Текст книги "Цветок пустыни"

Вот он, Знак, который я так долго ждала! Ждать я не могла, а потому просто ворвалась в комнату посередине их разговора.

Вот он, знак, который я так долго ждала! Ждать я не могла, а потому просто ворвалась в комнату посередине их разговора и взволнованно позвала:

– Тетушка, пожалуйста, мне срочно нужно поговорить с тобой!

– Варис, ну что такое случилось?

– Прошу, выйди поговорить!

Едва она переступила порог, как я вцепилась в ее руку и буквально повисла на ней:

– Тетя, пожалуйста, скажи, что я могу быть его горничной. Пожалуйста!

Тетя Сахру смотрела на меня с нескрываемой обидой. Но в тот момент мне было совершенно безразлично, скольким я ей обязана. Я могла думать только о своем будущем.

– Ты – в Лондон? Да куда тебе, ты же не знаешь ничего, совсем темная.

– Зато я убирать могу! Тетя, ну прошу, скажи, чтобы он взял меня! Мне так НУЖНО туда поехать!

– Мало ли чего тебе нужно! Я против. Все, отстань!

Тетя раздраженно отдернула руку и вернулась в гостиную. Я, конечно, осталась подслушать.

– А что, если тебе взять Варис? Она правда очень хорошо убирает, да и человек надежный. Варис, поди сюда!

Я пулей влетела в комнату – во рту жвачка, в руке метелка для пыли.

– Здрасссьте! Я – Варис. А вы муж моей тети, да?

Посол укоризненно посмотрел на меня и попросил избавиться от жвачки – я не придумала ничего лучше, чем сплюнуть в угол.

– Ой, это правда она? Нет-нет-нет, ни за что!

– Да что вы! Я же отличная! Могу стирать, могу готовить. Даже за малышами следить могу!

– М-м-м, да, не сомневаюсь.

– Тетя, расскажи ему…

– Варис, достаточно. Можешь идти.

– Я же лучше всех, скажи ему!!

– Варис, да замолчи же наконец!

Повернувшись к послу, она сказала:

– В ней еще много молодой дури, но работает она правда отлично. Ты не пожалеешь, уверяю…

Дядя (кстати, его звали Мохаммед) с минуту сидел, недовольно разглядывая меня. Потом поднялся и сказал:

– Ладно. Сделаем так. Уезжаем мы завтра, после обеда я заеду за тобой и привезу паспорт. Собирайся!

8
В Лондон!

Я еду в Лондон! Я даже не представляла, что это за город и где он находится, но слово звучало очень приятно: Лон-дон. А еще он был очень-очень далеко от Сомали, а это как раз то, чего мне очень хотелось. Я была очень счастлива – казалось, что сбываются все мои мечты.

– Тетушка, неужели это все правда, и я уезжаю?

– Ой, Варис, снова ты об этом! – грозно ответила мне тетя. – Ладно, не пугайся! Едешь ты, едешь.

Лондон! Нужно срочно поделиться новостями с Фатимой! Охваченная счастьем и волнением, я побежала к сестре на кухню, крича на весь дом:

– Фатима! Фатима, я еду в Лондон! Представляешь? Лондон!

– Что, в Лондон? Ну-ка замри, расскажи все подробнее.

Выслушав мой рассказ, она, как о чем-то очевидном и не подвергающемся сомнению, сказала:

– Ты станешь там совсем «белой». Понимаешь? Белой.

О чем она говорит? Слова сестры сбили меня с толку. Я в жизни не видела белых людей и даже не могла подумать, что такие вообще бывают.

– Ладно, Фатима, перестань. Не завидуй!

Вечером у нас были сборы. Багажа у меня с собой не было (да и откуда ему взяться?), но зато в честь отъезда мне купили настоящую добротную пару обуви – кожаные сандалики. А еще тетя подарила мне пеструю накидку на платье. Вот и все, что я брала с собой из дома в далекий Лондон. Было очень жалко прощаться с семьей тети Сахру, а особенно с Фатимой – мы успели стать близкими подругами. Думаю, ей бы тоже хотелось поехать со мной, но все-таки отлично, что дядя выбрал себе в помощницы именно меня.

