Текст книги "Бегом к алтарю"

Глава 3

– П. Т. Барнум назвал все это… – Рейф широким жестом обвел открывавшуюся с вершины горы Вашингтон панораму, – вторым по великолепию зрелищем в мире.

Дженни пыталась, без особого успеха, сосредоточиться на панораме, а не на тонких и сильных пальцах Рейфа. Мужские руки всегда были ее слабостью, особенно такие изящно вылепленные, как у Рейфа.

За время подъема по горной дороге, в основном галечной, Дженни обнаружила, что не относится к слабонервным и не боится высоты, – весьма кстати, поскольку ограждения практически не встречались, дорога петляла вдоль головокружительного обрыва, а подъем был настолько крут, что у многих сердце зашлось бы от ужаса. И все же кое-что действительно вызывало у нее серьезные опасения – а именно ее эмоциональное напряжение от близости Рейфа. Но ведь ее нельзя было отнести к тому типу женщин, которые теряются при виде мужчины… или даже просто его рук.

Впрочем, она художник как-никак, напомнила себе Дженни, и, следовательно, для нее вполне естественно и приемлемо беспристрастно восхищаться красотой мужского тела. Проблема была в том, что она уж слишком восхищалась мужской красотой Рейфа, который в тот момент доставал что-то с заднего сиденья джипа. Тыл ничего себе, как сказала бы Мириам, ухмыльнулась Дженни.

– Вот… – Рейф легко выпрямился и протянул ей куртку, – надень-ка. Здесь, наверху, холодно. – Он набросил на нее огромную ветровку и застегнул молнию, едва Дженни просунула в рукава руки. – На высоте в шесть тысяч футов даже летом холодно… температура почти никогда не поднимается выше нуга.

– А при ветре кажется еще холоднее, – с легкой дрожью отметила Дженни.

Рейф натянул на нее капюшон и завязал под подбородком тесемки, словно она была не старше его дочери. Но взгляд, которым он ее одарил, был неистовым и голодным.

Дженни потянулась было убрать упавшую на лицо прядь, но обнаружила, что ее руки запутались в длиннющих рукавах ветровки. С поразившей ее нежностью Рейф смахнул прядь, и его пальцы, скользнув по холодной от ветра щеке, оставили на коже Дженни горящий след.

Она, как зачарованная, на мгновение затаила дыхание. К реальности ее вернул по-детски звонкий смех Синди.

Я ведь даже не осмотрелась как следует, вдруг одернула себя Дженни, и она принялась исправлять оплошность с таким рвением, словно после прогулки их ожидал экзамен. Они забрались значительно выше тех мест, где еще росли деревья, и ничто здесь не смягчало сурового одиночества голых скал. А окружающие горы, наоборот, казались мягкими дымчато-голубыми волнами, тянувшимися за горизонт. Дженни виделся в их контуре изогнутый хребет Земли…

– Здесь, наверху, я всегда смотрю на вещи как бы со стороны, – тихонько прошептал Рейф. – И начинаю понимать, что, даже если ты его не видишь, тебя окружает огромный мир.

Внимание Дженни переключилось с впечатляющего пейзажа на не менее выразительные черты его лица. Оно казалось чуточку грустным, чуточку угрюмым – и бесконечно завораживающим. Отчего у него такой взгляд? В этом человеке столько неразгаданных глубин, но нужно быть сумасшедшей, чтобы думать, будто до них можно вот так запросто добраться. Он был… значителен – она не могла подобрать иного выражения. Как вулкан с клокочущей внутри раскаленной лавой.

Что же это – она опять грезит наяву. Пора бы сосредоточиться на чем-то более приземленном, молча выговаривала она себе. И тут же обнаружила, за что зацепиться – столбик с табличкой.

– А я оказалась права насчет того, что здесь ветрено. Именно на этой горе зарегистрирована самая большая сила ветра – двести тридцать одна миля в час. Мировой рекорд, – прочитала Дженни.

– Как это можно вычислять силу ветра? – с ленивой улыбкой возразил Рейф.

– Многое можно почувствовать, даже не видя воочию. – Например, то силовое поле, что я чувствую всякий раз, как приближаюсь к тебе, мысленно добавила Дженни. Оно абсолютно невидимо, но ощутимо, еще как ощутимо. – Более того, часто невидимое обладает огромной мощью.

