Текст книги "Ожерелье невесты"

Глава 3

Вопрос со стиркой был улажен. Миссис Уиггз, прачка, дрожащей рукой трогая перекрахмаленную одежду Тори, уверяла, что это не ее вина.

В тот день она работала до глубокой ночи, перестирывая юбку и блузку, и к утру Тори получила другую смену форменной одежды.

Другие слуги вместе с несколькими нанятыми Тори молоденькими трубочистами работали на чистке каминов. Стояли теплые дни, поэтому камины не топили, и единственной опасностью, угрожавшей мальчикам, было свалиться в дымоход с высоты третьего этажа.

Но Тори видела, что вероятности такого падения почти не существовало. Трубочисты, как обезьянки, карабкались по неровной кладке; создавалось впечатление, что это легко, хотя на самом деле, конечно, было сложно. Им в помощь Тори приставила несколько слуг, в том числе и миссис Ратбон. Тори принимала работу, один за другим обходя камины. Удовлетворенная результатами проделанной работы в голубом салоне, она прошла в кабинет лорда Бранта. Она уже заметила, что граф проводил в кабинете долгие часы, корпя над бумагами и сверяя цифры в тяжелых бухгалтерских книгах, присев на угол стола. Это удивляло ее.

Ни один из богатых и знатных посетителей Харвуд-Холла не утруждал себя даже незначительными усилиями по ведению дел. Титулованные особы считали, что это ниже их достоинства, и заняты были исключительно прожиганием унаследованных состояний, в том числе и ее отчим.

Мысли об этом вызвали у Тори новый приступ гнева. Майлс Уайтинг, кузен ее отца и следующий в роду претендент на титул, не только заполучил все, что принадлежало Харвудам, но и проложил дорожку к сердцу скорбящей вдовы и убедил ее выйти за него замуж, тем самым присвоив Уиндмер, имение матери.

Майлс Уайтинг – если она все же не убила его – был самым низким из людей, в этом Тори не сомневалась. Он был вором, негодяем и соблазнителем невинных молодых девушек. К тому же в последние несколько лет она начала подозревать, что это он погубил отца. Тори тысячи раз желала, чтобы настал день, когда Майлс Уайтинг заплатит за все свои деяния.

Впрочем, может быть, уже заплатил.

Заставив себя не думать о бароне и о том, что с ним случилось или могло случиться, Тори подошла к камину в углу кабинета.

– Как продвигаются дела, миссис Ратбон?

– Здесь, кажется, не все ладно. Может, взглянете сами?

Тори подошла ближе. Наклонившись, просунула голову в отверстие – и тут же на ее голову свалилась очередная порция сажи, сброшенная вниз трубочистами. Черная масса забила глаза и рот. Закашлявшись, она попыталась сделать вдох, и сажа попала в нос. Давясь и пытаясь отдышаться, она отпрянула от камина и свирепо взглянула на миссис Ратбон.

– Наверное, у них уже все в порядке, – произнесла немолодая соперница. Костлявая, как огородное пугало, она была обладательницей острого носика и торчащих пучками черных волос, выбивающихся из-под чепца. Ее губы не улыбались, но в глазах светился триумф.

– Да… – согласилась Тори сквозь сжатые зубы. – Уже все в порядке. – Повернувшись, она направилась к двери. Руки и лицо у нее были густо покрыты сажей. И ей повезло, как всегда. Она даже не удивилась, увидев в дверях графа Бранта, плечи которого сотрясались от веселого смеха.

Тори бросила на него такой взгляд, от которого у менее стойкого человека подогнулись бы колени.

– Я понимаю, что вы здесь хозяин, но на этот раз я бы посоветовала вам не произносить ни слова.

Тори пошла к дверям, заставив его отодвинуться подальше, чтобы не запачкать превосходно сшитый сюртук орехового цвета. Граф продолжал улыбаться, но не позволил себе никаких реплик, мудро последовав ее совету.

Оказавшись наверху, проклиная отчима и обстоятельства, заставившие ее пасть так низко, Тори переоделась во вторую смену одежды, так удачно приготовленную миссис Уиггз. Она помедлила, взяла себя в руки и отправилась вниз продолжать работу.

Ей подумалось, что среди всей прислуги ее единственным союзником был дворецкий, мистер Тиммонз. Он отличался смиренностью и мягкими манерами и был скорее всего себе на уме.

Ну и пусть, как и раньше, сказала себе Тори. Никакие уловки недоброжелателей не заставят ее отступить.

