значит, их трое, правильно?

– Да, – киваешь ты.

– Хорошо, тогда после работы мы идем за Чески, Оньком и Ушкой.

Ты бросаешь пустой стаканчик в мусор и говоришь, что Номи сама не знает, чего хочет. Снова начинаешь заступаться за свою крысу. Говоришь, что Номи хочет котенка, а не кошку и котенок скоро вырастет. Ты пожимаешь плечами.

– Ничего не поделаешь. Такова судьба всех котят.

Ты фаталист, тебе нужно поверить в судьбу. И в меня. Я беру одну из твоих безделушек и предлагаю:

– А если я заберу всех котят – Чески, Онька и Ушка, – а ты потом возьмешь одного, когда будешь готова?

– Ты такой милый, Джо! – Верно, я милый. – Но трое котят… Что будет с твоей мебелью?

– В квартире много места. Куплю разные игрушки, когтеточки… – Я домосед, а Фил домокрушитель, и ты теребишь свою ручку. – Идея появилась давно, еще когда у меня был свой книжный магазин… Ну, знаешь, в каждом книжном должен быть кот.

– И в каждом винном погребе… Давай поступим так. Я возьму одного, и ты одного. А Оньк поселится в твоем борделе. – Ты почти мурлычешь. – Только при одном условии. Малыша в костюмчике нельзя называть Оньком. Так нельзя, Джо. Надо придумать другое имя.

Я мурлычу в ответ, черт возьми.

– Я не привык отступать, Мэри Кей.

* * *

Три дня спустя все мои руки в царапинах, и я человек с тремя котятами. Также я гордый владелец гитары «Гибсон», и я чихаю (надеюсь, скоро мой организм приспособится к шерсти вокруг), а Фил машет руками. Неистово.

– Хватит, чувак. Не хочу подхватить то, чем ты болеешь.

Он ворчал и на собрании, и после него. Я извиняюсь, Фил отмахивается от моих слов.

– Ты не виноват, – говорит он. – Просто жена обиделась из-за котов. Постоянно показывает мне видео с котятами.

Я отправляю тебе видео, и тебе нравится, что я не публикую их в интернете, что они предназначены только для тебя, для меня, для нас. А теперь выясняется, что ты показываешь их мужу (ха!), и он затягивается сигаретой.

– Ладно, – говорит. – Пора по домам.

Он идет домой к тебе (несправедливо!), а я иду домой к Чески, Оньку и Ушку, которые не просто исключительно милы. Они также дают нам повод круглосуточно общаться. Ты присылаешь мне ссылки на игрушки для кошек, и ты «слишком занята подготовкой к Рождеству», чтобы приехать и познакомиться с нашими котятами, а я тоже занят, подталкивая Фила к решительным действиям и мысли о том, что музыка важнее всего прочего. Близится Рождество, Фил с каждым днем чуть ближе к краю, и я ежедневно отправляю тебе фотографии, в основном Онька. Ты отвечаешь, что от такой милоты можно и умереть, я ухитряюсь как-то заснуть, а на следующий день иду на собрание, где Фил строчит в телефоне песню о том, как жена не дает ему прохода из-за чертовых кошек и книжных магазинов.

Я прихожу домой после собрания, играю с котятами и читаю твиты Фила.

Скорей бы, черт возьми, уехать на гастроли. Филистимляне# Всем мир#

СакриФИЛа вызывали? Рождества не будет# Всем мир#

Аккуратнее с акулами внутри ваших акул, филистимляне… Всем мир#

Что вы делаете, если жена сидит в печенках? Прошу дружеского совета Всем мир#

Чески, Оньк и Ушк очаровательны, они царапают альбомы «Сакрифил», купленные через интернет, но я не могу сидеть сложа руки. Не сегодня. Я хочу тебя увидеть. Хочу посмотреть, как рухнет твой брак. Надеваю толстовку, беру бинокль и выхожу за дверь.

В лесу холодно, в лесу темно, а твои окна светятся, и я вижу тебя, Мэри Кей. Ты листаешь книгу, и в комнату входит твоя крыса, а ты не поднимаешь глаз. Ты показываешь ему средний палец, он хлопает дверью, и ты теперь моя. Ты больше не любишь его. Ты любишь меня.

