Текст книги "Исчезновение"

Повсюду цвела сирень; на крышах, распушив перья, толкались голуби. Компания, устроившая воскресный пикник на развалинах, исчезла, оставив после себя лишь гробовую тишину. Френсис подумала: а что, если все ушли и город теперь целиком в ее распоряжении? Гигантская волна одиночества захлестнула ее при мысли, что она осталась совсем одна перед лицом надвигающейся опасности и собственной ужасной ошибки. Но где-то хлопнула дверь, и послышался плач ребенка. Офицер из ополчения прошел мимо, не подавая вида, что заметил ее. Множество людей оставалось за стенами своих домов, и, словно по команде, все они затаили дыхание в надежде спастись. Сердце Френсис учащенно билось, и она почувствовала, что задерживает дыхание вместе со всеми.

– Отправляйтесь домой, милая. Да поживее, – обронил проходивший мимо констебль.

– Я уже дома, – ответила она.

Первым делом Френсис заглянула на задний двор родительского дома, вспомнив, как однажды утром после проливного дождя обнаружила Дэви спрятавшимся в туалете. Кэрис в очередной раз не ночевала дома, есть было нечего, и он отправился искать Френсис. Жизнь уже обучила его, что о нем могут просто забыть, заперев в доме. Но на этот раз ни Дэви, ни следов его пребывания на заднем дворе Френсис не обнаружила и вошла в дом. Внутри было сумрачно, почти темно. Френсис отыскала в чулане газовую лампу, зажгла ее и принесла на кухню. Поначалу она ничего не увидела и остановилась, внимательно прислушиваясь, – ни звука. И вдруг она заметила, что нижняя дверца кухонного шкафа приоткрыта и с полки снята банка, в которой лежало печенье. Но теперь она была пуста. У Френсис перехватило дыхание.

– Дэви? Дэви! – позвала она; сердце ее учащенно забилось.

Френсис обежала все четыре комнаты, заглянула за двери и под кровати, но Дэви нигде не было. Вернувшись на кухню, она опустилась на колени и, направляя свет лампы на пыльный пол, принялась разглядывать следы. Их было так много, что трудно было понять, кто их оставил и когда. Но на дверце шкафа, возле которой валялась брошенная коробка из-под печенья, виднелась потертость, как будто кто-то пнул ее или пытался карабкаться по ней, а на полу остался один-единственный маленький и четкий след ноги. Уставившись на него, Френсис замерла и наконец улыбнулась. Он жив – он выбрался из дома Лэндисов и отправился искать ее. Ее охватило чувство облегчения, от которого на мгновение закружилась голова.

Но даже если Дэви и был здесь, то теперь-то его нет. Подавленная безмолвием опустевшего дома, Френсис затушила лампу и выскочила на улицу. Она поспешила вверх по Холлоуэй, напряженно вглядываясь в полумрак, улавливая каждую тень, уверенная, что вот-вот увидит фигуру Дэви. Она пыталась представить себе, как он сидит на крыльце дома Лэндисов, ступени которого теперь ведут в никуда, сидит, опустив подбородок на колени, и как он взглянет на нее, когда она подойдет к нему. А может, он расположился на подоконнике мастерской сантехника, что напротив, и растерянно таращится на развалины. Маленький и тщедушный не по годам, в потертых штанишках и стоптанных ботиночках без шнурков, он смотрит на окружающий мир своими серыми блестящими глазами цвета мокрого камня. Надежда убеждала Френсис, что ее фантазии – это чистейшей воды реальность. И она была уже почти уверена, что вот-вот увидит Дэви. И когда наконец Френсис добралась до развалин Спрингфилда и его там не оказалась, она была раздавлена. Слезы застили ей глаза, но она быстро справилась с ними. Он был жив, он не погиб с Лэндисами, и у нее есть тому доказательства. Значит, она найдет его. Френсис обшарила все окрестные развалины, расцарапала в кровь ноги, копаясь в обломках, звала Дэви снова и снова. В конце концов она расположилась на подоконнике мастерской сантехника, решив поджидать Дэви в течение ночи. На двери мастерской висела наспех нацарапанная вывеска: «Потекла труба? Вставай в очередь!»

