Текст книги "Талисман"

Кэтрин Андерсон
Талисман

ПРОРОЧЕСТВО

С той стороны, откуда восходит солнце, явится народу команчей великий воин, ростом выше всех своих братьев, глаза его, подобные звездам полуночного неба, будут видеть далеко за горизонт. Этот воин племени команчей будет носить знак волка на своем щите, однако никто никогда не назовет его вождем. Много печалей испытает его народ, и реки станут красными от крови команчей. Горы белых костей вырастут на полях, где когда-то паслись могучие бизоны. С клубами черного дыма в небеса унесутся предсмертные крики беспомощных женщин и детей. Он поведет большой разговор с бледнолицыми и начнет ожесточенную войну с ними, и сражений будет больше, чем деревьев в лесу.

Когда ненависть к бледнолицым станет горячей, как летнее солнце, и холодной, как зимний снег, придет к нему девушка из земель този тиво. Хотя она потеряет дар речи от большого горя, ее глаза будут говорить с его глазами. Она явится золотая, как новый день, ее кожа будет белая, как ночная луна, волосы, словно струящийся мед, а глаза, как летнее небо. Люди назовут ее Маленькой Волшебницей.

Команч замахнется, чтобы убить ее, но благородство остановит его руку. Она войдет в сердце индейца, и чувство, которое обжигает, как солнце, будет воевать с гневом, холодным, как зимний снег, и гнев растает и утечет так далеко, что невозможно будет его отыскать.

Так же, как рассветные полосы рассекают звездное небо и прогоняют мрак ночи, он прогонит тени из сердца девушки, и к ней вернется дар речи.

Когда это свершится, воин и девушка взойдут на вершины холмов в ночь луны команчей. Он будет стоять на земле команчей, и она – на земле този тиво. Между ними проляжет большой каньон, наполненный кровью. Воин протянет руку девушке, и они пройдут длинный путь к западным землям, где дадут рождение новому дню и новому народу, в котором команч и този тиво соединятся в одно целое навечно.

ПРОЛОГ

Техас, август 1859 года

Бледная, как свежие сливки, светила полная луна с полуночного неба, разливая серебристое свечение на черном фоне, усеянном звездами. Некоторые называли ее убийственной луной, и в эту ночь такое название, казалось, подходило ей. Предсмертные крики умирающих женщин и детей уже не нарушали тишину ночи; подобно ветру, они возникли внезапно и теперь унеслись в пространство.

В отдалении послышался вой койотов. Он достиг тонов скорбного крещендо и закончился воплем, заставившим Охотника-Волка содрогнуться. Он стоял на коленях на обрывистом утесе, устремив взгляд синих глаз на истоптанную землю внизу. Судя по следам, оставленным копытами лошадей, голубые мундиры удалились на юго-восток после нападения на его деревню этим днем.

Ладони сжались в кулаки. Имя жены звучало набатом в голове, взывая к отмщению. Ива над Рекой носила под сердцем его ребенка. Ему хотелось немедленно устремиться в погоню за убийцами, но он и другие воины нужны были здесь, чтобы помочь раненым и похоронить мертвых. Вскоре, однако, он поведет против убийц такую войну, какой они никогда раньше не видели. Он станет преследовать голубые мундиры, как диких животных, каковыми они и были на самом деле, и причинит им страданий, в сто крат больше причиненных ими.

Чувство горя было знакомо Охотнику. Но никогда прежде не испытывал он такой опустошенности. В детском возрасте он и Ива всегда играли вместе. Их смех звенел в окрестных лугах. Ничья рука так нежно не касалась его руки. Ничья улыбка так не веселила его. Он мечтал, чтобы она всегда была рядом. А теперь ее нет. Она ушла, оставив в душе каньон, такой же широкий, как равнины, простиравшиеся в вечности за горизонтом. Несмотря на все усилия спасти ее, она потеряла ребенка и умерла у него на руках от большой потери крови. Раны, полученные в результате жестоких многократных изнасилований, не могли быть видимыми. До последнего момента его не покидала надежда на ее спасение.

