Текст книги "В поисках любви"

В детстве Алекс постоянно испытывал терпение Сакарама, однако все, чего ему удавалось добиться, – это трепет точеных ноздрей слуги и потемневшие от гнева глаза.

– А мне больше нравится Сикандер, – уперся Алекс, просто чтобы поспорить.

– Возможно, но это неподобающее для вас имя. Вы собираетесь пригласить в свой дом айю-англичанку, поэтому все мы должны привыкать к обращению «саиб»: именно так индусы зовут своих господ-англичан.

– Можешь так обращаться ко мне при посторонних, но не наедине со мной! Кстати, по-английски «айя» звучит как «няня».

Сакарам приподнял брови:

– Разве это не означает «коза»?[2]2
  В англ. nunny имеет два значения: «няня» и «коза».


[Закрыть]

– Не требуй объяснений: у меня их нет. Но мы будем звать ее именно так – няней. На ней будет лежать ответственность за превращение Майкла и Виктории в настоящих английских детей.

Глаза Сакарама заметно потемнели.

– Они и без того хорошие дети! Я сам забочусь об их воспитании, как прежде заботился о вашем.

– В индийских, а не в английских правилах. Английские требования этикета отличаются от наших. Не хочу, чтобы мои дети повторяли мои ошибки! Ты сделал все, что мог, Сакарам. Я не виню тебя за то, что не умею себя вести так, как полагается в европейском обществе.

– Тем лучше. Мои уроки тут ни при чем. Просто вы слишком часто становитесь жертвой своей натуры, Сикандер. Вот и сегодняшний вечер будет для вас полон соблазнов. Предостерегаю вас против крепких напитков и ухаживания за хорошенькими женщинами, как замужними, так и свободными.

– Постараюсь. – Алекс зажал трость под мышкой. – Но ты напрасно читаешь мне нотации, старина. Я и сам знаю, чего мне следует избегать. Будем надеяться, что сегодня вечером мне удастся исправить свою репутацию. Кроме того, возможно, кто-нибудь на балу поможет мне найти подходящую няню для детей.

– Тогда я буду молиться, чтобы она оказалась старой и уродливой, иначе мира в Парадайз-Вью не видать. Женщины станут строить против нее козни, по Калькутте опять пойдут слухи, и это еще больше навредит вашей и без того запятнанной репутации.

– Довольно, Сакарам. Неужели тебе еще не надоело меня наставлять? Если моя карета готова, я еду. Можешь ложиться спать: вряд ли я появлюсь до рассвета. Проследи только, чтобы все было готово к отъезду. Как только мне попадется подходящая кандидатура, я не стану медлить, иначе она может передумать и откажется ехать с нами в Парадайз-Вью.

– Все будет готово, саиб. – Сакарам опять склонился в низком поклоне, тем самым снова выведя Алекса из себя. Выпрямившись, Сакарам улыбнулся: он сумел уязвить Алекса, пускай по мелочи. Уязвлять своего хозяина было одним из главных удовольствий в жизни Сакарама. Он мог себе это позволять, так как этот загадочный индус знал, что он незаменим.

– Не саиб, а Сикандер, черт возьми! – С этими словами Алекс заспешил прочь из небольшого скромного домика, который он держал в Калькутте на случай своих приездов в город. Останавливаться у друзей-индийцев он не рисковал – это могло скомпрометировать его в глазах английского общества.

Карета ждала у дверей. Прежде чем сесть в нее, Алекс задержался, чтобы осмотреть коней. Запряженные гнедые уступали коням из Парадайз-Вью, но были накормлены и ухоженны. Ни это он тоже должен был благодарить Сакарама. Тот знал, как придирчиво хозяин следит за лошадьми. Некоторые утверждали даже, что он ценит их больше, чем друзей и близких, что было, конечно, абсурдом. Что ж, Алекс привык, что о нем всегда ходили самые невероятные слухи: кутча-бутча всем стоял поперек горла. Индийцы и британцы дружно высмеивали его, относясь к нему с глубоким подозрением. Вот почему Алекс так стремился добиться признания в обществе. Он мечтал, чтобы его детям не пришлось столкнуться с теми же трудностями; ради достижения этой цели он был готов на все, даже на смерть.

