Текст книги "Брачная ночь с горцем"

– Когда думаешь, что другой человек сам все прекрасно знает, рискуешь выставить ослом и себя, и… Ну, в данном случае только себя.

– Не стану спорить, милая, не стану, – сказал Каллум.

Его басовитый смех согревал душу Саманты так же, как согревал ее тело огонь в очаге, для которого она успела набрать и наколоть дров, прежде чем разразилась буря.

Колоть дрова было нелегко, но Саманта нашла способ облегчить работу: всякий раз, взмахивая топором, она представляла себе, что опускает лезвие на ухмыляющуюся физиономию лорда Торна. С этой мыслью дело сразу пошло веселее!

Черт бы побрал лорда Торна… и этот его глубокий раскатистый баритон! А также проклятую ямочку на подбородке! Наглый ублюдок прекрасно понимал, как его внешность действовала на женщин. И он точно знал, как воспользоваться своим гибким мускулистым телом хищника и ослепительной улыбкой, чтобы лишить женщину рассудка!

«Только не меня, – мысленно добавила Саманта, поворачивая птицу на вертеле. – Во всяком случае, не в этот раз».

– Видимо, встреча с Торном прошла не совсем удачно? – осторожно предположил Каллум.

– Он якобы нашел какой-то договор об аренде столетней давности, опровергающий мою купчую. Бог знает, какой из документов поддельный. По мне, так оба выглядят как настоящие.

– Быть может, тебе пора нанять поверенного? – сказал Каллум.

Саманта кивнула. Она и сама уже об этом думала, однако, не будучи знакома с британской жизнью, не знала, хватит ли ей денег на услуги адвоката. Да и вообще не понимала, много ли у нее денег. То, что дала ей с собой Элисон, – это сколько по здешним меркам?

– Скажи, Каллум, – решилась она спросить, – а если я захочу оспорить решение магистрата, то куда я должна обратиться?

– Видимо, в Королевский верховный суд.

– Из сегодняшнего разговора я поняла, что если захочу оспорить договор об аренде и доказать, что моя купчая имеет преимущество, то мне надо предстать перед судейской коллегией магистрата. Но магистрат – Торн. Это же нечестно!

– Как ты сказала?.. Судейская коллегия?..

Заинтригованная ноткой недоверия в голосе Каллума, Саманта подняла глаза от жаркого.

– Да, именно так. А что?

Отшельник улыбнулся, обнажив на удивление белые и крепкие зубы.

– Похоже, Торн забыл тебе кое-что объяснить – или просто не счел нужным. Да, он у нас главный мировой судья. Но в судейской коллегии магистрата, что собирается четыре раза в год и юрисдикция которой простирается от острова Малл до самого Лохинвера, заседают трое.

– И что это значит?

– Что побеждает большинство. Чтобы получить решение в свою пользу, тебе нужно склонить на свою сторону двоих магистратов из троих.

У Саманты перехватило дыхание.

– А кто еще состоит в судейской коллегии?

– Один – граф-англичанин, заменивший сына Хеймиша… Ну, того из них, что был повешен за измену. Граф Нортуок, кажется.

– Ты про Черное сердце из Бен-Мора? – подсказал Локрин, подбросив в огонь брикет торфа.

– Черное сердце из Бен-Мора?.. – эхом отозвалась Саманта. – Звучит не слишком приятно.

– Ему принадлежит замок Бен-Мор на острове Малл. Не беспокойся, милая. Как судья он очень даже неплох. Быть может, не всегда судит строго по закону, но к делу подходит ответственно. Говорят, он незаконный сын старого Маккензи. Так или иначе, в своих решениях он обычно следует за лэрдом.

– За лэрдом? – снова переспросила Саманта. Все это ей совсем не нравилось. – Но ты же не хочешь сказать…

– Он говорит о Демоне-горце! – объявил Локрин.

– О нынешнем лэрде Маккензи, – поправил Каллум, бросив на Локрина предостерегающий взгляд, меж тем как Кэлибрид пихнул своего приятеля локтем в бок. – Он также известен как маркиз Рейвенкрофт. Вернувшись из своих заграничных военных походов, маркиз занял третье судейское кресло.

Саманта тяжко вздохнула. Ее надежды ухнули в пропасть.

