Текст книги "Все наши скрытые таланты"

10

Мы уже в миле от дома, когда я вспоминаю, что мама с папой в Португалии, и я не имею ни малейшего представления, есть ли у Джо сегодня занятия. Я отпираю входную дверь, и на меня набрасывается Туту. Обычно я не испытываю потребности извиняться за собаку. Но сейчас, в формальной обстановке, с двумя полицейскими в доме, кажется, что все только подтверждает мою очевидную вину. Прыгающая собака, грязные тарелки на кухне, кусок масла, оставшийся от завтрака и до сих пол лежащий на столе. Все, кажется, говорит о том, какая же я ничтожная, подлая мерзавка. Плохая домохозяйка и плохая подруга.

– Джо! – кричу я, подойдя к лестнице, надеясь на то, что она дома.

Никакого ответа. Я с извиняющимся видом улыбаюсь Гриффин и Уорду.

– Джоаннннн! – снова кричу я и поднимаюсь по лестнице.

– Что? – Она со скрипом открывает дверь своей спальни, облаченная в спортивные штаны, вытирая полотенцем мокрые волосы.

Слава богу, она дома!

– Там… ну… там полицейские.

– Пардон?

– Внизу. Мне нужно дать показания. Лили пропала.

– Лили О’Каллахан? – Джоан прикрывает рукой рот, глаза ее уже влажные. – И давно?

– С вечера воскресенья. Послушай, может, ты спустишься?

Джоан спускается, и я, дрожа, представляю всех друг другу. Детектив Гриффин излагает слегка измененную версию того, что уже рассказывала в классе. Теперь, когда на нее не уставились двадцать девочек-подростков, она кажется менее напряженной и даже рассказывает Джо кое-какие подробности.

– Родители Ли видели ее в последний раз вечером в воскресенье. Она отправилась спать часов в десять, но, как сказал ее брат, Лили часто засиживалась до часу или двух ночи, рисуя или читая.

Ее брат.

– О’Каллаханы сказали, что на выходных не замечали каких-то особенных изменений в ее поведении, хотя, возможно, она и вела себя чуть тише обычного.

– Лили всегда была тихой, – говорит Джо. – Такой у нее характер.

– У нас тоже сложилось такое впечатление. В любом случае, ее мать поняла, что девочка отсутствует, только в восемь утра, в понедельник, когда Лили не ответила на многочисленные звонки. В конце концов миссис О’Каллахан открыла дверь в спальню и увидела, что Лили нет. С собой она ничего не взяла. Никакой одежды, никаких сумок. Даже, судя по всему, не сменила пижаму.

Мы с Джо молчим и обе представляем, как Лили бредет в пижаме по пригородной дороге. Я почему-то задаюсь вопросом, какая именно пижама была на Лили.

– Мы ищем кого-нибудь, кто сообщит нам какие-то сведения о Лили, – подводит итог Гриффин. – И Мэйв добровольно вызвалась нам помочь.

– Но Мэйв, Лили не появлялась здесь целую вечность. Вы же вроде не поладили в прошлом году, не так ли?

И снова Гриффин смотрит на меня подозрительным взглядом. Взглядом, который словно говорит: «Что ж, это уже интересно».

– Да, но мы снова разговаривали в пятницу. Я погадала ей на Таро. Я не хотела, и она тоже не хотела, но девочки в школе… уговорили нас.

– Прошу прошения, Таро? Это такие карты? – спрашивает Уорд.

– Да, – отвечаю я. – Я гадала всем девочкам на нашем году обучения. Я нашла колоду в школе и узнала значения карт. Ну так, ради развлечения, ничего особенного. По крайней мере, мне так казалось. В общем, я погадала Лили, а она расстроилась. Потом она не пришла в школу.

– Что ты ей сказала во время гадания? Что она умрет или что-то в таком духе?

– Нет, ничего такого. Я бы никогда такого не сказала. Понимаете, карты не предсказывают будущего, они показывают настоящее.

Не знаю, почему я повторяю детективу свою вступительную речь перед каждым сеансом. Как будто ей не все равно.

– И что карты сказали Лили?

