Текст книги "17"

17
Z

«Remember, I’ll always love you. Bye».11
  «Помни: я всегда буду любить тебя. Прощай». Слова песни «Summertime Sadness» («Летняя грусть») Ланы Дель Рей


[Закрыть]

Это всё, что она хотела сказать

На сто катастроф рождается лишь один человек, который умеет любить

© Z, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I
Начало конца

На севере Подмосковья медленно разливался закат, рисуя на невысоких домах очертания пугливых теней, менявшихся в размерах при виде каждого проезжающего автомобиля и проходящего пешехода… Июнь рассыпал конфетти тополиного пуха, устилая дороги мягким покрывалом и доводя до бешенства горожан, поминутно стряхивающих с одежды навязчивых и беспокойных пушистых гостей.

Солнце обжигало лучами и без того раскалённую землю.

Над городом висел непроглядный смог: лесные пожары сделали своё дело. Впервые за много лет леса загорелись в самом начале июня, что не предвещало ничего хорошего. Всем было известно: дым не покинет город до осени. Правила устанавливал тлеющий торф, а не пожарные расчеты.

И первый ещё долго не собирался сдаваться.

Я стоял на балконе, распахнув окно, обитое жёлтой москитной сеткой, и вдыхал запах пожара, приближающегося к дачному посёлку в двух десятках километров от нас.

Под куполом дыма долгожданные каникулы казались вялыми и унылыми. Уже неделю я слонялся из комнаты в комнату, пытаясь найти хоть какое-нибудь развлечение. Мой телефон молчал: друзья разъехались, и писать было некому. В роуминге никто из них не стал бы просматривать мои сообщения и набирать ответ, тем более не снял бы трубку.

Видя спасение в книгах, я читал пройденное ещё зимой «Преступление и наказание».

В следующем году мне предстоял экзамен по литературе – классика стала жизненной необходимостью.

Но я хотел вырваться.

Освежиться.

Уехать.

Туда, где меня не станут искать.

Я был готов на всё ради смены действительности, похожей на плохо отредактированный фотоснимок.

Часы в гостиной пробили семь, но родители почему-то не спешили возвращаться с работы.

Застряли в очередной пробке.

Из состояния полусна, навеянного копошившимися в голове мыслями, меня вывел звонок телефона. На сенсорном дисплее высветилось имя одноклассницы, оставшейся в задыхающемся городе. На такой смелый поступок не решился больше никто из моих друзей.

– Привет, – грустно сказал я.

– Привет! Не хочешь завтра сходить в кино? Моя мама снова уехала в командировку. От скуки я просто схожу с ума!

– Какой фильм?

– Я пока не смотрела, но, если ты согласишься, загляну на сайт.

– С удовольствием, – ответил я.

В моих глазах блеснула радостная искра.

– Отлично. Давай встретимся в десять возле твоего дома.

– Да. Хорошо. До завтра. Пришлешь название фильма?

– Сначала узнаю, что сейчас в прокате.

– Ладно. Пока.

– Пока!

Единственная приятная новость за весь день. Я решил дождаться сообщения от Ани и уселся в кресло с «Преступлением и наказанием». Когда я прочитал четыре страницы, телефон зазвонил опять.

– Утром идут сразу три фильма: «Шпион», «Астрал» и «Под электрическими облаками». Я думаю, неплохо попасть на последний. Там что-то о психологии толпы, если не ошибаюсь.

– Да. Я это люблю. Во сколько?

– В 10:30. Надеюсь, успеем.

– Должны. До завтра.

Я раскрыл ноутбук и зашёл на свою страничку в социальной сети. Бегло пролистал ленту и захлопнул крышку. Ничего нового, кроме средств для эффективного увеличения губ и избавления от полового бессилия… Видимо, компании с раздутой сетевой репутацией еще не произвели лучших товаров, чем мази, которые заставляют как на дрожжах расти то, чего нет, и лечат от того, что неизлечимо…

В фототеке моего телефона осталось множество снимков с последнего в учебном году классного часа. Я принялся их рассматривать. На одной из фотографий мы с Аней стояли вместе возле доски, стирая с неё оставшиеся после урока записи. Длинное платье девушки начиналось чуть ниже плеч. На запястье правой руки искрился тонкий золотой браслет. Распущенные волосы закрывали спину.

Аня была прекрасна.

Я и сегодня не могу забыть взгляд пепельно-серых глаз, обращённый в самые затаённые уголки души, словно пытающийся увидеть в человеке вечность.

