Текст книги "Цветок пустыни"

Я почувствовала, как ее руки крепко обнимают меня.

– Все будет хорошо, ни о чем не беспокойся. Только будь очень осторожна. Осторожна! – Она разжала руки. – И еще, Варис, еще одно… Пожалуйста, не забывай меня!

– Ни за что, мама…

Я отвернулась от нее и бросилась в темноту.

6
Дорога

В компании этого вежливого мужчины я проехала совсем немного – буквально через несколько километров он притормозил и высадил меня у обочины:

– Извини, но дальше не могу, мне в другую сторону.

Я очень расстроилась – впервые за долгое время мне удалось найти кого-то, кто не хотел меня съесть, побить или изнасиловать.

– Счастливого пути! – крикнул он и помахал из приоткрытого окна, удаляясь за поворотом.

Я вяло помахала ему и задумалась, как быть дальше: получится у меня вообще добраться до Могадишо? В тот день мне удалось поймать еще пару автомобилей, но в основном я шла пешком. Уже на закате я поравнялась с одним большим грузовиком и в нерешительности остановилась – меня захлестнули воспоминания недавнего прошлого. Понимая, что это, возможно, мой последний шанс на сегодня, я направилась к кабинке.

– Тебе куда нужно? Я еду в Галькайо.

Галькайо! Я и не знала, что уже почти добралась до этого города. Здесь же живет мой богатый дядюшка Ахмед. Зачем бродить по всему Сомали, разыскивая Могадишо, когда можно остановиться у него? За ним как раз числится должок.

– Вот так совпадение, и я туда еду! – Я улыбнулась, предвкушая теплую постель и сытный ужин в доме дяди. У меня нехило разыгрался аппетит – грузовик перевозил зерно, рис и сахар.

Моему шоферу было около сорока, и он был тот еще любитель позаигрывать. Он постоянно пытался разговорить меня, а я старалась казаться одновременно вежливой и отстраненной. Не хватало только, чтобы он подумал, будто я поощряю его. И вдруг он меня спрашивает:

– Ты же бежишь из дома, верно?

– Что? С чего ты так подумал? – Я старалась казаться максимально удивленной.

– Да по тебе видно. Да, ты точно бежишь. Я тебя верну родителям.

– Что? Нет, прошу тебя! У меня правда есть дело в Галькайо… Я еду к дяде, повидаться, он меня ждет.

Шофер ни капли не поверил мне, однако ничего делать или говорить больше не стал. У меня же просто голова шла кругом – я понятия не имела, где попросить высадить меня. Я теперь должна разыграть уверенность – как я могу ехать к дяде, не зная, где он живет? Город был намного крупнее поселка, который я встретила до этого, – много домов, людей, автомобилей. Ох, ну и затеяла я!

Я разрывалась между чувством страха перед этим незнакомым городом и шофером, который может в любой момент сдать меня как беглянку. Когда я увидела огромный рынок под открытым небом, я решилась.

– Все, спасибо! Я вот здесь выйду, тут до дома дяди рукой подать, – сказала я, одновременно выпрыгивая из кабины. – Спасибо большое за помощь!

Рынок сразил меня наповал – я в жизни не видела столько разной еды! Здесь было все – картофель, горы зерна, выпечка, огромные ящики с ярко-желтыми бананами, золотистые дыни, пламенно-красные помидоры. Тогда, кстати, состоялось мое первое знакомство с помидорами – в пустыне я ничего подобного никогда не видела.

Я ходила между рядов с выпученными глазами и, конечно, привлекала много внимания торговцев и покупателей. Наконец ко мне подошла хозяйка одного из прилавков, который я облюбовала, изучая все эти богатства.

– Тебе чего? – резко спросила эта «матушка». «Матушка» в Африке – это уважительное определение женщины. Но не каждая может стать ею – для этого нужно родить детей.

– Можно мне, пожалуйста, взять немного вот этого… – сказала я, указываю на помидоры.

Я разрывалась между чувством страха перед этим незнакомым городом и шофером, который может в любой момент сдать меня как беглянку.

– А деньги-то у тебя есть?