– Сказали, что она очень одинока. И с разбитым сердцем?

– Одинока? Рассталась с бойфрендом? У нее был какой-то бывший бойфренд?

– Нет, – уверенно отвечаю я. – Лили не такая. Карты говорили о мне. Я…

Я снова запинаюсь. Джо спрашивает, не принести ли мне воды, и я мотаю головой. И снова начинаю предложение.

– Я когда-то была лучшей подругой Лили. А потом мы перестали – я перестала – дружить.

– Вы поссорились?

Я утыкаюсь лицом в ладони. Нет, мы даже не поссорились по-настоящему. Мне хотелось бы поссориться. Ссора предполагает, что обе стороны виноваты в равной степени.

Правда же заключается в том, что я просто вычеркнула Лили из своей жизни – просто взяла и вычеркнула. Я начала заводить отношения с некоторыми девочками, которые формально находились выше меня по социальному положению, и какое-то время думала, что Лили меня догонит. Мы с Мишель, Нив и Лили сидели вместе за обедом. Я знала, что девочкам не так нравится Лили, как мне, но думала, что их отношение изменится, когда они познакомятся поближе. Они поймут, что она интересная и очень самобытная, что с ней бывает весело.

Но план не сработал.

– Чего уставилась, Лили? – однажды спросила Нив, когда Лили увидела, как они с Мишель вдвоем делают селфи. – Ты всегда так смотришь на нас.

– Я думаю, как было бы круто, если бы вы сделали селфи, а потом бы они состарились и сморщились, а вы остались бы такими же. И всякий раз, как вы включали бы телефон, вы бы видели свои старые лица с выпавшими зубами. Как в «Портрете Дориана Грея». Только с телефонами.

Я рассмеялась. Я не читала «Портрет Дориана Грея», но Лили мне пересказывала сюжет. Мы даже разыгрывали его. Мы тогда еще продолжали «разыгрывать» всякие вещи, хотя уже точно были слишком взрослые для таких игр.

– Странная ты какая-то, – проворчала Нив.

Поначалу она сказала это по-доброму, как будто бы сомневаясь. Но потом постоянно это повторяла. Последней каплей стал случай, когда мы после занятий начали встречаться с мальчиками из школы Святого Антония на старом теннисном корте, и Лили лизнула Кита Дилани.

Нив позвонила мне вечером.

– Мэйв, нужно поговорить. О Лили.

– О том, что она лизнула его, – первой сказала я, уже зная, о чем пойдет речь. – Она просто играла, как мы иногда играем.

Мы изобрели «игру в лизание» за несколько лет до этого. Все началось, когда Ро сказал нам, что невозможно достать языком до своего собственного локтя, и мы провели два дня в попытках. Они переросли в игру, в попытки лизнуть разные предметы в трудных или рискованных местах – хотя бы вынуть язык на секунду. По субботам мы отправлялись в книжный магазин «Уотерстоунс» и делали вид, что разглядываем полки, а сами наблюдали друг за другом и затем медленно – очень медленно – высовывали языки и показывали им на книги, которые как будто читали. Потом выбегали из магазина, взявшись за руки и заливаясь смехом.

Наверное, это была одна из тех «фишек», которые понятны только тем, кто присутствует при них.

Поэтому, когда Лили несколько часов прождала, когда же на теннисной площадке начнется что-то интересное, она от скуки тихонько дотронулась языком до шеи Кита, как бы говоря: «Так когда же можно уже будет наконец повеселиться?»

Я неуклюже объяснила это Нив, и она некоторое время молчала, а после заявила:

– Послушай, Мэйв. Мы никогда не напрашивались ей в подруги, и мы не хотим с ней больше общаться.

И так получилось, что я стала избегать Лили в школе, отворачиваться при виде ее, отказываться встречаться с ней взглядом, когда она заговаривала со мной. Я говорила Джоанн передать, что меня нет дома, когда она звонила. Наконец Лили поняла намеки. «Лизание Кита Дилани» стало последним эпизодом нашей дружбы.

Я поворачиваюсь к Гриффин.

– Нет, мы не поссорились. Просто выросли.

– Ты можешь назвать примерную дату, Мэйв? Когда вы перестали дружить?

