Текст книги "Наследник"

Кэтрин Коултер
Наследник

Глава 1

МАГДАЛЕНА

Эвишем-Эбби, Бери-Сент-Эдмундс,

Англия, 1790 год

Лежа в полузабытьи, Магдалена ждала, когда опиум наконец заглушит жестокую ноющую боль во всем теле. В тусклом свете пасмурного зимнего дня она с трудом различала высокие своды потолка и темные, обшитые дубом стены комнаты.

«Скоро боль отпустит меня, скоро я избавлюсь от ее острых когтей, терзающих мои тело и душу. Только бы действия опиума хватило до моего конца. Господи, ну почему доктор так долго медлил, почему не дал мне его раньше? Я знаю, он хотел, чтобы я боролась. Он никак не мог поверить, что я не хочу бороться, не хочу жить – ничего не хочу».

Где он сейчас – по-прежнему с ней рядом? Она не знала, да ее это и не заботило. Казалось, он целую вечность провел у ее постели. Она слышала его мягкий голос, тихие, успокаивающие слова. Он старался облегчить ее страдания, но опиум дал только после того, как она крикнула из последних сил, чтобы он оставил ее в покое и дал спокойно умереть. И теперь, после того как она приняла опиум, боль наконец-то немного утихла.

«Моя маленькая Элсбет, бедное мое дитя! Еще вчера ты весело топала своими маленькими ножками, устремляясь навстречу моим распростертым объятиям. Девочка моя, скоро, очень скоро ты забудешь свою матушку. Если бы я только могла прижать тебя к своей груди еще раз! Но ты забудешь меня, мое место в твоем сердце займут чужие люди, и рядом с тобой будет он, а не я. Господи, если бы я могла убить его! Но нет – он будет жить, а я – я буду гнить в проклятом фамильном склепе Девериллов, всеми забытая и покинутая».

Темные миндалевидные глаза Магдалены затуманились, и тихие слезы покатились по ее нежным гладким щекам – время не успело проложить на них ложбинки морщин. Слезинки скапливались в уголках ее пухлых губ, и она слизывала языком соленую влагу. Вдруг кто-то осторожно вытер ее губы мягкой тканью. Кто это? Ах да, это доктор. Но она ничем не показала, что узнала его, – у нее уже не было сил даже на это. Она снова погрузилась в забытье. Ей так мало удалось пожить на свете, но сейчас у нее уже не осталось сил сожалеть о чем-то.

«Ну же, Магдалена, вспомни свои маленькие победы и редкие мгновения счастья. Вспомни все, что было у тебя хорошего в жизни. А почему бы и нет? Какое нелепое и жалкое зрелище ты, наверное, представляешь собой – одинокая и беспомощная! Что это, плач? Элсбет, это она. Жозетта, возьми же ее из кроватки, обними ее покрепче. Согрей любовью ее крошечное тельце. Успокой и защити ее, ибо я уже не в силах этого сделать».

Пронзительный, сердитый плач внезапно прекратился, и Магдалена успокоилась. Она снова откинулась на кружевные подушки и сосредоточила взгляд на дубовых балках потолка. Детская, где сейчас Элсбет была вместе с Жозеттой, находилась прямо над ее комнатой. Они были так близко. Еще совсем недавно, едва заслышав плач своей малютки, она легко и уверенно вмиг взлетела бы по ступенькам в верхнюю комнату.

«Нет, кажется, это было сто лет назад. Обо мне, моя малышка, тебе напомнит только могильная плита с выгравированным именем. Я стану для тебя всего лишь серым безжизненным камнем. Под его холодной тяжестью я буду спать вечным сном».

Магдалена перевела измученный взгляд на огромную картину в золотой раме, изображавшую особняк Эвишем-Эбби, которую последний граф Страффорд гордо повесил на самом видном месте – над каминной полкой. Магдалена отрешенно уставилась на полотно. Картина была написана так живо, что ей на мгновение показалось, что она снова перенеслась туда, в зеленый живописный парк, окружающий дом из красного кирпича. Там вековые липы по обеим сторонам посыпанной гравием аллеи дают прохладную тень, сквозь их густые кроны пробиваются яркие лучи солнца. Стройные ряды тисов и дубов окаймляют старый парк, и кажется, стоит ей протянуть руку, и она коснется их шелковистой молодой листвы. Магдалена так ясно помнила день, когда увидела их впервые, словно это было вчера. Ах, если бы она никогда не приезжала сюда, в этот проклятый дом, никогда не выходила замуж за этого человека, который, как предполагалось, должен был беречь и любить ее, а на самом деле ненавидел ее и презирал. Но изменить ничего уже было нельзя – она вышла замуж и переехала сюда жить, а теперь пришло время расплаты.

