Текст книги "Покорители крыш"

6

Путешествие было не из легких. Путешествовать вообще нелегко, думала Софи, но когда планируешь незаконно бежать из страны при свете дня, все становится еще тяжелее.

– Поедем налегке, – сказал Чарльз. – На всякий случай сделаем вид, что идем на прием к дантисту.

– К дантисту? Мы в жизни не были у дантиста!

– Тогда на концерт. Берем одну сумку, и ничего больше.

В итоге Софи взяла одну виолончель. Как можно туже скатав свои джемперы и брюки, она рассовала их по углам футляра для виолончели. Когда она закончила, осталось место только для одной вещи. Что взять – альбом или платье на всякий случай? «Платье – это маскировка, – сказала она сама себе. – Как знать, вдруг понадобится скрыться?» Скрепя сердце она сунула на свободное место платье и захлопнула футляр.

Чарльз взял с собой только портфель. Судя по тому, как он заносил его в такси, портфель был тяжелый. Когда они отъезжали, Софи показалось, что в соседнем доме колыхнулась занавеска и какая-то фигура скрылась из виду. Вздохнув, Софи стала смотреть вперед. Пока повозка грохотала по улице, она скрестила пальцы и села на них на удачу.

Когда Софи внесла виолончель на вокзал, там клубился дым и что-то кричали друг другу люди.

– О, – пробормотала Софи. – О нет.

Она сказала это очень тихо. В толпе ей было не по себе. Слишком уж все это напоминало тонущий корабль.

– Помогите.

Ей ужасно хотелось вскарабкаться по стене и спрятаться за станционными часами.

Но Чарльз хранил спокойствие. Его глаза так и сверкали.

– Боже, ну и чудо! Только вдохни этот запах! Машинное масло, Софи!

Тут он заметил напряженное лицо Софи и прижатые к телу локти.

– Все в порядке, дитя мое?

– Конечно! Вроде бы. Почти. – Софи поморщилась, когда мимо пробежала стайка мальчишек, так и норовящих ударить друг друга. – Вообще-то, нет.

– Знаешь, мне кажется, на вокзале лучше всего купить любимого лакомства, найти себе место в уголке и разглядывать потолок.

– Разглядывать потолок? Зачем?

– На вокзалах обычно потрясающе красивые потолки.

Софи запрокинула голову, и с нее слетела шляпа. Чарльз был прав. Потолок напоминал мозаику из стекла и блестящего железа. Он был похож на сотню роялей разом.

Чарльз пошарил в карманах. Среди обрывков бечевки, клочков бумаги и карамелек он нащупал несколько монеток.

– Вот тебе шестипенсовик. Погоди-ка… Вот тебе целый шиллинг. Купи себе чаю. Только попроси, чтобы он был обжигающе горяч, иначе пить его будет невозможно.

– Хорошо. Спасибо, конечно, но постой, Чарльз! Куда ты?

– Я найду проводника и куплю билеты.

– Что, если я тебя потеряю?

– Тогда я найду тебя снова.

– Но что, если ты не сможешь меня найти? – Софи схватила его за пальто. – Чарльз, постой, не уходи!

Она терпеть не могла такие моменты, но от волнения у нее внутри все скрутило.

– Софи, у тебя волосы цвета молнии! – улыбнулся Чарльз, и эта его улыбка была особенно доброй. – Тебя в толпе не упустишь.

У палатки с едой Софи помедлила, не в силах сделать выбор между огромной булкой-улиткой и круглым печеньем с джемом в серединке, которое, если верить мисс Элиот, любили все нормальные дети. Софи такого печенья никогда не пробовала, но красный джем сверкал совсем как рубины.

За прилавком стояла приветливая женщина. У нее были красные от сыпи щеки и добрые глаза.

– Что возьмешь, дорогая? Улитку? Эклер? Клубничное печенье?

Представив, что сказала бы мисс Элиот, Софи набралась смелости.