Персиваль Гриффин был цветущим джентльменом среднего роста. Его волосы, борода и усы были песочного цвета. Вечерний костюм сидел на нем как влитой, а речи отличались такой учтивой неопределенностью, что Эмма не могла составить впечатление о его мнении ни по одному вопросу. Одним словом, он оказался совершенно бесцветным типом.

Проявляя предупредительность, он постоянно справлялся об ее удобстве. Не слишком ли ей жарко? Если нет, то, часом, не холодно ли? Не желает ли она попробовать этого восхитительного ромового пунша? А как насчет пирожных с глазурью? Он был, безусловно, приятным человеком. Почему ее к нему совершенно не влечет? Он, со своей стороны, не отставал от нее ни на шаг.

– Дорогая мисс Уайтфилд!.. – Они сидели на диванчике, наблюдая за танцующими парами. Из зала вынесли все, кроме медленно вращающегося большого вентилятора, а также папоротников и других тропических растений в кадках. – Дорогая моя, вы даже не представляете, как я рад познакомиться здесь, и Калькутте, с такой умной и утонченной особой, как вы!

– Вы хотите сказать, что все женщины в Калькутте глупы и невоспитанны? – Эмма изобразила улыбку. – Что-то мне не верится, что это так, мистер Гриффин.

– Вы правы… – Он залился краской. – Но дело в том, что женщины, отправленные сюда из дому, обычно так молоды, неопытны, незрелы…

– Так называемый рыболовный флот! Я слышала об этом. Он состоит из молодых леди, по той или иной причине не нашедших себе мужей дома и надеющихся сделать это здесь, в обстановке менее жесткой конкуренции.

– Вот именно, рыболовный флот. Довольно безжалостное определение для этих активных молодых особ, но, боюсь, бьющее в самую точку.

– Я прибыла в Индию не с этой целью, мистер Гриффин. Я уже вышла из того возраста, когда помышляют о замужестве.

– Как же так? Ведь вы живая женщина, а брак нормальное явление. Неужели вы не мечтаете о детях?

– Детей я бы еще стерпела, а может, и порадовалась бы им, но муж… Не знаю, мистер Гриффин. Я привыкла к уединению и к самостоятельности. В отличие от большинства женщин я не страшусь одиночества. Мне было бы трудно ужиться с другим человеком.

Его рука накрыла руку Эммы.

– Это не было бы трудно, если бы вашим мужем стал понимающий вас человек, мисс Уайтфилд, человек, не помышляющий ограничивать вашу независимость. Мои теперешние обязанности вынуждают меня помногу разъезжать, а если мне повезет и я стану в один прекрасный день земельным администратором Центральной Индии, то мне придется путешествовать и того больше. Меньше всего мне нужна женщина, боящаяся остаться одна и цепляющаяся за меня, как плющ.

Эмма осторожно высвободила руку.

– Попробую-ка я ромового пунша! Наш разговор становится чересчур интимным, мистер Гриффин. Не забывайте, что мы только познакомились.

У Персиваля Гриффина густо покраснели уши. Эмма заметила, что они смешно оттопырены и похожи на паруса, поймавшие ветер.

– Простите мне мою откровенность, мисс Уайтфилд. Уверяю вас, я руководствуюсь самыми лучшими намерениями. Видите ли, ваши друзья много о вас говорили. По их рассказам я заключил, что вы как нельзя лучше подходите для такого человека, как я. Теперь, когда я вас наконец-то увидел, меня переполнило воодушевление, вот я и…

– Вам незачем оправдываться, мистер Гриффин. Напрасно вы расстраиваетесь. Мне тоже много о вас рассказывали. Рози превозносила вас до небес. Однако я полагаю, что нам следует проявить осмотрительность и не спешить с браком только потому, что наши общие знакомые решили, что мы друг другу подходим.

– Значит, вы не сердитесь? – Улыбка Гриффина продемонстрировала Эмме его не слишком здоровые зубы, да к тому же в пятнах от табака.

– Вовсе нет. Просто меня одолела жажда. Настало время попробовать ромовый пунш.

Гриффин вскочил.