– А мы на поезде покатаемся, папочка? Синди их снова прервала, чему Дженни была несказанно рада. Ей требовалось определенное время, чтобы оправиться от взгляда Рейфа с его магнетизмом.

– Нет, сейчас дорога не работает, – ответил дочери Рейф.

– Я и понятия не имела, что сюда проведена подвесная дорога, – заметила Дженни.

– Это первая подобная дорога в мире.

– И все еще действует? Поразительно. Да, теперь уж так не строят.

– В наше время мало что длится долго, – подтвердил Рейф, и скорбь в его взгляде была как черная туча, заслонившая солнце. Наверное, он вспомнил о своей жене, о том, что их счастье длилось недолго, подумала Дженни. И вдруг размечталась: а каково это – когда тебя так сильно любят?

В смятении от собственных мыслей, Дженни поспешила к длинной деревянной лестнице, ведущей вниз, к парковочному пятачку. Она так и не поняла, почему – может, из-за высоты, а может, из-за голода (она сегодня не позавтракала), – но внезапно у нее сильно, очень сильно закружилась голова.

Поймав ее руку, Рейф воскликнул:

– Тпру-у! Поосторожнее! – Благодарная за поддержку, Дженни на миг прильнула к нему. – Не хватало еще, чтобы ты упала. Сначала твое расшатанное заднее крыльцо, теперь вот эта лестница. – Он укоризненно покачал головой. – Когда дело касается ступенек, ты становишься просто опасной.

Таков ее жизненный жребий, мрачно отметила про себя Дженни. Другие женщины – сирены. А в ней мужчины видят… опасность. Она не принадлежала к тому типу женщин, которые возбуждают мужчин, в лучшем случае ее воспринимали просто как «соседку» – ей так и говорили… все говорили. От ее дантиста до последнего приятеля.

Да уж, она не из тех, кто кружит мужчинам голову. Значит, нужно искать другую причину для явных попыток Рейфа ее очаровать. Наверняка все дело в участке. И то внимание, которым ее окружил Рейф, – это лишь его способ заставить ее увлечься им. А тогда она, думает Рейф, согласится на продажу земли… Так что с ее стороны будет мудро не упасть в его объятия.

Вновь обретя равновесие, она легко отстранилась от Рейфа.

– Я не успела позавтракать, вот голова и закружилась. Где мы будем есть, прямо тут, наверху? – прозаически поинтересовалась она.

– Нет, я имел в виду местечко поудобнее. Дженни не слишком понравился его ответ, но, подумала она, Рейф вряд ли позволит себе что-то в присутствии такого соглядатая, как его пятилетняя дочь. И Дженни очень порадовалась этому обстоятельству. Местечко поудобнее, упомянутое Рейфом, оказалось полянкой под деревьями в стороне от шоссе, ведущего обратно к дому. Землю устилал покров из желтых и буроватых листьев, поверх которого Рейф развернул старый плед. Осень была любимым временем года Дженни. Разноцветье пейзажей матери-природы она воспринимала скорее как знак начала, а не конца.

Рейф с Синди, усевшись рядышком, склонились над большой плетеной корзиной, и Дженни была очарована представшей ее глазам сценой. У нее сжалось сердце от сладкой боли, как бывало всякий раз, когда она видела отца с маленькой дочерью. Дженни прослушала немало психологических курсов, прочла немало книжек из разряда тех, которые называются «Помоги себе сам», и поняла, что эта боль рождена потерей отца, что именно такой близости с отцом не хватало в детстве и юности ей самой.

Ее дед был сухим и довольно грубым человеком, он никогда не сажал ее на колени, не обнимал, не играл с нею. Он не принадлежал к любящему типу дедушек.

Не приходилось сомневаться, что Рейф обожает Синди. Это чувство читалось в его взгляде, когда он смотрел на дочь. В его глазах светились любовь и гордость. И мягкий юмор.

Ему нравилось, Дженни видела, быть отцом.

– Ой, папочка, ты только посмотри. Хьюго положил этот вонючий сыр! – Синди сморщила от отвращения носик.