Он почти чувствовал, как ее душа уходит от него, мысленным взором видел ее поднимающейся по звездным ступеням в страну смерти. Все внутри него сжималось от мыслей о том пути, который может выпасть на ее долю. Она всегда терялась в выборе пути, всецело полагаясь на него. Он молился о том, чтобы боги не покинули ее и помогли выбрать правильное направление. В одиночку она наверняка пропадет. Мысль об этом вызвала непрошенные слезы.

Ночной ветер высушил следы крови на его штанах из оленьей кожи. Ссутулив широкие плечи, он издал пронзительный крик горя, отозвавшийся эхом в пространстве. Вытащив нож, он отрезал прядь волос цвета красного дерева вплотную к коже. Затем, подняв острое, как бритва, лезвие, рассек кожу на лице от внешнего окончания правой брови до подбородка. Это был знак, сообщавший всем людям племени, что Ива над Рекой будет вечно жить в его сердце. Кровь окрасила лезвие в темно-красный цвет. Ему хотелось, чтобы это была кровь табебо, любого табебо.

Движение слева привлекло его внимание, и, повернувшись, он увидел свою мать, которая приближалась к нему. Ее мокасины мягко касались земли, как если бы она ступала по его ранам. Быстрым движением руки он провел по лицу, стыдясь своих слез.

На лице матери появилось виноватое выражение.

– Мой туа, я знаю, что не должна приближаться к тебе сейчас, – прошептала Женщина Многих Одежд, – но я должна поговорить с тобой.

Она подошла и встала на колени рядом. Сильная, удушающая боль перехватила его горло. Исходивший от нее запах был знаком и дорог с детских лет, когда ее нежные руки залечивали все ушибы и обиды. Им овладело страстное желание спрятать лицо на груди матери, заплакать так, как плачут только дети.

– Она доверилась мне, – хрипло прошептал он. – Это было обещано в песне, которую мы пели вместе. Мне не следовало оставлять ее одну.

Женщина Многих Одежд защелкала языком точно так же, как она делала много лет назад, когда он приходил к ней в детстве с глупыми выдумками.

– Ты хочешь повернуть время вспять, туа, а это невозможно. Я знаю, с этим трудно свыкнуться, но твою жену взяли от тебя потому, что песня, которую вы пели вместе, должна быть пропета с другой.

– Кровь моей женщины еще не остыла на моих руках, а ты уже упоминаешь о пророчестве? Ты пела его мне всю мою жизнь, и я внимал тебе с послушанием. Но этой ночью я не желаю слушать тебя.

Она устремила взор вдаль. Облако прошло над поверхностью луны, затенив лицо женщины.

– Через несколько часов ты уедешь. Но до этого я должна сказать тебе что-то. Я хочу напомнить, что ты команч из пророчества. Ты пришел с той стороны, откуда восходит солнце, из чресл голубого мундира, двадцать шесть зим назад.

Воздух с шумом вырвался из груди индейца, словно мать ударила его.

– Нет! Я спрашивал об этом своего отца много раз. Всегда он говорил, что я его сын! Ты не должна произносить такую ложь.

Он сделал движение, собираясь подняться, но она схватила его за руку.

– Это не ложь. У тебя синие глаза, а не черные, и ты выше всех своих братьев. – Другой рукой она взяла медальон, висевший на его груди, поворачивая камень так, чтобы было видно изображение, вырезанное на нем. – Ты носишь знак волка, однако никто не называет тебя вождем.

В течение минуты он смотрел на нее, не произнося ни слова, не издавая ни малейшего звука.

– Ты, мать, которую я люблю, и голубой мундир?

– Я не сделала ничего дурного. Это случилось во время нападения, очень похожего на сегодняшнее. Мужчины были на охоте. Я пыталась убежать, но один голубой мундир увидел меня. – Она продолжала охрипшим голосом: – Он изнасиловал меня и подумал, что я умерла. Когда я обнаружила, что у меня будет ребенок, твой ар объявил, что ребенок его, и пел со мной у большого костра.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Чтобы я не мстил за свою жену? – В голосе его зазвучал гнев, ион попытался вырвать медальон из ее руки. – Я восстановлю ее честь. Я должен.

