Текст книги "Дочь викария"

Глава 7

Но следующие два дня она не смогла носа из дома высунуть. Лило так, что, казалось, деревню вот-вот затопит. Все говорили, что это небеса плачут. Они плакали и плакали, горько, непрерывно. Наутро третьего дня похолодало, и тучи по-прежнему закрывали небо. Однако мистер Хенгис утверждал, что дождя больше не будет, так что никто особенно не беспокоился. Солнце обязательно прорвется сквозь серую пелену, и все будет хорошо.

Мегги день казался прекрасным. Она любила скакать верхом, чувствовать, как бьет в лицо сильный ветер с Ла-Манша, швыряя шляпки и шляпы под копыта коней, и, кроме того, рядом ехал человек, спасший жизнь ее маленького брата. Несмотря на мерзкую погоду, он каждый день наведывался в дом викария, чтобы справиться о здоровье Рори.

Мегги оседлала Севайво[4]4
  Выжившая, способная выжить (англ.).


[Закрыть], прелестную гнедую кобылку, которую раньше, как она объяснила Томасу, звали Петуньей.

– Но почему кличку изменили? – удивился он.

Мегги весело расхохоталась.

– Видите ли, Петунья была первой лошадкой для меня и троих моих братьев. То есть она ухитрилась выжить, несмотря на все испытания. Когда Рори подрастет, он тоже будет учиться ездить верхом на бывшей Петунье. Она по-прежнему здорова и резва, поэтому мы посчитали, что Севайво подходит ей куда лучше.

– Благородная лошадь, – заметил он, выгибая черную бровь, – и крайне выносливая. Значит, еще и Рори? Думаю, к этому времени ей придет пора отправиться на покой, бедняге. Не находите, что пятый ребенок на одну лошадь – это уже слишком и нельзя так много требовать от Божьей твари?

– Севайво любит детишек, знает все их проделки и очень добродушна, так что не тратьте время на ненужную жалость, – возразила Мегги и, снова рассмеявшись, погладила лоснящуюся холку. Кобылка повернула голову и тихо заржала. Мегги сунула руку в карман и извлекла морковку. Лошадь подхватила ее губами и стала жевать на ходу. – Ей почти двенадцать лет. Насколько я помню, мой кузен Джереми больше всего на свете хотел получить от нее потомство, но теперь она уже слишком стара.

Томас вдруг услышал в ее голосе новые интонации: то ли грусти, то ли сожаления… сразу не понять. Но почему-то стало неприятно.

– Джереми? – осторожно осведомился он. – С какой стороны он приходится вам кузеном?

Мегги пожала плечами, безразлично глянула на раскидистый клен и ответила так уныло и жалостно, что Томас разозлился еще больше.

– О, Джереми не принадлежит к племени моих настоящих чертовых кузенов. Он мой чертов почти кузен. Между нами нет кровного родства. Он шурин моего дяди, Райдера Шербрука.

Ей, очевидно, было не по себе, поэтому он решил пока что оставить эту тему.

– Я слышал много историй о вашем дяде. Правда ли, что у него больше побочных детей, чем у любого арабского шейха?

Мегги размахнулась и ударила его по плечу.

– Это вам за то, что слушаете сплетни, милорд! Хотя, знаете ли, о нем рассказывают много всяческих мерзостей, впрочем, как и о моем втором дяде. Однако куча побочных детей – все это наглое вранье. Мой дядя Райдер – один из самых высокоморальных людей в мире.

– Простите, – извинился Томас, – он ваш дядя, и я не должен был говорить о нем в таком тоне. Так говорите, что он не держит дома своих бастардов?

Мегги, поняв свою ошибку, потрепала кобылу по шее, скормила еще одну морковку и вздохнула:

– Давненько я не слышала ничего подобного. Вы действительно ничего не знаете о Райдере, милорд?

– Меня зовут Томас, и я думал, что знаю все.