Френсис пыталась вести наблюдение, но тридцать шесть часов бдения свинцовой тяжестью навалились ей на глаза. Время от времени она забывалась недолгим сном, уронив голову и прислонившись к сломанной ставне. Сны были быстрыми и бессвязными, и, когда взвыла сирена воздушной тревоги, Френсис проснулась окоченевшая и плохо понимающая, где находится. Вокруг была кромешная тьма, и она вспомнила, что забыла фонарик, а батарейки так и лежат в духовке, и Пэм найдет их там, когда весь дом заполнит запах расплавившегося гудрона. Проклиная себя, Френсис соскочила с подоконника. Страх снова зашевелился где-то в глубине ее желудка. Одно дело – идти в темноте по дороге, которую знаешь назубок, и совсем другое – когда эта дорога разворочена воронками и завалена какими-то обломками и битым стеклом. А что говорить про потерявшегося малыша, который только и умеет, что прятаться в укромных местах!

– Черт! – выругалась Френсис, пытаясь собраться с мыслями, но страх брал верх, и ее охватила дрожь.

Уже отчетливо слышался гул приближающихся самолетов. И вскоре он практически заглушал рев сирен.

– Дэви! Ты здесь? – кричала Френсис, карабкаясь по руинам на дрожащих ногах. – Давай выходи, Дэви, – все хорошо!

Но ответа не было. Небо наполнилось гулом, земля вибрировала. Вспышки сигнальных ракет залили небосклон, поглотив звезды, и Френсис увидела черную лавину самолетов, пикирующих на реку. Они двигались так слаженно, так быстро и уверенно, словно стая птиц. Через несколько секунд загремели взрывы. Френсис показалось, что они еще мощнее и оглушительнее, чем вчерашние, и, несмотря на то что она ожидала налета, справиться с ужасом, охватившим ее, это не помогло. Френсис в панике бросилась вниз по Холлоуэй, помня про обещание, данное Пэм, но мощной взрывной волной ее сбило с ног и швырнуло на землю. Несколько мгновений она лежала, едва дыша, в полуобморочном состоянии. Неподалеку разгорался пожар. Кожей лица Френсис почувствовала его нарастающий жар, а свет пламени позволил ей оглядеться. В этот момент на улицу обрушился град пуль, разбивая вдребезги черепицу на крышах, с пронзительным свистом и треском окатывая каменную мостовую. Вскоре эту какофонию поглотил рев новой партии пикирующих бомбардировщиков. Наэлектризованная страхом, Френсис вскочила и побежала обратно по Холлоуэй. Всполохи пламени плясали у нее перед глазами; она чувствовала, как осколки от мостовой бьют ее по ногам, и ждала, что пуля вот-вот ударит ей в спину.

– Сюда, красотка! Быстрее! – послышался мужской голос.

Френсис кинулась на голос, чьи-то руки подхватили ее и увлекли в темноту большого дверного проема.

– Держись! – подбодрил мужской голос, не выпуская ее из своих объятий.

Френсис поняла, что рядом с ней много таких же людей, ищущих укрытия. Она чувствовала их испуганное дыхание, сдобренное терпким запахом табака, и ощущала прикосновения грубой ткани армейской униформы. Какое-то время все стояли в полном молчании, и Френсис старалась выровнять дыхание и унять учащенное сердцебиение. И вдруг почва под ногами вздыбилась, мгновенно заложило уши, и сверху хлынул поток из земли и обломков; мужчина, придерживающий Френсис, застонал, и она почувствовала, как ослабевают его объятия. Рядом кто-то рухнул, не издав ни звука, и все вокруг заполнил запах крови.

– Сволочи! – раздался чей-то дрожащий возглас. – Будьте вы прокляты!

Френсис не сдвинулась с места, сознавая, что не смогла бы и пальцем пошевелить, если бы и захотела. Она чувствовала, что все ее тело затекло, словно окаменело. Прижавшись спиной к двери, Френсис закрыла глаза. Ей казалось, что время замедлило ход и часы превратились в вечность. Она силилась представить себя совсем в другом месте далеко-далеко отсюда.

* * *

Утром Френсис сидела на кухне у Пэм и пыталась унять дрожь, сотрясавшую ее тело. Состояние было точно такое же, как и после первого налета. Те же ощущения – будто голова существует отдельно от тела; к этому добавился постоянный глухой звон в ушах. Френсис словно блуждала где-то вдали от реальности, не находя в себе сил вернуться. Ее ноги до самых бедер были иссечены мелкими осколками каменной мостовой.

Пэм налила Френсис еще одну чашку чая.