– Нет, но мне очень хочется есть…

– А ну, прочь тогда отсюда!

То же самое произошло со следующей женщиной:

– Ну, конечно! Не хватало еще, чтобы у меня тут нищенки всякие побирались. А ну кыш!

Тогда я рассказала ей о себе, и что ищу дядю Ахмеда – вдруг она его знает? Он все-таки очень зажиточный человек.

– Ой-ой, вела бы ты себя поскромнее да потише! Ш-ш-ш-ш… Скромнее нужно быть и тише. Зачем всем вокруг знать имена твоих родственников, зачем ты кричишь?

За нами в это время наблюдал один мужчина, стоявший неподалеку. Обычный такой мужчина, лет тридцати, с добрым лицом.

– Девочка, подойди ко мне!

Я взволнованно подскочила к нему и начала тараторить свою историю.

– Тише-тише, помолчи… Я помогу тебе, но ты сама должна быть осмотрительнее. Кто же ходит и кричит на улице про свою семью? Ты из какого племени, кстати?

Я выложила ему все, что знала о дяде Ахмеде и его семье.

– Знаешь, кажется, я знаю, о ком ты говоришь и где он живет. Я отведу тебя.

– Ой, да, пожалуйста! Спасибо! Точно отведете?

– Да-да, пойдем. Не волнуйся, я помогу тебе.

И мы пошли прочь от рынка по тенистым улицам и переулкам. У ворот одного из домов мужчина замедлил шаг:

– Ты есть хочешь?

Увы, то, что я голодаю, было заметно невооруженным глазом.

– Да, очень.

– Смотри, это мой дом, – сказал он, показывая рукой на ворота. – Давай зайдем? Ты немного подкрепишься, и с новыми силами пойдем искать твоего дядю.

Я была очень голодна и с благодарностью приняла его приглашение. В доме мне в нос сразу же ударил необычный незнакомый запах. Мужчина принес мне поесть, а сам сел рядом. Как только я выскребла все из тарелки, он сказал:

– А может, ты еще и вздремнешь немного? Устала?

– Вздремну?

– Ну да, поспишь.

– Нет, спасибо, я уже у дяди отдохну. Мне очень нужно к нему.

– Да-да, понимаю. Но вот только я немного устал. Ты не против, если мы сделаем небольшой перерыв и отдохнем пару часиков? После обеда как раз будет очень кстати. И потом тут же пойдем на поиски дяди, можешь даже не волноваться.

– Нет-нет, я правда не хочу. Ты можешь идти, а я здесь посижу, подожду тебя.

Время и правда было очень подходящее для послеобеденного отдыха. Но я уже поняла, что здесь происходит что-то неправильное – с какой стати я должна лежать рядом с незнакомым мужчиной? Его уговоры были неуместно настойчивыми и требовательными, но я, увы, была тогда очень наивной и просто не представляла, как правильно себя повести. Мне было страшно в незнакомом городе и страшно от голоса этого мужчины – под давлением всего этого я выбрала худшее решение из всех возможных. Сдалась и легла рядом с ним. Естественно, о своей усталости этот урод тут же забыл и в два счета на меня залез. Я боролась и всеми силами пыталась вырваться, но получила только подзатыльник. Тогда я повторила тот же сценарий, что в прошлый раз в грузовике – притворилась, что согласна, а затем ловко выскользнула.

– Девочка, ну ты куда, вернись… – Из комнаты раздался легкий смешок.

Вся в слезах я выбежала на улицу и побежала обратно к рынку, поближе к людям. Там ко мне подошла «матушка» лет шестидесяти.

Я уже поняла, что здесь происходит что-то неправильное – с какой стати я должна лежать рядом с незнакомым мужчиной?

– Что случилось, почему ты плачешь? – Она мягко и спокойно взяла меня за руку и посадила рядом с собой. – Ну же, расскажи мне, что случилось.

Но как я могла рассказать, что на самом деле произошло? Я и без того была жутко растеряна и потрясена. Да и стыдно – только круглая дура могла вот так спокойно зайти в дом к чужому мужчине. Еле сдерживаясь, сквозь слезы я рассказала этой женщине первую половину истории – что ищу дом дяди, но заблудилась и никак не получается.