– Оказывается, нет. Мой дядя, с самых юных лет спасает беспризорных детей, которых отыскивает в грязных закоулках, трущобах, отбирает у жестоких хозяев, у пропитанных джином родителей, которые их бьют и морят голодом, а иногда и продают хозяевам борделей. Все они зовутся любимчиками. Во время моего последнего визита к дяде, в Брендон-Хаус, что в Котсуолдсе, жили не менее пятнадцати ребятишек. Этот дом отведен специально для них и находится совсем близко от Чедуик-Хауса, где обитают мой дядя, его жена, тетя Софи, и Грейсон, один из моих чертовых кузенов, хотя сейчас он учится в Оксфорде. Сплетни о бастардах распустил один из политических противников моего дяди. Люди есть люди, поэтому и верят всякой чепухе, пока не понимают, какая все это чушь. Ну сами посудите, кто это поселит своих побочных детей в огромном роскошном доме, неподалеку от собственного поместья, где обосновалась твоя семья? Для этого требуется безмерная наглость, не находите?

– Несомненно. Значит, любимчики?

– Да, так их прозвала моя тетя Синджен много лет назад, когда обнаружила секрет брата. По-моему, в то время ей было лет пятнадцать.

– Но в таком случае почему об этом почти никто не знает?

– Потому что мой дядя – человек необычайной скромности и не любит распространяться о своих подвигах. Он считает это своим личным делом и очень раздражается, когда кто-то начинает восхвалять его за благородство и самоотверженность. Объясняет, что берет детей на воспитание, потому что ему так нравится, и советует никому не совать свой чертов нос в чужое просо. Это цитата.

– А кто был этим политическим противником и твердил, что ваш дядя изменяет жене на каждом шагу, да еще и поселил своих незаконных отпрысков едва ли не в ее доме?

– Мистер Редферн. Он всеми силами старался не допустить прихода Райдера в палату общин. Жалкий, ничтожный человечишка! Не представляете, какой скандал разразился! Поднялась страшная шумиха. Но все это давно забыто.

Мегги помолчала, ощутила, как на нос упала дождевая капля, и хихикнула.

– О Господи, кажется, мистер Хенгис впал в немилость у небесных богов. Его пальцы, должно быть, тряслись неправильно. Пошел дождь. Снова. Если это будет продолжаться, мы все заплесневеем.

– Да, – согласился Томас, поднимая лицо к серым тучам. Он с самого детства любил дождь и сейчас с радостью вдыхал влажный воздух, хотя земля, казалось, промокла до самого центра. Правда, он тут же спохватился и ошеломленно добавил: – Не может быть! Мне сказали, что мистер Хенгис никогда не ошибается! Должно быть, это случайная капля, только и всего.

– Еще одна случайная капля только сейчас ударила по моему подбородку.

– Скорее опустите голову.

– Так и быть, – хмыкнула Мегги, – но учтите, я вовсе не желаю окончательно испортить свою прелестную шляпку! О чем это мы… ах да, дядя Райдер и его многочисленные побочные дети. Собственно говоря, одна такая у него есть – Дженни. Мать умерла, рожая ее. Но они с отцом очень любят друг друга. Дженни – жена Оливера. Они обвенчались на прошлое Рождество. Оливер управляет Килдрамми-Касл, шотландским поместьем моего отца. Если я ничего не путаю, Оливер – один из первых ребятишек, подобранных моим дядей. Если вы останетесь в Гленклоуз-он-Роуэн, обязательно познакомитесь с ним. Оливер обычно приезжает погостить осенью. Надеюсь, в этот раз он приедет вместе с Дженни, милорд.

– Томас. Это мое имя.

– Да, знаю, но дело в том, что я незамужняя молодая леди, и вам хорошо известно, что называть вас по имени, а тем более ездить на прогулки по окрестностям – более чем неприлично.

Она запрокинула голову, чтобы набрать в рот дождевой воды.

– Придется сказать мистеру Хенгису, что впредь он должен быть точнее в своих прогнозах и что отныне картофельные палочки для него под запретом. Поедем к амбару Мартинов, тому, что как раз за этим холмиком. Там не слишком уютно, и крыша протекает, но если встать на нужном месте, можно уберечься от дождя.

И, не дожидаясь ответа, она послала кобылку вперед.