– Ты что же хотела, чтобы тебя ранило? Так, что ли? Пытаешься наказать себя за то, что оставила Дэви с Лэндисами? – допытывалась Пэм.

– Я не знаю. Нет, – оправдывалась Френсис. – Просто я заснула, поджидая его, а потом… потом уже не было времени…

– Чушь какая, – проворчала Пэм.

По всему городу полыхали новые пожарища. А гари и пепла было еще больше, чем после первого налета. Время от времени с разных сторон доносился грохот обваливающихся крыш или рушащихся зданий. Но с крыши «Вудлэндса» не упало ни одной черепицы. У Френсис запершило в горле, и она закашлялась. Любой незначительный шум заставлял ее вздрагивать, хотя она все еще плохо слышала.

– Не знаю даже, что тебе и сказать, Френсис. Слава богу, все обошлось, – вздохнула Пэм. – Если бы Сесилия была здесь, она сообразила бы, как с тобой разговаривать.

– Надеюсь… Надеюсь, что с мамой и папой тоже все хорошо, – отозвалась Френсис.

– И я надеюсь, – с беспокойством сказала Пэм. – Мой брат не промах, найдет себе безопасное место, а твоя мать далеко отсюда, так что за них не стоит слишком беспокоиться. Уверена, Дерек скоро даст о себе знать.

Френсис сделала глоток чая и ощутила привкус пыли. Все вокруг было пропитано пылью.

– Люди, с которыми я была… Они из Глочестерского полка, – заговорила Френсис. – Они здесь со вчерашнего дня, прибыли на помощь после субботней бомбежки. Тот, который погиб, он… он… – Френсис осеклась и закачала головой.

Она вдруг подумала, что, возможно, погибший был тот, кто заметил ее, позвал и затащил в двери часовни Святой Марии Магдалины, где он укрывался со своими товарищами. Возможно, он спас ей жизнь. Взрыв в саду часовни разметал обломки, оставшиеся еще с предыдущего налета. Но Френсис не задело, так же как и трех других солдат. Лишь один из них получил легкое ранение, тогда как погибшему оторвало голову целиком. Френсис это потрясло. Казалось до абсурда нелепым то, как судьба выбирает свои жертвы. Вид его распростертого на земле тела в лучах восходящего солнца намертво впечатался у нее в памяти. Оно лежало в луже спекшейся крови, темной и липкой. Френсис никогда не думала, что в человеческом теле столько крови. Один из солдат начал плакать; она сжала его плечо и поняла, что старше этого паренька по меньшей мере лет на десять. Значит, настолько же старше и того, который погиб. Френсис почувствовала себя старой и уставшей, а затем ее охватил страх; ей вдруг стало ясно, что судьба страны – да и всего мира – была теперь в руках детей.

– Но Дэви жив – он приходил к нам домой; он искал меня, искал еду!

– Ты и впрямь уверена, что это был он, Френсис? Сейчас повсюду столько мародеров…

– Это не мародеры! Там был ребенок и искал еду по шкафам. Больше ничего не тронул, не перевернул. Это был он, Пэм, я точно знаю. Но… эти бомбежки… Нужно обойти госпитали. И приюты.

– В госпиталях сейчас полный хаос.

– Да я понимаю… Как думаешь, смогу я принять ванну? – спросила Френсис.

– Конечно. Это именно то, что тебе нужно, – согласилась Пэм.

Они поднялись, но тут же остановились, переглянувшись, – снаружи доносились тяжелые, торопливые шаги и учащенное дыхание. Пес поднял голову и зарычал.

– Ой, – встревожилась Пэм и потянулась, чтобы взять Френсис за руку, – это Дерек? Это, должно быть, Дерек.

– Ну, ничего серьезного случиться не могло, – сказала Френсис, стараясь держаться как можно увереннее.

Шаги стихли, и раздался резкий стук в заднюю дверь.

– Да кто там? Входите уже, ради всего святого! – крикнула Пэм.

В кухню робким шагом вошел высокий мужчина – худощавый, не старше сорока лет, темноволосый и небритый. Длинный нос искривлен, в голубых глазах читалась глубокая усталость. Рубашка под мышками промокла от пота, и весь он был в пыли и копоти. Френсис сразу же узнала гостя. Это был Оуэн Хьюз – брат Вин и Кэрис. При виде его у Френсис сдавило в груди, словно ее легкие переполнились воздухом.

– Я ищу Френсис, – с трудом выговорил Оуэн, пытаясь отдышаться. Его грудь вздымалась, как кузнечные мехи. – Она здесь?