– А зовут-то твоего дядю как?

– Ахмед Дирие.

«Матушка» подняла руку и указала на ярко-голубой дом в конце нашей улицы:

– Так вот же его дом. Видишь, голубой такой? Это он и есть.

Так рядом! Я могла бы уже давно быть у дяди! Позднее я поняла, что тот урод сразу смекнул, кто я и кто мой дядя. «Матушка» спросила, нужно ли меня проводить. Я мрачно посмотрела на нее – сейчас мне сложно было кому-то доверять, – но лицо у нее было доброе.

– Да, пожалуйста, – шмыгнула я носом.

Вместе мы дошли до дома и постучались в двери – нам открыла моя тетя.

– О Аллах, а ты откуда здесь? – недоуменно воскликнула она.

– Тетушка, я к вам пришла.

– Ой, ты, часом, не сбежала ли из дома? А, признавайся?

– Ну-у-у…

– Я немедленно верну тебя обратно! – твердо сказала она.

Дядя Ахмед удивился мне не меньше, но больше всего его поразило то, что я сама смогла найти дорогу из пустыни сюда. Я, конечно, опустила знаковые детали моего путешествия – как я булыжником убила шофера грузовика, как его сосед чуть не изнасиловал меня, но в остальном рассказала все как есть. Но как бы ни был поражен дядя, он не был намерен позволить мне остаться здесь. Он был очень встревожен тем, что теперь некому присматривать за его драгоценными верблюдами, ведь многие годы это было моей обязанностью, и я справлялась с ней очень хорошо. Сейчас с ними некому было ходить – старшие сестры и брат ушли из дому.

– Нет-нет, Варис, как ты себе это представляешь? Ты обязана вернуться домой. Кто же, кроме тебя, поможет матери с отцом? Ты что, хочешь прохлаждаться здесь?

Я не была готова к такой реакции, и ответов на все эти вопросы у меня тоже не было. Рассказывать о том, что я бежала от свадьбы с древним стариком, было бы тоже бессмысленно. Дядя бы только всплеснул руками и сказал:

– Варис, и что такого? Ты должна выйти замуж. Твоему отцу так нужны эти верблюды…

И уж точно он бы не понял моих рассуждений о том, что я не такая, как другие члены семьи. Я люблю родителей, но мне мало того, что мне может дать судьба кочевницы. Я твердо понимала, что способна на большее в этой жизни, только не могла сформулировать, чем же я должна заняться.

Пока что меня оставили пожить в доме дяди, но через пару дней я узнала, что он отправил к отцу гонца с известием о том, что меня нашли.

Я неплохо общалась с двумя сыновьями дяди Ахмеда – они часто бывали у нас в гостях во время каникул. Они помогали нам пасти стада и заодно учили родному языку – тогда в Сомали было правило, что городские должны иногда приезжать в пустыню и обучать детей кочевников. Они рассказали мне все, что знают про Аман, – оказывается, после побега ей удалось добраться до Могадишо и сейчас она живет там вместе с мужем. Эти новости меня очень обрадовали – я ничего не знала о судьбе Аман и даже думала, что она погибла. Из разговоров, однако, я сделала вывод, что родителям известно о ее судьбе, но за бегство ее отлучили от семьи и про нее теперь не принято говорить.

Ребята помогли составить мне план побега – объяснили мне, как и где искать Аман, когда я доберусь до столицы, дали мне немного денег на дорогу и вывели на шоссе за городом.

– Варис, иди вот по этой дороге. Она ведет прямиком в Могадишо.

– Обещайте, что не раскроете меня. Что, когда отец придет, вы скажете, что понятия не имеете, куда я подевалась. Вы мне ничего не говорили и в последний раз видели меня утром в доме. Хорошо?

Они дружно закивали и еще долго провожали меня взглядом.