– Сейчас принесу! Никуда не уходите. Обещайте, что дождетесь меня здесь.

– Непременно. – Эмме не хотелось терять одно из немногочисленных в бальном зале сидячих мест.

Персиваль, широко улыбаясь, направился за напитками. Эмма стала искать глазами среди танцующих Рози, та танцевала с Уильямом, радостно заглядывая ему в глаза. Вид у Рози был самый счастливый! Эмма радовалась за подругу. Супружеское счастье Рози омрачалось лишь тем, что ей никак не удавалось зачать. Эмме уже дважды приходилось выслушивать ее жалобы и утирать ей слезы. Но зато она любима и не одинока…

Эмма упрекнула себя за непоследовательность. Только что она клялась Гриффину в приверженности уединению. Неужели все это ложь? Она медленно оглядела зал, надеясь увидеть мужчину, который приглянулся бы ей больше Гриффина и с которым ей действительно захотелось бы связать свою жизнь. Взгляд ее упал на рослого господина экзотического облика, стоящего в стороне от толпы и, как и она, наблюдающего за танцующими.

Смуглостью кожи и. иссиня-черными волосами незнакомец походил на индуса. Облачен он был во все черное, не считая белоснежной рубашки, резко контрастировавшей с цветом его кожи и волос. Эмма без стеснения залюбовалась его внешностью. Ростом он превосходил почти всех мужчин в зале, обладал широкими плечами и узкой талией. Гибкостью и грацией он походил на дикую лесную кошку, черную пантеру, кровожадно подстерегающую добычу.

Обводя взглядом зал, он на секунду встретился глазами с Эммой. Она застыла в оцепенении – голубые глаза! Несмотря на расстояние, она была убеждена, что не ошиблась: то была голубизна необыкновенного оттенка, подобного цвету вод Индийского океана под раскаленным полуденным солнцем.

Эмма поймала себя на том, что перестала дышать. Незнакомец оказался далеко не красавчиком, и его черты никак нельзя было назвать приятными: им была присуща заостренность, которую иные назвали бы выражением жестокости или по крайней мере надменности. Нос был длинный, губы полные и откровенно чувственные, взгляд крайне вызывающий. Эмма невольно вздрогнула. От этого человека так и веяло угрозой, хотя чего ей было опасаться? Она не относилась к женщинам, которых замечают мужчины такого сорта. Не исключено, что он моложе ее годами… Прищурившись, она рассмотрела его получше. Судя по морщинкам, окружавшим его глаза и рот, ее предположение было неверно.

Внезапно рядом с ней остановились две незнакомые дамы.

– Представляете? – говорила одна из них. – Александр Кингстон собственной персоной! Видите? Вон он! Судя по его виду, он воображает, что имеет полное право здесь находиться.

– Ну и дерзость! Как он смеет показываться в приличном обществе?

– Не думаю, что он явился по приглашению. Хозяйке дома не позавидуешь. Как вы думаете, что привело его сюда?

– Не может же он заниматься одной охотой на тигров в мофуссил. Возможно, ему захотелось ради разнообразия вкусить цивилизации. Я слышала, что он живет среди диких джунглей. А еще я слышала, что он богат, как махараджа.

– Кажется, его плантация называется Парадайз-Вью. Это где-то в Центральной Индии, на реке Нармаде, к югу от Дели.

Эмма стала напряженно прислушиваться к дамскому разговору, стараясь не упустить ни слова. Ведь Уайлдвуд тоже находился в Центральной Индии, на Нармаде!

– Неужели причина его смуглости – постоянное пребывание на солнце?

– Как, разве вы не знаете, что солнце здесь ни при чем? Дело в смешении кровей. Но даже если он полукровка, нельзя не отдать должное его голубым глазам. Да и сам он хорош: эти широкие плечи, узкие бедра. Не всякий европеец может похвастаться такой фигурой! Ему подошло бы имя Люцифер: он похож на падшего ангела, да и репутация у него под стать. Но все же, что ему здесь понадобилось?

– Может, подойдем и спросим?