Утром следующего дня за мной приехал дядя Мохаммед и передал мой паспорт – первый документ, который подтверждал существование на земле девочки Варис. Крепко обняв и поцеловав каждого на прощание, я с замиранием сердца села в автомобиль и поехала навстречу новой жизни. В целом я знала, что такое самолет – я довольно часто видела, как они пролетали над пустыней, пока я пасла свое стадо. Но видеть их вблизи мне не доводилось – огромный переливающийся в лучах африканского солнца лайнер на взлетной полосе сразил меня наповал. Я не слышала и не видела ничего, что происходит рядом – очнулась только на обрывке фразы дяди Мохаммеда:

Вся эта поездка и так страшно пугала меня, я даже начала сомневаться: а так ли я этого хочу?

– …я приеду через пару дней, в Лондоне тебя встретит моя жена, Маруим.

– Что?!

– Варис, главное, не потеряй билет и паспорт. Особенно паспорт. Не выпускай эти документы из рук.

– Дядя, а ты что, со мной не поедешь? – только и смогла я пролепетать.

– Нет, ты что, не слушала меня? – нетерпеливо ответил дядя. – Мне нужно уладить здесь еще пару дел.

Едва он договорил, я разревелась. Вся эта поездка и так страшно пугала меня, я даже начала сомневаться: а так ли я этого хочу? Ведь мне предстояло покинуть родину, и неизвестно, увижу ли я когда-нибудь семью. А теперь еще и лететь неизвестно куда одной!

– Ну же, Варис, не робей! – сказал дядя, мягко подводя меня к двери. – Все будет хорошо. Тебе главное – сесть в самолет, а уж в Лондоне тебя встретят и объяснят, что делать.

Я отчаянно всхлипнула и засопела.

– Давай, иди, а то не успеешь на самолет. Просто сядь в него, ну же… ВАРИС, МАРШ В САМОЛЕТ!

На трясущихся ногах я вышла из здания и поплелась к самолету, вокруг которого как муравьи копошились люди, готовившие лайнер к полету – кто-то загружал багаж, кто-то проверял крылья и турбины. А потом я увидела трап, и меня захлестнула новая волна паники. Как же мне забраться по этой лестнице внутрь? Я же точно упаду, я спотыкалась даже на ровной земле, потому что еще не привыкла к сандалиям. Но что мне оставалось делать, кроме как попробовать?

Со стороны я, наверное, смотрелась очень нелепо – неуклюжая девчонка, у которой ноги разъезжаются в стороны и путаются в полах длинной накидки. Внутри самолета меня ждало еще одно испытание: куда идти теперь, куда сесть? Во взглядах пассажиров читалось: «Ну и ну, откуда здесь только взялась эта деревенская дуреха?» Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я уселась на первое попавшееся место у входа. Моим соседом оказался белый мужчина – первый, которого я увидела. Думаю, он сказал мне что-то вроде: «Это не твое место». Тогда я нисколько не знала английского и только сидела, испуганно вылупившись и думая: «О Аллах, что же он такое говорит?». Меня спасла стюардесса – она, видимо, поняла, что я попала в ситуацию, из которой сама не смогу выбраться, и пришла мне на помощь. Взяла мой билет и провела меня за руку на место. Изначально, кстати, я устроилась в первом классе.

После взлета она же, мило улыбаясь, подошла ко мне с корзинкой сладостей. Это было очень кстати – я просто умирала с голоду. Я не знала, когда мне удастся поесть в следующий раз, и потому постаралась зачерпнуть как можно больше конфет. Когда я потянулась за второй порцией, стюардесса отодвинула корзинку, одарив меня недоумевающим взглядом. Расправившись с конфетами, я начала осматриваться – в самолете сидели исключительно белые люди. На вид они были очень болезненными и холодными. В конце концов я решила, что это их не обычное состояние – ну не могут же они быть всегда такими бледными? Наверное, просто давно не были на солнце. Ну, либо они просто в чем-то вымазались, и теперь им нужно просто хорошенько отмыться.

Еще одним вызовом для меня стал поход в туалет. Дотерпеть до Лондона явно бы не удалось – мой мочевой пузырь готов был лопнуть в любую минуту. Но куда здесь можно отойти? Я заметила, что все люди в салоне периодически вставали и шли к одной и той же двери. «Это точно туалет», – подумала я и храбро направилась к нему.