Через четверть часа Корд смог вернуться в кабинет; трубочисты прошли в другую часть дома, и миссис Ратбон предусмотрительно отправилась с ними. Корд не знал, имеет ли она отношение к тому, что произошло с экономкой, но сильно подозревал, что имеет.

Ему не хотелось, чтобы у новой экономки возникли сложности, однако не мог удержаться от ухмылки, вспоминая ее черные лицо и руки и белые кружки глаз, в ярости уставившиеся на него.

Ей приходится нелегко. Но Виктория Темпл, кажется, способна выполнять обязанности, которые он возложил на нее, и не обрадуется, если он вмешается. У этой девчонки независимый характер. И ему это скорее нравится. Он задумался, откуда она вдруг взялась и почему у них с сестрой манеры и речь, свойственные людям более высокого положения. Когда-нибудь он, возможно, узнает это.

Когда-нибудь. У него множество куда более важных дел, чем беспокойство о прислуге. Днем он планировал встретиться с тем матросом, Эдвардом Леггом, чтобы расспросить его о кузене. Тревога за Итана не покидала Корда, граф был полон решимости использовать любую возможность, чтобы способствовать возвращению кузена.

Взгляд Корда упал на шахматный столик в углу. Партия осталась недоигранной, искусно вырезанные фигурки застыли на своих местах почти год тому назад. Игра на расстоянии давно вошла у друзей в неистребимую привычку, она продолжалась, куда бы ни отправлялся Итан. Итан сообщал Корду очередной ход в письме и, получив ответ, обдумывал новый. Их силы были примерно равны, хотя Корд был впереди на две-три партии.

В текущей партии Корд сделал ход ферзем и сообщил о нем в письме, которое послал Итану с курьером. Но так и не получил ответа. Шахматный столик молчаливо напоминал об исчезновении кузена. Корд приказал, чтобы никто не прикасался к шахматам до тех пор, пока не вернется капитан Шарп. Граф вздохнул – когда это еще будет.

Усевшись за стол, он вернулся к бумагам – к проверке счетов и вычислению выгоды от инвестиций, но прошло немного времени, и он снова отвлекся, представляя недавнюю сцену в кабинете.

Корд чуть улыбнулся, он вспомнил, что экономка фактически предъявила ему требование, и у него хватило здравого смысла подчиниться этому требованию.

Тем временем дела в доме пошли лучше: полы внизу так сверкали, что Тори могла видеть в них свое отражение, столовое серебро было начищено. Заставить прислугу выполнять распоряжения было не легче, чем начерпать решетом воды, или как там в поговорке. Однако мало-помалу все начинало приходить в норму. Клер, казалось, была довольна жизнью в новом доме. Пока опасения Тори относительно намерений графа никак не оправдывались. Может быть, он просто слишком занят, чтобы обращать внимание на девушку-служанку, как бы хороша она ни была. Но Тори все равно не доверяла ему. Граф был холост и на редкость красив. Не исключено, что он окажется еще одним распутником, имеющим виды на Клер.

Вечером после еды Клер, как и большинство слуг, отправилась наверх укладываться спать, а Тори все еще бродила по темным коридорам. Ей совсем не хотелось спать, не давали покоя мысли об отчиме и страх, не убила ли она его, хотя в тот момент выбор у нее был небольшой.

Конечно, если бы он умер, власти искали бы убийцу и скорее всего уже нашли бы ее. В газетах Тори ничего такого не видела, но она редко заглядывала в них с тех пор, как оказалась в Лондоне. Все силы уходили на то, чтобы выжить.

Решив, что чтение поможет ей снять напряжение и уснуть, и понадеявшись, что граф не будет сердиться, если она позаимствует одну из его книг, Тори, держа перед собой масляную лампу, поднялась по короткому пролету лестницы с цокольного этажа наверх и направилась в библиотеку. Проходя мимо кабинета графа, Тори заметила, что на письменном столе осталась непотушенная лампа. Тори свернула к столу, чтобы задуть ее, и взгляд упал на шахматный столик.

Тори видела его и раньше, восхищалась инкрустацией и фигурками из черного дерева и слоновой кости и гадала, кто из знакомцев графа мог быть его противником. Но проходили дни, а фигуры оставались все на тех же местах.

Тори недоумевала. Отец научил ее играть в шахматы, и она часто играла с ним, пока он был жив, и играла очень хорошо. Глядя на фигуры, она не смогла удержаться – села на резной стул с высокой спинкой и стала изучать ходы, которые сделали граф и его противник.

Ее внимательный взгляд подметил, что, хотя с фигур и сметали пыль, на доске оставались маленькие круги, свидетельствовавшие о том, что игра была прервана давно.