– Найди ее убийц, да, но не принимай участия в замышляемом другими кровопролитии. – Ее наполненные слезами глаза умоляюще смотрели на него. – Твоя жизнь не принадлежит тебе. Ты должен найти женщину с волосами цвета меда, лишенную дара речи, привести ее к нам и почитать ее так, как ты никогда не будешь почитать другую женщину.

– Я удостою ее быстрой смерти.

– Не произноси этих слов, ибо тогда ты будешь обязан поступить так, как говоришь. – Она рывком поднялась с колен и вздохнула. Упершись руками в бока, она надолго заслонила ему горизонт. Затем она коснулась его склоненной головы. – Я не прошу тебя выбросить ненависть из сердца, так как это тоже предсказано в пророчестве. Что же касается любви, то она вырывается из тайников души, подобно песне, и не поддается ничьей воле. Но, туа, ради твоего народа ты должен найти женщину с волосами цвета меда и привести ее к нам.

Ответом было его напряженное молчание.

– Я знаю, это трудно. Поэтому выбран именно ты, так как ты сильнее других. Недалек тот день, когда люди пойдут по дороге ветра. Боги выбрали тебя, чтобы ты пропел нашу песню и сохранил наши обычаи.

Он взглянул на нее с недоверием.

– Разве я похож на слабую женщину? Я воин, а не сказочник.

Ее улыбка стала печальной.

– Существует много способов ведения больших сражений. Храбрейшим из воинов является тот, у которого нет щита. Ты нужен своему народу, чтобы выиграть последнее сражение, самую трудную битву из всех. И ты должен совершить это в одиночку. Когда настанет время, ты увидишь дорогу, выбранную для тебя богами, и мужественно пойдешь по ней.

– Команч, о котором говорится в пророчестве, должен оставить свой народ. Я никогда не смогу сделать этого, особенное белой женщиной. Боюсь, что ты недооцениваешь мою ненависть.

– Помни одно. У меня тоже есть причины ненавидеть този тиво. Сны, полные кошмаров о голубом мундире, будут вечно преследовать меня. Но я завернула маленького този тиво в свои одежды из бизоньих шкур. Я поднесла его к своей груди и назвала его сыном. И моя любовь к нему светится, как ярчайшая звезда на небесах. Ты этот този тиво. Как бы ты ни старался выкинуть это из своего сердца, отречься от всего, внутри тебя существует место, которое не относится к народу команчей.

ГЛАВА 1

Техас, июнь 1864 года

Наклонные лучи послеполуденного солнца просачивались сквозь зеленую листву одинокого пеканового дерева, украсив землю под ним яркими мерцающими золотыми бликами. Для Лоретты Симпсон это дерево было единственным привлекательным объектом на ферме Генри Мастерса. Когда она заперла дверь коптильни и оглянулась через плечо на знакомую картину, все вокруг показалось ей холодным и бесцветным. Приземистый небольшой дом с убогим двориком на фоне холмистых лугов казался таким же уродливым, как зубчатый шрам на красивом женском лице. Жалкие, засохшие розовые кусты, росшие рядом с крыльцом, были почти лишены листьев, их ветви отбрасывали скелетоподобные тени на бревенчатые стены дома. День за днем обжигаемые палящими лучами солнца кусты были обречены на гибель. Им суждено стать жертвой бесконечной и бесполезной войны, которую муж ее тети вел с землей.

Сам выбор Генри Мастерсом этого места, чтобы возвести примитивные здания и заваливающиеся заборы, многое говорил о характере и личности этого человека. Если бы он расположил ферму ближе к протекавшей неподалеку реке Бразос, где падубы, пеканы и ивы создавали теневую защиту, тень и легкий ветерок сделали бы жизнь более сносной. Вместо этого он обосновался на открытом месте, чтобы избежать работ, связанных с корчевкой деревьев.

Стараясь не касаться окровавленными руками своей юбки, Лоретта наблюдала за маленькими облачками пыли, возникавшими перед ее туфлями, в то время как она шла от коптильни к колодцу. Ей не хотелось думать об оленихе, с которой она только что содрала шкуру и тушу которой разделала, но в этом ей мешала ее двенадцатилетняя кузина Эми, которая скакала рядом.