Удар обрушивается из ниоткуда.

Что-то твердое бьет между лопаток. Бинокль – вниз. Я – вниз. Еще один удар, ногой в спину, я тяжело дышу – бедные мои ребра. Снова удар. Бам! Я стою на коленях, во рту вкус крови; еще один пинок – и я падаю на камни. Корни впиваются в спину, на грудь опускается ботинок, и я узнаю этот ботинок. Я видел его. Тяжелый, якобы-армейский-но-не-совсем.

С хрипом из моего рта вырывается имя:

– Меланда?

12

– Так и знала! – Меланда сжимает в руке перцовый баллончик, розовый, словно «Кадиллак» твоей матери. – Так и знала, что ты извращенец! С самого первого дня. Хватило двух слов: Вуди Аллен.

Твою мать. Твою мать.

– Меланда, ты все неправильно поняла.

Она бурчит:

– А ты, конечно, мне сейчас объяснишь. Не утруждайся, я знаю, чем занимаются извращенцы.

– Ты ошибаешься. Дай мне… Выслушай меня, пожалуйста.

Она вдавливает огромный, злобный ботинок в мою грудь – точно будет синяк.

– Выслушать тебя, Джо? Будешь врать, что наблюдал за птицами? Ты, наверное, и не знал, что Номи живет в этом доме, а?

Номи? Нет, все не так. НЕТ. Не могу дышать; я птица, погибающая в грязи.

– Меланда, ты ошибаешься.

– Книги он любит! И кино. А еще птиц. Птичек, похожих на девочек-подростков.

Мои голосовые связки застывают. Ботинок. Ложь.

– Нет, Меланда. Нет-нет, я не подглядывал за Номи.

– Не дергайся, извращенец.

Она вынимает из кармана телефон, набирает номер, считая меня извращенцем, а после обвинения в педофилии не отмоешься; и я же не гребаный педофил; Меланда, может, и выучила пару приемов самообороны, однако об искусстве атаки ей еще многое предстоит узнать. Я хватаю ботинок и дергаю. С силой. Она падает, ее телефон падает, и я зажимаю ладонью ее большой грязный рот. Поднимаю ближайший камень.

Хруст.

* * *

Меня все еще трясет, Мэри Кей. Меланда заперта внизу, в «Комнате шепота», и такое дерьмо не должно случаться в Кедровой, мать ее, бухте. Я переехал сюда, чтобы стать счастливым. Переехал, чтобы обрести мир и покой, а теперь мои ребра горят огнем.

Котята бесполезны и беззаботны, мяукают и играют как ни в чем не бывало (спасибо, дурачье), и я дрожащей рукой беру телефон. Внизу стоят камеры видеонаблюдения, но она еще не очнулась.

Я не просил ее лезть в наш блюз, Мэри Кей. Пока что все спокойно, однако не могу же я держать ее здесь вечно, она же не гребаный кот; и отпустить не могу – не хочу быть тем, кто убил твою лучшую подругу (даже при том, что для человека, считающего репутацию частью самого себя, это была самооборона).

По крайней мере, у меня есть ее телефон (спасибо за доступ по отпечатку пальца, «Эппл»!), и я становлюсь Знатоком Меландовой Жизни. Она планировала отправиться в Миннесоту и разыскать единственного приличного парня, с которым когда-то встречалась, поэтому я написал в школу, что она уезжает из города ради нескольких собеседований. Судя по ответному письму, никто не расстроился (она со всеми учителями успела испортить отношения), и мне пришлось выдумать для нее алиби, Мэри Кей. Мы живем в Америке, но одинокая, относительно привлекательная женщина не может просто «исчезнуть», ибо ничего женщины не любят больше, чем истории о других без вести пропавших женщинах.

И все же она должна исчезнуть, Мэри Кей. Оказалось, твоя «лучшая подруга» – двойной агент. Она вечно жалуется на свою Нетти, с которой познакомилась на учебе за границей, и ты всегда проявляешь сочувствие. Но потом Меланда пишет Нетти – о тебе. Мы обязаны положить конец их ядовитой дружбе (и не дать Меланде позвонить в Интерпол), поэтому я отправляю Нетти сообщение, предназначавшееся тебе.

