Текст книги "Изумрудная книга"

Керстин Гир
Изумрудная книга

Для марципановых девочек всего мира.

(Для всех-всех марципановых девочек.

Не важно, четырнадцать им лет или сорок один,

ведь чувствуют они себя абсолютно одинаково.)

Надежда – штучка с перьями —

В душе моей поёт —

Без слов одну мелодию

Твердить не устаёт…

Эмили Дикинсон (пер. Б.Львова)

Пролог

Белгравия, Лондон

3 июля 1912

– На этом месте останется довольно уродливый шрам, – заметил доктор, не поднимая головы.

Пол криво усмехнулся.

– Как бы там ни было, лучше шрам, чем ампутация, которую напророчила мне мисс Пугливица.

– Очень смешно! – хмыкнула Люси. – Никакая я не Пугливица, это всё ты… господин Непростительно-Легкомысленный, хватит шутить! Ты сам не хуже меня знаешь, как легко инфекция попадает в такие раны, а потом вообще чудо, если останешься в живых в этом-то времени – никаких тебе антибиотиков, а доктора все сплошные невежды!

– Спасибо за комплимент, – отозвался доктор, нанося при этом ещё какую-то коричневатую мазь на только что зашитую рану. Пекла эта мазь невыносимо, Пол еле-еле подавил гримасу боли. Он надеялся лишь, что на роскошной кушетке леди Тилни не осталось пятен.

– Вы тут ни при чём, – Пол заметил, что Люси изо всех сил старалась быть приветливой, даже изобразила что-то вроде улыбки. Улыбка получилась довольно мрачной, но главное ведь – это попытка, в такой ситуации засчитывается даже она. – Я уверена, вы стараетесь работать как можно лучше.

– Доктор Гаррисон, он не только работает как можно лучше, он просто лучший, – уверила леди Тилни.

– И единственный…, – пробормотал Пол. Он почувствовал вдруг невероятную усталость. В сладковатом напитке, который Пол выпил по настоянию доктора, наверняка было снотворное.

– Прежде всего, самый молчаливый, – добавил доктор Гаррисон. На руку Пола легла белоснежная повязка. – И, честно говоря, мне слабо верится, что через восемьдесят лет изобретут какой-нибудь новый способ лечения таких вот ножевых ранений.

Люси глубоко вздохнула, и Пол уже представил себе, что за этим последует. Из её высоко подобранной причёски выбился локон, и она лихо заправила его за ухо. – Ну, в сущности, не то, чтобы, но если бактерии… это единственные организмы, которые…

– Люси, перестань! – прервал её Пол. – Уж доктор Гаррисон точно знает, что такое бактерии!

Рана всё ещё ужасно пекла, к тому же, он чувствовал себя таким разбитым и уставшим, что ему хотелось лишь одного – закрыть глаза и ненадолго вздремнуть. Но его замечание распалило Люси ещё больше. И хотя её глаза неистово сверкали, в них на самом деле таилась лишь забота, и – даже хуже – страх, это он знал точно. Ради Люси он изо всех сил старался не выдать, насколько непослушным стало его тело, и как он растерян. Поэтому Пол продолжал настаивать:

– Мы же не в Средневековье, а в двадцатом веке, веке потрясающих открытий. Кардиограмма – это уже вчерашний день, несколько лет уже известен возбудитель сифилиса и даже методы его лечения.

– Кажется, кто-то хорошо готовился к урокам тайноведенья, – у Люси был такой вид, будто она вот-вот взорвётся, – как мило, однако!

– А ещё в прошлом году Мария Кюри получила нобелевскую премию по химии, – подсыпал перцу доктор Гаррисон.

– И что же они ещё не успели изобрести? Атомную бомбу?

– Иногда я просто удивляюсь твоей необразованности. Мария Кюри открыла радиоатив…

– Да заткнись уже! – Люси скрестила руки на груди и гневно уставилась на него. Осуждающего взгляда леди Тилни она не заметила. – Знаешь что, оставь-ка при себе эти заумные доклады! Ты! Ведь! Мог! Погибнуть! Ты мне можешь объяснить, так бы я справилась без тебя с таким несчастьем? – тут голос её сорвался. – И как бы я вообще жила без тебя?