Попав внутрь, я осмотрелась: куда же мне нужно пописать? Ничего хотя бы отдаленно похожего на привычный мне сомалийский туалет тут не было. Умывальник я отвергла сразу. После долгого изучения (и даже, стыдно признаться, обнюхивания) я решила, что белые люди используют для этого странную изогнутую белую штуку. Сделав все свои «дела», я с удивлением обнаружила, что лужица мочи так и осталась там. Оставлять ее там на обозрение всем другим людям я точно не хотела, но как от нее избавиться? Конечно, рядом с унитазом была табличка и кнопка «Смыть», но я же не знала английского – для меня эти слова ничего не значили. Вообще, эта кнопка казалась очень логичным решением, но я не решалась на нее нажать. Вдруг там написано: «НЕ ТРОГАТЬ! САМОЛЕТ ВЗОРВЕТСЯ». В Могадишо только о бомбах и взрывах разговаривали, да и самолеты действительно часто падали. Рисковать жизнью из-за какой-то лужицы мне не хотелось – она точно того не стоила.

К тому моменту в дверь туалета уже настойчиво стучались пассажиры – незаметно улизнуть и остаться незамеченной в моих грязных делах мне бы не удалось. Тут мне в глаза бросился кран умывальника – в порыве озарения я бросилась к нему со стаканчиком и принялась разбавлять свою лужицу чистой водой. Раз за разом, под крики и стуки людей да дверью, я методично наполняла стаканчик и выливала, пока туалет до краев не наполнился водой. А потом, гордая своей смекалкой (и радуясь, что мне не захотелось сходить в туалет по более серьезной причине), я смущенно открыла дверь и проскользнула обратно на свое место. Фух!

К тому моменту, как мы приземлились в Хитроу, мои страхи о поездке в чужую страну полностью испарились. Главное было, что полет наконец-то закончился. Все пассажиры вскочили со своих мест и понесли меня в потоке куда-то прочь от самолета.

Людской поток немного притормозил у лестницы, потом начал делиться на две части. С лестницами в тот день мне точно не везло – эта была движущаяся. Но, похоже, это пугало только меня – остальные пассажиры бодро делали шаг вперед и со скучающим видом поднимались наверх. Через несколько несмелых шагов у меня получилось на нее встать, но при этом я потеряла одну из своих замечательных сандалий. Вернуться за ней у меня не получилось – я была крепко зажата в толпе людей.

Наверху поток вновь подхватил меня и понес к стойкам таможенного контроля. Идти полубосиком было неудобно. Вокруг никто не знал сомалийского и не понимал моих жалобных причитаний: «Моя туфелька! Я потеряла туфельку!» На стойке со мной заговорил один из таможенников. Я, конечно, ничего ему не ответила, а только косилась на эскалатор и нервно хихикала. Поняв, что ничего другого от меня не добиться, он устало ткнулся в мой паспорт. Внимательно изучив его и поставив несколько печатей, таможенник махнул мне рукой, мол, иди дальше.

Только я покинула зону таможенного контроля, как ко мне по-сомалийски обратился один водитель:

Вообще, эта кнопка казалась очень логичным решением, но я не решалась на нее нажать. Вдруг там написано: «НЕ ТРОГАТЬ! САМОЛЕТ ВЗОРВЕТСЯ».

– Ты же приехала к господину Фараху?

Ура! Наконец-то родная речь! И этот человек поможет мне найти сандалик!

– Да, да, это я! – радостно закричала я. – Я Варис! У меня туфелька упала там, нужно за ней вернуться.

– Туфелька?

– Да, вот такая, – сказала я, показывая на ноги. – Видите, одна босая? Она там, у движущейся лестницы!

К моему счастью, шофер дяди умел говорить по-английски. Он сумел договориться с таможенниками, чтобы мы вернулись и поискали обувь. Увы, моей туфельки и след простыл! Моя первая пара обуви, и такая неудача! Вернуться просто так обратно у нас не получилось – нужно было пройти таможню еще раз. Таможенник воспользовался этим, чтобы хорошенько меня расспросить, ведь шофер смог бы переводить ему мои ответы.