В общем, это лол, но с Нетти я больше не общаюсь. Скулит про свой день рождения, как будто она в шестом классе. Так и охота сказать: «Нетти, милая, обзаведись личной жизнью». Лол, да, знаю, кошмар.

Нетти получила сообщение – упс! – и тут же огрызается в ответ:

Кажется, ты писала Мэри Кей. Желаю приятной личной жизни. В бан. До свиданьица.

Нетти отписывается от Меланды во всех дурацких соцсетях (первое достижение!) и делает перепост пассивно-агрессивного мема о фальшивых друзьях – может, мне этим на жизнь зарабатывать? «Возьми телефон и начни все заново».

Мои ребра остывают, и я рад, что Меланда на меня напала. Видишь ли, Мэри Кей, ты никогда не говорила о враге в нашем стане. Она неделями вела кампанию против меня («Так и знала!»), а тебе приходилось меня защищать, и хотя женщины к мужчинам всегда относятся с настороженностью (я понимаю), ты, Мэри Кей, можешь быть спокойна. Только посмотри, что она про тебя пишет. Делаю скриншот одной из худших записок в телефоне:

МК и ее вечные юбки – все уже поняли, что у тебя есть ноги, лол. Заявляется ко мне без предупреждения, как будто у меня и личной жизни нет, раз я живу одна. Привет, подруга, у меня есть личная жизнь!

Знаю, ты ее любишь, но эта женщина тебе не подруга, Мэри Кей. Вот почему я считаю, что дружба – всегда вранье. Большинство людей разочаровались бы в своих друзьях, заглянув в их телефоны.

Ты бы настаивала на том, что Меланда заслуживает сочувствия, – ладно. Она действительно пытается над собой работать. Купила девять приложений для медитации (не помогло); ты намекала ей, что шопинг может превратиться в зависимость; она даже присылала тебе отрывки из своего дневника питания:

От девяти гребаных пончиков осталось девять дырок, ненавижу каждый из них, но больше всего себя! Гррр, дебильный патриархат, дебильные пончики!

Ты отвечала (совершенно справедливо), что она вовсе не толстая (и к черту Соединенные Штаты Ненависти К Своему Телу!), однако ты многого не знаешь, Мэри Кей.

Сохранила бы ты отношение к Меланде, узнав, что феминистский инкубатор строили двое стажеров, работавших неофициально и бесплатно? Да, Мэри Кей. Можешь спросить ее жертв, Эйлин и Дианн. Твоя лучшая подруга не поддерживает женщин. Она их уничтожает.

Она хотела бы уничтожить и нас.

На прошлой неделе ты сказала ей не отказываться от мыслей о переезде в Миннесоту, и в ответ Меланда закидала тебя лолами.

Лол, МК, никуда я не переезжаю. Гарри остался в прошлом.

Ты так мечтала о поездке. Никогда нельзя предугадать… Может, все еще получится.

Ага. Как у тебя с твоим новым мальчиком… Вообще-то предугадать МОЖНО, лол.

Это нечестно. У нас был… лишь один поцелуй.

ЛОЛ, МК! Пора очнуться. Я не переезжаю. Я дома. Ты не бросишь Фила. Он дома. Это факты. Вот почему мы сейчас пьем винишко, ЛОЛ.

И даже тут она лукавила, Мэри Кей. Завалив тебя издевательствами, отправила письма в две организации по подбору кадров в Миннесоте. Хотя сама стремится к переменам, тебя от того же отговаривает. Она всю жизнь страдает и хочет, чтобы ты страдала вместе с ней, а сейчас она пришла в себя, колотит по стеклянным стенкам «Комнаты шепота» и вопит, как плохая актриска из третьесортного фильма. Я разминаю пальцы. Я смогу. Смогу вобрать ее голос. Мне придется, потому что вы с ней переписываетесь каждый гребаный день. Набираете сообщения. Начиная с гребаного утра.

Как жизнь?

СЕМЬ ЧАСОВ УТРА. ПОЧЕМУ ЖЕНЩИНЫ НЕ ДАЮТ ДРУГ ДРУГУ НИ МИНУТЫ ПОКОЯ? Делаю вдох. В нынешнем хаосе есть и положительная сторона. Я могу повлиять на твою жизнь. Набираю сообщение.