– Мне больно это слышать, принцесса, – она не могла даже представить, насколько ему действительно было больно в эту минуту.

– Ну да, – выдохнула Люси. – Только не надо смотреть на меня таким вот взглядом преданной собаки.

– Размышлять о том, чего не случилось, совершенно излишне, дитя моё, – покачивая головой, заметила леди Тилни, пока доктор Гаррисон упаковывал инструменты обратно в саквояж. – Всё закончилось хорошо. Пол настоящий везунчик.

– Ему повезло лишь потому, что всё могло закончиться ещё хуже, но это вовсе не означает, что всё замечательно! – закричала Люси. – Ничего не получилось, ровным счётом ничего! – глаза её наполнились слезами, сердце Пола чуть не разорвалось. – Мы здесь уже три месяца и ещё ничего не добились, ничего из того, что планировали, даже наоборот – мы всё только ухудшили! Наконец-то в руках у нас были это проклятые документы, и Пол просто отдал их!

– Да, это было, наверное, немного поспешным решением, – он опустил голову на подушку. – Но в тот момент у меня появилось чувство, что я совершаю правильный поступок, – а всё потому, что Пол почувствовал тогда дыхание смерти, она была где-то совсем близко. Ещё чуть-чуть и лорд Алестер отправил бы его на тот свет одним взмахом шпаги. Но Люси он этого никогда не расскажет.

– Если бы Гидеон был на нашей стороне, у нас был бы шанс. Как только он прочтёт документы, ему станет ясно, о чём речь. Я надеюсь.

– Но мы же сами не до конца понимаем, что там, в этих записях! Может, они зашифрованы или… ах, разве ты вообще знаешь, что ты тогда передал Гидеону, – сказала Люси. – Лорд Алестер мог всучить тебе что угодно: старые счета, любовные письма, пустые листы…

Полу и самому давно уже пришла в голову эта мысль, но что случилось, то случилось.

– Иногда нужно всё-таки доверять окружающим тебя людям, – пробормотал он. В тот момент Полу хотелось лишь одного – чтобы это высказывание можно было применить и к нему самому. Мало того, что лорд мог передать Гидеону поддельные документы, – этот парень вполне мог бы отнести их прямиком графу Сен-Жермену. Это значило бы свести на нет единственную их победу. Но Гидеон сказал тогда, что любит Гвендолин, и его голос был каким-то… убедительным, что ли.

– Он обещал мне, – хотел сказать Пол, но с его губ сорвался лишь невнятный шёпот. К тому же, это неправда, ведь ответ Гидеона он уже не успел услышать.

– Какая глупая идея, сотрудничать с Флорентийским Альянсом, – сквозь пелену до него донеслись слова Люси. Веки его опустились. Что бы там не подсыпал ему доктор Гаррисон, действовало это средство на удивление быстро.

– Знаю, да-да, я знаю, – продолжала Люси, – это была моя глупая идея. Мы должны были взяться за дело самостоятельно.

– Но вы же не убийцы, дитя моё, – сказала леди Тилни.

– С точки зрения морали, какая, собственно, разница, убил ли ты кого-то сам или дал указание кому-нибудь другому сделать это за тебя? – Люси тяжело вздохнула.

Несмотря на то, что леди Тилни довольно энергично возражала ей («Девочка моя! Не говори такого! Вы не давали никакого указания об убийстве, а просто передали некую информацию!»), Люси вдруг совсем разуверилась в собственной правоте:

– Мы действительно сделали всё не так, Пол, мы испортили всё, что только можно было испортить. За три месяца мы промотали время и деньги, которые получили от леди Маргарет. Более того, мы втянули в это дело слишком многих невинных людей.

– Это были деньги лорда Тилни, – исправила её леди Тилни. – Ты бы очень удивилась, узнав, на что он привык тратить свои капиталы. Скачки, танцовщицы – и это самое безобидное. Он и не заметил, что я взяла у него некоторую сумму для нашего предприятия. А если что-то и заметил, то, как настоящий джентльмен, он тактично промолчал.