– Печенье, пожалуйста. Шесть штук.

– Держи, дорогая. Но разом все не ешь, а то придется тебе бежать в уборную прямо на станции.

Софи серьезно кивнула. Откусив кусочек, она почувствовала, как у нее чудесным образом склеились зубы. Никакой клубникой от печенья и не пахло, но на вкус оно было – само приключение.

– Куда путь держишь, дорогая? – спросила женщина, копаясь в кармане фартука в поисках сдачи.

– В Париж, – с набитым ртом пробормотала Софи и взглянула на часы. – Еще полчаса, а ждать совсем неохота!

– На охоту, говоришь? Будет здорово.

Теперь зубы Софи оказались склеены крепко-накрепко. Она лишь глуповато улыбнулась и кивнула. Отчасти это было правдой. Она собиралась охотиться на маму.

– Удачи тебе, дорогая, – сказала женщина, а затем завернула булку-улитку в газету и протянула ее Софи. – Вот тебе на счастье. Когда сыт, удачу поймать несложно.

* * *

Поезд был вдвое больше, чем ожидала Софи, и он был зеленым – таким зеленым, какими обычно бывают изумруды да драконы, и это показалось Софи добрым знаком.

– Найди шестой вагон, Софи, – велел Чарльз. – Ты поедешь в купе А. Мне сказали, что обычно оно зарезервировано для детей герцога Кентского, но этим летом они охотятся в Шотландии, так что все купе в твоем распоряжении.

Направляясь к паровозу, они прошли мимо проводников с прямыми спинами и накрахмаленными воротничками. Через весь поезд тянулся узкий коридор со сдвижными дверями, ведущими в купе. Софи старалась никому не попадаться под ноги и не казаться слишком взволнованной или слишком похожей на беглянку. Все это было непросто.

– Вот! – Чарльз внес ее виолончель в купе и повернулся. Он так и сиял. – Других билетов не было, Софи. Надеюсь, тебе не будет здесь неуютно.

Софи заглянула ему через плечо и округлила глаза.

– Неуютно? Да здесь ведь как в сказке! – Люди в коридоре напирали, но Софи не обращала на них внимания. – Столько… позолоты. Настоящий дворец!

Чарльз рассмеялся, втянул ее внутрь и закрыл дверь купе, отгородив их от остального поезда.

– Очень маленький дворец. Походный, пожалуй.

В купе было красиво. Все было сделано для детей, по-волшебному изящно и аккуратно. Софи пыталась показать, что ей не в диковинку такие вещи, особенно пока на них смотрел проводник, но это было невозможно, ведь она в жизни не видела ничего такого чистого, блестящего и золоченого. Круглые подушки были пухлыми, как брюшко гуся. На стене висело зеркало в золоченой раме, причем рама была едва ли не шире самого зеркала. Софи постучала по ней. Она казалась цельной.

– Взгляни еще на свой ночной горшок, – сказал Чарльз. – Он тоже заслуживает внимания.

Софи присела и заглянула под кровать. Там, надежно пристегнутый к стене, стоял золоченый горшок, вдоль бортика которого алели нарисованные гвоздики.

– Видишь? – спросил Чарльз. – Даже ночью по нужде ты сходишь с шиком.

– А где ты будешь спать? Тоже здесь?

В купе было две койки, но обе детские. Чарльз бы попросту не влез ни на одну из них.

– Я поеду с гробовщиком из Люксембурга. Судьба моя печальна, но от такого не умирают. К тому же могло быть и хуже. Он мог бы быть бельгийцем. – Чарльз улыбнулся Софи. – Больше не было ни одного билета на три недели вперед. Я решил, что лучше так, чем сидеть как на иголках в ожидании.

– Да! – Ждать было бы невыносимо, подумала Софи. Она бы просто умерла от нетерпения. – Да, спасибо!