Дорога до Могадишо была бесконечна – я шла несколько дней. К счастью, братья дали мне немного денег, и я могла купить немного еды, чтобы подкрепиться. Меня иногда подбрасывали попутки, но в основном я шла пешком. Дорога была изнурительна, и все казалось мне очень медленным. От отчаяния я даже разорилась на поездку в так называемом африканском такси. Это очень популярный в Сомали способ передвижения. В грузовиках обычно перевозят всякие товары, а когда шофер оставляет их в пункте назначения, он сажает в пустой кузов пассажиров. По периметру обычно есть деревянные перила, что делает всех пассажиров похожими на детей в огромном манеже. Такси обычно сильно перегружено – туда набиваются не только люди, но и их багаж, дети, мебель, даже цыплята или козы. Но, умудренная горьким опытом, я решила, что лучше поеду в тесном грузовике, чем в просторном один на один с незнакомым мужчиной. Нас выгрузили недалеко от Могадишо, в предместье, где были колодцы – там уже толпилось много людей, желающих напоить скот. Оглядевшись, я поняла, что к городу сходится очень много дорог со всех концов Сомали – по какой из них я смогу дойти к городу, неясно. Разобраться мне помогли двое кочевников, стоявших в очереди к колодцу.

Я твердо понимала, что способна на большее в этой жизни, только не могла сформулировать, чем же я должна заняться.

Я пошла в указанном направлении, постепенно погружаясь в лабиринт улиц. Могадишо – это портовый город на берегу Индийского океана. В то время, когда я жила там, он был невероятно красив. Большинство домов в городе были построены еще итальянцами, когда Сомали был их колонией. Ослепительно белые, окруженные пальмами и яркими цветами, они придавали городу средиземноморский шарм. Такими же красивыми были местные женщины – они все ходили в ярких красных, синих или желтых накидках и кутались в шарфы, которые изящно придерживали при сильных порывах ветра с океана. По улицам они перемещалась с грациозностью диких кошек, и яркий шлейф их цветных накидок был похож на какой-то мудреный старинный танец. Здесь также было много мусульманок в глухих черных одеждах с маленькими прорезями для глаз, меня очень поражало, как они так шустро передвигались по городу – ничего же не видно!

Я то и дело спрашивала прохожих, как мне добраться до района, где жила моя сестра. Адрес точнее я не знала, но у меня был план – как только попаду в нужный район, я постараюсь найти рынок и опрошу местных торговок. Они уж точно знают всех. И теперь я точно не буду такой доверчивой, чтобы разрешать незнакомым мужчинам помогать мне.

На рынке я снова начала ходить вдоль рядов и разглядывать товары – у меня оставалось еще немного денег. В итоге я остановилась на молоке – я очень соскучилась по нему за время своих странствий. Я купила его в одной лавке, где цена на него была самая низкая. Но с первого же глотка я поняла, что вкус у него какой-то странный, не тот, к которому я привыкла.

– Что это за молоко такое у вас?

– Какое еще такое? Отличное у нас молоко!

– Да перестаньте. Уж в чем, в чем, а в молоке я разбираюсь лучше всех. У этого странный вкус. Вы водой его, что ли, разбавляете?

Они признались, что так и поступают – так им удается снизить цену и продавать больше. В итоге мы разговорились, и я рассказала, что приехала в столицу, чтобы найти сестру, Аман.

– А-а, вот почему твое лицо кажется мне таким знакомым!

Я расхохоталась – в детстве я была точной копией Аман. Торговки хорошо знали сестру, потому что она приходила на рынок каждый день. Молочница подозвала своего сынишку и наказала проводить меня к ее дому.

Мы быстро дошли до него по тихим пустым улочкам – стояла полуденная жара, и все жители спрятались по домам, чтобы отдохнуть. Мальчик указал мне пальцем на маленькую хибару, я зашла внутрь и увидела на кровати спящую Аман.

– Варис, ты что здесь делаешь? – спросонья пробормотала она, когда я потрясла ее за руку.

Наконец-то мне было кому рассказать всю историю без утайки! Уж сестра точно поймет, почему в тринадцать лет мне не хотелось идти замуж за старика. Аман же вышла замуж в Могадишо за очень хорошего и спокойного мужчину. Сейчас они ждали первенца – ребенок должен был вот-вот родиться, через месяц. По сестре даже не было заметно, что она беременна – из-за роста (а она была метр девяносто!) она ничуть не поправилась, а просторное африканское платье скрывало живот. Она выглядела очень красивой и величественной – я могла только мечтать о том, чтобы также красиво носить своего ребенка.