– Если так, мне в здешнем суде делать нечего, – заметила она, откинув с лица прядь волос.

– Нет-нет, не сдавайся, – подбодрил ее Каллум. – Рейвенкрофт и Торн, как правило, ни в чем друг с другом не соглашаются.

– Потому что Торн спал с его первой женой?

Каллум неловко заерзал на своем месте, и Саманта вспомнила о том, что они с лордом Торном – старые друзья.

– Ну… гм… это тоже делу не помогло, – пробормотал Каллум.

Несмотря на жар от очага, по спине Саманты пробежал холодок, когда девушка мысленно спросила себя: «Значит, враг моего врага – мой друг, не так ли?»

– Думаешь, этого лэрда Маккензи тронут мои просьбы? – проговорила она. – Каллум, ты хорошо его знаешь?

Тут Кэлибрид протянул руку к огню и, прежде чем Саманта успела его остановить, сорвал с тетеревиного бока хрустящую поджаристую кожицу.

– Всем от Дорсета до Кейп-Рэта известно: хочешь поладить с Демоном-горцем – сначала поладь с его женой! – изрек он.

– Точно! – согласился Локрин. – Муж ее обожает и потакает ей во всем. По моему мнению, если хотите знать, это из-за величины ее… – Он сделал выразительный жест, обрисовав у себя на груди воображаемые внушительные выпуклости.

– Величины сердца! – воскликнул Кэлибрид, схватив старика за руки. – Все из-за ее огромного доброго сердца!

– Это-то верно, – закивал Локрин, пытаясь освободиться. – Но, кроме сердца, Господь наградил ее невероятно больши…

– Большой силой духа! – перебил Кэлибрид, закрыв ему рот ладонью.

– Да нет же! – вскричал Локрин, отбрасывая руку приятеля. – Я про ее большие…

Оставив всякое притворство, Кэлибрид просто шлепнул друга ладонью по лбу.

– Ты мне за это ответишь! – пригрозил Локрин.

Наблюдая за этой сценой и давясь от смеха, Саманта спросила:

– Ты про ее грудь?

– Нет-нет! – вскричал Кэлибрид.

А Локрин в тот же миг воскликнул:

– Да-да, конечно!

– Вы же знаете, мне можно все говорить начистоту, – сказала девушка.

– Как это – «начистоту»? – Локрин почесал свои лохмы. – Я ведь вроде бы ничего такого грязного не сказал…

– Начистоту – так выражаются в Америке, – рассмеялась Саманта. – Это значит – говорить искренне, все как есть. Не нужно стесняться и подбирать слова только потому, что я женщина.

– Это мы знаем, – потупился Кэлибрид. – Вот только…

– Да просто Кэл, старый дурак, решил, что ты огорчишься или начнешь завидовать, – простодушно пояснил Локрин. – Потому что у жены лэрда сиськи во какие! А у тебя… гм… ну, можно сказать, совсем никаких нет.

– Все, что мне надо, у меня есть! – возмутилась Саманта.

Три пары мужских глаз тотчас же уставились на весьма скромный вырез ее платья, и Саманта скрестила руки на груди, мысленно признавая, что впечатлить мужчин ей и впрямь нечем.

– Не думай об этом, Сэм, – решил утешить ее Кэлибрид. – Ты очень красивая!

– Это точно! – согласился Локрин.

– Глаза у тебя того же цвета, что и наш Альт-Дабхорм.

– И это правда.

– Ну, а грудь? Что грудь? Разве это в человеке главное?

– Ты не переживай, и без сисек жить можно! – добавил Локрин, но, на взгляд Саманты, это было уже лишнее.

Кэлибрид снова пихнул приятеля локтем.

– Ах ты старый болван! Еще раз рот откроешь – смотри, как бы тебе не остаться без ужина!

– Да уж, тетеревиную грудку кто-то сегодня точно не получит! – подмигнув старикам, проговорила Саманта.

Решившись наконец, взглянуть на Каллума, она заметила, что по щекам его, почти сплошь заросшим бородой, разливается румянец, а золотистые глаза искрились весельем. Хотя… Было в его глазах и еще что-то, и это «что-то» заставило ее поспешно отвести взгляд.