Милая, большое событие. Держи за меня кулачки. Я спешу в Миннеаполис на собеседование, урааа! Не знаю, что будет, но все равно ураааа! Лол, чмок.

Сердце бешено колотится, солнце уже встало. Мне удалось? Ты приняла меня за Меланду? Появляются точки (давай, Господь, ты мой должник), и вот твой ответ.

Поздравляю!

Это победа, и мне нужна была победа, а ты снова пишешь, делясь новостями, – ты сегодня идешь на стрижку. Я кладу телефон Меланды в карман (она же написала, Мэри Кей, что очень занята сборами в дорогу), и будет приятно наблюдать, как ты растешь, отвыкаешь от «старшей сестры», однако теперь настало время для самого сложного.

Надо встретиться с напавшей на меня лицом к лицу.

Спустившись, я не заглядываю в клетку, да и «Комната шепота» клеткой не задумывалась. Я стою перед монитором, а Меланда у меня за спиной, обзывает гребаным извращенцем, но ради тебя я должен вывести ее на свет. Она плюет в стекло, и «Комната шепота», оказывается, не звуконепроницаема, то есть я слышу каждое оскорбление в свой адрес.

– Гребаный педофил, психопат, социопат! Ты за это заплатишь, урод! Выпусти меня! Быстро!

Ха! Так дело не пойдет, Меланда, и я вздыхаю.

– Определяйся. Кто я? Как именно ты меня назовешь? Всеми тремя или только одним?

Сажусь в кресло и достаю карточки. Она учитель, я профессор и всю ночь не спал, составляя план урока. Она молотит кулаками по стеклу.

– Педофил!

Я вздыхаю и качаю головой.

– Неверно.

– Да пошел ты!

– Ну же, Меланда, ты гораздо умнее.

– Я все знаю, Джо. Знаю про пошлую книжку Буковски.

О том, что я рекомендовал Номи почитать Буковски, ты, наверное, рассказала Меланде по телефону – в сообщениях я этого не видел.

– Меланда, уж ты-то должна понимать, что в книгах Буковски прекрасно описана мужская подлость. Ты же преподаешь английский.

Часто заморгав, она отворачивается.

– К твоему сведению, я умею вычислять педофилов, а использовать мать, чтобы добраться до ребенка, – самый старый трюк.

– Думаю, из-за приложений для медитации ты стала параноиком.

– Ехидничай сколько влезет, милый. Я все видела. Ты чудовище. Ты педофил и скоро будешь гнить в тюрьме.

– Сменим тему, – говорю я и беру карточки. – В заметках на телефоне я нашел твой дневник.

– Нет, не смей!

Она колотит по стеклу, а я выбираю одну из любимых цитат.

– Дата: первое ноября. «МК звонит и ждет, что я тут же отвечу, как будто у меня других дел нет, но разве она отвечает на МОИ звонки? Не-а! Слишком занята своим семейством. Вот и наслаждайся одиночеством, мамаша!»

Она закрывает уши руками.

– Прекрати.

Выбираю другую карточку. Настоящая жемчужина.

– Дата: двадцать седьмое октября…

– Гребаный ты растлитель малолетних. Это личные заметки! У меня был ПМС.

Сохраняя самообладание, я продолжаю читать.

– «Иногда жалею, что не могу придушить ее собственными руками. МК так довольна собой, будто она первая в мире завела роман на работе. Займись семьей! Если б Номи была моей дочерью, я бы никогда… Ррррр! Какой пример ты подаешь ребенку! Хватит с ним флиртовать, шлюшка, не любит он тебя, не все парни на тебя тут же западают, и купи себе чертовы штаны! Где, блин, мои месячные?!»

– Брось, Джо. Тебе не понять. Женская дружба… непростая.

Я беру ее телефон и открываю переписку с Шеймусом.

– Значит, поэтому ты спьяну писала Шеймусу, мол, кто из нас лучше трахался в старшей школе? – Меланда плюет в меня, как будто я виноват в ее глупости, и я до сих пор не могу поверить, что ты переспала с Шеймусом; мне больно, очень больно, и я вздыхаю. – Я не осуждаю тебя, Меланда. Просто хочу помочь тебе увидеть, что иногда… ты тоже ошибаешься.