– Хьюго – это мой шеф-повар, – объяснил Рейф для Дженни. – Он считает любую трапезу незавершенной, если в ней недостает блюд французской кухни. Даже на пикнике нельзя обойтись без сыра бри, французского хлеба и вина. А по мне, так хватило бы сэндвичей с ростбифом и пива.

– Может, стоило ему об этом сказать? – заметила Дженни.

– Тысячу раз. говорил, – отозвался Рейф. – А потом прикусил язык. Хьюго чертовски вспыльчив. Но лучшего повара во всем штате не найдется.

– Папочка, ты сказал нехорошее слово! – воскликнула Синди. – Ты должен мне десятицентовик!

– В мужском обществе непременно должен быть какой-то закон против ругательств, – виновато пояснил Рейф, пока доставал из кармана монетку.

– Вчера я получила от дедушки целых пятьдесят центов, – гордо провозгласила Синди, отвлекая тем самым внимание Дженни от джинсов, туго обтягивавших бедра Рейфа.

– Он исправляется, – заметил Рейф, достав наконец десятицентовик для дочери. Синди согласно кивнула.

– Сначала он платил мне по два доллара в день.

– Похоже, характера ему не занимать, – высказала свое мнение Дженни, радуясь, что голос не выдал ее смятения. Фью-ю! Она была готова схватить салфетку и начать обмахиваться ею как веером! Мириам была права. Этот парень в самом деле очень даже симпатично заполняет собою джинсы!

– Да уж, мой отец крепкий орешек, – подтвердил Рейф.

– Смотри, папочка. Клубень сделал для нас картофельный салат! Вот здорово! Это мой любимый!

Дженни вспомнила, что Синди уже говорила ей о Клубне. Кажется, он старый приятель ее дедушки, морской кок. Вышел в отставку и работает у них в ресторане.

– Клубень и Хьюго всегда ссорятся, – продолжала Синди. – И лица у них становятся красными, как картофельный салат. – Она ткнула пальчиком в плошку с салатом – он действительно был красноватым из-за кубиков свеклы. – У Клубня тоже есть татуировка, только не такая большая, как у дедушки. Просто змейка. Голая дама мне больше нравится.

Дедушка умеет даже шевелить рукой, чтобы заставить голую даму танцевать. Вот бы ты посмотрела!

– Звучит впечатляюще, – сказала Дженни.

– Что это значит? – спросила Синди.

– Значит – «хорошо», но только еще лучше, – объяснила Дженни.

– А мне… мне ты кажешься впе-чат-ля-ю-щей, – старательно выговаривая новое слово, призналась Синди. – Тебе тоже, папочка?..

– Ну конечно.

Дженни наверняка знала лишь одну впечатляющую вещь – силу воздействия на нее Рейфа. Он сидел сейчас на расстоянии как минимум футов двух, и все равно она ощущала его тепло, и от этого ощущения мурашки пробегали по всему ее телу. Он и не подумал хотя бы из вежливости опустить глаза. Взгляд его был восхищенным и откровенным – но не оскорбительным, что уже редкость. Никогда в жизни на Дженни не смотрели такими глазами.

– Папочка, ты ничего не ешь. Ты что, не голоден?

– Умираю с голоду, – отозвался, не отрывая взгляда от Дженни, Рейф голосом соблазнительно бархатным и хриплым.

– Меня в меню нет. – Тихое предупреждение Дженни предназначалось исключительно для ушей Рейфа.

– Я этого и не говорил, – парировал он.

– Верно, но смотрел на меня как изголодавшийся человек на свою последнюю трапезу.

– У тебя слишком живое воображение. Должно быть, оно часть твоей работы.

– Может, у меня и живое воображение, но почву под ногами я чувствую, не сомневайся. Практическая жилка у меня длиной с милю, не меньше, – сообщила она ему.

– Да ну, аж с милю?

– Именно, – подтвердила она. – И с ног меня свалить не удастся.

– Может, тебе просто не попадался подходящий партнер, чтобы свалить тебя с ног, – возразил Рейф. – Предпочитаешь «с перцем» или без?

Дженни недоуменно моргнула. Это еще что за вопрос?

– Прошу прощения?

– Ростбиф. – Он приподнял две пластиковые коробочки. – У нас есть со специями и без. Какой предпочитаешь?

– О, наверное, без специй.