– В ее вымени было столько молока, что уж одного-то олененка она кормила наверняка, – волновалась девочка. – Но разве папа думает об этом? Если кто и думает, то уж во всяком случае неон. Мы должны сделать что-то, Лоретта. Если мы оставим оленей на произвол судьбы, Они погибнут голодной смертью, и мы будем тоже виноваты как и он.

Лоретта ускорила шаги. Как старшая сестра, она должна проявлять практичность и подходить ко всему разумно. Две девушки, бродящие в лесных чащах в поисках оленят, подвергали себя опасности, а, по мнению Лоретты, ей и без того хватало неприятностей. Меньше месяца прошло с тех пор, как соседняя ферма подверглась нападению. Кровавые последствия этого события все еще мучали ее по ночам. Кроме того, эти оленята могли оказаться слишком взрослыми, чтобы их приручить.

Эми огорченно вздохнула.

– Я думаю, они слишком большие, чтобы привести их на ферму, не говоря о том приступе ярости, какой охватит папу. Ты считаешь, они уже достаточно большие, чтобы самим находить пищу? Ведь лето уже началось. Может быть, они уже подросли, не правда ли?

Проглотив ком, подступивший к горлу от раздражения, Лоретта утвердительно кивнула с гораздо большей уверенностью, чем она испытывала.

– Папа мог бы поохотиться еще несколько дней, – заявила Эми дрожащим голосом. – Думаю, в этих лесах водится много оленей. Он просто слишком ленивый, наш папа.

Притворившись, что не заметила дерзости Эми, Лоретта подошла к вороту колодца. Эми надо было немного успокоиться, и лучше сделать это здесь. В доме и без того возникало достаточно трений, особенно между Эми и ее отчимом.

Эми украдкой покосилась на Лоретту.

– Мама, должно быть, находилась в отчаянном положении после смерти папы, чтобы связаться с таким человеком.

Лоретта подняла ведро с водой и стала усердно мыть руки. Не было никакого смысла поддаваться раздражению. Существовали веши, которые нельзя было изменить, и Генри Мастере относился к их числу. Во всяком случае для этого требовался кто-нибудь посильнее Лоретты. Схватив ведро за край, она качнула и выплеснула розоватую воду с силой, достаточной для того, чтобы сбить с ног Генри, если бы он стоял здесь.

– Достань еще одно ведро. – Эми провела кончиком языка по верхней губе. – У меня внутри все пересохло, как вяленая оленина.

Лоретта подняла ведро на край колодезного сруба и, намочив пальцы, брызнула водой в лицо девочке, улыбнувшись ей.

– Как хорошо! Если бы это ведро было побольше, я бы прыгнула в него. И если бы не эти проклятые индейцы, я пошла бы купаться. – Подняв ковш, Эми сделала несколько глотков, издавая горлом гулкие звуки. Остановившись, чтобы передохнуть, она спросила у Лоретты: – Хочешь попить?

Отрицательно качнув головой, Лоретта прислонилась к колодезному срубу и провела рукавом по лбу. Эми права: поплавать было бы очень хорошо. В своей домотканой одежде она чувствовала себя, как курица в супе, но удаляться от дома опасно. На днях они с Эми видели команчей ниже по реке. Один из индейцев схватил Лоретту за косу и отрезал прядь волос. Он запросто мог снять с нее скальп; было непонятно, почему индейцы не сделали этого, но ей не хотелось снова искушать судьбу. Дядя Генри несколько раз после этого находил следы неподкованных лошадей на своей земле, поэтому они понимали, что команчи все еще могут находиться неподалеку.

Взглянув на раскрасневшиеся щеки Эми, Лоретта удивилась тому, что девочка снова погружает пальцы в воду. Вместо того, чтобы выпить ее, Эми перевернула ковш над головой, окатив волосы золотисто-медового цвета. Вода искрилась капельками на ее темных ресницах и ручейками сбегала по носу, слегка окрапленному веснушками. Лоретта вспомнила, какой она была в таком возрасте, кожа да кости, настолько худая, что ее голубые глаза казались большими, как блины. Эми вздохнула и бросила ковш в ведро.