– Сколько планируете оставаться в Лондоне?

Я недоуменно пожала плечами: кто ж его знает?

– Где вы остановитесь?

– Я буду жить у своего дяди, он посол! – гордо ответила я.

– В вашем паспорте написано, что вам восемнадцать. Так и есть?

Шофер быстро перевел этот вопрос и, не дожидаясь моего ответа, сказал: «Да, ей восемнадцать». Моему возмущению не было предела – зачем этот шофер на меня наговаривает!

Шофер быстро перевел этот вопрос и, не дожидаясь моего ответа, сказал: «Да, ей восемнадцать». Моему возмущению не было предела – зачем этот шофер на меня наговаривает!

– Вам нужно заполнять таможенную декларацию?

– Что?

– Варис, что у тебя за вещи с собой?

Теперь у меня осталась только одна сандалия – ее я и показала таможеннику.

Закатив глаза и покачав головой, он махнул рукой за собой и отпустил нас.

Ведя меня за собой на выход из аэропорта, шофер начал мне объяснять:

– Слушай, в твоем паспорте сказано, что тебе восемнадцать. Поэтому я то же самое сказал тому человеку на таможне. Ты должна делать то же самое, если вдруг тебя кто-то спросит, понимаешь?

– Что? Мне и близко нет восемнадцати, я не такая старуха!

– Да? И сколько тебе лет?

– Ну, точно не знаю… около четырнадцати, думаю. Но точно не восемнадцать!

– В этой стране тебе столько лет, сколько указано в паспорте. Запомни.

– Да что ты все про паспорт и про паспорт! Это же неправда, я лучше знаю, сколько мне лет. Почему там вообще такое про меня написано?

– Так сказал господин Фарах.

– Ну, тогда он точно выжил из ума! Подумать, что мне восемнадцать! Еще и посол!

В какой-то момент мы просто стали друг на друга кричать, пытаясь доказать, чья правда лучше. Тем временем в Лондоне падал снег, и я босиком в своем цветастом наряде смотрелась очень неуместно, как с другой планеты свалилась. И было очень холодно! Даже когда остывает ночью пустыня, было куда теплее.

Я ехала в машине и печально наблюдала за городом – вокруг куча машин, люди все хмурые и мертвецки бледные. О Аллах, куда же ты меня завел? Я отчаянно трусила и хотела обратно в Сомали, в теплые мамины объятия. Шофер, хоть и был единственной ниточкой, соединяющей меня с домом, вел себя очень заносчиво.

По дороге к дому дяди он рассказывал мне о семье, в которой я буду жить. Она была очень большой: дядя Мохаммед, его жена, его мать, другой мой дядя, еще один брат моей мамы, и семеро детей – моих двоюродных братьев и сестер. Шофер также в красках описал мне мою будущую жизнь – сколько всего я буду драить, что готовить, как рано вставать и поздно ложиться. Даже нет, он сказал, что я буду валиться с ног от усталости.

Я была настроена самоуверенно: может, ему она и хозяйка, но мне-то она прежде всего тетя. Разве может ко мне плохо относиться мамина сестра?

– Хозяйка, твоя тетя, очень строгая. Спуску она тебе не даст, это точно!

Я была настроена самоуверенно: может, ему она и хозяйка, но мне-то она прежде всего тетя. Разве может ко мне плохо относиться мамина сестра? Никто из моей родни не был несправедлив или жесток ко мне – мама, бабушка, Фатима, тетя Сахру. Даже Аман! В Сомали принято поддерживать и заботиться друг о дружке. С чего тете Маруим вести себя иначе? Незаметно мы свернули на Харли-стрит, один из самых шикарных районов Лондона. Да-да, здесь и находился дом моего дяди. Я буквально разинула рот, когда увидела этот роскошный дом. Ничего такого в бедной Африке мне даже и не снилось – четыре этажа, свежая желтая краска, навевающая трепет парадная дверь. В холле висело огромное зеркало в тяжелой позолоченной раме, а в нем отражались полки с книгами из библиотеки.

В центре комнаты стояла моложавая женщина в роскошном наряде – она была очень сдержанна и величава.