Жареного тетерева с зеленью и в подливе из стекшего жира, четверка ела в уютном молчании. Саманта обдумывала свое положение и пыталась понять, что делать дальше.

Даже если забыть о данном Элисон обещании, Саманта не хотела расставаться с Эррадейлом. За неделю, прожитую здесь, она успела полюбить это место. Влюбилась в этот старый дом со сложной планировкой, к которому, казалось, каждое новое поколение пристраивало что-то свое – и в просторный зал, и в холл, и в окна-бойницы… Никогда еще ей не приходилось жить в таком огромном доме! И в таком старом – быть может, старше всей ее страны.

Целые дни, с утра до вечера Саманта проводила в полях, на болотах и на берегах хрустальных озер, гоняя скот, так что возможности привести дом в порядок у нее пока не было. Даже топила она только в зале и в хозяйской спальне. Каждую ночь, завернувшись в мягкие меха, устраивалась она на каменном полу перед очагом и засыпала под уютный треск огня и пляску теней на стенах. Иногда, проснувшись среди ночи, не сразу вспоминала, где она – пылающие в очаге угли и тени вокруг создавали впечатление какого-то зачарованного царства.

Порой среди теней являлись Саманте лица ее демонов. Или ее грехи.

Человек, которого она убила. Которого любила. По крайней мере, думала, что любит.

Но в последнее время Саманта стала спрашивать себя; а действительно ли она любила Беннета?

Если бы она любила мужа, разве не убивалась бы по нему сейчас? Разве не вспоминала бы только хорошее? И разве смогла бы спустить курок, несмотря на все, что он совершил и что грозился совершить?..

На несколько минут Саманта забыла обо всем на свете, всецело погрузившись в свои мысли. Внезапно по затылку ее пробежал холодок – ощущение, что за ней следят. Подняв глаза, Саманта встретилась взглядом с Каллумом. Он смотрел на нее внимательно и спокойно – так картограф изучает карту незнакомой местности.

Не желая, чтобы он спрашивал, о чем она думает, Саманта облизнула губы и широко ему улыбнулась. Каллум ответил такой же безмятежной улыбкой.

– Скажи, а ты всегда жил здесь? – спросила Саманта. – Я хочу сказать – в горах Шотландии.

К ее удивлению, улыбка его тотчас померкла.

– Нет. – Он покачал головой. – Я путешествовал по всему миру. От Востока до Аргентины. Был и в Америке. Вернулся совсем недавно.

Саманта покраснела и поспешно сменила тему, надеясь, что во время своих путешествий он не заезжал в Сан-Франциско.

– Теперь понимаю, почему ты решил обосноваться в этих краях, – заметила она, обводя широким жестом море и бурю за окном. – Но зачем селиться в пещере? Почему бы не выбрать более… комфортабельное место?

На миг ей показалось, что в глазах его промелькнуло что-то странное. Какая-то древняя, невыразимая, бесконечная печаль.

– Я достаточно жил рядом с людьми. И знаешь, чему это меня научило?

– Чему же? – выдохнула Саманта.

Тут вмешался Локрин, и в дыхании его вдруг почувствовался дух спиртного.

– Ясное дело, он понял, что лучше уж в пещере – лишь бы от нас подальше!

Кэлибрид, наклонившись к своему неразлучному спутнику, положил руку ему на колено с такой неожиданной нежностью, что у Саманты вдруг защипало в глазах.

Стараясь не разреветься, она заморгала и поспешно перевела взгляд на Каллума. Тот смотрел на нее все тем же странным, не по-человечески проницательным взором.

– Да, верно, – кивнул он. – Чем дальше от людей, тем лучше.

На несколько секунд воцарилось молчание. Но Саманта не собиралась предаваться скорби, чуть привстав, она взяла полупустую бутылку скотча и разлила всем по стаканам.

– Выпьем за теплый очаг и сытный ужин – счастье, которое не у всех есть.

– Это правда. – Взгляд Каллума немного смягчился, и он сделал глоток виски.

– И за Сэм! – поднял свой стакан Кэлибрид. – Лучшую повариху в Эррадейле!

– За Сэм, единственную повариху в Эррадейле! – подхватил уже немного пьяненький Локрин.

– За Элисон Росс, – тихо добавил Каллум, снова бросив на нее острый, внимательный взгляд.