– Ты собираешься снова запереться? Или останешься здесь, чтобы старик Жабье Лицо не глазел на тебя? – Она прищурилась от ярких солнечных лучей, пытаясь разглядеть лицо Лоретты. – Я так рада, что мне нет еще двадцати лет. Папа ничего не понимает в выборе мужей. Этот парень Бартлетт с большим носом гораздо лучше, чем Том Уивер.

Лоретта посмотрела в сторону бревенчатого дома. Струя дыма вилась над трубой и стлалась вдоль гребня крыши из древесной коры. Рейчел, вероятно, в эту самую минуту помешивала тушеное мясо, думая, останется ли их сосед на ужин. От одной мысли об этом у Лоретты все внутри сжалось. Она не осуждала дядю Генри за то, что он хотел найти ей мужа. Содержать жену и падчерицу было достаточно тяжело. Но Том Уивер? Эми права: по сравнению с ним сын Бартлеттов казался принцем. Изо рта Уивера постоянно стекала слюна, смешанная с табаком, и застревала у него в бороде, а от его немытого тела вонь распространялась по всему дому. От мысли о необходимости поцеловать его Лоретту тошнило.

– Ты не должна выходить за него, – сказала Эми. – Ты зарабатываешь на свое содержание. Иногда, когда ты не видишь, папа смотрит на тебя с настоящей нежностью. Правда! Он никогда не тяготился твоим присутствием. Ты хорошенькая. Того и гляди появится какой-нибудь симпатичный фермер.

Симпатичный фермер? Лоретта взглядом окинула бесконечное пустое пространство вокруг фермы и с сомнением приподняла бровь.

Озорной огонек зажегся в глазах Эми.

– Мы можем собраться и убежать. – Она наклонилась вперед, ее личико все светилось. – Назад в Виргинию, только ты и я. Наймемся поварихами в какой-нибудь караван! Как только доберемся до места, сможем найти работу и будем экономить, чтобы помогать маме. Подумай только! Мы с тобой в Виргинии. Вечеринки, танцы и церковь по воскресеньям, точно так, как рассказывает мама. Мы могли бы сшить красивые платья и так чудесно выглядеть! Ты выйдешь замуж скорее, чем прыгнет блоха. За какого-нибудь знатного человека. Высокого и симпатичного в бобровой шапке и до блеска начищенных ботинках.

Она закружилась на месте и опустилась в почтительном реверансе.

– Давай, Лоретта, ради этого стоит притворяться. Ты научишь меня танцевать. Ты помнишь Виргинию, а я не помню.

Перед мысленным взором Лоретты возникли густые леса Виргинии и бархатные зеленые холмы. Она слишком взрослая, чтобы мечтать о женихах, но иногда по ночам, когда сон не шел к ней, она лежала вспоминая, желая…

Изобразив прыжок из джиги, Эми вскричала:

– Ну, как? Подыграешь или нет?

Будучи не в состоянии противостоять ее порыву, Лоретта подхватила юбки и сделала па вальса, воображая, что танцует с партнером. Она попыталась представить, как он будет выглядеть, и решила, что, будет ли он высокий или симпатичный, не имеет значения, если только ей будет хорошо с ним. Пусть это будет кто-нибудь вроде ее папы, сильный, но нежный, самоуверенный, но заботливый, мужчина, который будет понимать ее с полувзгляда и будет любить ее, несмотря ни на что.

Втягиваясь в игру, Эми прекратила танец и сжала руки сестры.

– Давай сделаем его богатым, согласна? Достаточно богатым, чтобы купить тебе огромную грифельную доску, чтобы ты могла писать, когда тебе этого захочется. Он не будет таким скупым, как папа.

Замедляя движения, Лоретта остановилась. Упоминание о Генри вернуло ее к действительности. Она смотрела на пыль, до середины голеней покрывавшую панталоны Эми, на выцветшие складки их поношенных юбок. Они были не в Виргинии, им никогда не суждено попасть туда снова, и даже если бы они очутились там, мужчина, который мог позволить себе роскошь носить бобровую шапку, одарил бы немую девушку в домотканой одежде разве что беглым взглядом.

– Что это?

