Текст книги "Мужчины свои и чужие"

В конце письма имелся его электронный адрес, но Ханна еле на него взглянула. Она была вне себя от злости. Как он смеет?! Она только-только начала приводить свою жизнь в порядок, а он тут как тут, опять пытается пристроиться! Увидеть его снова? Да она скорее позволит вырезать себе аппендицит без анестезии!

В четверть девятого утра в офисе организации по работе с трудными детьми было пусто и тихо. Эмма вошла в свой кабинет и с удовольствием огляделась. Кабинет был маленьким, совсем простым, но Эмма его обожала. Стены такого же спокойного лимонного цвета, как и во всей конторе, мебель светлого дерева, и куча роскошных растений на шкафах, которым прекрасно жилось при естественном свете из большого окна. На стенах – огромные плакаты с призывами для посетителей: ПРИСМАТРИВАЙТЕ ЗА ДЕТЬМИ – ВЫ МОЖЕТЕ ОКАЗАТЬСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ, КТО В СОСТОЯНИИ ПОМОЧЬ. Ниже – номер телефона их горячей линии.

Эмма взяла на себя организацию этой линии год назад и добилась того, чтобы она работала круглосуточно. Найти работников было трудно и дорого, но Эмма имела в своем распоряжении целую роту помощников, и когда однажды заболели одновременно четверо, линия продолжала работать. Благодаря этой линии организация получила солидный грант от государства, и, поскольку о ней много писали в прессе, начали поступать пожертвования от частных лиц.

«Как странно, – подумала она, – вот у меня нет детей, а занимаюсь я в основном детьми».

Стол ее был девственно чист, только фотография Пита стояла в левом углу. Единственным доказательством ее длительного отсутствия был переполненный поднос с входящей почтой.

– Хорошо отдохнули? – спросил Колин Малхолл. Появившись вроде бы ниоткуда, он уселся на край стола и с любопытством взглянул на нее.

Колину было лет двадцать с хвостиком, и он считался главным сплетником в конторе. У него вечно что-то случалось с компьютером, но, если вам вздумается узнать, почему новенькая из бухгалтерии каждый день появляется с красными глазами, спросите Колина. Вот только Эмму сплетни никогда не интересовали. Воспитанная матерью, для которой сплетни были питательной средой, Эмма с детства возненавидела людей, получающих удовольствие от обливания грязью других. Если девушка из бухгалтерии имеет восемь любовников, употребляет наркотики и не носит трусиков, Эмма не желала об этом знать.

– Не понимаю, зачем она работает в благотворительном учреждении, когда ее совершенно не интересуют нормальные люди. Она, по-видимому, считает, что она выше нас, бедных, – туманно высказывался Колин об Эмме. – Мисс зазнайка с идеальным мужем и идеальной фигурой! Готов поспорить, у нее есть своя тайна. Возможно, связь с боссом. Ее дверь всегда закрыта. – Он не любил Эмму еще и за то, что она занимала более высокую должность. Неудивительно, что при таких обстоятельствах Эмма старалась его по возможности избегать. Но поскольку по своему служебному положению Эмма имела доступ к пикантной и закрытой информации, Колин не оставлял попыток ее разговорить.

«Не может быть, – подозрительно подумала Эмма. – На этот раз он хочет что-то рассказать».

– Вы никогда не догадаетесь, – начал Колин, поправляя бабочку на ярко-желтой сорочке, которая делала его лицо еще более серым.

– Вы правы, не догадаюсь, – ответила Эмма. Колин слегка прищурился.

– Эдвард решил нанять еще одного менеджера для помощи с горячей линией. Он считает, что в последние дни начались перебои.

– Это смешно! Все работает прекрасно, – выпалила Эмма. – Не верю, чтобы он принял такое решение, не посоветовавшись со мной. – Она внезапно сообразила, что наговорила слишком много, и прикусила язык. – Пожалуй, мне пора приниматься за дело, Колин. Надо избавиться от скопившейся за отпуск паутины.

– Ну, как Египет? – спросил Колин, понимая, что его выпроваживают, но не желая уходить. – Питу понравилось?

– Пит не ездил, Колин, – сказала Эмма. – Увидимся позже.