– Получишь еще одну морковку, – пообещала она, – если доставишь меня на место, прежде чем бесконечные случайные капли окончательно намочат мое перо.

Кажется, до нее донесся смех Томаса Малкома… Но она не обернулась, только с улыбкой припала к шее лошади. Смеялся он, кстати, весело и заразительно.

Добравшись до амбара, Томас понял, что, кем бы ни были эти Мартины, они скорее всего покинули эту землю много-много лет назад, еще до его рождения. Маленькое, давно заброшенное строение почти разрушилось, а часть крыши обвалилась. Надо надеяться, что оставшейся части хватит на всех четверых. Дождь все усиливался. Придется сказать несколько добрых слов отныне не безупречному мистеру Хенгису.

Мегги спешилась, перекинула поводья через голову Севайво и завела кобылу в амбар. Томас с опаской оглядел руины, боясь, как бы не случилось беды.

– Я попытаюсь спасти тебя, Пен, в случае чего, – пообещал он своему вороному. Пен заржал. Умное создание! Не хочет идти в этот амбар! И не Томасу его осуждать.

Добрых три минуты ушло на то, чтобы убедить коня, что чертова крыша не рухнет им на головы. За это время Томас успел промокнуть с головы до ног.

Кое-как втащив коня в амбар, он увидел Мегги и ее кобылу в единственном сухом углу. Ладно, хотя бы они в относительной безопасности!

Томас сбросил куртку, отряхнулся, как большая дворняга, и запустил пальцы во влажные волосы. В углу оказалось немного тесновато для четверых, зато можно было переждать дождь.

– При чем тут картофельные палочки?

– Видите ли, это один из шедевров миссис Бартоломью. Вашей кухарки.

– Ах да. Я зову ее Морганой.

– Морганой? Как сестру короля Артура? Но почему? Ведь, насколько я помню, ее имя Агнес.

– Она настоящая ведьма, которая, по моему глубочайшему убеждению, пытается меня отравить. Так вот, насчет картофельных палочек, тех, которые обожает мистер Хенгис. Если его лишить лакомства, это, надеюсь, будет достойным наказанием за неверный прогноз?

– Еще каким! Он просто слюной исходит, когда чует запах пекущихся палочек. Но почему она жаждет вас отравить?

– Не столько меня, сколько моего отца, но поскольку тот мертв, я единственный, до кого она может добраться.

Мегги принялась растирать руки, выслушав объяснение, расхохоталась так неудержимо, что схватилась за живот.

– Вы правы. Миссис Бартоломью терпеть не могла вашего родителя. Но откуда вы это узнали?

– Подслушал, как она разговаривает сама с собой. Хотел выпить еще чашку чаю, но нигде не смог найти Торрента, что случается довольно часто. Нижняя горничная Тэнси тоже куда-то исчезла. Подозреваю, что она без ума от Тобина, сына мясника. Когда я добрался до кухни, Моргана гремела горшками и бормотала что-то насчет извилистых путей сатаны и ужасающем нашествии демонов. Словно проповедь читала!

– Похоже, что-то ее расстроило. Больше она ничего не сказала? А может, она вовсе не имела в виду вашего отца?

– Несколько раз она повторила «Старый лорд Л». – именно так она называла отца – и прибавляла такие эпитеты, как жалкий прохвост, хам, пройдоха, мошенник, скаредный плешивец, которого только и стоит, что растянуть на дыбе и четвертовать. И еще что-то об ужасной судьбе грешников.

– Хм-м… с чего это она так разошлась? Ваш отец действительно неохотно расставался с деньгами, по крайней мере у него была репутация человека прижимистого, но он всегда расплачивался за покупки в течение полугода. Что же касается вашего дворецкого Торрента, он просто стареет, милорд, и засыпает при каждом удобном случае раз по шесть на дню под лестницей, в маленькой нише, где стоит специальное кресло с тремя подушками. А Тэнси при каждом удобном случае убегает стегать одеяла, прелестные лоскутные одеяла, для чего собирает каждый обрывок ткани. Она очень талантлива. Вам бы следовало помочь ей открыть свою лавочку. Она прячется в маленькой детской на верхнем этаже, когда может улучить минутку для шитья. Насколько мне известно, у Тобина нет ни единого шанса устоять против нее.