Саманта замерла на мгновение, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. Уже второй раз Каллум говорил при ней об Элисон Росс как о ком-то отсутствовавшем. Как будто этот загадочный человек хотел ей сказать: «Я знаю, кто ты такая».

Или, по крайней мере: «Я знаю, что ты – не Элисон Росс».

Глава седьмая

«Ради собственной безопасности никогда, никогда не посещай замок Рейвенкрофт!»

Предостережение Элисон Росс то и дело звучало в ушах Саманты, перекрывая более приятные звуки – убаюкивающий стук дождя в окно и ритмичное тиканье старинных часов на стене.

Саманта не просто переступила порог краснокаменного строения, гордо высившегося на землях Рейвенкрофта – она поднялась по двум лестничным пролетам и прошла через три роскошных холла, прежде чем оказалась в «малой» гостиной, убранной в темно-зеленых тонах с вкраплениями золотистого и винно-красного.

Последнему соответствовал и цвет портвейна у нее в бокале, и цвет густых зачесанных кверху волос маркизы Рейвенкрофт.

– Как я рада, что вы решили к нам заглянуть, – проговорила Мена Маккензи с такой теплой и искренней улыбкой, какой Саманта, пожалуй, за все двадцать четыре года жизни еще не встречала. – Я ждала визитную карточку из Эррадейла и только недавно сообразила, что в американском свете, возможно, этот обычай не принят.

Любезность маркизы Рейвенкрофт и радовала Саманту, и безмерно смущала. Она не могла понять, как эта благовоспитанная и, по всей видимости, знатная английская леди оказалась замужем за жестоким лэрдом, всей Европе известным как Демон-горец.

Кроме того, Саманта очень старалась смотреть леди Рейвенкрофт только в лицо, она опасалась, что, опустив взгляд ниже, разразится нервным смехом.

Локрин оказался прав. Эта женщина была стройна, однако чрезвычайно щедро одарена природой. Взгляд Саманты то и дело перемещался к ее роскошной груди, и каждый раз она боролась с желанием прикрыть руками собственный бюст, точнее – его отсутствие.

Саманта снова поднесла к губам бокал с портвейном, который любезно предложила ей леди Рейвенкрофт вместо чая, когда гостья, насквозь промокшая под ледяным ноябрьским дождем, появилась на пороге ее жилища.

Лэрда Рейвенкрофта не было дома – он был занят на своей винокурне, и хозяйка замка предложила гостье его подождать.

Рядом с этой умопомрачительно красивой, изящной и, видимо, одетой по последней моде женщиной Саманта чувствовала себя безнадежной простушкой. Выдерживать роль богатой наследницы становилось все труднее. Стараясь не ежиться под любопытным взглядом изумрудных глаз леди Рейвенкрофт, она мучительно придумывала ответ.

– Я… да, я обычно не пользуюсь визитными карточками, – ответила она наконец, теребя желтую оборку своей парадной шерстяной юбки.

Саманта не могла не сравнивать собственный наряд с лиловым шелковым платьем леди Рейвенкрофт. Разница такая же, как между самими женщинами; одна ткань – гладкая, блестящая, притягивающая взор, другая – грубая и практичная.

– Не могу себе представить, что так задержало моего мужа, – заметила леди Рейвенкрофт, бросив взгляд на часы. – Но очень рада, что мне представилась возможность с вами поговорить. Не каждый день знакомишься с наследницей американского железнодорожного магната! Расскажите мне об американском Западе. Он действительно такой дикий, как нам здесь рассказывают?

– Именно такой, – подтвердила Саманта, в два нервных глотка приканчивая сладкий портвейн.

Леди Рейвенкрофт чарующе улыбнулась.

– Вижу, вы ценительница портвейна. – Она проницательно взглянула на гостью.

Саманта пожала плечами.

– Если «ценительница» означает, что он мне нравится, то еще какая! Хотя, признаюсь, сегодня я попробовала портвейн первый раз в жизни.

Мелодичный грудной смех леди Рейвенкрофт ее порадовал, хоть Саманта и подозревала, что отчасти собеседница смеется над ней.

– Тогда, прошу вас, выпейте еще!

Хозяйка подала знак слуге с кожей цвета темной сосны, в ливрее, сверкающей, словно солнце пустыни.