Оставив удивленного Колина переваривать эту неожиданную информацию, Эмма принялась разбирать почту. По крайней мере, небольшие неприятности на работе помогут ей забыть о проблемах в ее личной жизни.

8

Со своего места за столиком недалеко от эскалатора Эмма увидела, как Кирстен пробирается сквозь толпу в торговом центре, и подумала, что выглядит она именно такой, какой на самом деле была: богатой, хорошенькой и абсолютно уверенной в себе. Опоздала она всего на пятнадцать минут – своего рода рекорд. Вид у нее был потрясающий: волосы, на этот раз каштановые, прекрасно сочетались с маленькой бежевой курточкой, надетой на белую футболку в обтяжку, и бледно-голубыми джинсами. Эмма знала, что сама она в таком наряде выглядела бы смешно. Ее знакомые всегда удивлялись, повстречавшись с Кирстен, – настолько разительно она отличалась от сестры.

– Никогда бы не догадался, что вы сестры! – восклицал очередной приятель, уставившись на ультрасовременную шикарную Кирстен, рядом с которой Эмма казалась бесцветной и старомодной.

Впрочем, если оставить в стороне волосы, одежду и макияж, сестры были очень похожи: у обеих одинаковые длинные носы, бледные в рыжих искорках глаза и тонкие губы. Однако на этом сходство кончалось. Самоуверенность Кирстен придавала ей особую прелесть, чего Эмме, по ее убеждению, никогда не удалось бы добиться.

Она дождалась, когда сестра оказалась на середине эскалатора, и принялась махать рукой, чтобы привлечь ее внимание. Кирстен заметила ее, медленно подошла, села рядом и принялась рыться в дорогой сумочке в поисках сигарет.

– Извини, что опоздала, – сказала она, как всегда при встрече. – Долго проговорила с одной дамой из комитета, никак не могла отделаться от старой грымзы. Я знала, что ты сядешь и закажешь кофе, если я буду опаздывать.

Она закурила и глубоко втянула дым. Эмма помимо собственной воли посмотрела на нее с осуждением. Она любила сестру и огорчалась, что та курит.

– Ради бога, это совсем легкие сигареты, – заметила Кирстен. – В них почти нет никотина, один воздух, зато щеки будут впалые, как у Тины Тернер, если изо всех сил втягивать дым в себя. – Кирстен улыбнулась. – Кстати, такое сосание – неплохая практика для Патрика. Не то, чтобы в этом часто возникала необходимость… Видно, придется заказать виагру, а то дела совсем плохи.

– Ты ужасна! – пожурила Эмма. – Что бы подумал бедный Патрик, если бы узнал, какие гадости ты о нем говоришь? Он умер бы, если бы догадался, что мы обсуждаем вашу половую жизнь.

Ей нравился трудолюбивый Патрик, и она часто задумывалась, как они с Кирстен умудрились прожить четыре года, не поубивав друг друга.

– Я только тебе рассказываю, Эм, – возразила Кирстен невинным тоном. – Мне надо с кем-то поговорить, а то у меня крыша поедет. У него только работа на уме, – пожаловалась она. – Никакой передышки. Мы теперь почти совсем не развлекаемся.

– Ну, ты тоже можешь вернуться на работу, – заметила Эмма более резко, чем хотела. – Тогда некогда будет скучать.

– Я не собираюсь работать – и точка, – нахмурилась Кирстен и притянула к себе Эммину чашку из-под кофе, чтобы использовать вместо пепельницы. – Мне не нужны деньги, да и вообще я не гожусь для работы, Эм. Ты же знаешь, как я ненавижу рано вставать, да еще когда на тебя орут, если опоздаешь… Кроме того, Патрику нравится, когда ужин на столе к его приходу домой.

– Кирстен, ты же не готовишь! Если бы не ужины из ресторана, Патрик давно бы превратился в былинку.

– Перестань ворчать, – добродушно попросила Кирстен. – Ты будешь еще пить кофе, или пойдем по магазинам?

За кофе они обсудили свою задачу на сегодняшний день – купить подарок матери к дню рождения. В следующую среду ей исполнялось шестьдесят лет.

– Надо что-то особенное, – сказала Эмма. – Но я голову сломала, так ничего и не придумала.