– Где-то… до рождественских праздников, наверное. Перед прошлым Рождеством. Примерно четырнадцать месяцев назад.

Уорд выглядит раздраженным. Он постоянно что-то пишет в блокноте.

– Итак, ты утверждаешь, Мэйв, что не имеешь никаких относящихся к делу сведений о Лили за прошлый год? А она… посещала какие-нибудь чаты в Интернете? Были ли у нее какие-то особые друзья?

Гриффин, нахмурившись, смотрит на него.

– Не уверена, что чаты до сих пор популярны, Уорд. И в любом случае, это не относится к делу. Расскажи еще о гадании на картах Таро, Мэйв. Произошло ли тогда еще что-нибудь?

Я кусаю губу.

– Да. Открылась одна карта. Которая, вообще-то, не принадлежит колоде.

– Ты можешь ее показать? Эти карты сейчас у тебя с собой?

Я вынимаю их из своей школьной сумки и кладу на пол перед собой. Переворачиваю их лицом вверх.

– Видите эти карты, у каждой есть свое место. Каждая принадлежит к какой-то масти или имеет какое-то осмысленное название. Но эта карта, она выпала только для Лили. На ней была изображена пугающая женщина и написано «Домохозяйка». Она была сама по себе.

– И что означает эта Домохозяйка?

– Не знаю. Поэтому Лили и расстроилась. Она верит во всякое такое. Больше многих. Больше меня. Когда я сказала, что не знаю, что это за карта, она испугалась. Мне тоже стало страшно, потому что мне казалось, что я убрала эту карту из колоды.

– А ты можешь показать сейчас эту карту?

– В этом-то и дело, – говорю я, прикусывая губу. – Я не знаю, куда она подевалась.

В моем голосе слышна дрожь, как будто я боюсь, что карта вот-вот зайдет в дверь.

– Значит, ты испугалась, и это испугало Лили, – говорит Гриффин. – Ее брат говорил, что ее впечатляли подобные вещи.

При слове «брат» мое сердце снова подпрыгивает. Ро. Меня настолько расстроили мысли о том, что Лили в опасности, что я полностью забыла о Ро и о том, каково ему сейчас приходится.

– Да. Я всегда была типа… лидером, наверное, – говорю я неубедительно. – Лили всегда чувствовала то же, что и я.

– Поэтому ты была как на иголках все выходные? – спрашивает Джо. – У тебя были дурные предчувствия о Лили?

Я киваю.

– И поэтому все девочки говорили «ведьма», – делает вывод Гриффин.

Снова киваю.

– И еще кое-что, – добавляю я и ощущаю, как трое взрослых буквально склоняются надо мной, внимая каждому моему слову, пока я их выдавливаю из себя, словно аркадный автомат билеты.

Я перевожу взгляд на Джо в надежде, что она защитит меня, когда я сообщу последние сведения – расскажу, какая я на самом деле жестокая и ужасная подруга.

– Мы с Лили как бы… поругались в пятницу. Она сказала кое-что плохое про меня, и затем я сказала кое-что плохое про нее.

– Что именно?

– Она сказала… она сказала, что не понимает, почему мы вообще дружили, а я сказала, что мне жаль, что мы вообще дружили.

В горле у меня образуется комок, словно в него затолкали липкую кашу.

– А потом я сказала, что хочу, чтобы она исчезла.

Гриффин, Уорд и Джо глядят друг на друга широко раскрытыми глазами.

– И она исчезла, – говорю я, пока мои глаза снова наполняются слезами. – Лили пропала, и все по моей вине.

Джо обвивает меня рукой.

– Мэй, – обращается она ко мне нежно. – Похоже, ты просто накручиваешь себя по поводу всякой зловещей жути. Все в порядке. Ты не виновата. Что бы ни произошло с Лили, это не потому, что ты себя вела с ней плохо или как-то странно. Ты тоже часто пугалась, как и она. Помню, однажды вы ночевали у нее и играли с доской Уиджа, а потом ты позвонила маме, чтобы тебя забрали домой.

При этих словах она улыбается Гриффин и Уорду, как бы говоря: «Девочки, что с них взять».