Тори изучала расстановку сил. Решив, что черными играл граф – почему-то так ей показалось, – она, движимая чувством соперничества, которое было частью ее натуры, протянула руку и переставила одного из белых коней так, что прекрасно выполненная фигурка стала угрожать черному слону.

Ей следовало вернуть фигуру на прежнее место. Граф, несомненно, рассердится, если узнает, что это она передвинула ее, но что-то воспротивилось этому. Он при желании может вернуть фигуру на место, решила Тори. Если он станет ей выговаривать, она скажет, что фигурка сдвинулась, когда протирали пыль. Как бы то ни было, она не поставила коня на прежнее место.

Вместо этого, наконец почувствовав сонливость, она задула лампу, горевшую на письменном столе, и пошла к себе.

* * *

Золотой крест на двери подъехавшей к особняку кареты блеснул в свете фонаря. Было далеко за полночь. После мало что давшей беседы с Эдвардом Леггом, который не сказал почти ничего нового, разве что поведал, как храбро и мужественно вел себя капитан Шарп в ходе злосчастного сражения и как он преклоняется перед капитаном, настроение у Корда сильно упало.

Поскольку его намерение сблизиться с Клер как-то поостыло, а снова оказаться в объятиях прежней любовницы ему не хотелось, в силу крайней необходимости он решил посетить дом удовольствий мадам Фонтено.

Корд не знал, почему он изменил свое намерение, почему уже в дороге приказал кучеру ехать в клуб «Уайте». Но именно там он провел несколько часов, сидя в глубоком кожаном кресле, надолго погрузившись в вист, попивая бренди, теряясь в догадках и теряя деньги.

Его добрый друг, Рейфел Сондерс, герцог Шеффилд, изо всех сил старался ободрить его, поднять настроение, но безрезультатно.

Корд покончил с бренди, распорядился подать карету и поехал домой. Вскоре карета уже стояла перед его трехэтажным особняком, и лакей распахивал дверь. Корд вышел из кареты и прошел в дом.

Он бросил лайковые перчатки в шляпу, оставил ее на столике у двери и посмотрел на лестницу, зная, что ему необходимо поспать. С утра предстояло обсудить с солиситором важные бумаги, и делать это лучше на свежую голову.

Но вместо того чтобы подняться наверх, Корд направился в кабинет. Непонятно почему, он больше не вспоминал о веселых дамах, его мысли витали вокруг ожидавших его деловых бумаг и, что совершенно удивительно, вокруг двух недавно нанятых служанок.

Последнее привело его в изумление. Если бы это было просто физическое влечение к Клер, он еще мог бы это понять, но прелестная ангелоподобная девчушка привлекала его все меньше и меньше, а вот ее старшая, немного дерзкая сестра занимала все больше.

Как глупо. И все же когда он наблюдал за плавными движениями Клер Темпл, похожими на движения принцессы из волшебной сказки, его не покидала мысль, что соблазнить прелестную Клер было бы совершенно бессовестно. Корд имел очень большой опыт по части женщин, тогда как Клер… он не был уверен, что она до конца понимает, в чем заключаются различия между мужчиной и женщиной.

Соблазнить ее – это все равно что оторвать крылышки у прекрасной бабочки.

Настроившись против женщин вообще и ругая себя за то, что, прежде чем поехать домой, он не удовлетворил настоятельной физиологической потребности, Корд посмотрел на стопку бумаг, лежащих на столе. Он снял сюртук и набросил его на кресло, потом ослабил и снял шейный платок, закатал рукава рубашки и приготовился поработать пару часов.

Его взгляд упал на шахматный столик в углу кабинета. Корд нахмурился и повернулся к нему.

Корд уставился на шахматные фигуры. Он точно знал, где стояла каждая, он изучал их расположение такое множество раз, что мог закрыть глаза и увидеть их во сне. Что-то изменилось. Немного, но изменилось. Когда он понял, что одна фигура стоит не на прежнем месте, его охватил гнев.

Он сказал себе, что этого не может быть, но, увидев, что конь теперь угрожает его слону, припомнил, как они с Итаном начинали разыгрывать эту партию, которая могла навсегда остаться незаконченной, и на его щеках заиграли желваки. Уверенный, что кто-то из слуг передвинул фигуру, он стремительно вышел из кабинета, полный негодования, быстро прошагал по холлу и спустился вниз.

Погруженный в мысли об Итане, он шагал и шагал, прошел мимо кухни в конец коридора и, все еще пылая гневом, постучал в дверь комнаты Виктории Темпл. Он не стал дожидаться ответа, просто поднял крючок и через крохотную гостиную прошел в спальню.