– Я, м-м… вчера вечером попробовала скотч из винокурни «Рейвенкрофт», – сообщила Саманта. – Он оказался очень хорош.

– Что ж, лэрду Рейвенкрофту будет очень приятно это услышать! – И снова эта улыбка – само очарование. Причем ни грамма искусственности! – Пожалуйста, мисс Росс, расскажите о себе. Чем вы увлекаетесь, каковы ваши достижения?

Саманта похолодела. Все-таки зря она сюда приехала! Она и раньше понимала, что не слишком похожа на светскую даму из Сан-Франциско, но одно дело – обманывать кучку ненаблюдательных мужчин, едва ли способных отличить шелк от шерсти, и совсем другое – эту даму! Черт, ей следовало заранее об этом подумать!

– Я… э-э… вряд ли у меня найдутся такие достижения, о которых стоит упоминать, миледи, – уклончиво ответила Саманта.

– Прошу вас, называйте меня Меной! Мы ведь соседки! – Леди Рейвенкрофт добродушно рассмеялась. – Я просто хотела спросить, чем вы занимались в Америке, мисс Росс. Вы рисуете? Вышиваете? Может быть, изучаете какую-то науку?

Еще больше смутившись, Саманта молча покачала головой.

Улыбка Мены чуть поблекла.

– Тогда, возможно, поете? Или, может, играете на каком-нибудь музыкальном инструменте?

– Только в тех случаях, когда я одна и никто не слышит.

Они отпили еще по глотку портвейна, затем маркиза сказала:

– Я слышала, что американцы очень любят вальсировать…

Тягостное молчание было ей ответом. Саманта чувствовала: все складывается совсем не так, как ей хотелось бы. Что же до танцев… Смиты, вырастившие ее, считали любые пляски изобретением дьявола. Ни разу в жизни Саманте не приходилось танцевать – даже под деревенскую скрипку!

– Должно быть, вы предпочитаете более активные развлечения? – допытывалась Мена, она отставила свой бокал на изящный столик, стоявший у ее локтя. – Я вот обожаю все, что связано с верховой ездой! Летом у нас здесь бывает фантастическая конная охота.

Саманта гордо выпрямилась.

– Да, ездить верхом я умею и люблю! – подхватила она. В голосе ее прозвучало облегчение. – А еще умею стрелять.

– Но это же чудесно! – Мена радостно всплеснула изящными руками и, подавшись к гостье, сообщила: – Я выросла в небольшом баронетстве на юго-западе Англии. Верховая езда всегда была моим любимым развлечением. Нам с вами обязательно надо как-нибудь прокатиться вместе!

Весьма довольная тем, что у них с маркизой наконец-то нашлось что-то общее, Саманта едва не выпалила, что тоже выросла на юго-западе, но вовремя прикусила язык.

– Я сейчас езжу верхом каждый день, – объяснила она. – Вместе с несколькими наемными работниками собираю коров, которые за десять лет успели одичать и разбрестись бог знает куда.

– Может быть, мне стоит навестить вас в Эррадейле, – предложила Мена. – И вот что мне подумалось… Сбор урожая давно позади, на винокурне до весны особой работы не будет, так что если вам нужна помощь со сбором скота, то возможно, местные жители с удовольствием согласятся на вас поработать.

– Это будет очень кстати, спасибо вам! – искренне отвечала Саманта, оставив всякие подозрения – то ли из-за двух бокалов портвейна, то ли из-за обезоруживающего очарования леди Рейвенкрофт.

Бросив взгляд на тяжелые шторы с золотым шитьем и этажерку с расписным фарфором, она спросила:

– А вы занимаетесь всем тем, о чем меня спрашивали? Я имею в виду… м-м… интересы и достижения.

– Да, все эти занятия мне знакомы. – К чести леди Рейвенкрофт, это признание она сделала почти смущенно, потупившись и залившись нежным персиковым румянцем. Потом вдруг выпрямилась, словно пораженная какой-то внезапной мыслью. – А вас что-то из этого интересует? Зимой в горах Шотландии бывает одиноко, а на нынешнее Рождество мы не собираемся в Лондон – дела призывают моего мужа остаться здесь. Быть может, если позволит погода, вы заглянете ко мне, и я вас… чему-нибудь научу? До того, как выйти замуж за лэрда Рейвенкрофта, я некоторое время служила гувернанткой. Скажите, к чему вас особенно влечет?