– Что вы, Мод, у вас не хватит смелости! Любая, кто с ним заговорит, поставит под удар свое доброе имя. Увы, придется его проигнорировать, хотя это очень прискорбно: такой порочной красоты я не встречала во всей Индии. Неудивительно, что женщины не в силах устоять перед ним. Будь я чуть моложе…

Собеседницы двинулись дальше, и Эмма огорченно обнаружила, что Александр Кингстон – если это имя принадлежало тому, кто занимал ее мысли, – успел скрыться из виду. Она встала, полная решимости отыскать его, чтобы расспросить о плантации и показать карту. Вдруг ему что-то известно об Уайлдвуде… Конечно, Рози будет недовольна, если она вступит в разговор с Александром Кингстоном, однако не могла же она упустить шанс познакомиться с человеком, который, не исключено, знает о существовании ее Уайлдвуда.

И как только за спинами танцующих вновь мелькнула широкоплечая фигура с блестящими черными волосами, Эмма устремилась в ее сторону.

– Мистер Кингстон, мистер Кингстон! Соблаговолите уделить мне минуту, сэр.

Глава 2

Услышав свое имя, Алекс оглянулся. Голос женщины звучал приятно, ласково и чуть хрипловато; именно такой голос вызывал у него мысли о спальне. Однако сама дама, пробивавшаяся к нему сквозь толпу, вызвала в нем воспоминания о птицах, охотящихся в джунглях на мелкую добычу.

Она была одета во все черное – самый его нелюбимый цвет женской одежды, лицо было бледно, черты заострены, рот сложен в скорбную складку. Зеленые глаза – единственное, что оживляло ее облик: в них таилось нечто похожее на страстность.

Простушка, подумал Алекс, привыкший трезво оценивать любую женщину, встречавшуюся на его пути. Но стоило ей приблизиться – и он не мог не обратить внимания на привлекательный овал лица, аристократический нос и нежный рисунок губ, который он нашел бы интригующим, не будь они столь бесцветны. Суровость наряда, абсурдность прически и отсутствие косметики на лице неизбежно вызывали далеко не лестное сравнение с ястребом и вороной. Вот если бы ей приодеться, избавиться от дурацкого турнюра, наложить румяна и распустить волосы, ее облик не стал бы противоречить соблазнительности голоса.

Зачем он ей понадобился? Вряд ли она польстилась на его мужскую привлекательность. Он придирчиво осмотрел ее хрупкую фигурку. Слишком тоща! Он ценил в женщинах стройность, но отвергал излишнюю худобу. Впрочем, он был готов допустить, что причина столь неблагоприятного впечатления заключается в платье. Оно полностью скрывало ее формы, которыми она, возможно, могла бы похвастаться.

– Мистер Кингстон? – Эмма остановилась перед ним, тяжело дыша, и он напрягся, расслышав в ее голосе нотки чувственности. Внезапно он представил себе, как она со стоном произносит ему в самое ухо «Сикандер», как скользит вдоль его обнаженного тела, прикасается кончиком языка к его соскам, прикусывает один белоснежными зубами, заставляя его содрогаться… Картина была совершенно смехотворной – ведь ее героиней выступала тощая особа с кожей землистого цвета, в уродливом черном одеянии…

– Чем могу служить?

– Я… Меня зовут Эмма Уайтфилд, – выпалила она.

Уайтфилд… Он не знал никаких Уайтфилдов и никогда не встречал эту даму с голосом соблазнительницы и с манерой налетать, как коршун. Она действительно напоминала ему сапсана. По ее взгляду, устремленному на него, как на змею, он догадался, что имеет дело с девственницей, которая, скорее всего ни разу в жизни не прикасалась языком к мужским соскам и не позволяла мужчинам прикасаться к своим; вряд ли она вообще знала, что обладает сосками.

– И?.. – невежливо поторопил он ее.

Она заморгала. Зеленые глаза были, без всякого сомнения, ее главным достоинством. Глаза и голос. Остальное не стоило внимания.

– Я… Мне надо с вами поговорить.

– Прямо здесь, сейчас? – Он оглянулся и убедился, что за ними пристально наблюдают. Мисс Эмме Уайтфилд, видимо, не было до этого никакого дела. Она не спускала с него напряженного взгляда.