Наконец я решилась задать ей самый важный вопрос:

– Аман, прошу, помоги мне. Я не хочу обратно домой. Можно остаться у тебя?

– Значит, ты все-таки сбежала и оставила все на маму… – печально покачала головой она.

Аман, конечно, меня не выгнала и разрешила остаться ровно на столько, сколько нужно. В их доме было две крохотные комнаты, в одной из них поселилась я. Мужа Аман я видела редко – он много работал, уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Дома он очень мало разговаривал, я даже сейчас не вспомню, как его звали и чем он занимался.

Аман вскоре родила очаровательную дочку, и я стала помогать с ней нянчиться. Еще я убиралась, стирала и сушила вещи, а также ходила на рынок. Я быстро овладела тонким искусством торговаться, подражая поведению местных. Обычно это было так: матушка выкладывала передо мной товар, например пару помидоров, и называла заломленную цену, за которую можно было бы спокойно купить тройку верблюдов. Тут начиналась игра:

– Ой, ну нет, это слишком много, – отвечала я со скучающим видом.

– Так, ну и за сколько ты предлагаешь мне их тебе отдать?

Наконец-то мне было кому рассказать всю историю без утайки! Уж сестра точно поймет, почему в тринадцать лет мне не хотелось идти замуж за старика.

– Два пятьдесят.

– Да ты что! Да посмотри сама…

Затем я устраивала спектакль – переходила к разговору с соседними торговками, да погромче, чтобы та, первая, все слышала. После возвращалась к ней и вновь начинала торговаться, пока у нас языки не начинала отсыхать.

Аман постоянно упрекала меня в том, что я бросила маму и теперь она работает совсем одна. Любой наш разговор на тему моего бегства заканчивался этим. Я тоже переживала за маму, но не понимала, почему Аман себя-то не винит – она убежала из дома раньше. С тех пор прошло больше пяти лет, но в глазах Аман я так и осталась глупенькой младшей сестренкой – она априори всегда будет умнее меня. Несмотря на внешнее сходство, у нас были абсолютно разные характеры. Но больше всего меня раздражало то, что она постоянно командует мной. Я сбежала от отца точно не ради того, чтобы прислуживать сестре и выполнять ее работу по дому.

И однажды я ушла от нее. Просто вышла утром из дома, никого не предупредив, и зашагала прочь. Тогда я считала, что поступаю правильно: иду строить свою жизнь. Увы, я не знала, что с Аман я больше никогда не увижусь.

7
В столице

Детство моей мамы прошло в столице, в окружении четырех братьев и сестер. В Могадишо у нас было много маминой родни, и пока я жила у Аман, она меня много с кем успела познакомить. Особенно я рада тому, что в Могадишо я познакомилась с бабушкой. Сейчас ей уже глубоко за девяносто, но тогда ей только-только исполнилось семьдесят, и она была очень активной.

Бабуля – типичная «матушка». Она очень волевая, сильная духом женщина, а еще отлично готовит (и знает себе цену). У нее была светлая кожа и очень грубые руки, словно кожа крокодила, – бабушка очень много работала, чтобы прокормить и воспитать детей. Она выросла в арабской стране, не помню уже в какой, и глубоко впитала там мусульманскую веру – бабушка молится пять раз в день, обратив лицо к Мекке, а из дома выходит, только закутавшись с ног до головы в черное покрывало. Я очень часто за это над ней подшучивала: «Бабушка, а тебе хоть видно что-нибудь? А слышно? А дышать можешь?»

Познакомившись с бабушкой, я поняла, откуда у моей мамы такой сильный характер. Мой дедушка, муж бабули, умер очень рано, и поднимать семью ей пришлось в одиночку. В крови этой женщины, несмотря на возраст, бурлила неиссякаемая энергия – мне, молодой резвой девчонке, было до нее очень далеко. Не успевала я проснуться (а будили меня очень рано), как бабушка уже гнала из дома по делам: «Варис, давай шустрей!»