– Никогда не знаю, что ей купить. Ладно, пошли посмотрим. – Кирстен затушила третью сигарету, встала и пошла к эскалатору. – Ей все труднее и труднее купить подарок. Я спросила ее, пользуется ли она пропуском в салон красоты, который я подарила ей на Рождество, а она спросила: «Какой пропуск?» Мне иногда кажется, что у нее крыша едет.

Эмма неожиданно обернулась:

– Что ты сказала?

– Что у нее крыша едет. Правда, Эм! Перед вашим отъездом в Египет я говорила с ней по телефону, так она спросила, как чувствуют себя родители Патрика. Господи, да его отец два года назад умер! Как ты думаешь, она не пьет какое-нибудь сильное лекарство? Наверняка. С нашим папочкой без транквилизаторов не проживешь…

Пока Кирстен болтала, Эмма наконец сформулировала мысль, которая мелькала у нее в голове уже несколько недель. У матери неладно с головой. То, что она постоянно впадала в панику во время круиза и так цеплялась за египетские деньги, уверенная, что ее надуют… Кроме того, мама часто ошибалась каютой, что сильно раздражало Джимми. И она все время что-то теряла – очки, нить разговора. Эмма понимала, что это ненормально.

– Думаю, ты права, – сказала она дрожащим голосом.

– Правда? – Кирстен с довольным видом поправила прическу. – Мне казалось, тебе я больше нравилась блондинкой. А Патрик предпочитает этот цвет – говорит, он сексуальный…

– Да нет, я о маме. Мне кажется, она сходит с ума. Конечно, это ужасно звучит, но я имею в виду, что она все время путается и странно ведет себя. Похоже… – Эмма поколебалась, не желая выговаривать это слово, – на старческое слабоумие.

– Не говори ерунды! – огрызнулась Кирстен. – Она для этого слишком молода. Это удел стариков, при чем здесь мама? Давай не будем об этом говорить, ладно?

Кирстен ненавидела неприятности и, будучи еще ребенком, часто просто игнорировала то, что ее расстраивало. Например, печальные результаты экзаменов или замечания учителей в дневнике о ее плохом поведении в классе.

– Извини, Кирстен, но мы должны об этом поговорить, – твердо сказала Эмма. – Молчание делу не поможет. Это все равно что иметь опухоль в груди и не идти к врачу, действуя по принципу: пока не вижу, ничего нет.

– Я бы пошла к врачу, – возразила Кирстен.

– И это говорит женщина, которая уже три года не была у зубного врача!

– Это совсем другое. Слушай, Эмма, у нас мало времени. Нужно что-то купить для мамы, а потом я хочу забежать в бутик «Манго» и посмотреть, нет ли у них чего новенького.

Эмма смирилась и последовала за сестрой. Если Кирстен что-то решила, спорить с ней было бесполезно. К тому же она скорее всего права. Слабоумие – удел очень старых людей.

Кирстен двинулась в отдел, где висели маленькие размеры, а Эмма повернула туда, где были выставлены длинные юбки, черные и серые, близнецы тех, что уже висели в ее шкафу. Не взяв ничего, она присоединилась к Кирстен, которая уже выбрала две эластичные блузочки ядовито-розового цвета; по мнению Эммы, они годились только для восьмилетней девочки.

– Правда прелесть? – заметила Кирстен, переходя к другому ряду, где висели брюки с серебряными швами.

– Примерь, – механически посоветовала Эмма. Именно так она поступала множество раз, когда они еще подростками ходили по магазинам. Ее роль заключалась в том, чтобы держать сумки и приносить новые размеры, пока Кирстен приводила в ярость очередь к примерочной, запершись там как минимум на полчаса.

– Да, пожалуй. Но надо еще что-нибудь взять. Нет смысла раздеваться из-за пары брюк.

Пока Кирстен рылась в вещах, Эмма думала о матери. Жаль, что она, подобно сестре, не может выбросить из головы все неприятные проблемы. С Анной-Мари явно что-то случилось. И Эмма очень надеялась, что это не старческое слабоумие. Кирстен права: мать слишком молода для такой болезни. Или нет?..

– Старая тетка Патти тоже будет? – простонала Кирстен, разглядывая список гостей на материн день рождения, составленный Эммой.