– Так я и думал. А хлеб? У нас булочки, ржаной, ну и, разумеется, французский хлеб Хьюго.

– Давай французский.

– Ага, хоть в этом рискнула. Браво. Сверху майонез или горчицу?

– И то, и другое. Он приподнял бровь.

– Помидор?

– Да, спасибо. И салат, – предвосхитила она его следующий вопрос.

Она протянула к нему руку, вверх ладошкой, за тарелкой и сэндвичем.

– Что с твоим пальцем? – Рейф нахмурился при виде зловеще багрового пятна на кончике пальца.

– Профессиональная болезнь, – виновато объяснила Дженни. – Туда же относится и затекшая спина. Просто укололась, вот и все.

Не успела она сообразить, что он делает, как он поднес ее руку к губам и поцеловал поврежденный пальчик. От прикосновения его губ к чувствительной коже Дженни вся задрожала.

– Прямо как в «Спящей красавице», – расплываясь в довольной улыбке, объявила Синди. – Она тоже уколола до крови палец, а принц ее поцеловал.

Дженни на несколько мимолетных мгновений позабыла о присутствии малышки – настолько сильным был разряд тока между нею и Рейфом. Дженни вырвала ладонь, про себя отметив, что в подушечке пальца, к которой прикоснулись его губы, все еще покалывало.

Ей пришлось напомнить себе – она знает, к чему все это, за чем он гонится. Вовсе не за ней. А за ее землей. Нужно, чтобы эта мысль прочно засела у нее в голове, и тогда она сможет спокойно сидеть рядом и наблюдать за попытками Рейфа ее обольстить.

Странно, однако, но у нее возникло ощущение, что Рейфу не свойственно добиваться цели с помощью своих чар. Для этого он человек слишком прямой, слишком нетерпеливый. Но в то же время он из тех, для кого цель оправдывает средства. Из тех, кто знает, чего хочет, и получает желаемое.

Поэтому позже, когда он привез их обратно и будто по ошибке свернул на дорожку, ведущую к его, а не к ее дому, Дженни нисколько не удивилась, услышав его приглашение зайти.

– Нет, спасибо, – ответила она. – Меня еще ждут кое-какие дела.

– Если ты уверена…

– Уверена.

– Что ж, тогда я провожу тебя. Иди в дом, Синди, – сказал Рейф дочери. – Покажи дедушке, какие красивые листья ты собрала.

Ах, как ловко, подумала Дженни. Рейф явно больше не хотел присутствия дочери в качестве соглядатая.

– Ты улыбаешься, – заметил Рейф и легонько, едва касаясь, прошелся кончиком пальца по ее губам.

Ее как током пронзило, и куда только девалось все ее спокойствие!

– Правда? Рейф кивнул.

– Было правдой. Сейчас у тебя вид испуганного кролика.

– Вот еще – благодарю покорно! – Дженни нахмурилась и стрельнула в него недовольным взглядом. – Ты уже слышал, что способен наговорить лишнего?

– Нет, но одна женщина с горящими глазами и гигантским мишкой в руках назвала меня недружелюбным, было дело.

– Ты действительно имеешь обыкновение наезжать на людей как паровой каток, чтобы заставить их делать то, чего хочешь ты. Меня, например, заставил поехать сегодня на пикник, – напомнила она уже на ступеньках своего крыльца.

– Да ладно, все получилось не так уж и плохо, верно? – проговорил Рейф.

– Нет, не плохо… нет.

– И еще… – Приподняв ладонью ее подбородок, Рейф приник к ней поцелуем.

Дженни казалось, что она ко всему готова. Она подозревала, что он избавился от Синди исключительно с этой мыслью – чтобы целовать ее без зрителей. Да, она была готова… только до того мгновения, когда его губы прижались к ее губам. Медленно, нежно, соблазняюще.

Тогда-то Дженни, в тумане смятенных чувств, вдруг осознала, что прежде не знала поцелуев. Просто не знала – и все. Потому что, если поцелуй означает песню души… значит, раньше Дженни была в полном неведении… была… до этого мгновения. А теперь каждая клеточка ее существа пела… звенела дивной мелодией.

Это было… грандиозно! Это было то ощущение, которое превращало обычных людей в поэтов и увело не один корабль в плавание. Несказанно возбуждающее ощущение… невероятное искушение. А был-то всего один поцелуй. Но – о! – какой поцелуй!..