– Теперь все в порядке? – спросил Чарльз. Платка у него не было, поэтому он высморкался в чистый носок. Софи показалось, что так прозвучали фанфары надежды. – У тебя есть все необходимое?

– Пожалуй, да. Хотя, вообще-то… – У нее в животе заурчало. – Есть у нас хоть что-нибудь съестное?

– Конечно! Как я мог забыть? В любом путешествии важнее всего еда. В поезде есть вагон-ресторан, но он откроется лишь через несколько часов, поэтому я кое-что с собой прихватил.

Чарльз подошел к прикрепленному к стене деревянному столику и принялся освобождать карманы. Первым делом он вытащил шесть яблок, затем сосиски в тесте, которые своими крошками засыпали ему все пальто, и толстый кусок желтого сыра. Из кармашка для часов он вынул пакетик с солью. Наконец, как фокусник, он вытащил из-под шляпы половину жареной курицы, завернутую в промасленную бумагу.

– Как здорово! Как чудесно!

Софи выложила на стол свое печенье, но булку оставила на потом. Все продукты она сложила в стопку.

– Вот! – воскликнула она, когда стопка дошла ей до кончика носа. – Лучше и быть не может.

– Теперь у нас есть все, что надо?

– Угу.

Софи откусила кусок сыра. На вкус он был чудесным, соленым и сливочным, причем одновременно. Состав содрогнулся и поехал вперед. У Софи были Чарльз, жареная курица и приключение.

– Все-все, – с набитым ртом сказала она.

* * *

В Дувре они пересели с поезда на корабль. Погода была переменчива. Перед ними волновалось море – серое, разнузданное. Софи старалась не смотреть на волны. Она старалась не вспоминать о мертвых женщинах.

– Все в порядке? – спросил Чарльз.

Софи кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Вдобавок ко всему среди пассажиров на борту был полицейский. Софи твердила себе, что здесь он не по ее душу и, скорее всего, просто едет в отпуск, но при взгляде на него все равно мурашки бежали по коже. Чтобы скрыться из виду, Софи тихонько отошла на другую сторону судна и оказалась одна на прогулочной палубе. Она старалась не обращать внимания на море. Однако это было все равно что не обращать внимания на человека с пистолетом – просто невозможно. Море простиралось до самого горизонта, но, сколько Софи ни щурилась, Францию разглядеть не получалось. Вцепившись в поручень, она старалась не паниковать.

Чарльз разглядел ее лицо с другого конца палубы. Он бесшумно подошел к Софи и положил руку ей на плечо – очень ласково, почти как мама.

– Прислушайся! – сказал он. – Слышишь?

Но Софи слышала лишь море.

– Что? – От страха она стала более раздражительной, чем хотелось бы. – Что я вообще должна услышать?

– Мурмурацию! – пояснил Чарльз. – Это добрый знак.

– Что-что?

– Мурмурацию. Когда море и ветер что-то шепчут друг другу, кажется, словно украдкой смеются люди. Вот опять! Слышишь?

Софи это не убедило.

– Шепчут только люди. Море рокочет. Ветер завывает.

– Нет. Порой море и ветер перешептываются. Они давние друзья.

– О…

Отняв одну руку от поручня, Софи взяла за руку Чарльза, вдохнула запах его пальто и выпрямила спину.

– Когда их голоса сливаются, – сказал Чарльз, – это сулит удачу. Мурмурация. Добрый знак.

7

Софи не догадывалась, с какой проблемой придется столкнуться, когда они с Чарльзом окажутся на Северном вокзале Парижа. Пока она стояла, прижимая к груди футляр с виолончелью, английский проводник из поезда изучал небо.

– Скоро снова пойдет дождь, сэр. Надеюсь, вы захватили зонты.

– Я англичанин, – ответил Чарльз. – У меня всегда с собой зонт. Я не вышел бы из дома без зонта, как не вышел бы и без головы.