– Лично мне было бы обидно, если бы я не оказался втянутым в эту историю, – заверил с усмешкой доктор Гаррисон. – Только я почувствовал, что моя жизнь становится какой-то скучной – и вот на тебе! Не каждый день встречаешь путешественников во времени, которые прибыли из будущего и осведомлены обо всём гораздо лучше твоего. Да, и между нами: стиль руководства господина де Виллера и его слежка за всем и вся так и подстрекают к тайному бунту.

– Так и есть, – сказала леди Тилни. – Этот самовлюблённый Джонатан угрожал своей жене, что запрёт её дома, если она и дальше будет поддерживать суфражисток. Она продекламировала, передразнивая угрюмый мужской голос:

– Что же дальше? Может, дадим право голоса собакам?

– Ну да, именно поэтому вы грозились влепить ему оплеуху, – сказал доктор Гаррисон. – Это, кстати, случилось на одной из немногих чайных вечеринок, которые чуть не навеяли на меня смертельную скуку.

– Но дело ведь было совсем не так. Я всего лишь заметила, что не ручаюсь за действия своей правой руки, если он не прекратит свои неквалифицированные высказывания.

– Если он не перестанет молоть чепуху, так вы выразились, если быть точным, – исправил её доктор Гаррисон. – Я так хорошо запомнил эту фразу, очень уж она меня впечатлила.

Леди Тилни засмеялась и подала ему руку.

– Я провожу вас, доктор Гаррисон.

Пол попробовал открыть глаза и сесть, чтобы поблагодарить врача. Но ни то, ни другое ему не удалось. «Ммф.. сс. сибо», пробормотал он из последних сил.

– Что за гадость вы ему подмешали? – крикнула Люси вслед доктору Гаррисону.

– Всего лишь несколько капель морфия. Вполне безобидно!

Возмущённого крика Люси Пол уже не услышал.

Глава первая

30 марта 1916

Пароль дня: «Potius sero quam numquam».

(«Лучше поздно, чем никогда») (Livius)

Согласно сведеньям наших тайных информаторов в течение нескольких дней следует ждать нового нападения немецких воздушных сил на Лондон, поэтому мы решили ввести протокол безопасности первого уровня. Хронограф на неопределённое время будет перенесён в документарий, а леди Тилни, мой брат и я будем элапсировать оттуда, чтобы тратить на это не более трёх часов в день. Путешествия в XIX век в этой комнате для нас неопасны, в ночное время там почти никого не бывает, в хрониках того времени ни разу не упоминается посещение из будущего, поэтому можно предположить, что никто ни разу не заметил нашего присутствия.

Как и ожидалось, леди Тилни отказалась изменять устоявшимся привычкам и после короткой перепалки «не смогла найти ни малейшей логики в наших аргументах», но, в конце концов, ей пришлось подчиниться решению нашего Магистра.

В условиях военного положения иногда следует действовать решительно. Сегодняшняя элапсация в 1851 год прошла в неожиданно дружеской атмосфере, может быть, потому что моя заботливая супруга угостила нас своим ни с чем не сравнимым пирогом, и мы не затрагивали острые темы, например, право голоса для женщин, помня жаркие споры, в которые перетекали прошлые беседы.

Леди Тилни сожалела, что мы не можем пойти на всемирную выставку в Гайд-парк, но тут мы были с ней полностью солидарны, поэтому разговор продолжался в мирном тоне. Затем леди Тилни предложила нам провести время до завтрашнего дня за покером, тем самым снова выдав свой эксцентричный характер.

Сегодняшняя погода: лёгкий моросящий дождь, весенняя прохлада, 16 °С

Отчёт: Тимоти де Виллер, Внутренний Круг

Остриё меча было направлено прямо мне в сердце. Глаза убийцы казались двумя чёрными дырами, которые вот-вот поглотят всё, что находится вблизи. В моей голове осталась лишь одна мысль: мне не выбраться. Я неуклюже попятилась назад.

Мужчина последовал за мной.

– Я сотру с лица земли всё, что не угодно Господу! Скоро земля отведает твоей крови!