– Разумеется, – подтвердила Эмма, возвращаясь из кухни, где присматривала за гусем в духовке. Лицо ее рас – краснелось от жары и усилий. – Патти – единственная тетка отца, дожившая до сегодняшнего дня, и она помешалась бы, если бы ее не пригласили.

– Но ее же все терпеть не могут, – возразила Кирстен. – Если папаша желает пригласить ее к себе, это его дело. Не понимаю, почему мы все должны ее терпеть. Ты и так предо – ставила свой дом под эту вечеринку.

– Ну, конечно! – огрызнулась Эмма. Она была раздосадована: Кирстен появилась всего час назад с новой укладкой и явно не собиралась делать что-нибудь полезное. – И кому потом придется выслушивать всю ее ругань? Мне, вот кому! Этому конца не будет.

– Эмма, что ты такое говоришь?! Ты взрослая, это твой дом, и ты имеешь право пригласить того, кто тебе по душе, черт побери! Пусть отец устроит истерику – ради бога. Не обращай на него внимания. Я же не обращаю. – Кирстен провела ногтем по списку. – Моника и Тимми Магайр? Фу, он, как обычно, загонит бедного Патрика в угол и начнет спрашивать, что ему делать со своими акциями. Я посоветовала Патрику в следующий раз потребовать гонорар.

– Тебе бы только советы другим давать! – огрызнулась Эмма, которая уже была сыта Кирстен по горло. Она вспотела и устала. – Ты зачем сюда пришла? Помочь или еще раз доказать мне, что я никуда не гожусь?

Кирстен не обиделась.

– Не заводись, сестренка, – посоветовала она. – Ты злишься, потому что знаешь, что я права. Если ты в один прекрасный день не воспротивишься отцу, то можешь спокойно возвращаться под родительский кров, ты и так у него под каблуком.

Эмма почувствовала, как гнев уходит. Глаза ее наполнились слезами. Гусь еще не прожарился, гости начнут собираться через час, а Пит, обещавший прийти пораньше, застрял с клиентом и вернется только – к семи.

– Легко тебе говорить, – возразила она, – ты всегда была его любимицей. Могла сказать отцу, чтобы он отвязался, а он только улыбался. А меня он просто ненавидит. Я все делаю неправильно, так он считает. Мне ничего не надо, только немного уважения!

Она вытерла лицо ладонью, но слезы продолжали течь. Однако на Кирстен не действовали ни ярость, ни слезы. Наверное, поэтому она так легко справлялась с отцом.

– Он не ненавидит тебя, сестренка, – спокойно сказала она, не обращая внимания на слезы Эммы. – Просто он хулиган, а ты позволила ему сделать из тебя мальчика для битья. Я не могу тебе в этом помочь, Пит тоже. Ты сама должна справиться. Господи, Эмма, если ты можешь руководить целой конторой, ты наверняка способна справиться с отцом! Теперь скажи, что я должна делать. Тебе же пора подняться наверх и привести себя в приличный вид, иначе Горгона Патти позволит себе пару оскорбительных замечаний насчет того, как ты распустилась, выйдя замуж.

Если вечеринка по поводу дня рождения что и доказала, так это безосновательность их подозрений насчет матери. Анна-Мари, улыбаясь, вплыла в дом в новых сережках.

– Правда прелесть? – кокетливо спросила она, отодвигая прядь длинных светлых волос, свободно рассыпанных по ее плечам. – Мне подарил их ваш отец. – Она поцеловала Кирстен. – Кирстен, милочка, не знаю, что со мной случилось в тот день, но я нашла пропуск, который ты подарила мне на Рождество. Я знаю, что виновата, но я совсем о нем забыла, а теперь срок уже истек. И все равно приятно, что ты об этом подумала. А еще у меня теперь новые очки, в них спокойно можно читать. Привет, Эмма, дорогая. Как вкусно пахнет из кухни! Надеюсь, что это не гусь? Ты знаешь, тетя Патти говорит, что у нее от гуся несварение желудка с тех самых пор, как мы ели его на крестинах ее Рональда в 1957 году.

Эмма и Кирстен заговорщически переглянулись.