– Послушай свою сестру, Мэйв. Не нужно укорять себя. Ты поможешь Лили, если расскажешь все, что знаешь про свою лучшую подругу. Любая мелочь может быть полезной.

Мою лучшую подругу. В настоящем времени. Кто так обращается со своими лучшими подругами?

Я рассказываю, а они записывают. Задают бесконечные вопросы про Лили, но ничего конкретного. Все они звучат, как будто их позаимствовали из какой-нибудь «Большой книги проблем тинейджеров».

– Лили когда-нибудь становилась объектом буллинга? Другие девочки вели себя по отношению к ней плохо? – спрашивает Гриффин. – У нее были проблемы с собственным телом? Алкоголь или наркотики?

Алкоголь и наркотики: ну, это легко. Это уж вряд ли. Однажды мы решили выпить бутылку водки в саду возле батута. Чтобы посмотреть, что произойдет. Мы едва прикончили треть, как Лили стошнило, и она поклялась никогда больше не пить.

Проблемы с телом: возможно. Хотя маловероятно. Тем летом, когда нам было по двенадцать, Лили вымахала на пять дюймов. Превратилась из девочки с мартышечьим личиком в немного пучеглазого тинейджера, выше самой высокой нашей сверстницы в школе на добрых дюйм-два. Но ее, похоже, это нисколько не заботило. У нее был такой отстраненный вид, какой бывает у некоторых русских моделей – не обязательно красивых, но достаточно интересных, чтобы демонстрировать платья-мешки в таких позах, будто у них вывихнуты конечности.

Буллинг: это посложнее. Девочки в школе Святой Бернадетты могут быть «стервами», это однозначно, и даже дети в начальной школе бывали жестокими. В лучшие дни задавали всякие неприятные вопросы по поводу ее слухового аппарата, а в худшие просто обидно обзывались. Но по поводу Лили одно можно сказать наверняка – ей было совершенно все равно. Люди так часто говорят, но в ее случае это правда. Кто бы ни начинал нас обзывать за то, что мы посещаем занятия для отстающих, она просто закатывала глаза. «Не обращай внимания, Мэйв. Это просто шум».

Потому что для нее это так и было. Лили – эксперт чтения по губам, научившийся этому самостоятельно, с рождения, поэтому до каких-то пор никто и не догадывался о ее проблемах со слухом. Она научилась воспринимать нужные звуки и отсекать ненужные, что сказалось на ее характере. Если кто-то говорит то, что ей не хочется слышать, она просто решает не слушать.

Хотелось бы мне так. Хотелось бы не обращать внимания на людей вроде Мишель или Нив и не заботиться тем, что они думают обо мне.

– Мне кажется, достаточно, – говорит Джоан, как мне показалось, после нескольких часов допроса. – Мэйв нужно делать уроки и ужинать. Вы можете позвонить мне, если у вас возникнут еще вопросы.

Полицейские украдкой бросают взгляд на мой телефон, лежащий на столе.

– Связаться со мной, – повторяет моя сестра настойчиво.

Уорд захлопывает свой блокнот, и они встают, чтобы уйти.

– Ты замечательно все сделала, Мэйв, – говорит Уорд, улыбаясь мне. Теперь я понимаю, почему он показался Нив красавчиком. – Ты рассказала много всего полезного.

Пока Джоан провожает их до входной двери, я слышу, как Гриффин говорит вслух, но по большей части себе самой:

– Честно говоря, она рассказала столько, что я и не знаю, что еще спрашивать.

11

На следующее утро я пытаюсь убедить Джо разрешить мне остаться дома и не ходить в школу. Безуспешно.

– Мама разрешила бы мне остаться дома, – умоляю я.

В моих ушах до сих пор эхом отражается слово «ведьма», которое выкрикивали мои одноклассницы, раскатистое, как звон пинаемой по переулку консервной банки.

– Нет, – отвечает она решительно. – Я весь день буду отсутствовать и не хочу, чтобы ты сидела дома, смотрела «Семейку Кардашьян» и впадала в депрессию. Ты только будешь обвинять себя, а я не смогу тебя успокоить. Как насчет компромисса?