На эти пафосные заявления у меня нашлось возражение (Земле? Отведать моей крови? ЭЙ! ВЫ ЧГГО? Это ведь пол, покрытый плиткой!), но мне было так страшно, что я не проронила ни звука. К тому же, по его виду было понятно, что он явно не оценит в данной ситуации моё чувство юмора.

Я увернулась, сделала ещё шаг назад и упёрлась при этом спиной в холодную стену. Мой противник громко рассмеялся. Ну ладно, может, и у него есть чувство юмора, просто оно чуть отличается от моего.

– Умри же, демон! – вскричал он и без дальнейших колебаний вонзил меч прямо мне в грудь.

Я вскочила в холодном поту, проснувшись от собственного крика. Сердце моё болело так сильно, будто его действительно пронзили остриём меча. Что за кошмарный сон. Но стоит ли удивляться?

События вчерашнего дня (а также и позавчерашнего) не совсем располагали к тому, чтобы уютно свернуться под одеялом и спать себе сном праведника. В моей голове роились нежданные мысли, разрастаясь, словно плотоядные цветы. Гидеон просто притворялся. На самом деле, он меня не любит.

«Он даже пальцем не успеет пошевелить, как женские сердца сами упадут к его ногам», – в моей голове снова и снова звучал мягкий и глубокий голос графа Сен-Жермена. А также: «Самая лёгкая на свете задача – это предугадать реакцию влюблённой женщины».

Интересно, как реагирует обычно влюблённая женщина, когда узнаёт, что ей врали и что ею манипулировали?

Правильный ответ: она созванивается со своей лучшей подругой и несколько часов подряд изливает ей душу. А потом, сидя в темноте и силясь заснуть, задаёт себе один и тот же вопрос: что она вообще нашла в этом придурке. При этом она ревёт до изнеможения – действительно, предугадать несложно.

Светящиеся цифры будильника у моей кровати показывали 3:10, значит, я всё-таки задремала и проспала больше двух часов. Кто-то, наверное, мама, зашла ко мне и укрыла меня одеялом. Я ещё помню, как, подтянув колени к подбородку, я устроилась на кровати, прислушиваясь к учащённому биению собственного сердца.

Очень странно, что разбитое сердце продолжало биться.

«Кажется, будто оно состоит из красных кровоточащих осколков, рассекающих меня изнутри, заставляющих меня истекать кровью!» – так я попыталась описать Лесли своё состояние (Да, вполне может быть, что эти слова звучат несколько напыщенно, прямо как фразы того типа из моего сна, но иногда правда оказывается именно такой… пошловатой).

На что Лесли сочувствующе заметила:

– Я очень хорошо знаю, как ты себя чувствуешь. Когда Макс меня бросил, сначала мне казалось, я вот-вот умру от любви и страданий. Что у меня просто откажут все органы сразу. Ведь не зря же говорят, что «Любовь проходит сквозь почки, ударяет по желудку, разбивает сердце, сдавливает грудь и… э-э-э… впивается в сердце…». Но, во-первых, это проходит, во-вторых, положение твоё не настолько безнадёжно, как тебе кажется, а в-третьих, твоё сердце отнюдь не стеклянное.

– Вот-вот, оно каменное, а не стеклянное, – вставила я, всхлипнув. – Моё сердце – это драгоценный камень, а Гидеон разбил его на тысячу осколков, прямо как в видении бабушка Мэдди.

– Картинка очень эффектная, ничего не скажешь, но – нет! На самом деле сердца сделаны совсем из другого материала. Можешь уж мне поверить, – Лесли откашлялась и торжественным тоном, будто посвящая меня в заповедную тайну мировой истории, произнесла:

– Этот материал достаточно жёсткий, он не бьётся и легко восстанавливается. Производится по тайному рецепту, который используют также для изготовления…

Лесли откашлялась ещё раз, чтобы усилить напряжение. Я невольно замерла.

– Марципанов! – завершила Лесли.

– Марципанов? – на миг я перестала всхлипывать и не смогла сдержать улыбку.

– Именно так, марципанов! – повторила Лесли с убийственной серьёзностью в голосе. – Настоящих, хорошего качества, с высоким содержанием миндаля.