Дом, где мы жили, был далековато от рынка, а за продуктами приходилось ходить каждый день. Мне не очень хотелось тащиться туда пешком по жаре, поэтому каждый раз я пыталась уговорить бабушку подъехать до рынка на автобусе.

– Что? Какой автобус? И не стыдно тебе? Пешочком, Варис, пешочком! То же мне, расхныкалась. Современные дети стали очень избалованными. Я в твоем возрасте знаешь сколько ходила? И не думала даже жаловаться. Чего сидишь? Ты пойдешь со мной?

Вот так заканчивались все мои попытки – на рынок и с рынка мы неизменно ходили пешком. Бабушка была «матушкой» до мозга костей и всегда делала то, что нужно для семьи. После моего отъезда из Могадишо умерла одна из маминых сестер, оставив сиротами девять ребятишек. Всех их воспитала и подняла на ноги бабушка. В городе я также успела познакомиться с одним из маминых братьев – Волдеабом. Как-то я вернулась с рынка и застала его у нас в гостях. Несмотря на то что я никогда прежде его не видела, я сразу поняла, что он родной – дядя был просто копия мамы. И как я узнала чуть позже этим вечером, чувство юмора у него было точно такое же – в детстве они наверняка довели до слез не одного человека.

Переезд от Аман стал для меня радостным событием. В ее доме я постоянно чувствовала себя третьей лишней, было неловко мешать молодоженам устраивать свою семейную жизнь.

Однако, когда я больше не могла жить у Аман, я решила попросить приюта у тети Лул, жены маминого родного брата Саида. Их семья стала одной из первых, кого я навестила в Могадишо. Дядя тогда был на заработках в Саудовской Аравии, и тетя Лул в одиночку управлялась с тремя детьми. Тетю мое появление на пороге ее дома хоть и удивило, но точно не расстроило – думаю, она даже была рада обрести такую помощницу, как я. Переезд от Аман стал для меня радостным событием. В ее доме я постоянно чувствовала себя третьей лишней, было неловко мешать молодоженам устраивать свою семейную жизнь. К тому же Аман спала и видела, чтобы я вернулась к родителям – ей тогда бы было не так совестно за свой побег.

После жизни в пустыне мне было очень чудно находиться в помещении – потолок вместо звездного неба, давящие стены, отвратительные запахи канализации и угарного газа вместо свежести растений. Конечно, были очевидные плюсы жизни в доме: я не мерзла ночью и не мокла под дождем, однако тот уровень удобств, которым мы располагали, был очень примитивен. Никуда не делись проблемы с водой – даже городские жители Сомали не могут себе позволить вдоволь искупаться или напиться. Мы закупали воду у торговца и потом переливали все запасы в большую бочку во дворе – из нее мы очень экономно набирали воды для уборки, готовки или гигиенических процедур. В доме тети не были проведены газ и электричество. Готовили мы на крохотной походной плите на газу из баллона, а когда темнело, зажигали керосиновые лампы. Туалетом нам служила обычная дыра в полу (такие «удобства» были широко распространены по всему континенту), в которой копились и тухли отходы. Купались мы с помощью ведра – обдаешь себя водой разок и уходишь. Использованная вода стекала по специальному желобу в туалет.

Жить у тети Лул было сложно – она сразу же взвалила на меня почти все свои обязанности. Я была не только помощницей по дому, но и нянькой ее троих детей. Как они меня извели! Особенно самый младший, младенец, выносить его не могла. Вставала тетя Лул в девять утра: неспешно завтракала, а затем пресчастливая убегала в гости к подружкам, сплетничать. Возвращалась она только после ужина. Все это время дети были предоставлены мне, тетя даже не удосуживалась покормить своего трехмесячного малыша. Он истошно плакал весь день, а когда я брала его на ручки, жадно припадал к моей груди, пытаясь найти там молоко. Клянусь Аллахом, что ни дня не проходило без того, чтобы я не уговаривала тетю что-то придумать, чтобы облегчить страдания бедного малыша. Кроме орущего младенца (и не забывайте, что весь быт тоже был на мне!), у меня в попечении остались старшие дети, девяти и шести лет. Ими мать тоже не занималась. Мы, кочевники, и то были более воспитанными и вежливыми, чем эти двое. Они росли, предоставленные сами себе, и были больше похожи на диких зверушек, чем на человеческих детенышей. Справиться с ними было совершенно невозможно: на них не действовали ни уговоры, ни шлепки.