– Да. Я подумала… То есть хотела спросить вас о… – Дрожь в ее голосе свидетельствовала о неуверенности. Из этого следовало, что она отлично знает, что к нему не подобает обращаться. Ее успели предостеречь…

– Пройдите сюда, мисс Уайтфилд. – Он затащил ее за огромное растение в горшке, установленное в небольшой нише. Уединение такого рода не могло послужить причиной скандала, но позволяло укрыться от любопытных взоров.

– Так что же вы хотите?

– Я… – Она порылась в ридикюле, извлекла оттуда клочок бумаги и сунула ему под нос. – Мне принадлежит плантация под названием Уайлдвуд, расположенная где-то в Центральной Индии. Видите? Здесь, на обороте документа, удостоверяющего собственность, имеется карта. Насколько я понимаю, вам эти места известны. Не слышали ли вы что-нибудь об Уайлдвуде?

За папоротником-адиантумом было сумрачно, большие зеленые листья загораживали светильники на стенах. Алексу, впрочем, не требовалось много света, чтобы узнать контур, вычерченный на карте. Название – Уайлдвуд – он тоже знал. Его местоположение было известно ему досконально.

У него отчаянно забилось сердце, но он постарался сохранить спокойный, холодный тон.

– Откуда у вас этот документ и карта, мисс Уайтфилд?

– Это долгая история. Если коротко, то моя мать, умершая несколько лет назад, оставила мне это имение, Уайлдвуд, но я только недавно прибыла в Индию, чтобы заявить о своих правах. Вам что-нибудь говорит название Уайлдвуд?

Алекс сделал вид, будто внимательно изучает карту. Уайлдвуд находился в самом центре, можно сказать, в сердце Парадайз-Вью. Земли, прежде именовавшиеся Уайлдвудом, представляли собой значительную часть его владений, даже самую главную их часть, на которой располагался его дом, конюшни, поле для игры в поло и многочисленные постройки. Лес с древесиной ценнейших сортов, которую он здесь добывал, тоже в свое время относился к территории Уайлдвуда. Восемьсот акров земли, которые объявляла своими мисс Уайтфилд, на самом деле были его, вот только из-за недавнего пожара в земельном управлении в Калькутте он лишился документальных доказательств своих прав.

– Тут явно какая-то ошибка… – начал он.

Эмма Уайтфилд приблизилась к нему, и он уловил слабый, но головокружительный аромат, совершенно не соответствовавший ее непривлекательному облику.

– Ошибка? Какая? Я не могу быть уверена в точности карты, но знаю, что сама плантация существует. Откуда бы взялся этот акт, если бы ее не было в природе?

Он вернул ей бумагу.

– Этого я не знаю, но сама территория мне хорошо знакома. Моя собственная плантация, Парадайз-Вью, состоящая из трех тысяч акров джунглей и леса ценных сортов, находится именно в этих местах, однако ни о каком Уайлдвуде я не слышал.

– Не слышали? – В голосе Эммы прозвучало уныние.

Он покачал головой. Обманывать не составляло труда, стоило ему представить, как трудно будет доказать его законные права на землю теперь, когда он был практически лишен всех документов на владение.

– Мисс Уайтфилд, позвольте вам объяснить… После восстания 1857 года Ост-Индская компания и британское правительство восстановили контроль за землями, бывшими яблоком раздора многих владельцев, прекратили распри, перекроив некоторые штаты и границы владений. Огромные территории, принадлежавшие старым раджам, были раздроблены, часто по принципу верности тех или иных землевладельцев короне в период выступлений. Вы обратили внимание на дату, стоящую на вашей бумаге?

Мисс Уайтфилд посмотрела на свой документ.

– Датировано 1855 годом, за два года до восстания, о котором вы говорили, и за три до моего рождения.

Значит, ей двадцать семь лет. Молоденькой ее уже не назовешь, хотя он все равно на несколько лет старше ее.

– Теперь понятно, почему я не слышал об Уайлдвуде, – опять соврал Алекс. – Ведь его больше не существует. После восстания почти все земли в тех краях перешли к старой бегуме Бхопала, которая распорядилась ими по собственному усмотрению.

«А я скупил их столько, сколько мог себе позволить и на сколько смог ее уговорить, прежде чем она скончалась. Так стал моим и ваш Уайлдвуд».