Ещё немного, и я бы захихикала. Но вдруг мне снова вспомнилось, что я самая несчастная девочка на всём белом свете, и я пробурчала в ответ:

– Если это действительно так, тогда Гидеон откусил часть моего сердца! Да ещё и ободрал со всех сторон шоколадную оболочку. Ты бы видела, как он смотрел, когда… – не дав мне снова пуститься в те же горестные рассуждения, Лесли громко вздохнула.

– Гвенни, мне не хотелось этого говорить, но знай, твоё нытьё ничем помочь не сможет. Прекрати сейчас же!

– Я же не нарочно, – заверила я её. – Оно само, всё ноется и ноется. Я была самой счастливой девочкой на свете, и уже через минуту он говорит мне, что…

– Окей, Гидеон повёл себя как настоящий подлец, – яростно перебила меня Лесли. – Даже если мы и не знаем причины. То есть, как так? Почему это влюблённую девочку легче победить? Как по мне, всё устроено ровным счётом наоборот. Влюблённые девочки – это бомбы с часовым механизмом. Никогда нельзя знать наверняка, что она выкинет в следующую минуту. Гидеон и его дружок-женоненавистник граф Сен-Жермен очень сильно просчитались.

– Я-то думала, что он меня по-настоящему любит. Но он просто притворялся, а ведь это так… – Подло? Жестоко? Ни одно слово, казалось, не может в полной мере отразить все мои чувства.

– Ах, моя дорогая! При других обстоятельствах сиди и ной сколько влезет. Но сейчас ты просто не можешь себе этого позволить. У тебя есть важные задачи, для решения которых понадобится немало энергии. Одна из таких задач – выжить, – голос Лесли казался необычно серьёзным. – Так что, сделай одолжение, возьми себя в руки!

– Химериус мне это уже говорил сегодня. До того, как он удрал, оставив меня совсем одну.

– Этот маленький невидимый монстр абсолютно прав! Мы должны сохранять свежую голову и сопоставить все факты. Фу-у, что это? Погоди, я открою окно, Берти снова устроил нам газовую атаку… вот несносная собака! Так на чём я остановилась? Да, точно, мы должны понять, что твой дедушка спрятал в вашем доме, – голос Лесли немного дрогнул. – Рафаэль оказался, откровенно говоря, очень даже полезным. Может, не такой уж он и идиот, каким кажется.

– Ты имеешь в виду, каким он тебе кажется, – Рафаэль был младшим братом Гидеона, недавно он перешёл в нашу школу. Именно он догадался, что в загадке, которую оставил мой дедушка, идёт речь о географических координатах. Как раз в этих координатах располагается наш дом. – Как бы мне хотелось знать, насколько Рафаэль в курсе тайных знаний хранителей и путешествий во времени, которые совершает Гидеон.

– Возможно, он знает гораздо больше, чем может показаться, – сказала Лесли.

– По крайней мере, он не пытался дознаться, что к чему в моей истории, несмотря на то, что мистические триллеры последнее время пользуются в Лондоне бешеной популярностью. Достаточно разумное решение с его стороны – не задавать лишних вопросов, – тут она на секунду запнулась. – А ещё у него такие красивые глаза.

– Это точно, – его глаза были действительно прекрасными, такими же, как у Гидеона. Они были зелёными, глубокими, их обрамляли густые тёмные ресницы.

– Не то, чтобы меня это задело, просто констатирую факт…

«Я в тебя влюблён», – сказал Гидеон, вид у него был при этом совершенно серьёзным, он смотрел мне прямо в глаза. Я тоже не могла отвести от него взгляд и верила каждому его слову! Слёзы снова покатились по моим щекам, я уже не могла сосредоточиться на том, что говорила Лесли.

– … но я надеялась, что послание окажется каким-нибудь длинным письмом или, например, дневником, который бы объяснил нам всё, что все они от тебя скрывают, а может, и ещё чуть-чуть. Тогда нам не пришлось бы метаться в догадках, мы смогли бы составить настоящий план действий…

Такие глаза нужно запретить. Или хотя бы издать закон, предписывающий парням с такими прекрасными глазами носить солнечные очки. Кроме, разве что, тех, кого для равновесия природа наделила огромными ушами или чем-нибудь подобным…

– Гвенни? Ты что, опять ревёшь?