День шел за днем, и я постепенно начинала впадать в уныние: жизнь была безрадостной и не сулила ничего хорошего в ближайшее время. Душой я стремилась к лучшему и все ждала, когда же судьба подаст мне знак, подскажет, что делать. Я твердо верила, что меня ждет другое будущее, что я предназначена для чего-то большего, чем бродяжничество от родственника к родственнику. Вам знакомо это чувство?

Прожила у тети Лул я недолго, чуть больше месяца, – наши отношения испортились после одного случая с ее старшей дочкой, и мне пришлось уйти. Как-то вечером я потеряла ее дочь и отправилась прочесывать квартал – ни дома, ни во дворе ее не было, а на крики она не откликалась. Обнаружила я ее в каком-то темном закоулке с незнакомым мальчишкой в тот момент, когда она активно занималась изучением отличий мужского и женского тела. Всю дорогу до дома я волочила ее за руку, а в свободной держала прутик, которым то и дело замахивалась на девчонку, пытаясь научить уму-разуму. Просто наказание, а не ребенок! Вечером эта негодница подняла рев и нажаловалась на меня. Тетя была в ярости:

– Как ты смеешь поднимать руку на моего ребенка? Держись от нее подальше, а не то я сама тебя поколочу, выбью эту дурь из тебя!

Тут меня захлестнула волна негодования. Эта кукушка бросила всех своих детей на меня (а мне самой только тринадцать!), а теперь будет поучать меня?!

– Тетя, уж поверь, выпорола я ее за дело! Слава Аллаху, ты не видела того, что видела я! О, ты бы вышвырнула ее из дома!

Но мои слова никак не повлияли на тетушку, и она угрожающе вплотную подошла ко мне, размахивая кулаками и угрожая поколотить меня в отместку за то, что я сделала с ее драгоценным ангелочком. Этого я вытерпеть не могла – да пусть провалится!

– Ну уж нет, тетя! Ты меня не тронешь! А если тронешь, то узнаешь, каково ходить всю жизнь лысой!

Вот так я оказалась на пороге дома тети Сахру. Шла я к ней с опаской – у нее было пятеро детей, что явно не предвещало легкой жизни. Но деваться было некуда – не идти же мне побираться или воровать? Тетя приняла меня на удивление радушно:

– Варис, мой дом – твой дом. Здесь для тебя всегда найдутся уголок и доброе слово.

Как я и думала, я стала помогать семье тети по дому. К счастью, я была не самым старшим ребенком – основные тяготы быта ложились на Фатиму, дочь тети Сахру, которой было уже девятнадцать лет. Бедняжка Фатима! Мать почему-то относилась к ней строже, чем к остальным детям. Фатима металась между делами, словно загнанная лошадь – рано утром колледж, в перерыве между парами она забегала домой приготовить второй завтрак, потом снова пары, потом снова дом и хлопоты с ужином. После ужина она прибирала кухню и мыла посуду, а затем корпела до поздней ночи над учебниками. Участь Фатимы казалась мне ужасно несправедливой, и я старалась помогать ей на кухне по вечерам. К тому же она прекрасно готовила, и, глядя на нее, я понемногу набиралась знаний. Вообще, мы с Фатимой отлично ладили, она здорово поддерживала меня все время, что я жила в их доме.