Томас ошеломленно уставился на нее.

– И вы знаете все обо всех в этом городке?

– Естественно. Я родилась и выросла здесь. Правда, последние десять лет мы проводим лето в Килдрамми-Касл. Всем нам полюбилась Шотландия. А там настоящее раздолье – пустынная дикая местность, но стоит пройти несколько шагов – и перед тобой поле белого вереска, потом – фиолетового, ах, столько цветов и красок, что просто плакать хочется от этой красоты. Вы никогда не бывали в Шотландии, милорд?

– Зовите меня Томасом. Да, я много раз бывал в Шотландии. Ездил в Глазго по делам, и в Инвернесс – навестить друзей и поохотиться.

Мегги нагнулась, подобрала охапку древней соломы, мирно гнившей здесь лет двадцать, и принялась растирать спину лошади. Томас последовал ее примеру.

Севайво неожиданно резко повернула голову и попыталась укусить Мегги за плечо. Та едва успела отскочить, но запуталась в юбках и приземлилась на пятую точку.

– О, понимаю, – расхохоталась она, – солома чересчур жестка и раздражает ей кожу. Берегитесь, Томас, Пену тоже может не понравиться такая забота.

Пен громко заржал, но не пошевелился. Мегги принялась отряхивать с юбки грязь и травинки.

– Заметьте, она всегда пытается укусить взрослых и никогда – детей.

Томас наклонился, сжал ее руку и потянул, слишком резко, и оба это поняли. Она ударилась о него грудью. Никогда прежде она не ударялась грудью о мужскую грудь и теперь даже растерялась немного от необычных ощущений.

Томас подумал, что слишком торопится. Но ничего не мог с собой поделать. И потому, окончательно потеряв голову, поцеловал ее. Не по-настоящему. Всего лишь легкое прикосновение губ.

Она не отстранилась. И не двинулась с места. Он даже не сразу понял, что это ее первый поцелуй.

Хорошо. И никакого Джереми. Должно быть, он ошибся, и какое же это облегчение!

Ее первый поцелуй, который подарил именно он!

Томас медленно поднял голову. Мегги смотрела на него не мигая. Потом коснулась губ кончиками пальцев. И наконец, нахмурившись, отступила.

– Как странно, – прошептала она, продолжая расправлять влажные юбки. – Конечно, вам не следовало бы так поступать, но это не важно. Я почти не промокла, хотя дождь все еще льет.

Он снова запустил пальцы в темную гриву густых волос, слишком длинных, по мнению модников.

– Мегги, вы правы. Мне не следовало так поступать, но это всего лишь поцелуй. Ничего непристойного и, уж конечно, никакой серьезной попытки обольщения. Простите, что воспользовался ситуацией. – Голос его смягчился и стал чуть ниже, но в нем явно прозвучали нотки типично мужской гордости. – Это был ваш первый поцелуй. Именно я был первым мужчиной, который поцеловал вас.

– Ха, – фыркнула Мегги. – Ошибаетесь, милорд. Меня сто раз целовали.

– Томас, – терпеливо повторил он. – Меня зовут Томас.

– Знаю. Знаю. Позвольте сказать, что я целовала столько парней, что с трудом вспоминаю всех.

– Это во время вашего сезона?

– Нет, и по чести сказать… вероятно, я не должна врать, потому что мой отец викарий и вопрос искренности весьма для него важен, все эти парни были моими чертовыми кузенами. Видите ли, когда мне было тринадцать, я просила их поцеловать меня. Причем старшим я ничего не говорила и приставала только к своим ровесникам.

– А Джереми был старше?

– Да, и намного.

Только не Джереми. Джереми никогда не вздумалось бы целовать ее. Она хотела этого, так хотела… больше всего на свете и наверняка растаяла бы у его ног, решись он поцеловать ее. Страшно подумать, как возмутился бы отец. Да и Джереми тоже, узнай он о ее мыслях.