Лёгкий изгиб губ.

Нежный, но величественный профиль.

Аня удивительно хорошо умела растапливать даже самые холодные сердца, но держалась ото всех в стороне, парадоксально боясь не только людей, но и своего одиночества.

Я был её лучшим другом. Мы дружили с пятого класса. С того времени, как Аня перевелась в нашу школу.

Когда-то одноклассники приписывали нам ясную и безоговорочную любовь.

На самом деле ни Ане, ни мне не удалось полюбить за целых 17 лет жизни.

Сейчас эта фраза кажется мне смешной.

Но тогда я думал именно так.

Аня нравилась мне как понимающий человек, не стремящийся перейти границу дружеских отношений. Она ценила меня за те же качества.

Последнее время Аня стала особенно молчаливой, словно кто-то лишил девушку прежней напускной весёлости в обществе одноклассников. Раньше она могла часами смеяться над глупой шуткой соседки по парте, с наслаждением беседовать о прочитанной книге на уроке алгебры, не слыша того, что её вызывают к доске решать непонятный (по крайней мере, мне) пример, часами слушать музыку, переводить на свой лад иностранные тексты…

Листая фотографии, я не заметил, как солнце, медленно плавившееся за пеленой дыма, начало угасать.

Я снова вернулся на балкон. Ещё никогда вечера не нагоняли на меня такую тоску. Время угасания словно предупреждало о неизбежном.

Предупреждало, но так и не смогло предупредить.

Неожиданно для себя я представил, как будет выглядеть закат моего последнего дня, как я буду лежать в постели, смотреть в потолок и лихорадочно вспоминать то, что так и не смог, не успел сделать в жизни. А потом душа улетит далеко-далеко.

Туда, где больше никто не сможет её найти.

Глупо говорить об этом в 17 лет.

Я захлопнул окно, а спустя мгновение в замке повернулся ключ. Родители приехали с работы.

– Привет, – вяло произнёс папа.

– Привет.

Я ушёл разбирать покупки на кухню.

– Снова весь день сидел дома? – спросила мама под лязганье металлических вешалок в гардеробе, который служил чудесным местом хранения не только одежды, но и всякого барахла вроде семян и бензопилы.

– Да, читал «Преступление и наказание».

– Саша, послушай меня. Ты должен уделять время отдыху. Хотя бы на каникулах. Разве тебе не с кем погулять?

– Завтра я иду в кино с Аней.

– Вильчинской?

– Да.

– Ну вот и славно, – заключил папа.

– Я купила десерт! Скорее ставь чайник! – воскликнула мама и бережно вынула из сумки коробку с профитролями.

– Спасибо. Я не голоден, – сказал я, не зная, какой аргумент выдумать, чтобы не лакомиться пирожными с апельсиновым кремом, от одного вида которых меня начинало тошнить.

– Ладно. Не забудь оплатить счета. Возьми кредитку из папиной сумки.

Копаться в квитанциях лучше, чем есть профитроли.

Я достал планшет, перевёл изрядную сумму городскому банку и написал Ане.

– У меня разболелась голова. Надеюсь, завтра она мне не помешает, – высветилось её сообщение на экране.

– Прими обезболивающее.

– Я уже пробовала. Врач выписал мне таблетки, но они не действуют.

– Тогда попробуй поспать. Это помогает.

– Спасибо. Пока. Мне трудно писать.

Нажав кнопку блокировки, я положил гаджет на правый подлокотник кресла.

Головная боль Ани, видимо, передалась и мне. Я сидел, стараясь не шевелиться. Мысли сменяли друг друга, но я так и не смог соединить их во что-то целое. Ускользая и появляясь вновь, они бродили по моему мозгу, смешивались и рассыпались на сотни частей, словно брызги в городском фонтане.

Чтобы отвлечься, я стал разглядывать идеально ровный ворс белого ковролина.

Родители включили телевизор в соседней комнате, и, несмотря на плотно закрытую дверь, до меня долетали звуки вечернего шоу – очередной «большой стирки», в которой участвовали обездоленные семьи, пьяные мужчины и эпатажные женщины, одержимые поиском справедливости.

Ворс на ковре петлял, образуя узоры-лабиринты… Облокотившись на мягкую спинку, я закрыл глаза, и тело моментально парализовал сон.

Мы с Аней шли среди высокой травы. Ветер путался в волосах, напевая свою протяжную песню. Впереди раскидывалось бескрайнее поле.