– Основательная причина, чтобы приготовить гуся, верно? – прошептала Кирстен.

Эмма с облегчением кивнула. Слава богу, с мамой все в порядке. Ясно, что она соображает нормально. Вряд ли бы она вспомнила, как подействовал на тетку гусь в 1957 году, если бы у нее крыша поехала.

Через полчаса все гости были в сборе, бродили по дому и болтали, а Эмма на кухне поспешно гладила салфетки, которые только что достала из сушки. С мамой случился бы припадок, предложи она гостям бумажные салфетки.

– Какая приятная столовая! – услышала она голос Моники Магайр. – Мне нравятся эти картины, – добавила она, видимо, разглядывая репродукции Поля Кли, которые Эмма так любила.

– Ну, мне они не нравятся, – ворчливо заметил ее отец. – Но кто меня нынче слушает? Мы с Анной-Мари дали им деньги на первый взнос и рады были бы помочь с обстановкой, но вы же знаете эту молодежь, благодарность им не свойственна.

Эмма почувствовала холодную ярость. Как смеет он рассказывать посторонним, что дал им деньги на первый взнос?! Это их личная жизнь! Кроме того, ничего он им не давал. Они с Питом настояли, что берут деньги в долг, и с той поры каждый месяц вносят деньги на счет родителей. Но мимоходом рассказывать об этом соседям, как будто они с Питом – дети малые, на которых нельзя положиться… Ужасно, кошмар какой-то! Ярость раздирала ее обычно такую миролюбивую душу. Видит бог, она ненавидела этого человека!

9

Лиони была собой недовольна. Несмотря на несколько часов, проведенных с кистью в руках, результат был далек от идеала. Насмотревшись телепередач, Лиони решила, что сама может превратить свою простую кухню в экзотическое помещение по египетским мотивам. Но то, что с помощью кучи квалифицированных помощников делалось по телевизору за полчаса, потребовало от нее многочасовой работы с весьма плачевными результатами. После трех вечеров и целого воскресенья, проведенного по колено в грязных газетах под аккомпанемент скулящих за дверью обиженных животных, кухня выглядела кошмарно.

– Немного переборщила, Лиони, – заметила ее добрая мама, появившаяся с цветами из собственного сада и пирогом, испеченным в честь возвращения детей.

– Я знаю, – вздохнула Лиони.

Она с ног до головы была покрыта краской и едва не падала от усталости. Придется как минимум час отмокать в ванне, чтобы смыть все это.

– Ну, а что ты делала сегодня, мама? – спросила Лиони и погладила шелковые уши Пенни, сидящей под столом. Собака, на которую во время покраски никто не обращал внимания, заурчала от удовольствия.

– Несколько часов провела над свадебным платьем дочки миссис Бирн. Эти дамы меня замучили. Стоит мне что-нибудь сделать, как они меняют свое мнение, и мне приходится все спарывать. Миссис Бирн настаивает на своем присутствии, пока я тружусь над платьем, кошки все время бродят между ее ногами, поэтому она постоянно в шерсти. Мне то и дело приходится чистить ее платье.

Мать Лиони работала швеей, а после выхода на пенсию завела свое маленькое дело. Она была прекрасной портнихой, так что ее гостиная была всегда полна потенциальными клиентками, желающими по дешевке сшить себе выходное или свадебное платье.

Клер достала сигареты и закурила.

– Я закончила в пять и сразу помчалась сюда. Давай я заварю чай, или ты спешишь?

– Ты закончила в пять?! – Лиони вскочила со стула, сообразив, что это означает. – Сколько же сейчас? Я сняла часы, чтобы не испачкать, и была уверена, что сейчас около трех.

– Половина шестого.

– О господи, дети прилетают через час! – простонала Лиони. – Я никак не успею прибраться, переодеться и доехать до аэропорта.

– Зачем переодеваться, поезжай так, – внесла разумное предложение Клер.

– Ты с ума сошла! Мне так хотелось хорошо выглядеть, и чтобы в доме все было пристойно… – пробормотала Лиони, копаясь в газетах в поисках ключей.

– Они будут так рады тебя увидеть, что немного краски им не помешает. А я тут приготовлю для всех ужин, идет?