«Ох, знать бы, к чему меня влечет?..» – мысленно вздохнула Саманта.

– А… э… а вы что любите больше всего? – спросила она.

– Я всегда обожала танцы. Научить вас?..

О черт! Саманта незаметно вытерла вспотевшие ладони о юбку. Она никак не ожидала, что ей предложат регулярно наведываться в Рейвенкрофт. И потом, можно ли танцевать с врагом? Хотя… Ведь они с этой дамой не враги. Мена Маккензи, похоже, вполне искренне хотела стать ей подругой…

Но… она – не Элисон Росс. Об этом не следовало забывать. И она приехала сюда не играть в принцессу, а прятаться от своих преследователей. А также искупать грехи и присматривать за Эррадейлом.

От необходимости отвечать ее спас лакей, появившийся на пороге с сообщением, что маркиз Рейвенкрофт задерживается и не вернется до темноты.

– О, дорогая моя, как жаль, что вы приехали зря! – посетовала Мена. – Чем мне это загладить? Знаете, поскольку я – госпожа клана Маккензи, лэрд Рейвенкрофт порой спрашивает у меня совета и ко мне прислушивается. Особенно хорошо я знакома с земельными спорами, если они вас интересуют. – Маркиза бросила на гостью вопросительный взгляд, давая понять, что уже слышала о ее затруднениях.

Решив, что можно говорить начистоту, Саманта кивнула:

– Да-да, леди Рейвенкрофт. Видите ли…

– Называйте меня Мена, прошу вас!

– Знаете ли вы, что младший брат вашего мужа, граф Торн, пытается украсть у меня землю?

– Торн?.. – удивилась Мена. – Это совершенно на него не похоже!

К чести маркизы, она внимательно слушала рассказ Саманты. И чем дальше слушала, тем больше хмурились. Вскоре ее любезная улыбка сменилась выражением озабоченности.

– Я знала, что он подал иск о признании поместья Эррадейл выморочным, – призналась она, когда Саманта закончила свой рассказ. – Но теперь, когда вернулась законная владелица… Не думаю, что он станет настаивать на своих правах на эту землю. И тем более не станет вам досаждать или вредить!

– Он сказал, что или я заключу сделку с ним, или мне придется отдать землю лэрду Рейвенкрофту. А у него Торн купит ее за несколько центов.

Маркиза снова нахмурилась.

– Простите, боюсь, это выражение мне незнакомо.

– Ну… то есть за несколько пенсов, – пояснила Саманта.

– А… понимаю. Простите, если ошибаюсь, но разве Торн не предлагал вам за эту землю весьма значительную сумму?

– Немалую, – коротко ответила Саманта.

– Вы наверняка не хотите оставаться здесь надолго, но не хотите и продавать ему поместье. Но почему?

Саманта заерзала в кресле. Что же ей делать? Сказать правду. Ох, ужасно не хотелось ступать на территорию открытой вражды. К тому же она чувствовала, что изящная и любезная Мена Маккензи ей нравится. Конечно, Саманта не думала, что встретит здесь чопорную старуху, но она никак не ожидала увидеть женщину ненамного старше ее. Разумеется, эта леди была куда лучше воспитана и образована, однако ее доброта и искренность тронули Саманту – словно заполнили какую-то пустоту в душе, о существовании которой она прежде и не подозревала.

Саманта допила свой портвейн – при этом сознавая, что после ее следующих слов попробовать портвейн ей, возможно, долго не придется – и решилась сказать правду:

– Пожалуйста, не обижайтесь, леди Рейвенкрофт… Мена… но я дала слово отцу, что никто из сыновей Хеймиша Маккензи не завладеет Эррадейлом.

Чело Мены Маккензи омрачилось, она грустно улыбнулась и тихо сказала:

– Мне не на что обижаться, дорогая моя. Я не упрекаю вас за ваши чувства. И муж мой упрекать не станет. Кому, как не ему, знать, сколько преступлений совершил его отец?..