Он отстранился ровно настолько, чтобы она сумела заметить победное, но и удивленное выражение его глаз. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы она вновь овладела собой.

– Можешь целовать сколько угодно, все равно не заставишь меня продать участок! – выпалила она.

– Целовать сколько угодно, ммм? – прошептал Рейф, обдав теплым дыханием ее влажные губы. – Принимаю вызов.

– Я вовсе не это… – договорить ей не удалось. Ее губы уступили натиску его губ, потом приоткрылись, и Рейф не замедлил этим воспользоваться, перейдя к следующей стадии соблазнения. Теперь он действовал смелее, возбуждая ее легкими толчками языка, но старался не испугать, не оттолкнуть напором. С каждым следующим поцелуем он овладевал новой территорией – уголком ее рта, изгибом верхней губы, – ни на секунду не оставляя своих попыток разжечь ее.

– Ну, все еще не готова поддаться искушению? – спросил он после их пятого поцелуя.

Еще как готова! Искушению целовать его. Но не продать…

– Именно, – храбро ответила она. – Все еще не готова. Спокойной ночи.

– Я ведь не сдался, – предупредил он ее, прежде чем она закрыла дверь.

Не сдался? О чем он? Будет продолжать попытки склонить ее к продаже? Или же попытки просто ее соблазнить?

– Ну, как прошло свидание, сынок? – поинтересовался у Рейфа его отец, Чак, едва Рейф вошел в их квартиру над рестораном.

– Отлично, – коротко бросил в ответ Рейф.

– У тебя на лице помада.

– Мне уже давно не семнадцать, папа, – с раздражением в голосе отрезал тот.

– Знаю-знаю. Ты уже сам отец, и у тебя есть дочка, которая задает вопросов больше, чем Картер получил голосов. Опять спрашивала, откуда берутся дети.

Рейф застонал.

– И что ты ей ответил?

– А я ее отвлек. Рассказал байку. Неплохую, кстати. Знаешь, ту, о бармене… Вроде сработало. До поры до времени. Но если она заметит губную помаду и вычислит, что ты целовался с нашей хорошенькой соседкой, туг же засыплет тебя вопросами. На которые у тебя, может, и нет желания отвечать.

Уж чего-чего, а вопросов, на которые он не хотел бы и сам себе отвечать, у него по горло. Например, зачем он целовал Дженни – так, как он это делал. И почему она его до такой степени интригует. А еще – почему он не в силах устоять перед ее небесно-голубыми глазами.

Сначала Рейф оправдывал свое поведение тем, что его выставили с участка, который почти уже был у него в руках. Старик Миллер ведь пообещал продать землю ему, а потом, чертов старикашка, дал от ворот поворот. Нет, конечно, себялюбие Рейфа не простиралось так далеко, чтобы он считал, будто ему достаточно поцеловать Дженни – и та согласится продать участок. Просто он думал, что если узнает ее получше, то найдет-таки возможность построить банкетный зал. В конце концов, она может шить своих мишек где угодно. А вот ресторан никак иначе не расширишь.

Однако создается впечатление, что Дженни его насквозь видит, потому, должно быть, и подсмеивалась над ним весь день напролет.

Стоило бы, наверное, покончить с этой затеей и двигаться дальше. Но если говорить правду, Дженни Бенджамин растревожила в нем ту частичку его души, которую он считал умершей вместе с Сюзан. Дженни его заинтриговала. Она поглощала его внимание так, как раньше только две вещи – его работа и семья. Это не любовь, просто-напросто это не может быть любовью, и все же ему нравились их веселые стычки – поединок характеров.

– Она невероятно упряма, я такого и не ожидал, – пробормотал Рейф себе под нос.

– Ты о ком? – мгновенно отреагировал отец.

– О нашей хорошенькой соседке.

– Хочешь сказать – у тебя с ней могут быть проблемы? Тогда это впервые. Раньше тебе всегда удавалось задуманное. Впрочем, на тарелочке с голубой каемочкой жизнь тебе ничего не преподносила. Мое воспитание! Чтобы чего-то достичь, нужно трудиться. Ты так всегда и делал. Трудился – и получал, чего хотел.