Аня о чем-то говорила. Я молчал. Мы шли очень долго, и наконец перед нами появился маленький белый домик с блестящими глазницами окон, в которых то и дело вспыхивал свет.

Когда мы сделали несколько шагов, резная деревянная дверь отворилась. Навстречу нам вышел человек, закутанный в чёрный балахон.

В его руке блестел остро отточенный серп.

Я сразу понял, кто перед нами.

От ужаса мне хотелось кричать, но крик не вырывался из горла. Мне хотелось бежать, но я стоял, не в силах пошевелиться.

Фигура приближалась.

Она подошла к Ане и дотронулась до её плеча…

Она подошла к Ане и…

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Проекционные часы высвечивали на потолке время: 3:01.

Я осторожно пробрался на кухню, залпом выпил стакан ледяной воды и лёг на кровать.

Головная боль, разыгравшаяся вечером, утихла, а из окна в комнату проникало гораздо меньше дыма. Дышалось легко.

Продолжая испытывать суеверный страх, я не мог сомкнуть веки. Сон вернулся лишь под утро.

Спокойный сон.

Я встал ровно в 9 и, мгновенно сообразив, что опаздываю, помчался в ванную. Зеркало, к счастью, не сообщило ничего ужасного. Разве что правая щека была изрядно помята, а волосы – сильно растрёпаны, как будто кто-то всю ночь таскал меня по квартире.

На кухонном столе я нашёл записку от мамы: «Папа защищает проект, поэтому мы едем в конференц-центр. Вернёмся поздно. Проведи день с пользой».

В 9:58 я выскочил из квартиры. Старый лифт с лязгом повёз меня вниз, преодолевая десять этажей, что уже давно было ему не под силу. Я шагнул в умиротворяющую прохладу июньского утра.

Возле подъезда остановилось такси. Аня сидела на заднем сиденье зелёной «девятки» и махала мне рукой.

Я отрыл переднюю дверцу и плюхнулся в кресло, обтянутое грязным чехлом.

– Привет.

– Привет. Я слишком долго возилась с причёской и боялась, что мы опоздаем на сеанс. Но я успела. Фильм, который я выбрала вчера, показался мне скучным. Я решила, что лучше поехать в другой кинотеатр.

Аня улыбнулась и поправила выбившийся локон.

– И что мы будем смотреть?

– «Век Адалин». Я почитала немного об этом фильме. Главная героиня попала в аварию и перестала стареть, но пожертвовала вечной жизнью ради любви.

– Надеюсь, это что-то стоящее.

– Я всегда зову тебя только на стоящие вещи.

– Вы не закрыли дверь, – рявкнул таксист.

– Сейчас. Простите.

Взглянув на приборную панель, водитель завёл машину.

Она с рывком тронулась и стала набирать скорость.

Я понял справедливость надписи на крышке багажника: «Учился ездить в GTA». Хотя и в компьютерной игре мой двоюродный брат водил лучше.

Мы не могли разговаривать: слова заглушало ворчание двигателя.

Я не сводил глаз с отражения Ани в зеркале заднего вида. Лёгкое розовое платье плавно спускалось до самых колен, слегка обхватывая талию. В волосы были бережно вплетены синие гортензии. Безупречный макияж и аккуратный французский маникюр завершали образ, в который невозможно не влюбиться с первого взгляда.

На моём месте кто-нибудь обязательно бы это сделал.

Таксист решил сократить путь и повёз нас через дворы. Чтобы не столкнуться с одним из выезжавших автомобилей, водитель резко выкрутил руль вправо и ударил ногой по педали тормоза. Сзади послышался глухой удар. Аня стукнулась головой о моё сиденье.

– Не ушиблась?

– Всё нормально.

Машина рванула в узкий переулок.

Вскоре за низкими пятиэтажками выросло здание торгового центра с вывеской кинотеатра. Таксист высадил нас на парковке. Высадил. Я подобрал правильное слово.

– Сколько? – спросил я не своим голосом.

– Двести.

– Ну и поездочка! – засмеялась Аня, отряхивая подол платья.

– Это лучшее путешествие в моей жизни…

– Бежим. До начала всего пять минут.

У касс кинотеатра стояло несколько человек. Мы быстро взяли билеты и вошли в полупустой зал. Когда мы сели, на потолке вспыхнули крошечные светодиоды. Экран ожил.

– Тебе не кажется, что мы забыли попкорн? – спросила Аня. – Я думаю, ты мог бы его купить, пока идёт реклама. И, пожалуйста, возьми мне воды.