Пораженная этим ответом, Саманта не знала, что сказать. Она никак не ожидала услышать столь деликатные слова – скорее уж ждала, что после этих слов слуга-индиец, застывший точно статуя в углу гостиной, вышвырнет ее за дверь!

– Я поговорю с лордом Рейвенкрофтом, – продолжала маркиза, – а он перед заседанием судебной коллегии обсудит это дело с графом Нортуоком и лордом Торном. Посмотрим, что нам удастся сделать для вас и для чести вашей семьи.

– Вы… вы очень добры… – отрывисто пробормотала Саманта. Не зная, что делать дальше, она встала, побудив хозяйку сделать то же самое.

– И мое предыдущее предложение, разумеется, остается в силе. – Обеими руками в перчатках, мягких, словно гусиный пух, Мена Маккензи сжала руку Саманты. – Если нужно, я лично готова собрать вам в помощь армию пастухов.

– Я… буду очень признательна.

Исполнив нечто среднее между поклоном и реверансом – сама не знала, что именно, – Саманта повернулась, чтобы идти вслед за лакеем к дверям. Однако остановилась, кое-что вспомнив.

– Леди Рейвенкрофт, могу я еще кое о чем вас спросить?

– Разумеется! – любезно откликнулась Мена.

– Не знаете ли вы, что означает гэльское слово «бонни»? Лорд Торн постоянно меня так называет. Видимо, это какое-то оскорбление. Я хотела бы ответить ему тем же, но не могу подобрать подходящего слова.

На этот раз изумилась Мена. Пожалуй, целую минуту она не могла прийти в себя. Наконец сказала:

– Дорогая моя мисс Росс, «бонни» – действительно шотландское слово, но вовсе не оскорбительное! Скорее уж это комплимент.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена, – лукаво улыбнувшись, ответила маркиза. – Видите ли, «бонни» по-гэльски означает «красавица».

В охоте Гэвину не было равных. Совершенный хищник, он с непревзойденным мастерством выслеживал и настигал свою добычу повсюду – от Сахары или Шварцвальда до великосветских салонов и будуаров Империи и континента. Давным-давно он усвоил: секрет в том, чтобы каждый раз использовать наиболее подходящую тактику. Подобраться поближе к добыче, выведать ее слабости, а затем нанести смертельный удар.

Иногда это значило – притвориться безобидным, натянуть овечью шкуру и прибиться к блеющему стаду под видом своего. Иногда же следовало стать львом – смело раздвигать травы саванны, мощным ревом сообщая возможным соперникам, что здесь твои охотничьи угодья. Случалось и так, что требовалось стать незаметным – превратиться в тень, в пар, витающий в воздухе, пар незримый и неощутимый… До тех пор, пока для жертвы не станет слишком поздно.

Но любимая его тактика – прикинуться добычей и броситься бежать. А затем, в тот самый миг, когда мнимый хищник уже готовится совершить бросок, – обернуться и нанести удар, сполна насладившись изумлением жертвы. Непревзойденная тактика – и с волками, и с женщинами.

В самом деле, есть какое-то мрачное удовольствие в том, чтобы вырвать сердце врагу в тот самый миг, когда он уже нацелился на твое сердце. Возможно, наслаждаться этим способно лишь чудовище, но ведь в жилах Маккензи течет кровь чудовищ, верно? Чудовище произвело его на свет. Чудовище изуродовало шрамами его тело, запятнало имя… и погубило его мать.

Много лет назад Гэвин думал: если научится быть кем-то другим – кем угодно, только другим, – семейное проклятие его минует. И он научился быть кем угодно. Поэтом и князем. Богатым бездельником и львом. Любовником и охотником. В конце концов, кем были шотландцы до пришествия паровых машин и английских денег?

Охотниками!

Всему, что умел Гэвин, научили его наблюдение и опыт. Но не только. Были и другие, куда более талантливые учителя.

Боль. Голод. Неудачи.

Но каким же самонадеянным болваном он оказался, когда решил, что эта авантюра со скотоводством будет отличаться от остальных! Решил, что все у него получится без особого труда и без душевной боли. Что достаточно будет прочитать несколько книг, поговорить с опытными людьми – и он перейдет к разведению скота так же легко, как в былые времена проскальзывал в будуар какой-нибудь графини.