Обеспокоенная напряженным тоном Эми, Лоретта оглянулась через плечо. Красное облако, поднимаясь, закрывало голубое небо. Она прикрыла глаза рукой, защищаясь от солнца. Это были лошади, и, судя по поднимаемой ими пыли, это мог быть пограничный патруль из форта Белнап, но она сомневалась в этом. Война исчерпала ресурсы. В округе Паоло-Пинто не осталось войск, поэтому пограничный полк сильно поредел, пытаясь контролировать передвижение индейцев.

Эми напряглась, ухватившись за синюю юбку Лоретты.

– Что это? О Лоретта, это ведь не индейцы, как ты думаешь?

Желая успокоить девочку, Лоретта покровительственно обняла ее за плечи. Мысль об индейцах была первой, которая также пришла ей на ум.

– Что если это индейцы? Может быть, им понравились наши желтые волосы, и они направляются к нам за ними… Это индейцы! – вскричала Эми. – Я вижу их!

Подтолкнув девочку, Лоретта подобрала юбки, собираясь пуститься наутек. Боже мой, только бы это не был военный отряд. Каждый шаг отдавался ударом в сердце Лоретты, когда на бегу она подталкивала Эми к дому. За спиной слышался приглушенный топот лошадиных копыт. Как ей хотелось крикнуть, предупредить дядю Генри и Тома Уивера. У нее перехватило горло, а в легких ощущалась жгучая боль. Никогда ее немота так не раздражала ее. Хотя она пыталась вычеркнуть из памяти все происшедшее, картина фермы Самуэльсонов стояла у нее перед глазами – старый Барт, пригвожденный к стене своего сарая индейскими копьями, тела его взрослых сыновей, разбросанные во дворе, подобно безжизненным тряпичным куклам.

Эми начала кричать:

– Индейцы! Индейцы скачут!

В хижине поднялась паника. Слышался шум шагов забегавших людей, скрип передвигаемой мебели, крики Рейчел. Одним прыжком Лоретта взлетела на ступени крыльца, увлекая Эми за собой. Они двигались бездумно, и каждая секунда казалась вечностью. Лоретта ударила дверь плечом, распахнув ее и втаскивая за собой Эми. Захлопнув дверь, она резко обернулась, чтобы задвинуть засов.

– Том, бери левое окно, – командовал Генри. – Рейчел, пусть Лоретта займется Эми. Ты достань запасное ружье и прикрывай тыл.

Волоча Эми по комнате, Лоретта подбежала к кровати и отодвинула ее. Под ней находился люк. Во время боя Эми будет в большей безопасности под домом. Она подняла крышку погреба. Сырой, затхлый воздух вырвался оттуда.

– Я не хочу, – всхлипывала Эми. – Пожалуйста, Лоретта, пойдем со мной.

На какое-то мгновение Лоретта перенеслась назад во времени. Ей тринадцать лет, и она сопротивляется, когда отец пытается затолкать ее в цистерну для дождевой воды, чтобы спрятать от команчей. «Пожалуйста, папа. Позволь мне остаться с тобой и мамой. Пожалуйста, папа».

Отец захлопнул крышку цистерны и крикнул в щель: «Замолчи, девочка, и слушай, что я тебе скажу. Ни звука, слышишь? Что бы ни случилось, ни звука!»

Лоретта прильнула глазами к щелке в крышке цистерны, закусив губы, чтобы не закричать. Она видела все совершенные зверства, но послушалась своего отца и не издала ни звука. Семь лет спустя она по-прежнему молчала.

Шум, издаваемый копытами лошадей, вернул Лоретту в настоящее. Схватив Эми за руку, она подтащила ее к погребу и заставила спуститься вниз по ступеням. Морщась, Эми оглянулась через плечо, и лицо ее было белым. Лоретта захлопнула крышку, заперла ее и вернула на прежнее место кровать. Если это нападение, упаси Боже, чтобы руки этих животных коснулись двенадцатилетней девочки.

Изуродованное тело матери стояло перед ее мысленным взором.

Пыль проникала в окна, в горло Лоретты. Команчи окружили дом. Она чувствовала их присутствие, ощущала их запах. Но только не Эми. Боже, убереги от этого Эми.