– И все же я бы на вашем месте поскорее нашел гостиницу, сэр. Не нравится мне, как хмурится небо.

Именно в этот момент Софи и поняла проблему. Странно, как это не пришло ей в голову раньше, но в спешке она и не подумала, что им делать после прохождения английского пограничного контроля.

– Чарльз, – сказала она, – где мы будем ночевать?

– Очень хороший…

– А еще, – перебила она, – что мы будем делать дальше?

– Очень хорошие вопросы, Софи, – ответил Чарльз. – На первый ответить просто. Гробовщик оказался очень приятным человеком. Он порекомендовал прекрасную маленькую гостиницу на берегу Сены. – Чарльз поднял портфель. – Мы возьмем таксикэб.

У вокзала выстроилась длинная вереница экипажей. Выглядели они по-разному: одни казались потрепанными и довольно грязными, а другие блестели и пахли карболовым мылом[2]2
  Мыло с добавлением каменноугольного дегтя. Применяется для дезинфекции.


[Закрыть]. Софи больше всех понравился тот, что был выкрашен в серый с серебром. Лошадь была под стать экипажу – с узкой мордой, она казалась умнее остальных лошадей. Она была похожа на Чарльза; впрочем, Софи решила об этом не говорить.

– Можем мы взять этот экипаж? – Софи протянула серой кобыле последний кусочек шоколада. – Кажется, лошадь совсем заскучала.

– Конечно.

Чарльз протянул извозчику несколько монет, и тот принялся грузить в экипаж их скромный багаж.

– Должен сказать, во Франции очень симпатичные лошади, – заметил Чарльз. – В Париже мне сразу хочется причесаться.

Софи посмотрела по сторонам – на деревья, возвышающиеся над домами, и на мощеные улицы, извивающиеся во всех направлениях. Юбки на женщинах здесь сидели не так, как в Лондоне, а сами женщины как будто скользили, словно двигались под водой.

– Да! – воскликнула Софи. – Я тебя понимаю. Даже голуби здесь наряднее, чем в Лондоне.

Внутри у нее все трепетало, как в предвкушении Рождества.

– А что мы будем делать, когда доберемся до гостиницы? – спросила она.

– Найдем какую-нибудь булочную, Софи, и составим план.

– Почему булочную? Я думала, нам лучше пойти в полицейский участок? Или на почту? Или в мэрию?

– В планировании главное вовремя подкрепиться. В мире было бы меньше войн, если бы премьер-министры ели пончики на заседаниях правительства.

– А потом? – спросила Софи. – Потом что?

– А потом, – ответил Чарльз, – пойдем на охоту.

* * *

Высоко над Сеной, в девяти метрах над землей, карие глаза изучали улицу внизу. Они наблюдали, как к гостинице «Бост» подъехала коляска, из которой выпрыгнула девочка. Глаза подметили, как подрагивали ее пальцы и как напряжены от волнения ее лопатки. Они увидели, как она решительно стиснула зубы и сняла с коляски виолончель, а потом испуганно отскочила с пути автомобиля. Глаза увидели, как она с тревогой открыла футляр и проверила инструмент спереди и сзади, а затем присела на тротуар и большим и указательным пальцем наиграла простенькую мелодию.

Звук был тихим и почти потонул в шуме улицы, но карие глаза блеснули, словно бы это произвело на них впечатление.

8

Составленный Софи и Чарльзом план был вынужденно простым. Софи записала его на клочке бумаги.

1. Найти улицу Шарлемань.

2.

Перо Софи зависло над этим «2». Затем она поставила рядом большой вопросительный знак. Подчеркнув его красными чернилами, она сунула листок в карман и отправилась искать Чарльза.

Номер Чарльза был уютным, но не слишком парадным. Там стояло два хлипких стула, на которых свой отпечаток оставило целое множество поп, и лежало два ковра, явно купленных по дешевке. Подержанными казались даже прикроватные свечи, но белье при этом пахло лавандой. С реки дул ветер, и воздух был солоноватым на вкус. Софи никогда прежде не чувствовала себя в гостинице как дома. Обычно в гостиницах ей было не по себе.