Магдалена смотрела на картину, не в силах отвести от нее взгляд. Типичный английский особняк: нагромождения дымовых труб и фронтонов, черепичная крыша. Сорок фронтонов – она сосчитала. Прямо за домом видны стены старого аббатства, за четыреста лет превратившегося в руины. Время безжалостно искрошило камень, и теперь некогда величественная постройка больше напоминала бесформенные груды развалин, и только кое-где остатки стен по-прежнему гордо вздымались ввысь. Как бы то ни было, неминуемо наступит день, когда и они развеются в прах.

А все потому, что король решил развестись с королевой и жениться на своей наложнице. Магдалена любила гулять среди старинных развалин. Здесь каждый камень был живым свидетелем истории и хранил память о мрачных и таинственных событиях прошлого. Поначалу было жутковато, и она боялась близко подходить к древним руинам. Что ж, теперь один из этих огромных камней перевезут на фамильное кладбище Страффордов и установят над ее могилой.

Магдалена перевела затуманенный опиумом взгляд на противоположную стену, где нашла глазами дубовую панель с причудливой резьбой. «Танец Смерти» называлась она: гротескный скелет, размахивающий затупленным мечом, приплясывает в окружении бесчисленного скопища жутких чудовищ, его отверстый беззубый рот выкрикивает какие-то слова.

«Мне так холодно. Почему никто не догадался подбросить больше дров в камин? Если бы я только могла укрыться с головой, но у меня нет сил даже пошевелиться. Еще немного – и меня охватит могильный холод, правда, тогда я уже не буду чувствовать ничего».

Магдалена снова обвела глазами комнату, на этот раз гораздо медленнее – на нее навалилась страшная усталость. Вскоре беспамятство придет ей на помощь и темнота совсем поглотит ее – из этой пропасти выхода нет. Лицо ее осветилось торжествующей улыбкой.

«И все-таки я выиграла, мой любезный супруг. Моя смерть – твое поражение». – Улыбка застыла на губах Магдалены, странная и загадочная.

В тишине вновь раздался детский плач. И в этот миг дверь спальни распахнулась.

– Доктор… Позвольте мне остаться с женой наедине!

Доктор медленно встал. Он выпрямился во весь рост, но граф Страффорд все же казался выше. Граф говорил отрывисто, тяжело и хрипло дыша. Не выпуская из своих длинных пальцев запястья графини, доктор спокойно промолвил:

– Мне очень жаль, милорд, но это невозможно.

– Черт побери, Брэнион, делайте, что вам говорят! Я хочу побыть с моей женой. У меня есть к ней несколько вопросов, и сейчас самое время получить на них ответы. Оставьте нас одних. Черт возьми, у меня есть на это право – я ее муж!

Граф шагнул к кровати, и доктор увидел, как его правильные черты исказили страх и гнев. Да, страх и гнев – странное сочетание, но это было именно так.

Доктор осторожно положил руку графини поверх одеяла. Ему хватило нескольких секунд, чтобы обуздать свои чувства – он ненавидел этого человека с тех пор, как узнал, как тот обращается со своей хрупкой и нежной женой.

– Сожалею, милорд, но ее светлость графиня больше ничего не слышит и не чувствует. Она скончалась несколько минут назад. Перед смертью страдания отпустили ее. У нее был легкий конец.

– Не может быть! О дьявол! – Граф кинулся к доктору, пытаясь его оттолкнуть.

Доктор поспешно отступил. Граф шагнул к постели жены, молча посмотрел на ее бледное застывшее лицо, потом взял ее за запястье и легонько встряхнул. Доктор Брэнион твердо положил свою ладонь на его руку:

– Графиня мертва, милорд. Мы больше ничего не сможем для нее сделать. Как я уже сказал, у нее был легкий конец.

Граф в оцепенении застыл у кровати. Так он стоял довольно долго. Наконец он отвернулся и сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к доктору:

– Черт, как не повезло! Не поспел вовремя. Проклятие! Дьявол бы побрал этих французов – лживые мерзавцы! Вечно норовят обвести тебя вокруг пальца, мошенники.