Моей домашней обязанностью была уборка. Все, что нужно было отмыть, натереть до блеска или отскрести, – пожалуйста, к Варис. Тетушка до сих пор меня нахваливает, мол, помощницы лучше меня у нее никогда больше не было и не будет. Тетю Сахру очень беспокоила судьба моей мамы – после моего бегства у нее не осталось ни одной старшей дочки, а значит, некому помочь готовить, шить, плести корзины или присматривать за младшими детьми. Отец бы и палец о палец не ударил – это все женские дела, хватит с него хлопот со скотом. Я тоже много думала об этом: у меня все время перед глазами стояло усталое мамино лицо в отблесках костра. Не было ни дня моих скитаний, чтобы я не вспоминала свою бедную маму. Иногда я думала, что моя любовь к ней пересилит страх перед нежеланным замужеством и я сорвусь обратно в пустыню. Но все-таки отступать было поздно – я уже столько всего пережила! К тому же, если я вернусь домой, и месяца не пройдет, как отец подыщет для меня какого-нибудь убогого жениха со стадом верблюдов. А тогда я точно ничем не смогу помочь маме – неизвестно, куда нас «с мужем» занесла бы кочевая жизнь.

Как-то раз меня осенило: я ведь могу помогать маме деньгами! Она сможет выкроить себе немного времени на отдых – вместо того чтобы плести корзины, например, она просто их купит! Так в моей голове поселилась навязчивая мысль: нужно найти работу. Однажды, возвращаясь с рынка, я проходила мимо строительной площадки и остановилась понаблюдать за рабочими: мужчины таскали кирпичи, месили густой раствор из воды и песка, тяжело перемешивая их здоровыми палками.

– Эй! А помощник вам не нужен?

Парень-укладчик смерил меня взглядом и расхохотался:

– Ты о себе, что ли, говоришь?

– Да, я ищу работу.

– Ха-ха, ну такой тощей девчонке здесь делать нечего, – ответил он и залился смехом. – Готов поспорить, каменщик ты никакущий.

– Нет, ты не прав! – упрямо вскрикнула я. – Я сильная! Правда! Я запросто смогу помогать им, – я указала на парней, которые мешали раствор. – Весь песок перетаскаю, и глазом не моргнешь. И мешать тоже смогу.

– Сильная, говоришь? Ну ладно, поверю. А когда сможешь выйти?

– Хоть завтра!

– Что ж, приходи к шести утра. Поглядим на тебя в деле.

Домой я уже не просто шла, я летела: у меня есть работа! Я буду зарабатывать, сама! И помогать маме! Сказать, что тетя Сахру удивилась, – не сказать ничего. Девочка по доброй воле пошла на такую работу? Да ее еще и наняли? Они что, не видели, какая она слабенькая? Быть не может! Когда мне все-таки удалось убедить тетю, что я не шучу, она страшно рассердилась:

– Хорошо ты устроилась! Жить будешь в моем доме, а работать на кого-то другого? А помогать мне дома?

Если я вернусь домой, и месяца не пройдет, как отец подыщет для меня какого-нибудь убогого жениха со стадом верблюдов.

– Тетя, я в любом случае буду работать, потому что мне нужны деньги для мамы. Не отпустишь на стройку, я найду другое место. Понимаешь?

Долгими переговорами я выбила себе разрешение. Началась моя карьера строителя.

Это была ужасная работа. Перчаток на меня не нашлось, и я таскала тяжеленные ведра с песком голыми руками. Деревянные ручки больно впивались в ладони – к концу рабочего дня они все были в волдырях, лопнувших и надутых. Все подумали, что вот тут-то я и сдамся. Но у меня была цель, и я не собиралась от нее отступать. На стройке я проработала месяц и практически лишила себя рук – они были опухшие, кровавые и почти не шевелились. Но зато я успела скопить целых шестьдесят долларов! Увы, но мама не увидела ни цента моих первых заработанных денег.

Незадолго до этого у нас в гостях был один близкий знакомый тети, который с семьей собирался отправиться в пустыню. Он предложил свою помощь и пообещал передать маме деньги в целости и сохранности. Тетя была в нем уверена, поэтому я без всякого страха передала ему все накопленное – затем деньги словно испарились. Спустя некоторое время после моего ухода со стройки наш дом посетил очень высокий гость – посол Сомали в Лондоне. Оказалось, что он был нашим родственником, мужем другой маминой сестры, Маруим. Подметая в одной из комнат, я невольно подслушала его разговор с тетей Сахру: как оказалось, он специально приехал в Могадишо, чтобы найти домработницу для своего дома в Лондоне – он уезжал туда на четыре года.