Уставшая от перелета через океан троица появилась с получасовым опозданием, Дэнни катил перед собой тележку, набитую пластиковыми пакетами, рюкзаками и пухлыми чемоданами. Мел и Эбби, как и положено по моде, совсем не загорели, начитавшись журнальных статей о раке кожи. Дэнни, наоборот, был цвета красного дерева. На всех – новая одежда, из-за чего Лиони немедленно почувствовала себя виноватой. Их папаша наверняка решил, что они одеты, как оборванцы, и экипировал их во все новое с ног до головы. А она – плохая мать, тратит деньги на собственные развлечения и не покупает детям нужных вещей. Она забыла, что три четверти своей одежды покупает в скупках. Матери должны одейаться в рванье, а их отпрыски – носить одежду от лучших модельеров и кроссовки последней модели «Найк».

– Ты ни за что не догадаешься! – возбужденно взвизгнула Мел сразу же после того, как новые туалеты были одобрены и они уселись в машину.

– Ну да, – перебил Дэнни, – Мел завела себе бойфренда.

– Ничего подобного! – закричала Мел.

– Нет, завела, – настаивал Дэнни, больше напоминающий четырнадцатилетних сестер-близнецов, чем девятнадцатилетнего парня. Точнее, он напоминал Мел. Эбби, наоборот, так повзрослела, что казалось, ей скоро будет сорок.

– Неправда! И я не это собиралась сказать! – возмутилась Мел.

– Прекратите! – вмешалась Лиони.

Она надеялась, что удастся отъехать хоть на милю от аэропорта, прежде чем они начнут свою обязательную ссору. Дэнни и Мел заводили друг друга с пол-оборота. Уж очень они были похожи. Зато Эбби была вся в отца – задумчивая и печальная. Полная противоположность брату и сестре. Любимой фразой четырехлетней Мел было: я хочу мячик Дэнни, машинку Дэнни, стакан Дэнни и так далее. Она хотела все, что принадлежало брату. И он, хотя ему уже исполнилось девять, был точно таким же. Любимый плюшевый медведь Мел, без которого она отказывалась ложиться спать, однажды был спрятан Дэнни так ловко, что Лиони разыскала его только после трех ужасных бессонных ночей.

На этот раз спор закончился довольно быстро, потому что Дэнни надел наушники и занялся своим новым дискоме-ном. Лиони поежилась, подумав, сколько может стоить эта игрушка. Несколько сот долларов, не меньше. Рей не иначе как завел себе монетный двор!

– Так сказать ей? – прошептала Эбби Мел.

– Да. – Теперь Мел надулась. Самая красивая из детей Лиони, она даже дулась прелестно.

– Что сказать? – спросила Лиони, умирая от любопытства.

– Это про папу… – начала Эбби.

Мел не смогла сдержаться и перебила ее.

– Он женится! – воскликнула она. – На Флисс. Она просто душка, на лыжах катается, и нас всех зимой пригласили в Колорадо. И на свадьбу тоже. Она пообещала сшить нам платья. Я хочу коротенькое и высокие сапоги…

Мел заткнулась, получив от сестры толчок в бок.

– Я знаю, для тебя это неожиданность, мам, – сказала более тактичная Эбби. Она была мудрой не по годам и понимала, что вряд ли такие новости обрадуют мать.

«Неожиданность!» – подумала Лиони, пытаясь сосредоточиться на дороге. Это еще слабо сказано. Рей снова женится… Она не могла этого принять. Она сидит тут одна, никаких романов и перспектив, а он, который так был подавлен и расстроен, когда они расходились десять лет назад, влюбился и собирается жениться.

В горле образовался комок, и она порадовалась, что рядом с ней сидит Дэнни, ненаблюдательный Дэнни, который в данный момент к тому же погружен в музыку. Внимательная Эбби наверняка бы заметила, что глаза матери наполнились слезами.

– Ну, – умудрилась она выговорить, – это замечательно. И когда же свадьба?

– В январе, – мечтательно сказала Мел, представив себе прозрачный шелк, чуть прикрывающий интимные места, длинные ноги в сапогах выше колена и инфаркты у всех пожилых мужиков. – У семьи Флисс коттедж в Колорадо, вот они и задумали устроить зимнюю свадьбу на снегу. Ты только представь! Эта выскочка Дебора Мэлони сразу заткнется и перестанет хвастаться своими каникулами. Этой толстой корове кажется, что поездка во Францию – предел мечтаний. Пусть поцелует меня в задницу!