Интонация Лесли была точь-в-точь как у миссис Каунтер, нашей учительницы географии, когда она отчитывала ученика, забывшего домашнее задание.

– Милая моя! Пора бы тебе прекратить снова и снова над собой издеваться и бередить незажившие раны. Нам нужно…

– Начать думать беспристрастно! Ты права.

Мне пришлось сделать над собой недюжее усилие, я постаралась вытеснить из своих мыслей прекрасные глаза Гидеона и придать своему голосу немного большей уверенности. Надо же было отблагодарить Лесли хоть чем-то. В конце концов, именно она поддерживала меня в эти сложные дни, не требуя никаких объяснений и не придумывая никаких отговорок. Прежде чем ей это надоест, надо успеть сказать, как я рада, что она у меня есть. (Ну и что из того, если я снова немножко поплачу, на этот раз от умиления).

– А я люблю тебя ещё сильнее! – заверила меня Лесли. – Какой скучной была бы моя жизнь, не будь в ней тебя.

Когда мы распрощались и пообещали друг дружке начать ложиться спать, на часах было почти двенадцать. На несколько минут я действительно почувствовала себя лучше, но сейчас, в десять минут четвёртого, мне так хотелось бы позвонить ей снова и ещё раз завести свою грустную песню сначала.

По своей природе я вовсе не была плаксой, но сейчас я страдала от любви, впервые в жизни. По-настоящему страдала.

Все остальные проблемы отодвинулись на второй план. Даже выживание казалось мне делом второстепенным.

И если уж совсем начистоту, думать о смерти было даже немножко приятно.

Я ведь буду не первой, кого любовь довела до трагического конца. И компания у меня не самая захудалая: Русалочка, Джульетта, Покахонтас, дама с камелиями, мадам Баттерфляй, – а теперь к ним присоединюсь и я, Гвендолин Шеферд. Было бы неплохо, однако, отказаться от рокового удара кинжалом в сердце. Я чувствовала себя такой разбитой, что вполне могла бы умереть от чахотки, а это гораздо возвышенней и романтичней. Бледная и прекрасная, как Белоснежка, я буду лежать на кровати, волосы красиво струятся по подушке. Гидеон встанет предо мной на колено и предастся горьким стенаниям, что же он наделал, ах, если бы он только прислушался к моим последним словам…

Но сначала мне срочно надо заскочить в туалет.

Мятный чай с большим количеством сахара и с лимоном считался в нашей семье чем-то вроде панацеи против страданий, а я выпила целый чайник этого напитка. Ведь только я вошла в дом, как мама сразу заметила, что со мной что-то не так. В этом не было ничего удивительного, потому что от постоянных слёз мои глаза стали красными как у кролика-альбиноса. Вряд ли она поверила бы истории, которую Химериус придумал для меня в качестве отговорки: будто по пути из замка хранителей домой, прямо в лимузине, меня заставили резать лук.

– Они обидели тебя, эти проклятые хранители? Что случилось? – спросила она. На этих словах мои воображаемые страхи испарились, вид у мамы был жалостливым и одновременно яростным. – Я убью Фалька, если только…

– Никто мне ничего не сделал, мам, – поспешно заверила её я. – И ничего не случилось.

– Так она тебе и поверила! Ты почему не рассказала про лук? Никогда ты меня не слушаешь! – Химериус вцепился коготками в половицу. Он – это маленькая фигурка, некогда украшавшая сточный жёлоб. У Химериуса были большие уши, крылья летучей мыши, длинный чешуйчатый драконий хвостик, а на кошачьей голове красовались два маленьких рога. К сожалению, вид у него был куда более милый, чем его суждения, но никто, кроме меня, Химериуса не видел и не слышал, поэтому приструнить его тоже было некому.