Он никому не рассказывал о том, что получил обширные земли за мизерную цену, пообещав, что набоб, сын старой бегумы, будет получать пятнадцать процентов дохода от продажи древесины. В случае появления впоследствии законных претендентов с ними надлежало вести дела по справедливости. Алекс даже подписал соглашение, по которому брал обязательство при появлении законного претендента уступить спорный участок и возместить прибыль, образовавшуюся благодаря порубке леса. Сделка с самого начала была рискованной, однако желание нажить состояние перевесило риск. С тех пор дела Алекса пошли в гору, и теперь он не собирался делиться своими богатствами с мисс Эммой Уайтфилд, независимо от обоснованности ее претензий.

Надо же! Появиться как из-под земли через столько лет и размахивать загадочным документом, достоверность которого еще надо доказать! Алекс слышал о подобных ситуациях, когда земли, перераспределенные после восстания, становились объектами схваток, но все это происходило спустя считанные годы после прекращения волнений, а не по прошествии двадцати с лишним лет! Ведь он владел землями Уайлдвуда уже больше десяти лет.

– Искренне сожалею, мисс Уайтфилд, но места под названием Уайлдвуд в тех краях не существует. Ваша карта недостоверна, подобно многим картам Индии, составленным в те времена. В стране сохранились места, которые до сих пор еще только предстоит исследовать. Неужели никто не предупредил вас об этом, прежде чем вы отправились в столь длительное путешествие на поиски столь сомнительного наследства?

– Н… нет, – пролепетала она. Но несмотря на растерянный тон, ее зеленые глаза опасно поблескивали. – Я исходила из того, что карте и бумаге можно верить. Того, что я слышу от вас, мне никто не говорил. Кто эта бегума? Не могу ли я отправиться к ней со своим документом? Может быть, она вспомнит…

– Сомневаюсь. Теперешний набобзада, сын набоба – наследника бегумы, совсем юн. Я хорошо с ним знаком. Это еще ребенок, плохо посвященный в дела отца и бабки. Его отец скончался внезапно, еще молодым человеком, и пройдут месяцы, если не годы, прежде чем мальчик разберется во всех делах, что перешли ему по наследству.

– Как печально! – Мисс Уайтфилд нахмурилась. – Но должно ведь существовать место, где регистрируются и хранятся старые земельные акты. Не могу поверить, что это единственный сохранившийся экземпляр.

– Такое место действительно существует. Это земельное управление здесь, в Калькутте. – Алекс был рад возможности хотя бы немного побыть честным. – На беду, недавний пожар уничтожил много оригинальных документов, и теперь первоначальные границы владений, описания земель, договоры – все утрачено. Пожар создал множество сложностей, в том числе и для меня. Это одна из причин моего пребывания в Калькутте: я сдаю бумаги, описывающие мои владения, чтобы в дальнейшем избежать недоразумений.

– Не думала, что столкнусь с такими трудностями! Скажите, может быть, мне самой явиться в земельное управление и…

– Нет, это не поможет, – поспешил обескуражить ее Алекс. – Повторяю: ваша бумага чересчур старая. Не обратившись к архивам, чиновники земельного управления не смогут ее подтвердить. А архивы уничтожены. Теперь планируется назначить уполномоченных, которые объезжали бы имения и утверждали их границы. Если бы вы уже владели этим участком, то у вас бы был шанс, но раз вы не имеете представления, где он находится…

– Вы хотите сказать, что в подтверждение своего требования я должна уверенно указать на конкретный участок?

Наконец-то до нее дошло! Теперь, уверившись в бесполезности дальнейших шагов, она откажется от своей затеи, оставив его в покое.

– Похоже на то. А теперь прошу меня извинить, мисс Уайтфилд: я заметил знакомого, которого обязан поприветствовать, прежде чем он окончательно скроется. К тому же вы, боюсь, уже нанесли своей репутации непоправимый ущерб, проведя столько времени в моем обществе.

– Прошу вас, мистер Кингстон, уделите мне еще минуту. – Мисс Уайтфилд дотронулась своей изящной рукой до его рукава. Алекс вздрогнул от этого неуверенного прикосновения, обратив внимание на ее длинные тонкие пальцы.