– Тетя! – выкрикнула я и почти собралась наброситься на нее с объятиями. Хорошо, что я передумала! Мой радостный крик был остановлен ее суровым взглядом.

– Проходи и закрой за собой дверь. Пойдем, я покажу тебе дом и объясню, что ты здесь будешь делать.

Оказавшись внутри, я поняла, какой невероятно долгий путь проделала. Соображалось с трудом, глаза то и дело слипались.

– Тетя, а можно я сначала немного отдохну с дороги? Очень хочется вздремнуть, можно?

– Ну, хорошо, иди за мной. Я тебя устрою в комнате.

Пока мы поднимались по лестнице, я успела оценить изящную гостиную: огромную люстру, белоснежный диван, утопающий в подушках, камин, в котором приветливо потрескивали дрова.

Тетя Маруим разрешила мне прилечь в своей комнате на кровати. Наша семейная хижина была меньше, чем эта кровать для одного человека!

– Поспи пока здесь, а потом я покажу тебе дом.

– Ты меня разбудишь?

– Нет, спи, сколько нужно.

Я укуталась в чудесное стеганое одеяло и подумала, что никогда еще не трогала чего-то настолько нежного и мягкого. Так я и заснула.

9
Домработница

Я продрыхла без задних ног до самого утра. Открыв глаза и увидев вокруг уютную комнату, я не поверила своему счастью. Это все правда происходит со мной! Увы, приземление в реальность было намного жестче одеяла, под которым я нежилась всю ночь.

Я было отправилась слоняться по дому, но больше мне бездельничать не разрешили – тетя поймала меня в одном из коридоров и повела на кухню.

Кухня в этом доме не была похожа ни на одну из кухонь в Могадишо. Мебель была белоснежная, словно свежие сливки, стены – цвета голубого весеннего неба, а по центру угрожающе высилась огромная газовая плита с шестью конфорками. Тетя быстро открывала и закрывала многочисленные ящики, объясняя:

– …так, здесь посуда для готовки, тут – вилки и ножи, дальше – салфетки и скатерти…

Происходящее казалось мне безумием – кому может пригодиться СТОЛЬКО разной посуды? И что мне со всей ней делать?

– Твой дядя рано уезжает в посольство, поэтому первым в доме всегда завтракает он. В шесть тридцать. Он диабетик, поэтому следует особой диете. Завтрак у него простой и всегда один и тот же – ты должна подавать ему два яйца всмятку и травяной чай. Я пью утренний кофе в спальне, ровно в семь утра. Ровно в восемь завтракают дети, чтобы успеть к девяти в школу. Для них нужно приготовить оладьи. После завтрака…

– Тетя, подождите! А как же мне это готовить? Мне же кто-нибудь покажет, правда? Особенно эти, для детей которые. Оладьи! Это что вообще такое?

Тетя разговаривала очень быстро, набирая побольше воздуха перед каждым своим пассажем. Я перебила ее ровно в тот момент, когда она приготовилась протараторить очередную порцию бытовых указаний и повести меня в другую комнату. Мои вопросы застали ее врасплох – рука так и повисла в воздухе, а в глазах бурно заплескалась тревога. Это длилось не более пары секунд – затем она собралась и сложила руки вместе.

– Варис, хорошо. В первый день я сделаю все это сама, но ты должна внимательно за всем наблюдать и запомнить все с первого раза. Поняла?

Я утвердительно кивнула, и тетя снова вдохнула побольше воздуха, продолжив экскурсию по дому.

Я запомнила все свое расписание за неделю (не без катастроф, конечно) и затем неуклонно следовала ему триста шестьдесят пять дней в году, на протяжении следующих четырех лет. За все это время у меня не было ни одного выходного. Я пару раз пробовала выбить хотя бы денек у тети, но она и слышать об этом не желала. Из беспечной девчонки, которая никогда не следила за временем и доверяла лишь солнцу, ветру и своим природным инстинктам, я превратилась в маленькую мисс пунктуальность. Подъем в шесть, в шесть тридцать завтрак для дяди, в семь – утренний кофе тети, затем бегом на кухню печь оладьи. Уборка кухни, уборка тетиной спальни, ванной, потом по очереди каждая комната в особняке. Комната за комнатой, этаж за этажом. А если кому-то не нравился результат моей работы, никто не стеснялся упрекнуть меня в этом: «Варис, вчера ты очень плохо вымыла кафель в ванной. Он должен сиять, как айсберг».