– Святая Богородица, – воскликнул Генри, – их тут не меньше сотни.

Уивер выразил свое согласие кивком головы, стоя на коленях у другого окна, лицо его было мрачным. Он рванул воротник своей коричневой рубашки, открывая доступ воздуха к шее, и тщательно прицелился.

– Не нервничай и не стреляй.

– Боже милостивый, – проскрипела Рейчел от заднего окна, – их так много! У нас нет времени даже на молитву.

Лоретта застыла в неподвижности посередине комнаты. Запах тушеного оленьего мяса доносился до нее. Все выглядело так, как обычно: крышка бочонка с солью приоткрыта, мешок с мукой развязан, две кружки стоят на столе там, где сидели мужчины. На качалке лежала штопка Рейчел. Как могло все так быстро измениться, чтобы в воздухе повеяло запахом смерти?

Подойдя к окну, она посмотрела поверх плеча своего дяди на множество воинов на нервных, возбужденных лошадях. Лицо убийцы матери было темным и угловатым, нос длинный, лоб резко скошенный к волосам. Всякий раз, когда она видела индейцев, она не переставала искать это лицо. Может, это он вон там? Но лиц было очень много, все они были темными, с высокими лбами. Коричневая кожа, натертая маслом, блестела. Крепкие мускулы напряжены. Перья развевались на копьях, нацеленных для смертельного броска. Она закрыла глаза и снова открыла. Тишина, окутавшая все вокруг, нарушалась только мелодичным позваниванием медных колокольчиков, которые украшали мокасины команчей. Отвязанная перепонка из оленьей кожи, которой затягивали окна, хлопала от внезапно налетевшего ветерка.

– Не стреляй, – снова предостерег Том. – У этого воина впереди изогнутое копье с белым флагом. Не знаю, чего им надо, но драться они не собираются. Ты знаешь язык команчей?

– Ни одного слова, – ответил Генри.

– Я знаю несколько слов. Если они ведут торговлю, они, вероятно, говорят по-английски, но если они не занимаются этим делом, нам остается надеяться на то, что мой индейский не подведет нас. – Том выплюнул жеваный табак на пол, вымытый Рейчел. Затем он закричал: – Что вам надо?

Нервы Лоретты были настолько напряжены, что при звуке его голоса она подскочила. При виде лужицы слюны и табака на полу у нее возникло ощущение тошноты. Она что, лишилась рассудка? Что из того, что пол потеряет свою белизну? Ведь оглянуться не успеешь, и он может быть сожжен дотла. Она услышала плач Рейчел, негромкие всхлипывания. Ужас. Его металлический привкус вызвал сухость во рту.

– Что привело вас сюда? – снова крикнул Том.

– Хитес!– отозвался низкий голос. – Мы пришли как друзья, Белые Глаза.

Двигавшийся впереди воин опережал своих товарищей футов на двадцать, высоко держа изогнутое копье таким образом, чтобы укрепленная на нем пыльная белая тряпка была хорошо различима. Он гордо восседал на своем черном жеребце, расправив прямые коричневые плечи. Ноги, обутые в кожу, плотно прижимались к конским бокам. Порыв ветра растрепал его волосы цвета красного дерева, бросив прядь на его бронзовое, чеканное лицо.

При первом взгляде Лоретте показалось, что он чем-то отличается от других. Пристальнее всмотревшись, она поняла почему. Он несомненно был смешанного происхождения, верхом держался прямее остальных, кожа была светлее. Если бы не загар и длинные волосы, он вполне мог бы сойти за белого. Однако все остальное – от жестокой усмешки до совершенного искусства верховой езды, как если бы он и конь составляли одно целое, – изобличали в нем дикаря.

Том Уивер насторожился.

– Черт… Генри, ты знаешь, кто это?

– Я надеялся, что мне показалось.