– Не всегда, – тихо и горько отозвался Рейф. – Я не хотел, чтобы Сюзан умерла.

– Я знаю. Но ты работал не покладая рук, и Сюзан получила самый лучший уход и лечение – что бы там ни твердила ее полоумная мать. Кстати, она опять звонила, пока вас не было.

– Что ты ей сказал?

– Что тебя нет дома и что ты гуляешь с дочерью. Она все пыталась прочесть мне очередную лекцию. Послушать ее, так она крупнейший специалист в воспитании детей. – Чак негодующе фыркнул. – Сюзан была такой кроткой, такой милой девочкой потому, что ее воспитала няня, а не эта стерва, ее мать.

– Полностью согласен.

– Да, Сюзан была чудесной, но ее больше нет с нами. Уже четыре года, как она умерла. Пора бы и о себе подумать, сынок. Я так обрадовался, что ты снова начал с кем-то встречаться. Не очень-то ты много развлекался с тех пор, как… В общем, если бы у тебя кто-нибудь появился… – Заметив разъяренный взгляд Рейфа, Чак потерянно умолк.

– Смерть Сюзан едва не свела меня с ума, – сквозь зубы выдавал Рейф. – Не собираюсь пройти через такое еще раз, па.

– Не может быть, чтобы у тебя умерла еще одна любимая женщина…

– Ты не понял. Не будет никакой другой любимой женщины. Никогда. И закончим разговор.

– Куда могли запропаститься эти чертовы чертежи? – в третий раз обыскивая ящики письменного стола, бормотала Дженни. После поцелуев Рейфа она все никак не могла успокоиться и решила наконец направить требующую выхода нервную энергию в рабочее русло.

В полной растерянности усевшись прямо на стол, она вдруг сообразила, что складывала чертежи не в том порядке, в котором они сейчас лежали. А некоторые, похоже, и вовсе исчезли.

– Ну, не выросли же у них ноги, в конце-то концов! – буркнула она себе под нос.

Ее поиски были прерваны телефонным звонком. Она не сумела скрыть раздражения:

– Да!

– Уезжай! – произнес сдавленный мужской голос.

– Сам проваливай! – выпалила она и швырнула трубку. – Недоумки малолетние, – процедила она и вернулась к поискам. – Просто не могу поверить, что потеряла их. Нет, они должны быть где-то здесь.

Но чертежей нигде не было. Она обыскала гостиную, где временно находилось ее рабочее место, затем расширила район поисков на весь нижний этаж. Она еще не успела распаковать все свои вещи, да и мебелью новой не обзавелась, так что искать-то особенно негде было. Но она все-таки поднялась и на второй этаж, заглянула в спальню – на всякий случай, а вдруг вчера вечером, перед сном, хотела посмотреть чертежи? Ничего. Набросков новенького Мишутки, над которым она работала в последнее время, и след простыл.

Чаще всего Дженни создавала своих мишек на глаз, работая сразу с материалом, как будто игрушки были мягкими скульптурами, постепенно оживавшими под ее руками. Но случалось, что она не могла обойтись без набросков.

Счастье еще, что пропали не самые интересные из чертежей – она, в общем-то, собиралась их переделывать. Но все равно подобные необъяснимые исчезновения выводят из равновесия. Так же, как и поцелуи Рейфа. У этого парня совершенно бесподобные губы. Она и представить себе не могла, что поцелуй способен настолько ее потрясти, перевернуть ей всю душу.

Может, все дело в гормонах? Или в полнолунии? Дженни пыталась найти какое-то приемлемое объяснение… ну хоть какое-то оправдание своей реакции. Если уж на то пошло, Рейф не первый мужчина, который ее поцеловал, но он первый, от чьих поцелуев она едва не лишилась сознания. Все предыдущие поцелуи просто побледнели в сравнении с его… Побледнели?.. Черт, да от них просто ничегошеньки не осталось, они испарились! А воспоминание о губах Рейфа, приникших к ее рту, похоже, навеки отпечаталось у нее в мозгу.

Я не сдался – предупреждал ее Рейф. И слово сдержал. За последние несколько дней он не раз звонил или заглядывал к ней.