Гостиница находилась в высоком, узком здании, втиснутом между двумя более массивными жилыми домами. Она была дешевой, поскольку, как только что узнала Софи, туалета в ней не было – только деревянный сарайчик в саду, – но в остальном все было замечательно. Из окна было видно, как к реке стремятся узкие улочки с кафе на тротуарах.

Софи села к Чарльзу на кровать и подпрыгнула. Над кроватью был нарисован мужчина с бородой, которая завивалась на самом кончике.

– Мне нравится его борода, – сказала Софи. – Он мог бы пользоваться ею, как кистью.

Чарльз удивленно поднял глаза.

– Что? – Тут он рассмеялся. – Ты нашла ванную?

– Да. Но нам придется делить ее с семейством пауков. А еще там птичье гнездо на потолочной балке. Мне понравилось.

– Хорошо. Пойдем посмотрим твой номер? Давай я понесу виолончель. Нет? Как хочешь.

Номер Софи находился на чердаке гостиницы. Смотреть там было не на что. Дверь оказалась так мала, что Чарльз остался снаружи, и Софи вошла внутрь одна. Когда она положила виолончель, в комнате почти не осталось места.

– Смотри! – сказала она.

На стенах были как попало развешаны чернильные наброски, на которые падала основная часть света. Наброски были сделаны быстрыми черными мазками и как будто шевелились в своих рамах.

– Мне они нравятся. Выглядят очень по-французски.

– Они похожи на музыку, – сказал Чарльз. Он вобрал голову в плечи, заглянул внутрь и спросил: – Окна нет?

– Только слуховое, – ответила Софи.

Маленькая кровать была закрыта балдахином из белого хлопка, но верхней панели над балдахином не было. В покатой крыше было окно. Посмотрев на него, Софи поняла, почему Чарльз сначала его не заметил: дело в том, что стекло было так густо покрыто птичьим пометом, что совсем сливалось с белым потолком.

– Думаешь, оно открывается? – спросила Софи.

– Думаю, у нас лишь один способ узнать.

Чарльз протиснулся в комнату и положил свою газету на кровать. Встав на газету, он попытался открыть окно. Рама не поддалась ни когда он толкнул ее руками, ни когда постучал по петле своим зонтом.

– Петля заржавела, – пояснил он. – Но это решаемо. Его не закрасили наглухо, так что проблем не возникнет.

– Думаешь, в гостинице есть масло?

– Вряд ли. Найдем тебе масло завтра.

– Спасибо. – Софи залезла на кровать и попыталась разглядеть хоть что-то сквозь прорехи в голубином помете. Там виднелись красные трубы и голубое небо. – У меня сейчас сердце выпрыгнет из груди. Все это кажется таким знакомым, Чарльз, но я не знаю почему. И все-таки это мне знакомо. Ты мне веришь?

– Ты о Париже?

– Да. Может быть. Но я, вообще-то, думала о печных трубах. Они кажутся знакомыми – и цвет у них прекрасный.

Чарльз был ученым, а ученым, как он всегда повторял, положено все замечать. Должно быть, в голосе Софи он услышал, как ей хочется побыть одной, и быстро пошел к двери.

– Осмотрись здесь, Софи. Через полчаса найдем карту и отправимся на улицу Шарлемань. Если она возле реки, вряд ли это далеко отсюда.

9

Найти улицу Шарлемань оказалось несложно. До нее было всего десять минут ходьбы по мощеным улицам, среди горшков с алыми гвоздиками на окнах и детей с горячими булочками на дорогах. И все эти десять минут сердце Софи подпрыгивало в груди, танцевало чечетку и вообще не поддавалось никакому контролю.