И, не взглянув больше на свою мертвую жену, граф резко повернулся и вышел из комнаты, громко стуча каблуками по дубовому полу.

Глава 2

ЭНН

Эвишем-Эбби, 1792 год

Четыре человека окружили кровать, на которой среди мокрых от пота простыней лежала, скорчившись от боли, нагая женщина. Доктор давно уже бросил свой сюртук на спинку стула, расстегнул воротник свободной белой сорочки и закатал рукава. Губы его были плотно сжаты, усталые складки пролегли в уголках рта, лоб покрылся бисеринками пота. Доктор был молод, и сейчас в его руках находилась жизнь юного создания – ей едва исполнилось восемнадцать.

Акушерка и экономка с побелевшими лицами молча стояли в изголовье кровати, беспомощно опустив руки.

В комнате было так жарко, душно, что несчастная женщина, измученная болью и страданием, сбросила с себя простыни, не заботясь о том, что ее раздувшееся тело открыто взорам окружавших ее людей. Она уже не способна была ни о чем думать – даже о боли, которая то отпускала ее, то накатывалась снова, вызывая хриплые стоны и вскрики из ее пересохшего горла.

Молодая женщина только что пришла в себя и теперь лежала, тяжело дыша, в ожидании очередного приступа мучительных схваток. Она взглянула в лицо доктору, в ее огромных голубых глазах застыли страх и страдание.

Доктор склонился над ней, отер струйки пота со лба и поднес к ее губам стакан с водой.

– Выпейте воды, леди Энн. Прошу вас. Не торопитесь, пейте медленнее – я подержу стакан столько, сколько потребуется.

Когда она утолила жажду, он тихо, но внушительно сказал ей:

– Леди Энн, вы должны попытаться еще раз. Соберите все свои силы, когда я вам скажу. Вы поняли меня?

Она облизала языком потрескавшиеся губы и всхлипнула – жалобно и беспомощно. Да она и была беспомощной пленницей своего собственного тела и страданий, которые никто не в силах был облегчить. Господи, как бы освободиться от этого грузного тела, которое причиняет ей такую невыносимую боль! Она встретила твердый взгляд темных глаз доктора, и ей вдруг захотелось раствориться в нем, стать с ним одним целым. Ее желание было таким сильным, что на мгновение доктор почувствовал, как душа этой некогда смешливой нежной девушки коснулась его души. Голос его дрогнул, когда он опустился перед ней на колени и сжал ее пальцы:

– Леди Энн, прошу вас, не сдавайтесь! Пожалуйста, помогите себе, помогите мне. Я знаю, вы сможете это сделать. Вы сильная. Вы будете жить. Вы сделаете это, вы должны это сделать! Вы родите этого ребенка.

В это мгновение ужасный, душераздирающий крик вырвался из ее груди, и она снова потеряла ощущение реальности происходящего – она чувствовала только жестокую боль, раздиравшую ее изнутри.

Доктор проворно запустил руку внутрь нее и, нащупав головку ребенка, крикнул:

– Тужься! Сильнее, говорю тебе!

Какую-то долю секунды он колебался, потом положил ладонь ей на живот и что есть силы надавил на него.

Ее отчаянный крик и крик ребенка раздались одновременно, и радостное облегчение затопило его душу.

Доктор тихо прошел в библиотеку графа и устало остановился в дверях полутемной комнаты с зашторенными окнами.

– У вас родилась девочка, милорд. Поздравляю! Она ваша копия. Ваша жена сейчас очень слаба, но она будет жить.

Он так устал, что сам удивлялся, как еще держится на ногах.

Граф небрежно стряхнул пылинку с безукоризненно сшитого сюртука, с отвращением покосился на забрызганную кровью рубашку доктора и равнодушно промолвил:

– Так вы, Брэнион, говорите, девочка? Ну что же, это ее первый ребенок. Она молода, и у нее впереди еще достаточно времени, чтобы родить мне сыновей. Я бы хотел получить наследника в следующем году. Женщины ведь обожают детей. Ей вскоре захочется иметь еще одного ребенка. Ее слабость и потеря сил – сущая чепуха. Она забудет о своем недомогании через неделю, если, конечно, ребенок выживет. Видите ли, к большинству новорожденных судьба не столь благосклонна. Элсбет повезло, но кто знает, как все сложится в этом случае?