– Мелани! – Лиони едва избежала столкновения с лихим водителем автобуса и бросила гневный взгляд на дочь в зеркало заднего обзора. – Если ты набралась такой лексики во время каникул, ты никуда больше не поедешь. В нашем доме не произносят скверных слов.

Мел отбросила с лица длинные темные волосы, наморщила идеальный носик и пробормотала себе под нос:

– Остынь.

– Я слышала, – сурово сказала Лиони.

– Да ну, мам! – заныла Мел, решив не рисковать возможностью поехать на свадьбу. – Прости. Но это же не ругательство. В Бостоне люди постоянно так говорят. Вот в Ирландии, например, все постоянно говорят «блин» – и ничего. Все папины друзья думают, что мы даже говорим «супер-блин-маркет».

– Мел! – прошипела Эбби.

– Ничего подобного. Мы не произносим это слово постоянно, и я не желаю слышать его от тебя, поняла? – огрызнулась Лиони, удивляясь, почему воссоединение семьи прошло совсем не так, как она мечтала. Никаких объятий и «Мамочка, мы так скучали, мы никуда больше не поедем». Один ребенок за две недели стал американкой и ждет не дождется, когда можно будет снова увидеть возлюбленную отца, другой погружен в музыку, ему не до объятий. Только милая и добрая Эбби вроде бы рада оказаться дома.

– Расскажи мне о замечательном парне, с которым ты не встречалась, – попросила Лиони, пытаясь сменить тему.

Обе девочки захихикали.

– Его зовут Брэд, – охотно объяснила Эбби. – Ему шестнадцать, высокий, натуральный блондин, ездит на джипе. По уши влюбился в Мел. Он нас обеих приглашал на пиццу.

– Брэд, надо же… – протянула Лиони с фальшивой улыбкой, хотя на душе было неспокойно.

Шестнадцатилетний парень со своей собственной машиной встречается с ее маленькой девочкой! Мелани всего четырнадцать – правда, довольно продвинутые четырнадцать, – но все равно только четырнадцать. Какого черта Рей думает? На нее могли напасть, изнасиловать, да все что угодно!

– Его родители – папины друзья, и мы очень рано вернулись, – добавила Эбби. – Папа сказал, что убьет Брэда, если мы задержимся больше чем на полтора часа, а пиццерия находится совсем рядом.

– Да мне он не особенно интересен, – небрежно заметила Мел. – Слишком инфантилен, на мой вкус.

– Ничего подобного! – возразила Эбби и добавила нерешительно: – Он – просто прелесть.

«Мне бы хотелось, чтобы он влюбился в меня, а не в Мел», – таков был явный подтекст.

Лиони сразу стало жалко свою горячо любимую дочку, которая внешне была очень похожа на нее. Эбби не отличалась естественной прелестью сестры. Высокая и крупная, как мать, она обладала волосами такого же мышиного цвета, как у Лиони, пока она их не высветлила, и таким же круглым добродушным лицом, которое оживляли лишь необыкновенно яркие глаза, тоже унаследованные у матери.

Лиони обожала дочку и умела разглядеть в ее лице и красоту, и силу характера. Но четырнадцатилетним девочкам плевать на силу характера, им хочется выглядеть потрясающими красотками, как кинозвезды, чтобы мальчишки штабелями ложились у их ног. У Мел это получалось, у Эбби нет. И мать ничего не могла здесь поделать. Как только машина остановилась возле дома, девочки выскочили из нее и кинулись к своим любимым животным.

– Пенни! – хором закричали они, когда бабушка открыла дверь, и Пенни в полном восторге вырвалась наружу, как тигр из клетки.

Образовалась куча-мала, где каждый пытался покрепче обнять Пенни, чтобы доказать, что именно его она больше всех любит. Кловер, с типичным для кошек безразличием, Презрительно осмотрела всю эту возню, задрала хвост и гордо удалилась в сад.

– У нее не все дома от запаха краски, – шепнула мать Лиони.