– Не дергайся, – шепнула она себе. И добавила: – Хватит. Перестань.

– Ты что-то сказала? – спросил Чарльз.

– Нет. Это я с голубями разговариваю.

Над витриной мастерской висела табличка. За стеклом на шелковой подушке лежала скрипка, а рядом с ней – немного цветов. Все, кроме скрипки, было покрыто пылью.

Внутри мастерская оказалась забита до отказа: еще немного, и все вот-вот посыпалось бы с многочисленных полок. Как только они вошли, Софи втянула живот и нервно посмотрела на Чарльза. Он был ужасно длинным и не всегда смотрел, куда ставит ноги.

– Здравствуйте? – сказала Софи.

– Добрый день? – добавил Чарльз.

Никто не ответил. Они замерли в ожидании. Прошло пять долгих минут. Каждые десять секунд Софи восклицала:

– Здравствуйте? Бонжур? Есть кто-нибудь?

– Похоже, здесь никого нет, – сказал Чарльз. – Может, вернемся позже?

– Нет! Давай подождем.

– Простите? – снова попробовал Чарльз. – У меня здесь девочка, которая жить не может без виолончели. Ей нужна ваша помощь.

Послышался шум, как будто чихнула лошадь, после чего дверь за прилавком отворилась и на пороге, протирая глаза, возник мужчина. Он был сутул, а его живот нависал над ремнем, как будто под рубашкой у него спрятана большая миска.

– Je m'excuse![3]3
  Прошу прощения! (фр.)


[Закрыть] – сказал он и добавил еще несколько фраз по-французски.

Софи улыбнулась вежливо, но безучастно.

– Э-э, – протянула она.

– Pas du tout[4]4
  Вовсе не за что (фр.).


[Закрыть], – произнес Чарльз.

– Что он сказал? – прошептала Софи.

– Ах! – улыбнулся мужчина. – Я сказал, что как раз задремал. Вы англичане. – Он говорил с сильным французским акцентом, но без запинок. – Могу я вам помочь?

– Да! Надеюсь, сможете. – Софи положила табличку на прилавок и скрестила все пальцы. – Вот.

– Эта табличка была прикручена к крышке футляра для виолончели, – пояснил Чарльз. – Можете нам что-нибудь о ней рассказать?

Мужчина, казалось, совсем не удивился.

– Bien sûr. Конечно. – Он повертел табличку в руках. – Это моя табличка. Я сам делал гравировку. Такие таблички крепятся внутри футляров, под зеленым сукном.

– Да! – Софи расправила пальцы и тут же снова их скрестила. – Именно там она и была!

– Тогда она довольно старая, – сказал мужчина. – Мы перестали использовать медь десять лет назад. Как оказалось, под сукном она тускнеет.

– Почему вы крепите их под сукном? – спросил Чарльз. – Разве не стоит держать их на виду?

– Что за вопрос! Так они не царапают виолончель, но при необходимости адрес можно проверить.

– Может… – Софи задержала дыхание, а затем разом выдохнула, чтобы спросить: – Может, вы помните, от какой она виолончели? Помните, кто ее купил?

– Конечно. Виолончели дороги, дитя мое. За жизнь их сделаешь от силы двадцать. Видите серийный номер? 291054. Это значит, что виолончель была размером двадцать девять дюймов[5]5
  Дюйм – 2,54 см.


[Закрыть]. За последние тридцать лет я сделал всего три таких инструмента. Размер обычной виолончели, как вы, конечно, знаете, составляет тридцать два дюйма.

– Но кто купил именно эту? – Софи подвинула к нему табличку, лежащую на прилавке. – Меня интересует только она.

– Именно эту виолончель, насколько я помню, купила женщина.

– Женщина? – Внутри у Софи все так и затрепетало, но она постаралась не выдать волнения. – Какая женщина?

– Вроде бы красивая.

– Вы не могли бы описать ее подробнее? Как давно это было?