В душе доктора поднималась глухая ярость. Неужели этот человек не слышал, как кричала его жена? Ее страданиям, казалось, не было конца. Лица всех домашних, включая последнего слугу, были бледны как мел. Конечно же, граф слышал ее крики. И уж конечно, эта женщина была ему не посторонняя, и он в какой-то мере нес ответственность за ее теперешние страдания.

Доктору никогда не забыть, как она мучилась. Он готов был убить графа – не потому, что она забеременела от него, но потому, что он в эти страшные часы был безгранично равнодушен к своей несчастной жене. Ему было все равно, этому чертову мерзавцу! Да, он хотел убить графа. Больше всего на свете сейчас он хотел этого. Пустить ему пулю в лоб. Но нет, он не сможет этого сделать. Доктору чудовищным усилием воли удалось взять себя в руки, и он произнес бесстрастным тоном профессионала, хотя ему хотелось кричать:

– Боюсь, что это невозможно, милорд. – Он помедлил, заметив, как потемнело лицо графа.

Красивое, умное лицо, которое доктор Брэнион ненавидел всем сердцем. Что ж, ему доставит удовольствие сообщить ему эту неприятную новость.

– Видите ли, милорд, леди Энн чуть не умерла, производя на свет вашу дочь. Когда я сказал вам, что она очень слаба, я отнюдь не преувеличивал. Она чудом осталась жива. – Он помедлил мгновение, чтобы придать большую значимость словам, которые собирался произнести, и наконец промолвил: – У нее больше не будет детей.

Граф вскочил и гневно закричал:

– Что такое вы говорите, Брэнион, черт бы вас побрал! Ведь девчонке всего восемнадцать! Ее мать заверила меня, что у нее достаточно широкие бедра и что она сможет нарожать мне кучу детей. Я сам осматривал ее, и хотя она не велика ростом, чтобы обхватить ее бедра, нужны длинные руки. Ее мать родила шестерых детей, и четверо из них – мальчики. Проклятие, я выбрал ее потому, что она была молода, и потому, что поверил ее матери. Я не потерплю такого обмана! Вы, должно быть, ошиблись.

Родители позволили этому человеку осматривать свою дочь? Позволили ему ощупывать ее бедра? Господи, как тошно при одной мысли об этом!

– К сожалению, милорд, молодость графини, равно как и ширина бедер, не играет никакой роли в этом случае. У этой молодой леди больше не будет детей – ни мальчиков, ни девочек.

«Господи, как же я его ненавижу! Мой долг – бороться за человеческую жизнь, а я готов убить его своими руками. Бедная моя Энн! Ты для него ничего не значишь, как и Магдалена. И теперь у него будет еще одна дочь, которую он никогда не признает и которую, возможно, сошлет в какое-нибудь отдаленное имение, с глаз долой. Что ж, по крайней мере тебе, Энн, не придется больше выносить его супружеские притязания».

Граф резко отвернулся и длинно выругался. Он не слышал, как доктор тихо вышел из библиотеки и отправился в спальню на верхнем этаже – состояние роженицы требовало заботы и тщательного ухода.

Глава 3

АРАБЕЛЛА

Лондонский дом Страффордов, 1810 год

Глядя поверх очков, сэр Ральф Уигстон скорбным тоном бубнил заученные выражения соболезнования. Он старался вспомнить малейшие детали короткого сообщения из министерства, свято уверенный в том, что эти подробности важны не столько для молодой вдовы, сколько для самого покойного графа.

Последний из графов Страффордов был выдающимся человеком – все признавали в нем недюжинный ум, его почти сверхъестественную способность читать чужие мысли и раскрывать коварные козни врагов. Он всегда шел на риск там, где любой другой давно махнул бы рукой и сдался без боя. Он был смел и отважен и погиб в бою, как и подобает бесстрашному командиру, отдавая приказания и увлекая за собой солдат. Он был гордым, непреклонным, властным и требовал безоговорочного повиновения, но так и должно было быть. Это был человек, внушающий доверие, уважение, – человек, за которым любой последовал бы без разговоров. Солдаты обожали его. Его смерть стала для всех невосполнимой потерей.

Но граф Страффорд мертв, и теперь сэру Ральфу ничего не оставалось, как только упражняться в красноречии, выражая соболезнования его вдове, которая выглядела очаровательно в своем черном траурном платье. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь обвинил его в принижении достоинств и заслуг покойного графа. Особенно его хорошенькая вдовушка.