– Ладно, – недовольно отвечаю я, хотя понимаю, что она права.

К чести Джо, будет сказано, вчера она произвела неплохое впечатление как идеальная сестра. Я весь вечер проговорила про Лили, про «Консультации Таро» и про то, как распалась наша дружба, когда я решила завести подруг в лице Нив и Мишель.

Раньше я про это не говорила никому. Мама с папой спрашивали, почему вдруг Лили перестала приходить ко мне в гости, но я всегда отвечала неопределенно, намекая на то, что мы поссорились и виноваты в этом обе, а не только я. Мать Лили пыталась прояснить это несколько раз. Я слышала, как они разговаривали.

– Очень жаль, правда? – немногословно спрашивала миссис О’Каллахан.

– Они помирятся. Девочки в их возрасте часто ссорятся и снова мирятся, – отвечала мама.

На это миссис О’Каллахан ничего не говорила. Она слишком умна и вежлива, чтобы сказать: «Ну, уж Лили точно не виновата. Это должна быть твоя корова, из-за которой все проблемы», но я точно знала, что она так думает, каждый раз, как проходила мимо нее в коридоре или у ворот школы.

– Послушай, Мэйв, – говорит Джо, обхватывая меня за плечи. – Не нужно было отталкивать от себя Лили. Но ведь ты и так уже укоряешь себя за это, и давно. Когда Лили вернется, ты извинишься и очень вежливо попросишь снова общаться с тобой. До тех пор нельзя обвинять себя в ее исчезновении.

– Но ведь я погадала ей на картах, Джо. Я расстроила ее. Я сказала, что ей нужно исчезнуть. А потом она пропала.

– Но разве ты не гадала на картах двум десяткам других девочек? И не всегда расклады были радужными? Наверняка там тоже появлялись пугающие карты.

– Наверное, – говорю я и кладу голову ей на грудь.

– Дело в том, Мэйв, что Лили всегда поступала по-своему. Даже когда была совсем маленькой. Она всегда была из тех, кого видишь в толпе и думаешь: «Она точно поступит по-другому». И не всегда можно с уверенностью сказать, как именно – сбежит из дома или решит спасти голодающих всего мира.

Пока мы едем, я молчу, прокручивая в голове наш разговор. Джо права насчет Лили. По ее виду всегда можно было сказать, что она не похожа на других и настроена на что-то иное. Словно ходячее электромагнитное поле. А я была ее нескладной подругой, способной только на то, чтобы едва цепляться за самые нижние ступени популярности и потерять в процессе нечто по-настоящему классное. Почему я не уникальная и не особенная? Почему я не могу попытаться спасти голодающих всего мира?

Факт в том, что я бросила Лили, но она настолько хороша, что это она должна была бросить меня.

– Я пойду в школу с тобой, – заявляет Джо, когда мы подходим к воротам.

– Что?

– Хочу поговорить с мисс Харрис. Не хочу, чтобы полицейские вытаскивали тебя с занятий и пытались выудить из тебя еще какую-то информацию о Лили. Похоже, детектив Гриффин вовсе не собирается отвязаться от тебя.

Каждое утро мисс Харрис стоит у входной двери школы, пока не прозвенит звонок, но едва завидев нас, она пересекает парковку.

– Доброе утро, Мэйв. А вы, должно быть, Джоан, – говорит она оживленно, протягивая руку.

– Да, – нервно отвечает Джо, и я вспоминаю, что ей всего двадцать четыре. Это для меня она взрослая, но для кого-то вроде мисс Харрис она должна казаться почти таким же ребенком, как и я. – Родители Мэйв – э-мм, то есть наши родители – сейчас уехали в отпуск. Я хотела бы поговорить о Лили О’Каллахан и о роли Мэйв во всем этом.

Мисс Харрис кивает.

– Да, неплохая идея. Мэйв, я как раз собиралась поговорить с тобой перед занятиями. Пройдете со мной?