Помимо меня, в доме работали еще повар и шофер – по словам тети, для такого маленького дома (маленького!) держать больше слуг совершенно бессмысленно. Повар готовил для семьи шесть дней в неделю, поэтому в воскресенье я еще и отвечала за обед. Как и предсказывал шофер, каждый вечер я валилась с ног от усталости. Ела я отдельно от остальных. Да и разве это была еда? Так, перекусывала, когда успевала. Но об этом я, кстати, не жалела – стряпню нашего повара я совершенно не понимала. С ним у меня тоже не задались отношения, хоть он и был из Сомали. Характер у него был отвратительный – он был злобным, ленивым и самовлюбленным. А еще он очень любил меня шпынять и выставлять в дураках при тете. Зато похвалить себя он никогда не забывал.

Я добрым словом вспоминала уроки кулинарии от Фатимы на нашей крохотной кухне в Могадишо – сейчас они мне очень пригодились, потому что готовила я себе сама. У меня был к этому врожденный талант, поэтому я быстро перешла со знакомых макарон на блюда, которые рождались в моей голове. Это вскоре заметили родственники и стали то и дело заглядывать, чтобы подсмотреть и попробовать мою стряпню. А потом и вовсе стали спрашивать, что я буду готовить и какие продукты с рынка мне для этого принести. Повара, конечно, это жутко раздражало.

К концу первой недели я поняла, что мои планы на жизнь в Лондоне очень сильно отличались от того, как это видели дядя с тетей. В Африке богатые родственники очень часто берут к себе на воспитание детей своей бедной родни – те взамен должны помогать им по дому. Некоторые ребятишки живут в таких семьях как родные и получают образование. Я, конечно, надеялась, что вытянула счастливый лотерейный билет и буду в Лондоне как сыр в масле кататься. Но дядя с тетей думали иначе – им и без оборванной девчонки из пустыни хватало хлопот. Дядя практически не занимался бытовыми вопросами, потому что был полностью сосредоточен на работе. Я мечтала, что тетя Маруим станет мне второй мамой, я ведь была ее племянницей. Но у нее уже были две дочери, и третья ей точно была не нужна. В ее глазах я всегда была обыкновенной служанкой. Мои розовые очки упали, как только я поняла это.

Из беспечной девчонки, которая никогда не следила за временем и доверяла лишь солнцу, ветру и своим природным инстинктам, я превратилась в маленькую мисс пунктуальность.

Тетя совершенно не давала мне спуску, и я трудилась в доме, как какая-нибудь рабыня. Возможно, она думала, что такая строгость поможет мне адаптироваться к сложной жизни в другом менталитете.

Но все-таки один союзник в доме у меня был – моя двоюродная сестра Басма.

Басма была моей ровесницей и старшей дочерью в семье. Она была невероятно красива – все мальчишки в школе заглядывались на нее. Но Басма не обращала на них никакого внимания. Единственной вещью, занимавшей ее, были книги. Все время, когда она была не в школе, Басма читала. Порой она совершенно теряла связь с реальностью и даже забывала поесть, пока кто-нибудь из семьи насильно не тащил ее на кухню.

Иногда, чтобы хоть немного передохнуть от тряпок и поварешек, я робко заглядывала к ней в комнату:

– А что ты читаешь?

– Ой, отстань, я читаю… – рассеянно бормотала она.

– Басма, ну тебе жалко со мной немного поговорить?

– Ой, хорошо. О чем ты хочешь поговорить? – обычно говорила она, ни на секунду не отрываясь от книги.

– Расскажи, о чем ты читаешь.

– Что?

– Ну что ты читаешь? Расскажи мне.

Если мне удавалось отвлечь ее от книги, сестра пересказывала мне все от корки до корки. У нее это отлично получалось – очень эмоционально и даже в лицах. Чаще всего она читала любовные романы, которые заканчивались тем, что герой и героиня наконец-то целовались. Мне тоже хотелось научиться читать, ведь тогда бы я смогла наслаждаться этими историями, когда захочу.