– Мисс Уайтфилд? – Он выразительно посмотрел на ее руку, и она, зардевшись, убрала ее. Неужели ей не противно касаться его, человека со слишком темной кожей, не принятого в приличном обществе – как индийском, так и английском? Глядя ей прямо в глаза, он заметил ее замешательство и испытал сильное желание наговорить ей резкостей в качестве наказания за то, что она обладает всем, чего лишен он: белой кожей, признанием в свете, незапятнанным происхождением.

– Осторожнее, мисс Уайтфилд! – прошипел он. – Вы и так уже успели запятнать свою репутацию, осмелившись подойти ко мне. Неужели вы не боитесь сплетен?!

Ее щеки густо покраснели, отчего полностью преобразился весь ее облик. Он словно увидел ее заново родившейся и остолбенел. Впечатление было такое, будто он дал пинок котенку, а тот оказался притаившимся до времени тигром.

– Мне нет никакого дела до сплетен. Не понимаю, почему они так беспокоят вас. Или вам льстит ваша подпорченная репутация, Мистер Кингстон? Немудрено: ведь именно благодаря ей дамы смотрят только на вас и перемывают кости только вам.

Она поразила его своей горячностью и проницательностью.

– При чем тут моя репутация! Я всего лишь обратил ваше внимание на то, что вы провели слишком много времени в моем обществе. А это по здешним понятиям предосудительно. Чего еще вы от меня хотите?

– Не собираетесь ли вы в ближайшее время вернуться в Парадайз-Вью? – осведомилась она, не теряя самообладания.

– Как можно скорее. Завершу здесь, в Калькутте, одно дело – и тут же обратно.

– Какое дело?

Будет ли предел ее любопытству и настойчивости?

– Кажется, это не должно вас интересовать. А впрочем, извольте: я ищу няню-воспитательницу для своих детей, – выпалил он не подумав.

Ее удивительные зеленые глаза расширились.

– Сколько лет вашим детям, мистер Кингстон?

– Ума не приложу, почему это вас волнует… Сыну пять, скоро шесть, дочери недавно исполнилось четыре.

– Вы не давали своей жене скучать! Только в последние годы она смогла передохнуть.

Ее прямота ошеломила Алекса. Во всей Индии не нашлось бы другой мэм-саиб, способной с такой непосредственностью выражать свои чувства и суждения, не говоря уже о последней фразе, намекающей на то, что делает мужчина в спальне со своей женой.

– Их мать умерла при родах четыре года назад. – Он удовлетворенно отметил, как с ее лица сошла краска, и насладился бы произведенным впечатлением еще больше, не схвати она его опять за рукав. В ее зеленых глазах читалось раскаяние.

– Простите, мистер Кингстон! Мне очень жаль. Вы представить себе не можете, сколько мне пришлось вынести из-за несдержанности моего языка! Боюсь, наступит день, когда мне придется его вырвать.

Он не удержался от улыбки:

– Напротив, мисс Уайтфилд, я очень хорошо представляю, как он вам мешает. Но ведь для него можно найти и другое применение!

Глаза Эммы гневно вспыхнули, хотя Алекс был уверен, что она не догадывается, какой смысл заключен в его словах. Пытаясь успокоить уязвленное самолюбие, Эмма вскинула голову и произнесла:

– Вы сказали, что вам нужна няня, мистер Кингстон. Что ж, можете считать, что вы ее нашли. Несмотря на вашу дурную славу, я предлагаю свои услуги.

– Вы?! – изумленно воскликнул Алекс. – Это невозможно, мисс Уайтфилд! Я на это не пойду.

– Почему? – Она аккуратно сложила свою бумагу и убрала ее в черный, расшитый бисером ридикюль. – Вам нужен человек для воспитания ваших детей, а я как нельзя лучше подхожу для этого дела. К тому же мне необходимо, чтобы кто-то сопроводил меня в Центральную Индию, где в свободное время я бы занялась поиском Уайлдвуда, познакомилась бы с юным набобзадой и узнала, если повезет, судьбу своего насле…

– Выбросьте это из головы! Вам не пристало прислуживать, мисс Уайтфилд! Вы – светская женщина и должны дорожить своим добрым именем.