– Лет… пятнадцать назад. Может, больше, может, меньше. Для красивой женщины она казалась вполне обычной. Красивые женщины, на мой взгляд, все немного странные.

– Какая она была? – спросила Софи. – Прошу вас, расскажите больше!

– Высокая, кажется.

– А еще? Еще? – не унималась Софи. Подтянув ко рту горловину джемпера, она зажала ее зубами.

– Еще? Боюсь, многого я вам не скажу.

– Прошу вас! – В ушах у Софи шумело. – Это важно. Это очень, очень важно!

– Помню, у нее были пальцы музыканта. Очень бледные, как корни дерева.

– А еще что-нибудь помните? – спросила Софи.

– Короткие волосы и очень живые глаза.

– Какого цвета были волосы? А глаза?

– Светлые вроде бы. Как солома. Или рыжие. Je ne sais pas[6]6
  Я не знаю (фр.).


[Закрыть].

– Прошу вас! Прошу, попытайтесь вспомнить! Это важно.

– Я бы очень хотел вам помочь, – сказал мужчина, – но должен признать, у меня плохая память на лица. Инструменты я помню лучше. – Он внимательно посмотрел на Чарльза и Софи, которые стояли бок о бок в полумраке. – Но мне кажется, что она была очень похожа на вас. Не на вас, сэр. На вас.

– Вы уверены? – спросила Софи. – Поклянитесь, что вы это не придумываете! Поклянитесь, что вы уверены!

– Ma petite belle[7]7
  Моя маленькая красавица (фр.).


[Закрыть], в старости мало кто бывает во всем уверен. Уверенность – плохая привычка. – Мужчина улыбнулся, и его лицо покрылось морщинками. – Не уходите. – Он опустился на стул. – У меня есть помощник. Он присутствовал, когда мы продавали эту виолончель. Память у него получше. В последнее время я помню лишь музыку.

Если хозяин мастерской был мягким и легким, его помощник оказался суровым и угловатым. Они поговорили по-французски, после чего помощник повернулся к Чарльзу.

– Да, – сказал он. – Я ее помню. Ее звали Вивьен.

Имя возникло неожиданно, как внезапный удар. У Софи перехватило дыхание. Она лишь смотрела перед собой огромными глазами.

– А фамилия? – спросил Чарльз.

– Не помню, – пожав плечами, ответил помощник. – Кажется, очень простая. Может, Руж? Не знаю. Или Верт? Oui[8]8
  Да (фр.).


[Закрыть], пожалуй, Верт.

– Вивьен! – Внутри у Софи все так и ходило ходуном. Вивьен. Это слово ее заклинило.

– Спасибо, – сказал Чарльз. – Может, вы еще что-нибудь помните? Была ли она замужем? Был ли у нее ребенок?

– Нет и нет. – Помощник сверкнул глазами, и губы его изогнулись в усмешке. – Но она была бедной – одежда у нее совсем обтрепалась. Не удивлюсь, если у нее все же были дети. Казалось, она из тех, кто не в ладах с законом.

– Что? – поразилась Софи.

Он фыркнул.

– Губы у нее какие-то… дерзкие были.

Заметив, как изменилась в лице Софи, Чарльз вмешался в разговор.

– Была ли она профессиональным музыкантом? – спросил он.

Помощник пожал плечами.

– Во Франции женщины профессиональными музыкантами не бывают, сэр, и слава богу. Но она играла в мастерской на той виолончели, пока я ее не остановил.

– Вы ее остановили? – удивилась Софи.

– Девочка! Таким тоном со мной говорить не стоит. Она мешала другим покупателям.

– Она хорошо играла? – Похоже, этот человек не понимал, насколько все это важно, и Софи не знала, как ему объяснить. Она постучала кулаками по прилавку. – Она играла чудесно?

Он снова пожал плечами.

– Она ведь женщина. Таланты женщин ограничены.