Отогнав мысль, что он мог принести весть о Дэви, Френсис шагнула ему навстречу. Полное спокойствие вдруг овладело ею; такое спокойствие бывает только перед бурей.

– Я здесь, – отозвалась Френсис, видя перед собой одновременно двух человек – взрослого мужчину и долговязого мальчишку, каким он был, когда она с ним познакомилась.

Видно было, как Оуэн внутренне собрался, перевел дыхание, но все еще молчал. Сердце Френсис сорвалось в галоп, так что у нее заломило в груди. Почему-то она сразу поняла, зачем он пришел. Она ждала этого долгие годы.

– Мы нашли ее, Френсис, – выговорил Оуэн, глядя на нее немигающим взглядом. – Мы нашли Вин.

1915

Френсис впервые увидела Бронвин Хьюз, когда ей самой только исполнилось шесть лет. Вин же отставала на пять месяцев. Все внимание Френсис тогда было сосредоточено на пальцах ног – она сжимала их, насколько это позволяло пространство внутри ботинок, и разжимала. От этого пальцы зудели и болели. Процедура напоминала надавливание на синяк – так же болезненно, но удержаться невозможно. Мать говорила, что это поможет ей не получить обморожения, но к концу дня пальцы все ровно становились красными и ужасно пульсировали, когда ее заставляли несколько минут держать их в английской соли перед вечерним чаем. В классной комнате стоял угольный котел и пара больших радиаторов, которые щелкали и шипели, но грели мало. За короткий путь от дома до школы ноги Френсис успевали замерзнуть и мерзли весь оставшийся день, так как влага через ботинки проникала внутрь. Ей надлежало ходить в школу и обратно домой кратчайшим путем, но Френсис нравилось блуждать по извилистой дороге и смотреть на разорванную паутину с раскачивающимися каплями воды, повисшую между перилами. Она дивилась, как корочка льда на луже могла быть такой тонкой, тоньше любого стекла, и совершенно чистой, несмотря на грязную воду. Наблюдала, как нахохлившиеся галки на крышах испускали крошечные облачка пара, когда кричали.

В школе сильно пахло влажной шерстяной одеждой, мокрыми волосами и сырой древесиной. Их учительница, мисс Бертрам, носила толстый войлочный жакет с шарфом, обмотанным вокруг шеи. Она постоянно рассасывала леденцы для горла «Формаминт», из-за чего ее дыхание пахло рассолом. Кожа на щеках мисс Бертрам была потрескавшейся, и на кончике носа постоянно выступала капелька, которую она промокала своей манжетой, потому что носовой платок быстро становился влажным. Мисс Бертрам была доброй и немного плаксивой. Мать Френсис рассказывала, что ее жениха отправили на Западный фронт. Френсис знала, что это связано с войной, и представляла себе Западный фронт большим кораблем, на котором собрались братья, кузены и женихи, однажды исчезнувшие с улиц Бата. Френсис также знала, что находиться на кораблях опасно, потому что те могли утонуть. И еще она знала, что у некоторых мужчин, которые возвращались в Бат лечиться, почти не было лиц – они выходили из госпиталей гулять в своих ярко-синих костюмах с забинтованными головами; поэтому Френсис не винила мисс Бертрам в том, что она плачет. Она бы тоже не хотела выходить замуж за мужчину, у которого нет лица.

Френсис сидела на последней парте, рядом с высокими окнами, доходившими до самого потолка. Деревянная столешница ее парты за долгие годы службы была отполирована локтями учащихся и вся перепачкана чернилами. Когда был урок арифметики, которую Френсис ненавидела, она начинала угадывать фигуры в чернильных пятнах – кит, отпечаток лапы, собака с острыми ушами и малюсенькая человеческая фигура. Френсис понимала, что нужно сосредоточить все свое внимание на уроке. Угроза в любой момент быть вызванной к доске, чтобы решать задачу, приводила ее в ужас; но часто она просто не осознавала, что отвлеклась, пока ей не делали замечания. В тот день Френсис, как обычно, сжимала и разжимала пальцы ног и рассматривала утку на своем столе, у которой даже были лапки в виде небольшой стружки от карандаша, когда раздался стук в дверь и вошла крошечная белокурая девочка. Одежда на ней висела, так как была великовата, ботинки еле держались на ногах, и при ходьбе она шаркала каблуками по полу.