– Старшие кузены считали это весьма занятной шуткой, но я их игнорировала.

А Джереми смеялся во все горло. Но почему Томас спросил именно о нем?

– А что же вы сделали?

– Выстроила в ряд всех чертовых кузенов, выкликала каждого по имени. Они выступали вперед, вытягивали губы трубочкой и по очереди целовали меня.

Глава 8

У него хватило сил только на то, чтобы молча уставиться на нее. Совершенная невинность! И в то же время в ней явно сидел бесенок, подстрекавший на самые невероятные проделки! Она выстроила в ряд кузенов!

– Вам захотелось поэкспериментировать?

– Ну да. Видите ли, Макс и Лео, мои братья, наотрез отказались целовать меня и объявили, что сами будут судить, какой кузен целуется лучше. Но, вспоминая все это, я думаю, что сама должна была стать судьей, а вовсе не двое мальчишек, совершенно неопытных и ничего не знавших о жизни.

– Что же, вполне разумно. И по каким критериям они выбирали победителя?

Мегги вернулась мыслями к тому замечательному дню и длинной очереди чертовых кузенов, перепуганных, растерянных, но готовых к подвигу.

– Кажется, победителем вышел Грейсон, сын дяди Райдера. Но критерии… они заявили, что награждают Грейсона чисто формально, но, если хорошенько поразмыслить, они выбрали бы его, несмотря ни на что. Знаете, Грейсон великолепный рассказчик и сочиняет множество чудесных историй о призраках, приключениях, таких, от которых волосы дыбом встают. Их хорошо рассказывать в темную ночь. Как раз перед этим он поведал им действительно душераздирающую повесть о старике, которого жена столкнула в колодец и оставила тонуть. Но его дух пришел за ней и натворил целую кучу самых мрачных деяний и все такое. Макс и Лео были до того напуганы и счастливы, так хотели услышать еще что-то в этом роде, что даже колебаться не стали. Поверите ли, объявили Грейсона победителем еще до того, как бедный Джеймс чмокнул меня в щеку.

– Поразительная история, – медленно выговорил Томас, пытаясь припомнить хотя бы один вечер в своей юности, который мог бы сравниться с этим. Бесполезно. В его юности не было веселых дней и вечеров также. Если не считать того, когда ему пошел десятый год и Натан учил его нырять со скалы в океан. Натан, который уехал, вступил в армию и погиб в Испании много-много лет назад.

Томас тряхнул головой, чтобы избавиться от грустных мыслей.

– Кто такой Джеймс?

– Старший сын моего дяди Дугласа. Он и Джейсон – близнецы, и разница между ними минут тридцать, не более. Но Джеймс в один прекрасный день станет графом Нортклиффом. Знаете, эти двое самые красивые молодые люди на всем белом свете!

– Нет, до сих пор не знал. А тогда? Они не были красивы? И вы в тринадцать лет не увлеклись одним из них?

– О нет. Оба они невыносимы. Я до сих пор пытаюсь их перевоспитать. Но теперь пусть этим занимаются их жены, если они когда-нибудь женятся. Мой дядя Дуглас ужасно тревожится за них из-за этой проклятой красоты. Правда, они совсем не избалованы, и все их дурные привычки – из тех, что присущи любому мужчине, так что исправить их невозможно. Но в глубине души они ничуть не испорченны.

– Ничуть?

– Не более, чем их ровесники. Ну, как все: ругаются, хвастаются, воруют у отца бренди, устраивают скачки в полночь и едва не ломают себе шею, держат пари, кто плюнет дальше, в общем, ничего особенного. Зато не играют в азартные игры, не соблазняют местных девушек, мало того, их ни разу не исключали из Оксфорда!

Томас искренне усомнился в заверениях насчет девушек. Они молодые парни, а все молодые парни спят и видят кого-то соблазнить, и дело вовсе не в испорченности. Впрочем, вполне возможно, что они переросли подобные забавы.

– Можно мне поцеловать вас снова?

– Это еще зачем?

– Хочу проверить, будет ли сравнение с вашими кузенами в мою пользу.