– Как же вы рассчитываете уберечь доброе имя той, кого намерены нанять? Или ее репутация не в счет? Вы мне говорите, мистер Кингстон, что я принадлежу не к той касте? Или прикажете понять вас иначе? Вам не по нутру мой характер? Выкладывайте! Я требую ответов на свои вопросы.

Черт бы побрал эту упрямую особу и ее проклятую бумагу, способную причинить ему немалый вред! Вот уж никак не ожидал такой серьезной помехи в своих делах!

– Между прочим, мисс Уайтфилд, я уже заручился услугами айи, чтобы уберечь репутацию будущей няни. А вы – светская леди, а не служанка, и в отношении вас действуют особые правила. Вы, британцы, любите делить общество на касты ничуть не меньше, чем…

– Мы, британцы? – надменно переспросила она.

Он выругал себя за столь многозначительную оговорку; теперь ему оставалось только одно – быть до конца откровенным и признаться, кто он такой на самом деле.

– Вы… то есть мы имеем собственный взгляд на эти вещи. Кроме того, я уже пообещал это место другой даме, которую мне рекомендовал один хороший знакомый.

– Как ее зовут, сэр? Быть может, я с ней знакома? Алекс узнал о претендентке на место только накануне, и подробности ему были пока неизвестны. Он лишь знал, что раньше она работала в английской семье, с которой его связывали деловые отношения; ее питомцы вернулись в Англию для завершения образования, и теперь она спешила подыскать себе другое место.

– Абигейл Ланди. – Имя звучало благопристойно. – В семье сэра Сэмюэля Брейтвейта ее очень ценили. На завтра у меня с ней намечена беседа.

– Я знакома с Брейтвейтами, но, увы, не с мисс Ланди. С такими рекомендациями у нее не будет недостатка в предложениях. Место у вас ей вряд ли подойдет. Другое дело – я, мистер Кингстон. Здесь меня никто и ничто не удерживает: я пользуюсь гостеприимством друзей и мечтаю сбежать из Калькутты, чтобы увидеть настоящую Индию. Если я не опасаюсь за свою репутацию, то почему за нее должны переживать вы? Ваша айя предоставит мне необходимую защиту и женское общество. Большего мне и не надо.

– Нет, мисс Уайтфилд. Я отказываюсь принять ваше предложение. Мне было… приятно с вами познакомиться. – Он низко поклонился. – А теперь прошу меня извинить. Всего наилучшего.

Не дав ей возразить, Алекс быстро раскланялся и исчез в толпе. Боясь, как бы мисс Эмма Уайтфилд не стала его преследовать, он вступил в беседу сразу с несколькими джентльменами, нет ли у кого на примете надежной англичанки, которая могла бы заинтересоваться местом гувернантки у него в доме. Таковых не оказалось – во всяком случае, для него.

Конечно, слуги-британцы не валялись на дороге, но махараджи и прочие знатные индусы умели их находить, особенно нянь. Многие индийские принцы и принцессы вырастали под надзором гувернанток-англичанок, которые пользовались такой любовью, что еще долгое время оставались в семьях после того, как их воспитанники взрослели. В отличие от многих британцев индийцы не бросали на произвол судьбы верных слуг, в которых переставали нуждаться, а относились к ним, как к родным, и заботились до самой смерти, скрашивая им старость.

В конечном итоге и для Алекса не составляло особого труда найти англичанку. Но он ни за что не взял бы к себе мисс Эмму Уайтфилд и не повез бы ее в Парадайз-Выо. Ему меньше всего был нужен человек, мечтающий предъявить права на его владения, особенно теперь, в ожидании земельных инспекторов. Ни его врагам, ни даже друзьям, в том числе юному набобзаде Бхопала, ни к чему было знать о возникшей угрозе его владениям. Конечно, обоснованность претензий мисс Уайтфилд скорее всего не могла быть доказана, однако само их появление лишало его душевного спокойствия. Тревожила и сама мисс Уайтфилд. В ней было что-то такое, что угрожало спокойному течению его жизни. Оставалось только надеяться, что им не суждено больше встретиться.