С раннего детства я могла видеть демонов и приведений, а также разговаривать с ними, но всегда считала это лишь странной особенностью, с которой мне приходилось мириться. Но потом появилась ещё одна – куда более странная. Две недели назад я узнала, что отношусь к тайному (!) Кругу двенадцати путешественников во времени, и теперь каждый день мне придётся пару часов проводить где-нибудь в прошлом. Вообще-то это проклятие, то есть, извините, этот дар путешественника во времени должна была унаследовать моя кузина Шарлотта, она бы подошла на эту роль куда лучше моего, но выяснилось, что отдуваться за наше поколение придётся мне. На самом деле, что мне стоило догадаться об этом заранее – я всегда была очень невезучей. На Рождество, например, когда в классе все пишут на клочке бумаги своё имя, переворачивают и вытягивают листик с именем того, кому ты готовишь рождественский подарок, мне всегда выпадало имя учительницы (ну что, скажите на милость, можно подарить учительнице?). Если у меня были билеты на концерт, я обязательно заболевала (это я частенько практиковала и во время каникул), а если мне во что бы то ни стало надо было выглядеть хорошо, то на лбу появлялся предательский прыщ, большой, словно третий глаз. Сначала может показаться странным, как путешествия во времени я посмела сравнивать с каким-то там прыщом, кто-то может даже позавидовать или решить, что блуждать во времени очень весело, но на самом деле это не так. Прыжки в прошлое – дело очень тяжёлое, нервное и даже опасное. Да, не стоит забывать и вот о чём: не унаследуй я этот идиотский дар, никогда бы мне не пришлось встретить Гидеона, а значит, моё сердце, не важно, из чего оно там сделано, пусть даже из марципана, было бы до сих пор целым. Гидеон, этот паршивец, тоже был одним из двенадцати путешественников во времени. Один из немногих, живущих в наши дни. Остальных можно было встретить в прошлом.

– Ты плакала, – резонно заметила мама.

– Вот видишь, – выкрикнул Химериус. – Сейчас она тебя раскусит как орешек – и бай-бай, – больше не выпустит из-под надзора ни на секунду. Что тогда получится из нашего ночного плана по поиску клада? Ничегошеньки!

Я скорчила ему рожу, давая понять, что сегодня ночью мне точно не будет дела ни до каких кладов. Именно так следует поступать с невидимыми друзьями, если не хочешь, чтобы тебя приняли за сумасшедшего и решили, что ты разговариваешь с пустым местом.

– Срочно ври, что ты решила проверить, как действует твой газовый баллончик, и случайно пшикнула себе в глаза, – прокаркало пустое место.

Но я слишком вымоталась и устала, чтобы врать более-менее правдоподобно. Я подняла на маму свои заплаканные глаза и просто попробовала сказать ей правду, делая паузы и набираясь смелости.

– Мне… мне так плохо… просто потому что… все девочки иногда страдают.. понимаешь?

– Ах, солнышко моё…

– Но когда я созваниваюсь с Лесли, мне сразу становится лучше.

К нашему с Химериусом удивлению маму это объяснение вполне удовлетворило. Она заварила мне чаю и поставила на ночной столик чайник, а рядом с ним – мою любимую чашку в горошек. Затем она погладила меня по голове и закрыла за собой дверь. Даже традиционных замечаний вроде «Гвен! Уже начало одиннадцатого, ты болтаешь по телефону уже сорок минут! Вы же утром только виделись в школе!» мне сегодня не досталось. Иногда она действительно умела быть лучшей мамой на свете.

Со вздохом я свесила ноги с кровати, спрыгнула и потопала в туалет. Почувствовав лёгкое дуновение, я обернулась.

– Химериус? Ты тут? – спросила я вполголоса и попыталась нащупать выключатель.

– Это уж как посмотреть, – отозвался Химериус, раскачиваясь вниз головой на коридорной лампе. Он зажмурился от неожиданного света. – Только если ты снова не надумаешь превратиться в маленький комнатный фонтан!

Писклявым и плаксивым, но, увы, очень похожим на мой голосом он, передразнивая, завыл:

– А потом он сказал, что я вообще не соображаю, что говорю, а потом я говорю, да или нет, а потом он говорит – да, но только перестань плакать…

Он театрально вздохнул.

– Из всех видов людей девчонки – самый утомительный. Хуже могут быть только бухгалтера на пенсии, продавщицы колготок и председатели садовых товариществ.