Лоретта подвинулась чуть ближе, чтобы получше разглядеть. Затем на нее словно обрушился удар. Охотник. Она слышала его имя, произносимое шепотом и со страхом, слышала ужасные истории. Но до этого момента она не верила в его существование. Синеглазый метис, один из самых хитрых и коварных противников, с какими приходилось сталкиваться солдатам армии Соединенных Штатов. Теперь, когда Север ослаб в войне против Юга, поселенцы остались без кавалерии, с помощью которой они могли обороняться от Охотника и его мародеров, и налетчики наносили удары все глубже в населенную часть страны, продвигаясь на восток. Некоторые утверждали, что он опаснее чистокровных команчей, так как обладает умом белого человека. Как бы злобен он ни был, рассказывали, что он щадил женщин и детей. Было ли это случайностью, преднамеренными действиями или ложью, выдуманной симпатизирующими индейцам, никто не знал. Лоретта склонялась верить последнему. Индейцы были не лучше диких зверей, убийцы все до одного.

– Что тебе надо? – крикнул Генри. – Корова дает много молока. Позади дома два мула и лошадь.

Запахом страха веяло от потной рубашки дяди Генри, запахом острым и стойким. Ухватившись за пояс, индеец вытащил чтогто оттуда. Подняв высоко то, что вытащил, он устремил взор прямо на окно, у которого стояла Лоретта. Ею овладело странное ощущение, что он видит ее. Что-то золотистое струилось у него между пальцами, мерцая в косых лучах солнца.

– Пена, — закричал он. – Вы называете это медом. Пошлите ко мне женщину, чьи волосы я держу.

– О Боже милостивый, – прошептал Том.

Не в силах отвести глаз от золотых прядей, струившихся между коричневыми пальцами метиса, Лоретта сжала дрожащей рукой горло. Это не может происходить на самом деле, подумала она. Через минуту я проснусь. Это просто дурной сон.

– Их больше пятидесяти на одного, – сказал Генри. – Что мы станем делать, черт возьми?

Том заерзал у окна.

– Даже если бы их было сто на одного, ты не можешь послать к нему девушку.

– Лучше одна она, чем все мы. – Струйка влаги стекла с носа Генри, и он быстро вытер нос своим белым рукавом. – Я должен думать об Эми и Рейчел. Ты знаешь, что эти дикари могут сделать с Эми, Том.

– А как насчет Лоретты?

Лоретта оперлась рукой о стену. Он хотел ее? От страха ноги у нее стали, как ватные. Нет, я не пойду, подумала она. Затем она вспомнила, какое белое лицо было у Эми, когда она закрывала люк. Сто команчей против трех винтовок? Все в доме погибнут, включая Эми. И она была уверена в том, что смерть девочки не будет быстрой. Дядя Генри прав: лучше одна жизнь, чем пять.

Лоретта повернулась к своей тете. Кожа Рейчел стала белой, как алебастр. Взоры их голубых глаз встретились. Затем Рейчел отвела взгляд к кровати. Этот взгляд оказался для Лоретты тем самым толчком, в котором она нуждалась. Она сделала шаг в направлении к двери, окутанная туманом нереальности. Последние семь лет пришли к своему трагическому завершению.

На этот раз она не собиралась праздновать труса. Надо сделать для Эми то, что для нее сделали родители. Второй шанс. Сколько раз в ночных кошмарах она находила в себе силы и мужество открыть цистерну, выйти и помочь матери? Сколько раз, очнувшись от этих кошмаров, просила Господа простить ее за то, что была смелой только в своих снах? Теперь у нее появилась возможность заслужить это прощение.

Когда Лоретта приблизилась к двери, Том закричал:

– Нет! Ты жалкий трус, Генри. Ты посылаешь туда эту девочку, но ты не проспишь спокойно ни одной ночи всю оставшуюся жизнь.

Лоретта коснулась двери и застыла. Через щели до нее доносился звон колокольчиков, веселый звук, такой же неуместный, как веселая музыка на похоронах. Она осенила себя крестом и, зажмурив глаза, попыталась вспомнить слова покаянной молитвы, но все слова перемешались у нее в голове.

– Генри, не надо, – умоляла Рейчел. – Лоретта, не открывай дверь. Если им нужна женщина, пойду я.

– Ты им не нужна, – резко ответил Генри. – Кто-то из них на днях высмотрел Лоретту у реки и пришел за ней. Они пристрелят тебя сразу.