– Но это случилось очень давно, и мы были детьми, и…

Он поцеловал ее. И на этот раз не простым прикосновением губ. На этот раз было чуть больше давления, чуть больше нежности и много-много тепла. Его руки легли на ее плечи, медленно притянули ближе. Потом он разомкнул губы.

«В самом деле, разомкнул, – возмущенно подумала Мегги, – словно собирался заговорить, или положить в рот кусочек хлеба, или зарезать верхнее до подобно миланскому сопрано.

Она почувствовала, как его язык легонько вжимается в ее губы, но стиснула их изо всех сил и украдкой посмотрела на него. Его глаза были открыты. Заметив ее шокированный взгляд, он отстранился.

Мегги не отскочила. Не дала ему пощечину. Просто стояла на месте, задумчиво взирая на него.

– Все равно ужасно странно, – объявила она наконец. – Поскольку вы много лет жили за границей, милорд, возможно, забыли английские обычаи. Этот, во всяком случае, явно не английский. Вы открыли рот, коснулись языком моих губ, как нижней, так и верхней, и вроде бы даже лизнули их. В Англии такое наверняка не слыхано, только в каких-то чужих странах, где позволены всяческие бесстыдства.

– Клянусь, Мегги, это вполне допустимая вещь, – пробормотал он, сдерживая улыбку, но, судя по ее лицу, она не совсем поверила.

– Допустимая? Там, где вы жили все эти годы? Может, кто-то показал вам это еще в детстве? Там, где вы росли?

– Да, но в данном случае наставления совершенно необязательны. Ну… разве только чтобы помочь молодому человеку стать немного опытнее. На самом деле главное – практика, как можно больше практики, хотя подобные вещи вообще присущи природе многих людей и познаются в процессе.

– Каком именно?

– В процессе взаимных ласк. Поцелуи – это только начало и обычно зажигают пожар в крови.

– Вот как?

– Да, это самая обычная история. Даже в Китае все делается именно так.

Он легонько гладил ее руки до самых запястий. Бархатная амазонка еще не совсем высохла.

– Собственно говоря, Мегги, вам нужно кое-что знать, поскольку вы уже взрослая женщина.

– Что же мне следует знать?

– В Англии это тоже делается. Как в любой стране.

– Вы уверены? Насчет языка?

– О да.

И тут она сообразила.

Джереми, должно быть, тоже проделывает это с Шарлоттой. Открывает рот, когда ее целует. А она? Тоже открывает? Нет-нет, только не думать об этом!

– Вы находите это неприятным?

Мегги в задумчивости нахмурилась и прикусила нижнюю губу. Ему захотелось прикоснуться пальцем к этой пухлой губке или… или провести по ней языком.

– Нет, вовсе нет. Просто очень любопытным. О Боже, неужели мой отец и Мэри Роуз тоже так целуются? – с искренним ужасом выпалила девушка и, поняв, что проговорилась, зажала рот рукой. В эту минуту у нее сделалось такое лицо, будто она отдала бы все на свете, лишь бы взять слова обратно. Лишь бы не показать, что в голову приходят подобные мысли.

Он снова сдержал смех.

– Я не настолько порочен, чтобы рассуждать о супружеской жизни викария и его жены.

– Вы правы. И мне следовало бы молчать, – со вздохом согласилась Мегги. – Смотрите, это не солнце выглянуло?

– Да. И кажется, дождь прекратился.

Она не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться. Совершенно непонятное утро. Во всяком случае, необычное.

– Интересно, выбрали бы теперь Макс и Лео победителем именно вас?

– Наверняка, – без колебаний выпалил он.

Она рассмеялась, но не громко и восторженно, а как-то вымученно, потому что не могла забыть прикосновение его губ… его объятия, большие ладони, гладившие ее: пугающее и все же завораживающее ощущение.

Томас смотрел в ее запрокинутое лицо и думал: «Что же, я научил тебя кое-чему, и это манит и одновременно тревожит. Хорошее начало».

Вслух же он беспечно бросил:

– Наверное, для того, чтобы действовать наверняка, мне придется рассказать им превосходную историю о страшных, чешуйчатых, огнедышащих драконах, и безмозглых рыцарях, которым больше нечего делать, кроме как лезть в их пещеры и вызывать бедняг на бой.