– Ах да! – встрепенулась мисс Бертрам. – Девочки, это Бронвин Хьюз, которая теперь будет учиться с нами. Давайте все поздороваемся с ней.

– Доброе утро, Бронвин, – послушно грянули двадцать четыре девичьих голоса, подвывая на слове «утро» и слегка запинаясь на незнакомом имени.

Френсис внимательно ее оглядела – длинные светлые волосы, серые глаза; остановилась на приподнятой верхней губе и отметила для себя, что, хотя новенькая и выглядела младше остальных, на самом деле была их ровесницей. В ее лице читалась какая-то осведомленность и уверенность, что делало ее старше. Она не вздрогнула, не попятилась назад и не уставилась в пол, как это сделала бы Френсис под взглядом множества любопытных глаз. Бронвин оглядела комнату, оценивая своих новых одноклассниц. Когда мисс Бертрам дотронулась до ее плеча и предложила занять пустующую парту в конце ряда, Бронвин улыбнулась ей, и стало заметно, как сильно верхние зубы выступают вперед. Вид у нее был глуповатый, но почему-то это не лишало ее привлекательности. Затем Бронвин посмотрела прямо на Френсис, заметив, что та внимательно ее рассматривает. Френсис поспешно отвела взгляд и начала теребить потрепанный уголок своей тетради. Ей захотелось быть такой же смелой, как эта новая девочка, – смелой, и красивой, и такой же миниатюрной, а не застенчивой дылдой. Бронвин прошла к своей новой парте быстрой, словно летящей походкой, как будто она в любой момент готова была сорваться на бег.

Днем, когда стало пригревать полуденное солнце и девочки собрались на школьном дворе, вернувшись после домашнего обеда, Бронвин завела с одноклассницами разговор.

– Кстати, все зовут меня Вин, – заявила она тоном, не терпящим возражений.

Как будто не могло быть и речи о том, чтобы ее дразнили или учинили допрос, как это обычно случалось с новичками. Нет, она сама задавала всем вопросы, даже, вернее сказать, выпытывала, насколько строгой бывает мисс Бертрам, использует ли она трость или башмак для наказаний и если да, то как часто. Похвастала, что ее трижды высекли в старой школе за различные дерзкие выходки и что ей пришлось перейти в другую школу, когда ее папа подрался с директором. Френсис рассчитывала остаться незамеченной. Она стояла в сторонке вместе с несколькими одноклассницами, такими же застенчивыми, как и она, и довольствовалась наблюдением, не принимая участия в разговоре. Но когда прозвенел звонок, означающий, что им пора возвращаться в класс, Вин подошла к Френсис и, задрав подбородок, окинула ее внимательным взглядом – Френсис была выше ее на добрую голову, а ее запястья, лодыжки и колени почти вдвое больше, чем у новоприбывшей.

– Почему ты такая высокая? – спросила Вин.

В этом вопросе не было никакой агрессии, просто интерес. Вблизи Френсис увидела, что уголки рта у Вин были потрескавшимися и воспаленными, ногти сгрызены до крови, а на висках сквозь прозрачную кожу просвечивали голубые вены.

– Я не знаю, – ответила она, нервно сглотнув.

– Ты, наверно, каждый день пьешь капустный отвар? Моя мама говорит, что я должна его пить, чтобы вырасти, но на вкус это такая дрянь, и такой запах… Брр! Так что я его не пью. А ты?

– Я тоже, – солгала Френсис.

Мать Френсис постоянно заставляла ее и брата Кита пить воду, в которой она готовила овощи, предварительно охладив и процедив ее. Френсис закрывала глаза и быстро проглатывала эту смесь, но она не собиралась признаваться в этом, после того как Вин назвала это дрянью.

– Ты застенчивая, что ли? Я знала одну застенчивую девочку в моей прошлой школе. Ее звали Бетти, и она плакала, когда ее на уроке заставляли вставать и читать вслух. Ты тоже так делаешь?

– Нет, – сказала Френсис, хотя она много раз уже боролась с подступающими слезами, но, правда, не тогда, когда читала перед классом.

– Хорошо. Я всегда думала, что это очень глупо: плакать из-за подобных пустяков.

Вин снова бросила на нее заинтересованный взгляд, затем пожала своими худыми плечами и пошла дальше. А у Френсис до конца дня оставалось непонятное, но приятное чувство, будто ее каким-то странным образом оценили и посчитали не такой уж и жалкой.