«Ну почему, – думал он, вздыхая, – почему мне ничего не достается легко? Почему любую мелочь мне приходится выгрызать зубами? Вон сколько людей прорубаются сквозь жизнь как сквозь бурелом, оставляя позади изломанные, изрубленные чужие судьбы, а небеса не перестают проливать на их недостойные головы обильные благословения. Почему же я постоянно барахтаюсь в болоте, и все, чего я хочу, достается мне дорогой ценой?»

Гэвин приложил винтовку к плечу, глядя на добычу, которую выследил по кровавым следам. Измученное животное, только что пережив новый приступ судорог, лежало на боку.

– Мне жаль, но ничего другого не остается, – пробормотал он.

Животное подняло голову, поросшую на удивление длинной рыжей шерстью. В больших влажных глазах читались боль, страх, а кроме них – какая-то особая коровья нежность.

«Странно… – с горечью подумал Гэвин. – Сколько раз мне приходилось убивать, но каждый раз как будто снова теряешь частичку невинности».

Он уже готов был нажать на курок, как вдруг позади раздался щелчок чужого курка. Гэвин замер.

Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоял у него за спиной. Это он понял прежде, чем она открыла рот. Почувствовал, сам не зная, каким образом.

– Ах, это вы! – воскликнула она. Особой радости в ее голосе не слышалось.

– Верно, бонни… это я. – Ответ получился не слишком остроумный, но сейчас Гэвину было не до шуток. И он был «рад» с ней встретиться примерно так же, как она с ним.

– Там, откуда я приехала, за убийство чужого скота вешают, – сообщила Элисон.

Гэвин мысленно проклял каждый дюйм территории США – этой торгашеской Мекки, превратившей обычную шотландскую девицу в чертову американку, готовую по любому поводу спускать курок.

– Это не убийство, – процедил он сквозь зубы, злясь и на нее, и на себя. Как же он позволил Элисон подкрасться незамеченной – да еще и верхом? Но его кровь волновало и какое-то странное предвкушение… – Я избавляю корову от более страшной участи, – пробурчал Гэвин.

– От какой же? – Элисон у него за спиной спешилась, мягко спрыгнув на влажную лесную землю. – В вашем обществе она может откинуть копыта от скуки? Должно быть, такое с вами не в первый раз! Но это не причина, чтобы всаживать ей пулю в голову.

– В моем обществе еще ни одна женщина не лишалась чувств от скуки. Вот от волнения или от счастливого изнеможения – такое бывало.

Элисон подошла ближе. И снова Гэвин отметил ее высокий рост – такая женщина могла бы целоваться с ним, не вставая на цыпочки… При этой мысли ему захотелось улыбнуться, и он особенно сурово нахмурился, пресекая столь неуместное желание.

Элисон издала какой-то странный звук – нечто среднее между хихиканьем и фырканьем.

– Вы что, хотите сказать, что залюбили эту бедную корову до полусмерти? – В кобальтовых глазах девушки была явная насмешка.

Гэвин вдруг поймал себя на том, что смотрит в ее глаза не отрываясь, смотрит с таким же восторгом и трепетом, с каким в ясный полдень вглядывался в воды Лох-Ау.

– Нет, – ответил он сухо. – Шеймус Макграт сказал, что дня три назад одна его борзая взбесилась и убежала в лес. – Он обвел широким жестом чащу древних вязов. – Похоже, эта борзая добралась до вашей коровы.

Немного помедлив, Элисон сунула револьвер в кобуру и подошла к нему еще ближе.

– Почему вы так думаете?

Гэвин старался не замечать, как облегало ее стройную фигуру скромное дорожное платье. Как розовели нос и щеки под россыпью веснушек – должно быть, от холода и пронизывающего ветра, того же, что окрасил карминно-красным ее дрожащие губы.

Сам того не замечая, он в досаде закусил губу – ужасно хотелось ее поцеловать.

Но она – его соперница, его добыча, и он не должен думать о том, почему в этот промозглый холодный день она выехала без плаща. Не должен любоваться тем, как блестели капли дождя на ее влажных темных волосах, рассыпавшихся по плечам и по спине. О, эти чудесные волосы были словно созданы для мужских рук! Как хотелось запустить в них пальцы, а затем, откинув назад ее голову, прильнуть к непокорным губам и…