Грохот его шагов должен был разбудить ее. Дверь спальни ударилась о стенку, и Тори резко села в своей узкой постели и заморгала, пытаясь сбросить с себя сон.

– Доброе утро, миссис Темпл. Есть важное дело, которое я хочу обсудить с вами.

Она еще несколько раз моргнула.

– Что? – Она сидела в тонкой белой ночной рубашке, ее обычно чистые зеленые глаза закрывались от усталости. Толстая каштановая коса свешивалась на плечо, несколько выбившихся прядок колечками лежали на щеках.

Он думал, что она просто привлекательна. Теперь же видел, что она более чем привлекательна. Правильные черты лица, полные губы и прямой аристократический нос – Виктория Темпл была очень красивой. Если бы ее не затмевала неземная красота сестры, Корд давно заметил бы это.

Она повернулась к нему, и кровь в его жилах сгустилась. В лунном свете, проникающем через окно, он мог видеть очертания ее грудей, темные кружки сосков, бледный изгиб шеи у маленького розового бантика на ночной рубашке.

– Милорд?

Он перевел взгляд на ее лицо, увидел, что она смотрит на него как на безумного, и новый приступ гнева овладел им.

– Миссис Темпл, нам необходимо обсудить это сейчас – это очень важно.

Она, кажется, окончательно проснулась. Взглянув на себя, она лишь сейчас поняла, что почти неприкрыта и что рядом с ее кроватью стоит мужчина. Коротко вскрикнув она натянула одеяло на свою прекрасную грудь.

– Лорд Брант, ради Бога! Среди ночи. Нужно ли мне говорить, что ваше появление в моей спальне совершенно неприлично?

В высшей степени неприлично и очень возбуждающе.

– У меня есть на то причина, миссис Темпл. Я ведь уже сказал, что хочу обсудить с вами очень важную вещь.

– И какую же?..

– Миссис Миллз, несомненно, проинформировала вас насчет шахматного столика в моем кабинете.

Она задвигалась на кровати, перемещаясь к изголовью и одновременно натягивая на себя одеяло, пока ее плечи не оказались прижатыми к спинке кровати.

– Насчет чего?

– Миссис Миллз и остальные слуги получили строгий наказ ни при каких обстоятельствах не переставлять фигуры.

– Вы хотите сказать… кто-то трогал их?

– Именно, миссис Темпл, и я надеюсь, что вы отыщете виноватого и проследите, чтобы впредь он не дотрагивался до шахмат.

– И вы явились… в мою комнату в… – она взглянула на маленькие часы, стоявшие на столике, – в половине четвертого ночи, потому что кто-то передвинул шахматную фигуру? Я не вижу никакой необходимости врываться в мою спальню посреди ночи.

– Что вы видите и чего не видите, это ваша забота. Я не хочу, чтобы на доске что-нибудь менялось, пока не вернется мой кузен.

– Ваш кузен?

– Именно. Капитан Итан Шарп с "Морской ведьмы". Он и его команда не вернулись.

Она не сразу смогла произнести:

– Мне жаль. – Он не знал, что она прочитала на его лице, но ее черты смягчились. – Вы, должно быть, очень тревожитесь за него.

Что-то было в ее словах. Или в том, как она взглянула на него. Его гнев испарился, как будто в нем проделали дырку.

– Да, разумеется, я признателен вам за эти слова. В любом случае, если вы узнаете, кто двигал фигуру, пожалуйста, скажите ему, чтобы больше он этого не делал.

Она смотрела на него, залитого светом луны, и видела перед собой измученное лицо.

– Может быть, лучше доиграть эту партию, милорд. Иногда воспоминания приносят больше вреда, чем пользы. Когда капитан Шарп возвратится, вы сможете начать новую.

Он и сам подумывал об этом. Шахматная доска была постоянным мучительным напоминанием, не дающим забыть о том, что Итан пропал, может быть, уже мертв.

– Просто сделайте, как я прошу, миссис Темпл.

Корд еще раз бросил долгий взгляд на Викторию, сидевшую в постели, и подумал, что она невероятно привлекательна. При свете луны ее глаза были как два зеленых омута, губы немного припухли. Ему захотелось сдернуть простыню, задрать ее ночную рубашку и жадно ласкать ее восхитительное тело, угадываемое под тонким ночным одеянием. Ему захотелось выдернуть ленту из ее косы и запустить пальцы в тяжелый темный водопад ее волос.

Тело напряглось от возбуждения, Корд повернулся и вышел. Покидая комнату, он удивленно тряхнул головой – что это с ним? Он никогда не интересовался служанками, и вот две из них захватили его воображение.