– Пошел ты, извращенец!

Я выбираю следующую карточку.

– Четвертое ноября. «Я бы давно перебралась в Миннеаполис, если б не Дури Кей. Ненавижу! Лучше б Номи жила со мной, угххх!» Дури Кей? Остроумно.

Она смотрит мне в глаза.

– Слушай, придурок, здесь больной на голову только ты. Это ты следил за Номи. Я видела.

– Знаешь, Меланда, – говорю я, – кое-что причиняет мне боль даже больше, чем саднящие ребра… – Она закатывает глаза – оживший смайлик из мессенджеров. – Я могу понять. Здесь нелегко быть одиноким. Черт, да тут повсюду только семьи. А мы с тобой… в меньшинстве. Ты пыталась делать добрые дела… И я тоже, но только ты решила, что если я неженат, значит, я ненормальный.

– И оказалась права. Ты педофил.

– Меланда, я не педофил. Однако, прочитав твои заметки, не могу не задаваться вопросом, что ты делала ночью в лесу…

– Ты больной. Я приглядывала за Номи.

– Ясно.

– Буковски, Вуди Аллен… Я сразу все поняла, а теперь стало очевидно. Я тебя вижу насквозь.

Беру следующую карточку.

– «Как приятно сообщить Дианн и Эйлин, что проект инкубатора теперь буду вести я одна. В этих девчонках столько показного самодовольства, кто-то просто должен щелкнуть их по носу. Они понятия не имеют, как тяжело быть женщиной в реальном мире!»

Она сидит, держа спину прямо, будто на голове у нее лежит книга.

– Ну, и что тут такого?

– Не чувствуешь лицемерия? «Женщины поддерживают женщин». А ты буквально уничтожила тех, кто тебя поддержал.

– Судить здесь надо не меня.

– Клеймишь меня педофилом. Напала на меня. А сама-то? Ненавидишь лучшую подругу и обманываешь своих сестер.

Она скрещивает руки на груди.

– Сколько бы ты ни пыжился, извращенец, тебе все равно не понять. Эйлин и Дианн еще студентки. Я не уничтожаю их труды. Они еще не имеют ни малейшего представления о том, как нелегко одинокой женщине выжить в школьной системе. Пусть попробуют каждый день ходить на работу, где тебя считают шлюхой только потому, что ты не замужем. И раз у тебя нет «личной жизни», значит, обязана вкалывать целыми днями. Словно быть незамужней – это психическое отклонение.

– Господи, Меланда, признай наконец: твои коллеги не правы, а ты заблуждалась насчет меня.

– Тогда открой дверь и выпусти меня. Докажи, что ты не хищник.

– Меланда, я хотел бы тебе доверять, правда. И все же я не приставал к Номи, а вот ты на меня напала, и это факт.

Она колотит по стеклу, и ей, пожалуй, больнее, чем мне.

– Отпусти меня! Сейчас же!

Ее телефон гудит у меня в кармане. Сообщение от тебя:

Когда летишь в Миннеаполис?! Я так рада за тебя!

Меланда опускает кулаки.

– Это Мэри Кей? – Теперь она дрожит и трясется, ее внушительный словарный запас сузился до одного слова. – Больной!

Я пишу ответ, потому что вы, девушки, всегда отвечаете.

Уезжаю через пару часов!

Меланда стучит в стекло. Уже не так сильно. Она снова учитель.

– Джо, послушай… Мне очень жаль. Меня одолела паранойя. Я правда думала, что ты вцепился в Мэри Кей, чтобы добраться до Номи… Я имею в виду, МК уже в возрасте. – Ты не в возрасте. – Джо, я серьезно. Мне жаль. И если ты меня отпустишь… Думаю, ты прав. Мы оба слишком агрессивно реагировали. Будет лучше, если никто об этом не узнает. Когда мы поговорили… В общем, ты прав. Мы на одной стороне. Могли бы понять друг друга.

Я не вчера родился, и я вздыхаю.

– На кровати лежит пульт.

Меланда пинает стенку, как будто только она в безвыходном положении.

– Пошел ты!