В доме с нами жил еще один мамин брат, Абдулла – он приехал в Лондон ради учебы в университете. Абдулла поддерживал мой интерес и часто говорил:

– Варис, тебе просто обязательно нужно научиться читать. Я могу тебе помочь и устроить в школу, если ты хочешь.

Абдулла очень подробно мне все описал – сама бы до такого я не додумалась. Самое главное, что ходить на занятия можно было совершенно бесплатно. Дома выучить английский я бы не смогла – семья разговаривала по-сомалийски, а за пределами особняка я бывала очень редко. Загоревшись рассказами Абдуллы, я отправилась за поддержкой к тете.

Тетя посоветовалась с дядей, и тот не разрешил. Я много раз пыталась изменить ее мнение, но все было без толку – перечить дяде она не смела. В итоге я решила рискнуть и пойти учиться втайне от семьи. Уроки в школе шли вечером, три раза в неделю, с девяти до одиннадцати. В первый раз меня проводил дядя Абдулла, а потом уже я была под покровительством нашего старого учителя-итальянца. Так в пятнадцать лет я впервые оказалась за школьной партой.

У меня неплохо получалось – я успела выучить алфавит и уже приступила к освоению грамматики, как мой маленький секрет раскрылся. Дядя был в ярости и запретил мне приближаться к школе. Я продержалась две недели.

Но запреты только сильнее разожгли во мне желание освоить английскую речь. Я пыталась учиться по книгам сестры, тайком пристраивалась у двери в гостиную, пока все смотрели телевизор (Варис-служанке, конечно, этого делать было нельзя). Так все и шло, пока однажды в доме не раздался телефонный звонок. Ко мне подошла тетя Маруим и попросила зайти к ней, как закончу с уборкой. Я в тот момент была наверху в спальнях, а тетя ждала меня в гостиной у камина.

– Да, тетя?

– М-м-м, Варис, мне сегодня звонили из Сомали. Напомни, как зовут твоего младшего брата?

– Али?

– Нет, другой. Малыш с седыми волосами.

– А, это Старик.

– Да, точно, Старик. В общем, Варис… Старик и Аман… Они… они умерли. Я очень тебе соболезную.

Что она такое говорит? В моей голове пронеслась тысяча мыслей. Нет, этого не может быть. Она что, такими жестокими словами наказывает меня? Но зачем ей такое придумывать? Наверное, это все-таки правда… Но как так, почему они вдвоем? Ноги у меня подкосились, и я рухнула на белоснежный диван. На заднем плане тетя что-то говорила, наверное, пыталась мне объяснить, что случилось. Но я ничего не слышала, у меня в ушах стоял глухой шум.

На негнущихся ногах я кое-как взобралась в свою комнатку на четвертом этаже и пролежала на кровати весь оставшийся день. Старика и Аман больше нет… Я оставила родных, чтобы заработать на лучшую жизнь в чужой стране, а теперь я больше никогда не смогу их увидеть! Как это могло случиться? Старик был таким умным, а Аман – очень сильной. Если даже они не смогли выжить, то на что же надеяться остальным?

Я успела выучить алфавит и уже приступила к освоению грамматики, как мой маленький секрет раскрылся. Дядя был в ярости и запретил мне приближаться к школе.

К вечеру мое состояние стало совсем упадническим. Жизнь виделась мне чередой страданий – я через столько всего прошла с тех пор, как сбежала из дома, и все напрасно. Ни одна моя мечта не стала хоть сколько-нибудь реальной. Все это время меня поддерживала мысль о доме, но теперь, когда двое моих близких вот так внезапно умерли, казалось, что мне пора сдаться. К чему страдать дальше? В порыве отчаяния я стащила с кухни огромный мясницкий нож. Пока я лежала в кровати, набираясь мужества вонзить его себе в сердце, я постоянно думала о маме. Бедная моя мамочка! Она не выдержит смерти третьего ребенка за неделю. Я не могу с ней так поступить.

Вот в таком состоянии меня нашла Басма, забежавшая в комнату, чтобы проведать меня. Вид ножа на столике у моей кровати привел ее в ужас:

– Черт возьми, Варис! Ты что такое задумала?!