Дженни все время собиралась вернуть ему обновленного Задиру – и все время забывала. Забывчивость по Фрейду, твердила она себе, ворочаясь ночью без сна. Цепляешься за мишку Рейфа – значит, цепляешься за него самого. Каждую ночь она клялась себе избавиться от его чар, вернув ему его чертова мишку, и каждое утро забывала исполнить клятву. Она оправдывалась тем, что голова у нее все эти дни была забита кучей других дел. Вот здесь она нисколько не кривила душой.

Как будто ей мало было Рейфа с его воздействием на нее! У Дженни появились проблемы с бизнесом. Да что там – складывалось впечатление, что неприятности идут косяком. Бесследно исчезли в пути еще две партии отправленных ей материалов, а для того, чтобы в срок починить сарай, казалось, понадобится настоящее чудо.

– Вы уверены, что вовремя справитесь с ремонтом? – уже в пятый раз за последние пять дней спросила Дженни у подрядчика.

– Ага, – мистер Гарднер был весьма лаконичен.

– Пять дней назад вы говорили то же самое, а дело с тех пор не сдвинулось с мертвой точки. Ее собеседник пожал плечами.

– Погода не в моей власти.

– Все эти дни светило солнце, мистер Гарднер.

– По прогнозу ожидались дожди. Шансы – двадцать на восемьдесят.

– Послушайте, мистер Гарднер, вот что я вам скажу. Либо вы закончите ремонт в установленные контрактом сроки, либо не получите от меня ни цента.

Он нахмурился.

– Оставь свои угрозы при себе, малышка. Ты еще под стол пешком ходила, когда я уже строил дома.

– И похоже, строите их до сих пор – не закончив ни единого! – выпалила она.

– Не нравится, как я работаю, – пожалуйста, обращайся к другим.

Дженни предвидела подобную угрозу в ответ – разорвать контракт и оставить ей полный разгром. Именно поэтому она и сдерживала себя – столько, сколько в силах была терпеть черепашьи темпы мистера Гарднера. Но и она приберегла про запас козырную карту.

– Что ж, если вы не в состоянии завершить ремонт, я обращусь за помощью к мистеру Фаддену.

Ей не доставило много хлопот узнать, что шурин мистера Гарднера недавно отделился, открыв конкурирующую фирму. Зная человеческую – в частности, мужскую – натуру, Дженни была готова поклясться, что мистер Гарднер ни за что не уступит контракт шурину. Она оказалась права.

– Ну-ну, в этом нет необходимости, – примирительно проговорил мистер Гарднер. – Через четверть часа вся бригада будет у вас.

– Отлично. Будет бригада – будет и контракт. Не будет бригады – я звоню мистеру Фаддену.

Мистер Гарднер большим пальцем сдвинул кепку на затылок.

– Атакуете, а?

– Приходится.

– Ладно, не волнуйтесь. Работа будет сделана – или меня зовут не Герберт Гарднер.

Дженни подозрительно сощурила глаза:

– Вы вроде говорили, что вас зовут Генри Гарднер?

– Ну да, я и говорю – Генри.

– Хватит проволочек, мистер Гарднер. Больше я предупреждать не стану. Просто обращусь к вашему шурину. Вам ясно?

– Ясно как Божий день.

– Очень хорошо. Рада, что мы договорились. Само собой, через пятнадцать минут сарай кишмя кишел рабочими. Звенели голоса, стучали молотки, верещали пилы. Дженни оставила это столпотворение и вернулась в дом, где ее ждала с аплодисментами Мириам.

– Чем я заслужила такую овацию?

– Тем, что поставила на место проходимца Гарднера. Я бы этого момцера спустила с лестницы сей же миг, как только ремонт закончится.

– Объясни-ка, что значит это определение, Мириам, – отозвалась Дженни. Большинство любимых выражений подруги на идише она уже знала, но сейчас прозвучало что-то новенькое.

– Скажем так – он не мет. Теперь понятно. Мет, как было известно Дженни, – это достойный и благородный человек.

– В отличие от твоего соседа, – продолжила Мириам. – Того, симпатичного. Вот он-то как раз мет! Кажется, он у тебя частый гость, а?

– Я же тебе говорила…

– Знаю. Он интересуется твоей… собственностью.

– Забавно, откуда у меня ощущение, что ты используешь слово «собственность» совсем не в том значении, в каком его использую я?