В кабинете мисс Харрис Джо держится великолепно. С очень строгим и уверенным видом она сообщает мисс Харрис, что я не имею ничего общего с исчезновением Лили, и что шестнадцатилетнюю девочку нельзя вовлекать ни во что серьезное. Потом она говорит всякие неловкие вещи, вроде того, что я «не такая стойкая, как кажусь» – предположение, которое расстраивает меня, потому что на него невозможно правильно отреагировать. Я же не могу сказать: «Нет, я стойкая!», потому что покажусь грубой и капризной, но и не могу сказать: «Да, ты права, я бесхребетная, продолжай…»

– Вполне согласна, – кивает мисс Харрис. – Мне кажется, что для блага Мэйв и всех девочек лучше свести к минимуму ее участие в этом. Я давно преподаю в школах для девочек и понимаю, насколько трудно будет потом отстраниться от подобной истории. Как только начинаются слухи и сплетни, они часто перерастают в манию. Проявляют все самое худшее в людях. Насколько я понимаю, ходят слухи, что Мэйв… «ведьма»?

Я покрываюсь краской.

– Да, – отвечаю я. – Ну, то есть нет, я не такая, но так они говорили вчера.

– И то, что ты гадала на картах Таро для других девочек на переменах?

– Ну… да. Но без вреда для них. Спросите любую. Это было такое развлечение.

Для них. Было развлечение для них.

– В любом случае я решила, что с этих пор объявлен официальный запрет на карты Таро, и в более широком смысле на все… «оккультное» и тому подобное. Так что никаких карт, никаких досок Уиджа, никаких благовоний. И шафрана.

С этими словами мисс Харрис достает коробку из-под обуви с разными вещами, которые я хранила в Душегубке. Все, что купила в «Прорицании», все, что тщательно расставила, чтобы превратить кладовку в свою собственную маленькую магическую лавку – все это превратилось в мусор, сваленный в коробку.

Никогда я еще не ощущала себя настолько ребенком.

– Карты у тебя с собой, Мэйв?

– Э-мм, да. В сумке.

– Можешь их вынуть?

Я расстегиваю сумку и вынимаю карты. Их холодная тяжесть до сих пор кажется успокаивающей и надежной, несмотря на все беды, которые они сотворили.

– Передай мне карты, Мэйв.

– Что? Зачем?

– Они запрещены в школе. И я беспокоюсь, что некоторые девочки будут просить тебя погадать за пределами школы.

– Нет, я не согласна, – протестую я.

– Ты не можешь отказаться, – говорит Харрис холодным тоном.

Как будто она знает, насколько легко меня уговорить на что угодно, если я решу, что в результате понравлюсь людям.

– Я не хочу оставлять тебе ни малейшей возможности.

Я вижу, что Джо готова вступиться за меня, но что мысленно она поддерживает мисс Харрис.

У меня такое чувство, будто меня предали.

– Пожалуйста, мисс, – умоляю я. – Они мои.

– Вообще-то они не твои. Ты нашла их в кладовке в подвале. Это собственность школы, и, честно говоря, Мэйв, я бы сделала тебе выговор за поведение за то, что ты воспользовалась кладовкой без разрешения. Ты специально не вернула мне ключ. Верни его, пожалуйста, сейчас.

Мы с мисс Харрис никогда не были в особенно хороших отношениях, но в глубине души я всегда думала, что нравлюсь ей. Или, по меньшей мере, она верит, что в принципе я хорошая. Но сейчас она говорит со мной не так, как если бы просто решила меня пожурить за незначительный проступок, а как если бы я была преступницей.

Я вынимаю ключ из пенала и передаю ей без слов. Мисс Харрис открывает нижний ящик своего стола, кладет карты в него и запирает ящик маленьким ключом.

– А теперь, насколько я помню, у тебя география, не так ли? Можешь идти на урок, если тебе больше нечего сказать.

Джо слегка улыбается мне, словно говоря: «Я сделала все, что могла» – и поднимается.

– Позже вернусь домой. Напиши сообщение, если тебя нужно будет забрать с автобусной остановки.

Я не хочу показывать мисс Харрис, что она победила, поэтому горделиво выхожу из кабинета, как будто мне больше нет никакого дела до нашего разговора, и перебрасываю сумку через плечо. И сразу по весу ощущаю отсутствие карт. Как будто моя связь с землей стала очень хрупкой. Как будто я могу улететь и исчезнуть подобно Лили.