Признаюсь тебе, Мэри Кей, я слегка задет, потому что жертва здесь я. Изо всех сил старался хорошо себя вести, а из-за Меланды моя «Комната шепота» превратилась в клетку, и доктор Ники прав: другими людьми управлять невозможно. Мы управляем только собственными действиями. Меланда не заслуживает помощи, но ей повезло; ведь если я вижу человека в застенках, пусть даже по своей вине, что тут еще сказать? Я чертовски добрый самаритянин.

Она зовет на помощь, и я киваю на пульт.

– Ну же, возьми его, – говорю. – Я подготовил для тебя целый проект.

Она дрожит (а может, притворяется, что дрожит), хватает пульт, экран загорается, – вот они, фильмы из ее учетной записи в «Айтьюнс». Видишь ли, Мэри Кей, Меланда с упорством одержимости изучает каждую калорию, попадающую в ее тело. Нужно направить эту страсть к анализу в другое русло. Пусть она хорошенько поразмыслит над тем, что смотрит. Я пытаюсь объяснить ей свою затею, однако Меланда по-прежнему старая собака.

– Господи, – вздыхает она. – Ты не извращенец. Ты психопат.

– Это я псих? Я же извращенец. Меланда, взгляни, сколько в твоей коллекции фильмов Вуди Аллена. Больше, чем у меня!

– Не передергивай! – рычит она. – Я женщина. Мне нужно знать своего врага.

– Чушь собачья. У тебя есть «Кое-что еще» и «Мелинда и Мелинда», они даже в гребаный канон не входят!

Она закипает.

– Выпусти меня.

– Извлеки урок, Меланда.

– Это какой-то кошмарный сон…

– Ох, милая, ты сама понимаешь, никакой это не сон.

– Ты больной.

– Зато мне тоже нравятся «Преступления и проступки».

– Фильм удался только благодаря Анжелике Хьюстон, – кричит она, – а не этому уроду!

Я копаюсь в ее телефоне – эх, видела бы ты меня сейчас, Мэри Кей…

– Хорошо, – говорю, – добро пожаловать на аттракцион «Фильмы Меланды».

– Хватит!

– Все мы порой покупаем фильмы среди ночи, однако выбор кино может многое сказать о наших проблемах.

– Нет!

– Ты любишь фильмы о привязанности женщин друг к другу: «На пляже», «Роми и Мишель на встрече выпускников», «Язык нежности». Также ты явно отождествляешь себя с Бриджит Джонс, если купила все три фильма, а также «Джерри Магуайер» и «Замерзшая из Майами». Хм. Возможно, ты ассоциируешь себя с актрисой Рене Зеллвегер.

Она краснеет.

– Просто распродажа была, идиот.

– Кроме того, ты поклонница лент о женщинах-психопатках: «Рука, качающая колыбель», «Одинокая белая женщина»…

Меланда опускается на пол; теперь она плачет и двигается вперед (ура!), а я сажусь на корточки, как провожатый, и ловлю ее взгляд.

– Меланда, не волнуйся. Мы оба шокированы. Оба потеряли самообладание. – Неправда, я только защищался, но иногда необходимо солгать своему ученику. – Нам нужна минутка, чтобы успокоиться… – А еще чтобы подумать, как с ней поступить. – Ты измучена. Это естественно. Воспринимай происходящее как возможность заняться самоанализом. Пусть эти фильмы будут твоей сказкой на ночь.

Она высморкалась в собственную футболку с надписью «Девушка – это пушка».

– Ты ненормальный.

– Не думай обо мне, Меланда. Я не на шутку обеспокоен. Вдруг у тебя серьезная травма… – Она смотрит на меня, как на сумасшедшего. Я продолжаю: – Ты каждое воскресенье планируешь провести без телефона. Отключаешь уведомления, но всегда срываешься.

Меланда закусывает губу. Потом замечает пакет, который я оставил в комнате, пока она спала.

– Можешь установить телевизор прямо здесь? У меня плохое зрение.

– Меланда…

Она понимает, что давить на меня нельзя (твоя подруга быстро учится, Мэри Кей), и кивает на стол.

– Что в пакете?

– То, что ты любишь больше всего на свете, – говорю. – Дырки от пончиков.

Она едва сдерживает улыбку – даже в таких обстоятельствах приятно, когда кто-то знает тебя до гребаных мелочей.