– Да я же видела, как он на тебя смотрит!

– Так, вроде хочет силой вколотить в меня хоть крупицу здравого смысла. Ты это хотела сказать?

– Да просто вид у него – Хитклиффа[1]1
  Хитклифф – герой романа Эмили Бронтс «Грозовой перевал»


[Закрыть]…

– Что?

– Вид у него такой – мрачный и задумчивый. Признаться, он от этого только выигрывает.

– Ты неисправима.

– Но я права.

– О'кей, пусть от этого мрачного, задумчивого вида он выигрывает. Дальше что?

– Дальше – зачем он продолжает являться сюда каждый день?

– Чтобы свести меня с ума.

– В самую точку.

– А тогда, он думает, я продам ему участок.

– Это одно из объяснений.

– Мириам!

– Ничего не могу с собой поделать, – ни капельки не раскаиваясь, Мириам ухмыльнулась.

– Хватит с меня разговоров о Рейфе, – заявила Дженни и с силой сжала виски, где, как ей казалось, маленькие человечки вовсю стучали молотками. – У меня от них голова раскалывается.

– У кого угодно голова начнет раскалываться от того адского шума, что стоит снаружи.

– Пусть. Хоть принялись за дело. А то я уже начала сомневаться, закончат ли они в этом тысячелетии – или придется ждать до следующего.

– Ты им задала жару. Хвала тебе. – Мириам потрепала ее по плечу.

– Когда нужно, я на своем настоять умею, – провозгласила с пафосом Дженни. – И не позволю какому-то там упрямому идиоту преградить мне путь!

– Это частная вечеринка феминисток или будет позволено присоединиться? – сухо поинтересовался из прихожей Рейф. – Я стучал, но вы меня, должно быть, не слышали.

– А кто и что может услышать в таком грохоте? – пожаловалась Мириам. – Пойду приму аспирин. Я скоро.

И Дженни опять осталась наедине с Рейфом.

– Чего ты испугалась? – спросил Рейф. – Я не собираюсь тебя насиловать. Не здесь и не сейчас, во всяком случае.

– И не думала пугаться!

– Еще как испугалась. Вот, – он положил ей ладони на плечи и развернул лицом к зеркалу в прихожей, – взгляни на свое лицо.

– Не хочу, – вырвалось у нее. Рейф, возвышаясь за ее спиной, встретился с ней взглядом в зеркале.

– Почему же? Очень милое лицо.

Милое, про себя повторила она. Именно. Те самые слова, которые мечтает услышать всякая женщина. Она сморщила нос.

– У тебя такой изящный маленький носик, ты знаешь об этом? – глухо пробормотал он.

– Поосторожнее, а то я еще приму твои щедрые комплименты за чистую монету, – отозвалась она насмешливо.

– И рот… – Рейф пробежал большим пальцем по ее пухлой нижней губе, ни на миг не отрываясь от ее глаз в зеркале, в непостижимой тайне которого сливались их взгляды. – Когда ты сердишься, то закусываешь нижнюю губу… Вот опять. Видишь?

Видеть Дженни сейчас могла только отражение Рей-фа в зеркале – такого стройного и слегка пугающего в черном свитере и черных джинсах. Усилием воли она попыталась вернуть ритм сердца в норму – безуспешно. Дыхание тоже участилось, и потому, вдыхая, она каждый раз касалась спиной его груди и ощущала, как облако первобытного желания сгущается вокруг нее.

– Я, знаешь ли, прекрасно понимаю, что именно ты сейчас делаешь, – решительно сообщила ему Дженни.

Он приподнял бровь, отчего стал еще больше похож на сатира.

– Правда?

– Разумеется.

– Итак – что же я пытаюсь сделать?

– Очаровать меня.

– Успешно?

– Абсолютно нет.

– Почему – нет?

– Почему – нет? – огорошенно повторила она.

– Если мои методы порочны, я бы с радостью воспользовался твоими советами.

– Твои методы превосходны, и тебе чертовски хорошо об этом известно, – огрызнулась она и отпихнула искушающую ладонь подальше от своих губ.

– Если мои методы настолько превосходны, как ты говоришь, почему же они не срабатывают?

Сработали – до определенной степени, про себя сердито отметила Дженни. И ее этот факт отнюдь не обрадовал.