Сэр Ральф откашлялся, переходя к наиболее скорбной части своего повествования.

– Мы с сожалением вынуждены сообщить вам, дорогая леди Энн, что останки графа до сих пор не найдены – все поглотил пожар.

– А вы, случайно, не поторопились со своим визитом, сэр Ральф? Вдруг мой отец все-таки жив?

Эти слова были произнесены холодно, с подчеркнутой резкостью – сэр Ральф уловил в них отголосок надежды и одновременно вызов его авторитету и положению. Он мысленно приберег несколько оставшихся фраз для более подходящего момента и устремил близорукий взгляд на дочь графа Страффорда, леди Арабеллу. Она совсем не похожа на свою мать. Вылитый отец – те же иссиня-черные волосы и светло-серые глаза. Он снова откашлялся.

– Моя юная леди, позвольте вам заметить, что я ни за что не принял бы на себя столь скорбную и ответственную миссию, если бы смерть вашего отца не была доказана. – Он произнес это, пожалуй, слишком резко и поэтому поспешил смягчить тон. – Мне очень жаль, леди Энн и леди Арабелла, но у нас есть заслуживающие доверия свидетели, чьи слова невозможно опровергнуть. Были проведены тщательнейшие поиски, опрошено бесчисленное множество очевидцев. – Он запнулся, не в силах поведать им, сколько обугленных останков пришлось осмотреть. – Граф погиб при пожаре – в этом, к сожалению, нет никаких сомнений. Огонь разбушевался не на шутку. В таком пламени никому не удалось бы выжить. Прошу вас, не утешайте себя надеждой на его спасение, ибо оно маловероятно, а точнее – невозможно.

– Мы примем к сведению ваши слова. – Снова этот холодный, бесстрастный голос.

Сэр Ральф искусно ввернул заранее заготовленные фразы:

– Принц-регент пожелал, чтобы я заверил вас, леди Энн, что вам нет нужды торопиться с распоряжениями по поводу наследства, которое оставил вам ваш покойный супруг. Если позволите, я сообщу вашему поверенному эту скорбную весть, и он немедленно займется вашими делами.

– Ну уж нет! – отрезала дочь графа, скрестив руки на груди.

Сэр Ральф остолбенел. Он сурово нахмурился, взглянув на юную графиню. Что она себе позволяет? Что означает ее дерзкий тон? Неужели ее мать, очаровательная, утонченная леди, не имеет на девушку никакого влияния?

Тут наконец вмешалась леди Энн, и ее ответ, по мнению сэра Ральфа, был слишком мягким:

– Арабелла, дорогая моя, но ведь будет гораздо лучше, если сэр Ральф уведомит обо всем поверенного твоего отца. Нам и без того предстоит много хлопот.

– Нет, мама. – Арабелла перевела взгляд холодных серых глаз на побагровевшее лицо сэра Ральфа.

Глаза у нее точно как у графа – в этом нет никакого сомнения. И этот холод тоже у нее от отца. Да, девчонка унаследовала высокомерие своего папеньки, хотя, по мнению сэра Ральфа, граф в отличие от нее имел полное право повелевать и приказывать.

– Мы ценим вашу заботу, сэр Ральф, но позвольте нам – мне и моей матери – самим решать, как поступить в данном случае. Будьте любезны, передайте нашу благодарность принцу-регенту. Его теплые слова тронули бы даже каменное сердце.

Ну а это что значит? Сэру Ральфу никогда не нравилась ирония – его она скорее раздражала. Он терпеть не мог распутывать загадочные намеки – вдруг никакого скрытого смысла тут нет и в помине? Но что он понял точно, так это то, что маленькая мерзавка отвела его от исполнения ответственной миссии, порученной ему принцем-регентом. Это его-то! С трудом сдержавшись, чтобы не залепить девчонке затрещину, сэр Ральф медленно снял очки и так же медленно поднялся со стула.

Арабелла тоже встала, и сэр Ральф заметил, к своей досаде, что ее холодные серые глаза находятся почти на одном уровне с его глазами. Ее ледяной, пронзительный взгляд, совсем как у графа, прямо пробирает холодом до костей. Вряд ли эти глаза когда-нибудь согревало чувство… Сэр Ральф вдруг вспомнил, как однажды в его присутствии граф ласкал изящные белые плечи прелестной юной куртизанки, и тогда его взгляд излучал свет и тепло. Как некстати всплыло это воспоминание, да еще в присутствии вдовы графа. Забыть об этом, сейчас же!