Багаж небрежно бросили в холле, предоставив Лиони растаскивать его по разным комнатам.

– Мам! – возмутилась Мел, войдя в кухню, которая была белой в последний раз, когда она ее видела. – Что тут происходит?

– Оргия с Франсисом Бэконом, не иначе, – засмеялся Дэнни, войдя за сестрой в кухню и обозревая результаты стихийного бедствия, с которыми бабушка не успела справиться. – Ты тоже в этом участвовала, бабуля?

– Нет, и не дразните свою несчастную мать. Она пыталась сделать кухню повеселее, – заявила бабушка, направляясь к плите, где булькала курица, распространяя очень аппетитный запах. – Ей нужно помочь привести все в порядок.

– Мне надо кое-кому позвонить, – тут же возвестила Мел и быстро ретировалась при намеке на возможность испортить свои замечательные ногти. Флисс перед отъездом сводила ее в парикмахерскую, и она не желала портить маникюр домашней работой, пока не посетит Дебору Мэлони, – своего главного врага, считающуюся одновременно и подругой.

– Мне тоже, – заявил Дэнни и исчез, будто его ветром сдуло, оставив мать, Эбби и бабушку стоять между банками с краской и рваными газетами.

– Я помогу, – миролюбиво сказала Эбби.

– Ничего, милая, мы поужинаем в гостиной, – решила Лиони, придя к выводу, что на тщательную уборку она сейчас не способна. Надо только собрать все газеты и на этом пока закончить. – Спасибо, что приготовила еду, – добавила она и поцеловала мать в щеку.

Они поели, держа тарелки на коленях. Дэнни завладел пультом управления и непрерывно переключал каналы, одновременно жадно поглощая курицу с рисом. «Вот ему отдых явно пошел на пользу», – с удовольствием подумала Лиони.

От этих мыслей ее отвлекли слова Мел.

– …Флисс очень милая, – шептала Мел бабушке, которая с мудрым видом кивала и старалась не смотреть на дочь.

Лиони почувствовала, как горит лицо. Она сознавала, что мать ее жалеет, и чувствовала себя ужасно. Клер любила Рея и страшно горевала, когда они развелись.

– Не так уж много рыбы в море, когда начинаешь искать всерьез, Лиони, – мягко сказала она тогда дочери. – Вы любите друг друга. Неужели нельзя жить, как жили, и не искать какой-то безумной страсти? Боюсь, ты очень пожалеешь.

«Прошло десять лет, подтвердивших, что она была права», – с горечью подумала Лиони. У Рея был целый ряд подружек, а теперь он к тому же собирался жениться, тогда как она, верящая в настоящую любовь, всего пару раз сбегала на свидания. Так можно опуститься до флирта с почтальоном.

Лиони притворилась, что смотрит телевизор, а сама прислушивалась к тому, что говорила Мел.

– У папы очень хороший дом, но, конечно, когда мы все приезжаем, становится тесновато, хотя там полно ванных комнат, – говорила ее дочь, всю жизнь прожившая в маленьких домиках с одной ванной комнатой и постоянной очередью у ее дверей. – Флисс хочет переделать одну спальню в гардеробную. У нее столько одежды!

«Да уж! – мысленно прорычала Лиони. – Наверняка короткие юбчонки и кожаные вещи в обтяжку». Она представила себе руководительницу группы поддержки со сверкающими светлыми волосами и зубами, которые даже в детстве не злоупотребляли сладким. Или она деловая женщина, адвокат, и ходит только в строгих костюмах?.. Внезапно Лиони опомнилась. Что с ней происходит? Она сама хотела расстаться с Реем, сама затеяла весь этот мучительный процесс развода, почему же она сейчас ревнует его к этой потрясающей Флисс? Он имеет право на личную жизнь. Она ведь его, по сути дела, оттолкнула, разве не так?

Кем надо быть, чтобы не желать Рею хоть немного счастья? Сукой, вот кем! Настоящей сукой. ^

В этот вечер Эбби ела очень мало, что было совсем на нее не похоже. Обычно она оставляла далеко позади свою сестру, которая клевала, как птичка. Сегодня же Эбби бессмысленно гоняла по тарелке кусок курицы.