– Ничего не могу обещать, – сказала я шёпотом, чтобы не разбудить никого из домочадцев. – Давай-ка лучше не будем вспоминать сам-знаешь-о-ком, а не то фонтан может снова заработать.

– Я всё равно уже слышать не мог этого имени. Давай, что ли, займёмся, наконец, чем-нибудь полезным? Например, поищем клад?

Поспать было бы сейчас куда полезней, но я, к сожалению, чувствовала, что заснуть у меня уж точно не получится.

– Как по мне, можем начинать поиски. Но сначала пойду-ка я избавлюсь от лишнего чая.

– Чего?

Я указала на двери туалета.

– Ах вот как, – сказал Химериус. – Я пока что побуду здесь.

Моё отражение в зеркале над умывальником оказалось куда более симпатичным, чем я ожидала.

Никаких признаков чахотки, к сожалению, не было и в помине. Лишь веки немного припухли, как будто я нанесла на них слишком много теней.

– Где ты вообще пропадал-то всё это время, Химериус? – спросила я, вернувшись из туалета. – Случайно не у..?

– Не у кого? – Химериус скорчил возмущённую рожу. – Не думаешь ли ты, что я был у того, чьё имя мы решили не называть?

– Вообще-то да, – мне бы так хотелось знать, как Гидеон провёл этот вечер. Заживает ли рана на его руке? И говорил ли он с кем-нибудь обо мне? Может, он сказал что-то вроде: «Всё это было одним большим недоразумением. Я конечно же, люблю Гвендолин. И никогда перед ней не притворялся».

– Ну уж нет, на это я бы не пошёл, – Химериус расправил крылья и, вспорхнув, приземлился на пол. Он еле доставал мне до колена.

– Но я вовсе не улетал. Я как следует осмотрел дом. Если кто-то и может найти этот клад, так только я. Во-первых, потому что никто из вас не умеет проходить сквозь стены. А ещё вы не можете безнаказанно рыться в шкафчиках бабушкиного комода, как могу это делать я.

– Должны же быть хоть какие-то преимущества, если ты невидимка, – сказала я, решив при этом не упоминать, что Химериус, будучи духом, не смог бы выдвинуть даже самого маленького ящичка своими привиденческими когтями. Ни один из духов, с которыми мне довелось познакомиться, не умел передвигать предметы. Большинство из них даже на маленький сквознячок не были способны.

– Но ты ведь уже в курсе, что мы ищем вовсе не клад, а просто какое-то напутствие моего дедушки, которое должно нам помочь в дальнейшем расследовании?

– Дом битком набит разным кладоподобным хламом. Я уже молчу о всевозможных тайниках и укрытиях, – невозмутимо продолжал Химериус. Некоторые стены на втором этаже состоят из двух слоев, а между этими слоями находятся тайные ходы. Они явно не рассчитаны на толстопопых искателей приключений, слишком уж они узкие.

– Правда что ли? – Об этих ходах я до настоящего момента даже не догадывалась. – А как туда попасть?

– В большинстве комнат двери вовнутрь стен просто замаскированы обоями, но открытые ходы всё ещё сохранились в шкафу твоей двоюродной бабушки, а также за этим неуклюжим буфетом в столовой. А ещё в библиотеке – классический трюк – дверь спрятана за одним из стеллажей. От библиотеки, кстати, расходятся два потайных хода, один заканчивается прямо перед дверью мистера Бернхарда, а второй – на третьем этаже.

– Вот каким образом мистер Бернхард умудряется неожиданно возникать из ниоткуда, – пробормотала я.

– Это ещё не всё: В большой каминной трубе, которая прикреплена к стене дома номер 83, есть лестница, по которой можно выбраться на крышу. Из кухни в эту трубу уже не попадёшь, потому что камин заложили кирпичом, но в стенном шкафу, который стоит в конце коридора, есть отверстие, достаточно большое, чтобы в него смог пролезть, например, Санта Клаус. Или ваш жутковатый дворецкий.

– Или трубочист.

– А теперь поговорим о подвале! – Химериус сделал вид, будто не заметил моих слов. – Интересно, знают ли ваши соседи, что тайный ход ведёт прямёхонько к их дому? Но пауки там будь здоров – тому, кто их боится, лучше туда не соваться.