Графская дочка протянула ему свою тонкую ручку для поцелуя. В ее голосе ясно слышались резкие нотки, хотя никто не смог бы упрекнуть ее в нарушении этикета:

– Благодарю вас, сэр Ральф. Вы сами видите, что столь печальная весть явилась ударом для моей матери. Прошу меня извинить, но сейчас я должна успокоить ее. Рассел вас проводит.

Он вдруг с удивлением обнаружил, что ведет себя так, словно говорит не с ней, а с ее отцом. Он поспешно откланялся и промолвил самым подобострастным тоном:

– О да, конечно, конечно. Моя дорогая леди Энн, если я хоть чем-то смогу быть вам полезным, если смогу хоть сколько-нибудь облегчить ваше тяжелое положение, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне за помощью. Я сделаю все, что в моих силах. – «Если только ваша дочка, эта маленькая паршивка, не будет вмешиваться», – мысленно добавил он.

Ему больше нравились женщины мягкие, нежные, покорные. Как леди Энн. Но почему же тогда, удивлялся он про себя, у графа были любовницы и в Лондоне, и в Брюсселе, почему он, насколько было известно сэру Ральфу, частенько посещал публичные дома, когда бывал в Португалии? Ну да, наверное, такие изысканные и хрупкие создания, как леди Энн, не могут полностью удовлетворить потребности такого человека, как граф. А что касается его дочери, надо признать, она чертовски хороша, но как же холодна, прямолинейна, неприступна!

Графиня отвернула лицо и продолжала сидеть, лишь слабо кивнув в ответ на слова сэра Ральфа. Святители и ангелы Господни, она прелестна! Ему не хотелось покидать ее, но выбора не было – эта злобная фурия в обличье дочери смотрит на него так, словно хочет разрезать на тысячу кусочков кинжальчиком, который, без сомнения, прицеплен к ее поясу.

– До свидания, сэр Ральф, – сказала Арабелла, и в голосе ее был тот же леденящий холод, что и в глазах.

И снова он с сожалением подумал о том, что вынужден уходить именно сейчас, когда ему так хотелось взять дрожащие руки графини в свои и заверить ее, что он позаботится о ней, будет ей защитой и опорой, разделит с ней печаль, хотя покойный граф, без сомнения, не одобрил бы такого повышенного внимания к своей супруге – он слишком презирал всех, кто, по его мнению, не смог бы расправиться с десятком французов. Но сэр Ральф сейчас не в состоянии был осуществить свои мечты. Он неохотно перевел взгляд с красавицы графини на застывшее, суровое лицо ее дочери.

Когда дверь гостиной захлопнулась за его спиной, он снова поймал себя на мысли, что дочка графа пошла вся в отца. Они были удивительно похожи внешне, но сходство этим не ограничивалось. Они были абсолютно схожи и по характеру – оба гордые, деспотичные и чертовски проницательные. Сэр Ральф, конечно, был ужасно оскорблен тем, что восемнадцатилетняя пигалица выставила его из дому и отказалась от его услуг, но в то же время он чувствовал к ней своеобразное уважение: с таким характером ей следовало быть мужчиной. Из того, чему он только что был свидетелем, сэр Ральф мог заключить, что она действовала так, как в подобных обстоятельствах поступил бы ее отец.

Графиня Страффорд подняла огромные голубые глаза и посмотрела в лицо дочери:

– Дорогая моя, тебе не следовало быть такой резкой с бедным сэром Ральфом. Ты же знаешь, он хочет нам только добра. Он всячески пытался смягчить наше горе.

– Отец не должен был умирать, – холодно промолвила вдруг Арабелла. – Как все это глупо, глупо и нелепо! Будь проклята война – ее придумали мужчины, чтобы удовлетворять свою страсть к наживе. Господи, как все это несправедливо! – Она резко уклонилась от объятий матери и, отвернувшись, замолотила кулачками по стене.

«Бедная моя глупенькая девочка. Ты не хочешь, чтобы я утешила тебя, потому что и в этом похожа на него как две капли воды. Ты горюешь о человеке, который превратил мою жизнь в сплошную муку. Ах, неужели в тебе нет совсем ничего от меня? Бедняжка Арабелла, ты не понимаешь, что проливать слезы вовсе не значит быть слабой».