Но по-разному. К одной его влекло чувство прекрасного, как к вазе искусной работы или к хорошей картине.

Другая интриговала его своим острым язычком и тем, что по природе своей была защитницей. Теперь, когда он увидел ее в ночной рубашке, она возбудила в нем и мужские желания.

Зря он не посетил мадам Фонтено, сказал он себе, поднимаясь по лестнице. В постели он предпочитал иметь дело с женщинами такого сорта. И снова подумал о Виктории Темпл.

Теперь, когда Оливия Ландерз ушла из его жизни, ему срочно требовалась новая любовница. К Клер его больше не тянуло, он начал думать, что ошибся в выборе. Если младшая сестра была застенчивой и пугливой, то Виктория держалась стойко и по крайней мере не боялась его. За внешней сдержанностью угадывалась страстная натура, и он не прочь был узнать ее получше.

Конечно, он готов позаботиться о ней, устроить наилучшим образом, дать ей все, что она бы захотела. Она смогла бы позаботиться о Клер, как ей того и хотелось. Он бы покровительствовал обеим.

Да, заняться Викторией было бы интереснее, чем ее прехорошенькой невинной сестренкой. Судя потому, какой яростью горели глаза Тори, когда он ворвался в ее комнату, молоденькая экономка будет нелегкой добычей. Но он любил принимать вызов, в конце концов она будет его. Виктория Темпл подчинится своей судьбе.

На следующий день Тори целиком погрузилась в проверку содержимого винных погребов и в получение припасов от мясника и молочника, стараясь не думать о графе и его появлении у нее глубокой ночью.

При одной мысли об этом ее охватывало волнение. Боже, он был вне себя от гнева. Разве перестановка одной-единственной фигуры на шахматной доске может вызвать такую бурю чувств?

Тори предположила, что такую реакцию вызвала тревога за судьбу кузена, а не собственно изменение в расстановке фигур. Очевидно, кузены были близкими друзьями. Она знала, что это такое – потерять того, кого любишь. Она потеряла отца, а спустя недолгое время еще и мать. Она знала, как это невыносимо больно.

И все же она не жалела, что переставила фигуру. Может быть, этот взрыв эмоций пошел графу на пользу, дал выход накопившимся тяжелым чувствам. Она не могла забыть, каким он был – настоящий огнедышащий дракон со сверкающими глазами.

Без сюртука, с закатанными рукавами рубашки, обнажающими прекрасной формы руки почти до локтей, в обтягивающих панталонах, обнаруживающих узкую талию и длинные мускулистые ноги, он тяжело дышал, отчего его мощная грудь производила еще большее впечатление.

В первый раз с момента их встречи, пусть и в гневе, он смотрел на нее. То есть по-настоящему смотрел. И жар его рыжевато-коричневых глаз подействовал на нее странным образом. Ей казалось, что ее сердце может выскочить из груди, что все тело вот-вот задымится.

В глубине души ее давно тревожила странная тяга, которую она испытывала, сталкиваясь с графом. И вот, о Боже, худшие страхи подтверждались. Она неравнодушна к графу Бранту!

Это нелепо. Совершеннейшая глупость. Она ведь даже не уверена, что он ей нравится. И она определенно не доверяет ему; помимо всего прочего, он граф, а она всего-навсего прислуга. Даже если бы он знал, что она дочь барона, после всего, что она наслушалась о нем, он должен был стать последним из мужчин, который мог бы заинтересовать ее.

Разве не далее как сегодня утром мисс Хоникатт, стоя в буфетной, хихикала, пересказывая услышанное от Элис Пейн, камеристки виконтессы Уэстленд?

– Элис говорит, наш граф совершенный жеребец. Он может услаждать женщину всю ночь и наутро не утратить рвения. Она говорит, что у ее светлости после свидания с ним неделю все болело.

Как и всякая другая девушка, Тори надеялась однажды выйти замуж. За доброго и внимательного человека, непременно настоящего джентльмена, такого, как ее отец, который никогда не сказал резкого слова ни дочерям, ни жене.

И уж конечно, не за такого человека, как Брант, с его взрывным характером и взрывными страстями.

К счастью, если не считать горячих взглядов, которые он бросал на нее прошлой ночью, естественных, как она считала, для мужчины в присутствии полуодетой молодой женщины, лорда Бранта интересовала только Клер. И Тори поклялась сохранять бдительность. Если Брант был хотя бы наполовину таким распутным, каким казался, Клер оставалась в опасности.

Тори еще более укрепилась в решимости оберегать сестру от графа.