Перед тем как выйти, я снова поворачиваюсь к мисс Харрис.

– Мисс, – обращаюсь я к ней, и вдруг меня охватывает робость. – А родители Лили спрашивали обо мне? Потому что, знаете, мне бы хотелось поговорить с ними, как я говорила с полицейскими.

– О да, – отвечает мисс Харрис. – Им было… что сказать. Я бы на твоем месте не беспокоилась, Мэйв. Они передали им всю необходимую информацию. Мне кажется, будет лучше, если ты пока не будешь тревожить О’Каллаханов.

Перед моим мысленным взором всплывает лицо Ро, и мой пульс учащается. Носит ли он до сих пор мой розовый кварц под своей одеждой? Я представляю, как камень соприкасается с его кожей, и чувствую, как кровь приливает к шее.

Бедный Ро. Бедные мистер и миссис О’Каллахан. Я представляю, какое было лицо у миссис О’Каллахан, когда она увидела пустую кровать Лили. Как стучит в дверь ванной, как ее замешательство перерастает в панику. В чистый животный страх, когда она понимает, что ее дочь пропала.

Уроки кажутся мне настоящим кошмаром. Я боялась, что после вчерашней «ведьмы» другие ученицы будут держаться от меня подальше, боясь, что они тоже пропадут посреди ночи. Но реальность гораздо хуже. Девочки не отступают от меня, но хотят говорить только о Лили, о колдовстве, о Таро. Передают друг другу слухи о проклятии. Слухи о том, что мисс Харрис нашла в Душегубке куклу вуду Лили О’Каллахан. И еще о том, что Лили вовсе не пропала, а умерла. Что она покончила с собой, после того как я издевалась над ней в пятницу.

Они собираются вокруг меня в обеденную перемену, пытаясь выудить из меня какие-то подробности. Как бы я ни расстраивалась, что мои карты конфисковали, мне кажется, теперь я понимаю, почему мисс Харрис так поступила.

– Мэйв, я так беспокоилась о тебе, – говорит Нив, хватая меня за потрепанный рукав школьного джемпера. – Говорят, ты издевалась над Лили, но я сказала, что все это чушь. Вы же были подругами, правда? Ну, то есть в начальной школе?

Почему Нив делает вид, что она совершенно непричастна к тому, что мы с Лили перестали дружить? Как она может так смотреть на меня, невинным взором, даже со слезами сочувствия на глазах, как будто она совсем тут ни при чем?

– Все так грустно, – продолжает она. – Я так волновалась о Лили, что даже не могла уснуть ночью.

Я вдруг не могу больше это терпеть. Не могу просто так сидеть и смотреть, как Нив притворяется, что плачет, потому что ее, видите ли, волнует судьба девочки, которую она презирала с самого первого дня.

– Нив, ты что, совсем рехнулась?

О боже, я теперь кричу. Почему я кричу?

– Тебе было совершенно наплевать на Лили. Вообще-то именно из-за тебя я делала вид, что мне тоже наплевать на нее, а ведь она была моей лучшей подругой. И теперь ты притворяешься, что ужасно беспокоишься из-за нее?

Нив моргает, глаза ее еще больше наполняются слезами, и слезы даже скатываются по ее красивому личику.

– Почему ты кричишь на меня? Я же на твоей стороне.

– Нет никаких сторон! Я ничего не делала.

Молчание. Все до одной мои одноклассницы пристально смотрят на меня.

– Верно, – произносит Нив успокаивающим тоном. – Ты ничего не делала, Мэйв.

В конце дня я замечаю, что кто-то нацарапал на моей сумке слово «ВЕДЬМА» несмываемыми чернилами. Я делаю вид, что не замечаю. Не хочу доставлять кому-то удовольствие, показывая, как мне это неприятно.

И только в автобусе по пути домой я понимаю, что если меня и хотели поначалу обозвать ведьмой, то потом передумали. Буква W в слове «WITCH» перечеркнута, и над ней уверенной рукой выведена буква «B». «BITCH» – «сука».