– Арабелла, куда же ты? – Графиня быстро поднялась и поспешила вслед за дочерью.

– Я должна повидать Брэммерсли, поверенного отца. Уж вы-то, матушка, должны хорошо знать, что он собой представляет. Этот шут гороховый и раньше пытался с вами флиртовать, когда отец уезжал из Англии. Мне противно иметь с ним дело, но отец очень доверял ему, вот в чем штука. И кстати, раз уж мы заговорили о шутах, я не верю, что сэра Ральфа прислали к нам из министерства. Боже, я думала, он хочет соблазнить вас прямо здесь, не выходя из комнаты.

– Сэр Ральф хотел меня соблазнить? Как, этот пузатый старикашка?

– Ну да, мама, – терпеливо пояснила Арабелла. – Разве вы слепая?

– Я не заметила ничего оскорбительного в поведении сэра Ральфа. Он вел себя безупречно. Но, дорогая моя, ты сейчас не в том состоянии, чтобы делать визиты. Не хочешь ли чашечку чая? А может, тебе бы лучше немного отдохнуть в спальне? Наверное, это несколько самонадеянно с моей стороны, но я думаю, что тебе стало бы легче, если бы ты поговорила со мной, Арабелла.

– Я не устала и ничего не боюсь, – бросила через плечо Арабелла. – К тому же я и так довольно часто беседую с вами, мама. Мы разговариваем по три-четыре раза на дню. – Она ни на секунду не замедлила шаг – внутри нее все кипело от яростного гнева, ее жгли боль утраты и сознание собственного бессилия. Но, взглянув на бледное, удрученное лицо матери, она пришла в себя. – Господи, какая же я бессердечная злючка! – Арабелла провела рукой по лбу. Нет, она не может плакать. Не имеет права. Отец испепелит ее огненной молнией, если она осмелится пролить хоть слезинку. – Мама, вы побудете тут без меня? Прошу вас, позвольте мне пойти – я должна это сделать. Я не могу допустить, чтобы имуществом отца распорядились не так, как следует. Я должна все подготовить к отъезду из Лондона. Нам следует вернуться в Эвишем-Эбби, это единственный выход. Вы ведь согласны со мной, не правда ли, мама?

Графиня твердо взглянула в яростные серые глаза дочери и промолвила спокойно, без тени печали:

– Да, любовь моя, я согласна с тобой. Не беспокойся, со мной все будет в порядке. Иди же, Арабелла, и делай то, что считаешь нужным.

Графиня вдруг почувствовала себя намного старше своих тридцати шести лет. Она медленно приблизилась к окну и устало опустилась в кресло. Серый туман клубился вокруг дома, клочьями повисая на ветвях деревьев, стелился по газонам парка.

Она видела кучера Джона, который держал за повод горячих лошадей. Арабелла в черном платье и накидке пересекла мощеный двор уверенными, стремительными шагами. Арабелла уладит все дела, и никто не узнает, что ее кипучая энергия скрывает под собой отчаяние и боль утраты.

«Возможно, так даже лучше. Она не хочет искать у меня утешения, а я не хочу изображать притворную печаль. Она не понимает и не видит, что для меня его смерть не что иное, как освобождение. Лихорадочная жажда деятельности поможет ей хоть на время забыть свое горе. Да, так будет лучше. Милая Элсбет, невинное дитя. Ты, как и я, теперь свободна. Я напишу тебе, и ты вернешься, потому что снова принадлежишь Эвишем-Эбби. Теперь это снова твой дом, дом твоей матери, Магдалены. Твоя жизнь была такой короткой, Магдалена. Но твоя дочь узнает мою заботу и ласку. Я стану ей второй матерью, обещаю тебе. Благодарю тебя, Господи. Его больше нет. Он ушел из моей жизни навсегда».

Графиня порывисто поднялась, и золотистые кудри взметнулись по обеим сторонам ее лица. Она откинула голову и твердым шагом направилась к маленькому письменному столику в углу гостиной. Странный это был порыв – она ощущала в себе уверенность и едва ли не радость, словно ждала этого момента долгие восемнадцать лет. Леди Энн проворно обмакнула перо в чернильницу и положила перед собой лист бумаги.