– Боюсь, Макса и Лео больше невозможно подкупить занимательными историями. Мало того, я даже не могу сказать, что может их теперь сбить с пути истинного. Они стали взрослыми, и я больше их не знаю. Проблема в мужском мозгу – вещи совершенно таинственной и непредсказуемой. Похожей на большую спутанную массу сплошных недоразумений. Поверьте, я делала для них все, что могла. Макс собирается стать викарием, как папа, поэтому он не может быть очень уж большим грешником, верно?

– Разумеется. Хотите сказать, что сами воспитывали братьев?

– О да, пока отец не женился на Мэри Роуз. Тогда мне было десять. Настоящая великанша, куда выше и сильнее их! И если считала, что они заслуживают трепки, значит, вполне была способна оттаскать их за уши, что случалось довольно часто, поскольку мальчишки никогда не отличаются здравым смыслом. Да, им требовались строгая дисциплина и зоркий глаз. Лео был ужасным озорником. Никогда не забуду, как он вырезал ленту из спинки моего платья. За это толкнула его в колючий кустарник.

Томас рассмеялся и осознал, что давно уже так не веселился.

Они вывели лошадей из амбара. Пен торжествующе заржал, радуясь, что избежал опасности и остался цел и невредим.

С деревьев капала вода, земля напоминала губку. Томас подсадил Мегги в седло и, дождавшись, пока она расправит юбки, сообщил:

– Я слышал, как доктор Дрейфус уверял, что к концу недели Рори своими проделками перевернет весь дом.

– Наверное. Позвольте еще раз поблагодарить вас, милорд.

– Можете отблагодарить меня хотя бы тем, что станете называть по имени.

– Ну, если вы так желаете… Хорошо. Томас. Прекрасное имя. Надежное. Я с радостью буду его произносить. И поскольку вы поцеловали меня и даже лизнули мои губы, думаю, я достаточно хорошо успела вас узнать.

– Да, мне тоже так кажется. Знаете, доктор Дрейфус также хотел исследовать присланные из Италии лекарства. Он попросил меня достать немного корня маринго, не настойки, а само растение, чтобы посмотреть, нельзя ли вырастить его в Англии. Только об этом и думает.

Но Мегги почти не слушала его. Томас Малком не ее родственник. Они знакомы очень недолго, а он целовал ее с приоткрытым ртом.

Он не Джереми.

Она с трудом заставила себя оторваться от неуместных размышлений.

– Еще один ребенок заболел злокачественной лихорадкой, и доктор Дрейфус немедленно применил ваше лекарство. Малышка Мелисса очень быстро поправилась.

– Да, в деревне только об этом и говорят.

– И поют вам дифирамбы. Мужчины пьют в трактире за ваше здоровье, а дамы рассыпаются в таких комплиментах, что у вас уши, должно быть, горят. Вы быстро превращаетесь в местного героя.

– И мне это нравится, – объявил он, едва прикасаясь к ее ладоням. – Кстати, очень хотелось бы посмотреть на Ла-Манш.

Мегги подняла лицо к бледному солнцу и улыбнулась.

– Мне тоже.

А что, если поцеловать его в ответ? Интересно, женщина тоже может приоткрыть рот? И даже коснуться языком губ мужчины?

Мегги вздрогнула. Что-то подсказывало, что она вступает на неизведанную и, пожалуй, небезопасную почву. И при этом совершенно не уверена, стоит ли по ней идти.

Она опять подумала о Джереми, о его поцелуях, которые наверняка свели бы ее с ума, и поморщилась от внезапной боли.

– Возможно, вы расскажете подробнее, что именно говорят местные леди обо мне и моем великолепии, – предложил Томас. – Хотелось бы испытать, что это такое, когда уши горят. Раньше со мной этого не бывало.

– Не думаю, что это такая уж хорошая идея, – пробормотала Мегги. – А вдруг вы слишком привыкнете к поклонению?

С этим словами она ударила каблуками в бока кобылы.