Софи захотелось со всей силы ударить его или поколотить одной из скрипок, которые висели на стенах.

– Но она была весьма экстравагантна, – добавил помощник.

Послышался кашель. Старый хозяин мастерской вышел из-за прилавка и встал рядом со своим помощником. В руке он на манер хлыста держал смычок для виолончели.

– Мистер Лилль, прошу вас, будьте повежливее.

Мистер Лилль покраснел.

– Я имею в виду, что у нее была экстравагантная манера исполнения. Она играла похоронные марши в ускоренном темпе. Она сыграла реквием Форе без должного уважения.

– Правда? – воскликнула Софи.

– Правда! – улыбнулся хозяин мастерской. – Помню, помню! Вот это я помню! Она сказала, что живет у церкви, а потому не знает ничего, кроме похоронных маршей.

– У церкви? – спросила Софи. – Она не уточнила у какой?

– Нет. Но она сказала, что под музыку нужно танцевать, поэтому она выучила все церковные мелодии и играла их вдвое быстрее.

Софи это понравилось. Пожалуй, она бы поступила точно так же.

– Она ведь хорошо играла? Я точно знаю, она была хороша! – Пальцы Софи так и покалывало.

– Ничего хорошего в этом не было. Так играть не подобает, – сказал помощник. – Она делала серьезную музыку фривольной. Это не… comme il faut[9]9
  Прилично (фр.).


[Закрыть].

– Вы не могли бы нам показать, как она играла? – спросил Чарльз.

– Нет, – отрезал помощник. – Не мог бы.

Хозяин мастерской распрямил спину. Она хрустнула так громко, словно выстрелили из револьвера, и Софи поморщилась.

– А я покажу, – сказал он.

Мистер Лилль оторопел.

– Месье! А как же рекомендации врача?

– Это для девочки. – Он вытащил виолончель из футляра. – Слушайте.

Сначала он заиграл медленно. Софи поежилась. Ей никогда не нравился реквием. Затем старик прикусил язык и ускорил темп. Музыка зазвучала быстрее, превратилась в марш, а потом и вовсе понеслась вперед, зазвучав одновременно беззаботно и печально. Софи хотелось хлопать ей в такт, но ухватить ритм было непросто. Эта музыка скакала и прыгала.

– Это прямо как ливень, – шепнула Софи Чарльзу. – Такую музыку сыграл бы ливень.

– Да, – согласился Чарльз.

Хозяин мастерской, услышав это, воскликнул, не переставая играть:

– Именно так, chérie[10]10
  Дорогая (фр.).


[Закрыть]! Именно так!

Скоро – слишком скоро для Софи – он отложил смычок.

– Вот, – сказал он. – Она играла примерно так. Но, пожалуй, еще быстрее.

– Но она играла не так элегантно, как месье Эстуаль. Она слишком спешила. Она была молода и безрассудна и слишком ценила скорость.

Чарльз изогнул бровь. Бывает, брови говорят о многом, и мистер Лилль сразу поник.

– Признаю, – сказал он, – я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь другой играл столь же быстро.

– Вивьен, – прошептала Софи. – Ее звали Вивьен.

– Да, Вивьен, – подтвердил месье Эстуаль. – Теперь я хорошо ее вспомнил. Она была невероятна. Mon Dieu[11]11
  Боже мой! (фр.)


[Закрыть], какая скорость! Я и не думал, что такое возможно.

– Но играть так было неправильно, – заметил его помощник. – На меня она впечатления не произвела.

– Зато произвела на меня, – признался месье Эстуаль. – И какое! А меня впечатлить не так-то просто.

Благодарить хозяев и прощаться с ними пришлось Чарльзу. Софи говорить не могла. Ей нужно было сохранить эту музыку в памяти. У Софи в голове был особый уголок – спереди и слева, – где она хранила музыку. Теперь она поместила туда и эту мелодию.