У меня не было сил объяснять ей – я лежала, как зомби, уставившись в потолок. Басма схватила нож и быстро унесла его обратно, пока взрослые не увидели.

Через несколько дней тетя вновь позвала меня на телефонный звонок:

– Варис, спускайся! Быстрее, это тебя!

Телефонный звонок для меня? Это было очень неожиданно, до этого я даже не держала в руках телефонную трубку.

– Варис, что ты копошишься, быстрей сюда! Возьми трубку.

– Да? – прошептала я, держа телефон как можно дальше от себя.

– Ой, да держи ты ее нормально! Поднеси телефон прямо к уху и говори. Вот так. – Тетя прижала трубку прямо к моему уху.

– Алло, да?

На том конце был мамин голос!

– Мама! Ох, мама, это правда ты? О Аллах, как я рада! Как ты?

– Плохо. Живу сейчас под деревом.

Мама рассказала, что когда узнала о смерти Аман и Старика, то чуть не лишилась рассудка. Ей было очень плохо, и она не хотела никого видеть, поэтому она удалилась в пустыню, чтобы побыть наедине со своим горем. После она отправилась в Могадишо, чтобы повидать родню. Сейчас она звонила из дома тети Сахру. Я мысленно поблагодарила Аллаха за то, что он отвел меня от самоубийства – смерть третьего ребенка просто бы раздавила маму.

Мама попыталась объяснить мне, почему умерли Старик и Аман. Все началось с того, что Старик заболел. У кочевников, конечно, доступа к медицине не было. Никто никогда не знал, чем болен человек и как можно ему помочь. Ты либо был здоровым и жил, либо умирал – третьего не дано. Мы, честно говоря, не боялись заболеть. Если это случилось, то что ж, видимо, такова воля Аллаха, иншалла. Жизнь была для нас даром, а смерть – его волей, которой невозможно противиться.

Но Старик был необычным ребенком, поэтому, когда он заболел, родители изрядно перепугались. Мама решила отправить со знакомыми весточку для Аман в Могадишо – Аман всегда была у нас самая сильная и сообразительная, она бы точно что-то придумала. Аман не подвела. Она пешком добралась из Могадишо до стоянки и на руках понесла его в столицу. Только вот Аман была на последнем месяце беременности. Она не успела донести Старика до больницы – он умер у нее на руках. Для сестры это стало настоящим ударом, она перенесла серьезное нервное потрясение и спустя пару дней умерла сама, вместе со своим малышом. Это двойное горе сломило маму, а ведь она всегда со смирением принимала удары судьбы – это была не первая детская смерть за ее жизнь. В тот момент я еще сильнее почувствовала угрызения совести за то, что я живу в таком хорошем доме в Лондоне, а мама там бродит в отчаянии по пустыне.

Телефонный звонок для меня? Это было очень неожиданно, до этого я даже не держала в руках телефонную трубку.

Со временем жизнь вошла в привычное русло, и я старалась находить радость в самых обычных мелочах. Как-то раз я уболтала Басму поиграть со мной в модели. В Лондоне все наряжались куда разнообразнее, чем в Сомали, и я очень полюбила рассматривать и примерять одежду, представляя себя другим человеком. Как-то раз я прокралась в комнату дяди Мохаммеда и достала его лучший костюм – синий шерстяной комплект в тонкую белую полоску, очень элегантный. К нему я подобрала белую рубашку, шелковый галстук, темные носки, черные лаковые туфли и фетровую шляпу. Аккуратно все это надев (и даже завязав галстук), я пошла красоваться перед Басмой. Та буквально умирала со смеху.

– Варис, нам нужно его разыграть! Поди и скажи ему, что его ждет какой-то мужчина в холле.

– Басма, да ты что, он меня прибьет… Это же его лучший костюм.

– Да не бойся, все только посмеются.

Басма отправилась в гостиную, я ждала удачного момента, чтобы зайти внутрь, у двери.

– Папа, там к тебе кто-то пришел. Мужчина.

– Что? Ко мне? – Голос дяди звучал очень сердито. – Кого так поздно принесло? Он сказал, что ему нужно? Кто это вообще?