– Хорошо, сейчас.

Молодой бармен приветливо улыбнулся, увидев меня.

– Сладкий попкорн и две бутылки холодной Icelandic.

– Любите ледниковую воду? – поинтересовался продавец.

– Да. Это лучшее, что можно придумать в такую жару.

– А не хотите попробовать наш новый коктейль?

– Нет. Только попкорн и воду, – отрезал я, видя, как парень достаёт из холодильника ёмкость со странной надписью «Июньский снег».

Расплатившись, я вернулся в зал. Фильм уже начался. Я протянул одну бутылку Ане и поставил попкорн между креслами. Девушка слегка кивнула и принялась сосредоточенно тереть правый висок.

Неужели боль не прошла со вчерашнего дня?..

Из кинотеатра мы вышли молча.

– Может, зайдём в кафе? – предложила Аня.

– Да. Я очень голоден. Думаю, «Суши-хаус» нам подойдёт.

– Тебе понравился фильм?

– Если честно, нет. Он слишком сентиментальный. И я предпочитаю действие, а не размышления.

– Быть бессмертной ужасно. Я не смогла бы смотреть, как старятся мои близкие.

– А мне кажется, что ради бессмертия можно пожертвовать всем. Уж лучше быть одиноким, но жить вечно.

– Нет. Любовь главнее всего. Жертвовать ей – самое ужасное преступление.

Администратор кафе поприветствовал нас и жестом указал на свободные столики. Мы сели в углу, подальше от других посетителей.

Официантка принесла нам меню. Мы заказали набор из трёх видов роллов и чайник цитрусового чая.

– У тебя очень красивый костюм, – сказала Аня.

– Спасибо. Но я лишь надел то, что удалось найти в гардеробе.

– Тебе очень идёт.

– Не больше, чем тебе идёт это платье, – ответил я, слегка смутившись.

– Послушай… мне иногда становится очень грустно. Я чувствую, как из меня медленно уходит жизнь. Я забываю, что делаю. Бреду по городу и… не помню, куда.

– Мы просто слишком устали в этом году.

– Нет. Десятый класс ничуть не сложнее девятого. Поймешь ли ты… но я становлюсь непохожей на себя. Словно схожу с ума… Пытаюсь сбежать от собственных мыслей.

– Я могу тебе помочь?

– Мне никто не может помочь. Даже ты. Пожалуйста, давай поговорим на другую тему. Время для исповеди ещё не настало.

– Хорошо. Несут наш заказ.

Я разлил чай по чашкам.

Мы ели и рассуждали о том, куда было бы хорошо отправиться на каникулах, как провести ближайшие выходные… Словом, обо всём, что приходит в голову двум семнадцатилетним подросткам (почти семнадцатилетним: Аня ещё не перешагнула через свои шестнадцать).

Спустя двадцать минут Аня прислонила ладонь к горящему лбу.

Боль вновь давала о себе знать.

– У меня в сумке есть анальгин. Мама положила. Давно.

– Спасибо. Не надо. Сейчас утихнет.

В это верилось с трудом.

– Я хочу на улицу, – голос Ани звучал словно издалека.

Я попросил принести счет.

Мы вышли из торгового центра.

Аня прислонилась к перилам каменной лестницы и долго не сводила глаз с парковки. Я стоял рядом.

Никто из нас не говорил ни слова.

– Тебе плохо? – спросил я, желая прервать растянувшееся молчание.

– Сейчас пройдёт, – Аня силилась придать голосу бодрость. – Давай вызовем такси.

– Хорошо. Я позвоню.

Аня вцепилась в металлический поручень.

– Помоги мне спуститься, – попросила она, не поворачивая головы.

Холодная рука девушки крепко сжала моё запястье.

Когда мы преодолели половину ступеней, меня потянуло назад.

Аня потеряла сознание. Я едва успел её подхватить.

Восковые гортензии упали на горячий мрамор лестницы.

Никого не было рядом.

Неудивительно.

В середине рабочего дня возле торгового удастся (если повезёт, конечно) встретить лишь небольшое скопление пенсионеров, студентов и школьников. С началом каникул последние штурмуют магазины в поисках новых компьютерных игр, вкусной еды и интересных фильмов. Но сегодня всё словно затихло.

Я слегка наклонил голову Ани и прижал пальцы к сонной артерии, нащупывая пульс.

Сердце билось ровно.

Я звал Аню по имени, согревал дыханием её ладони, беспомощно озирался по сторонам в поисках прохожих, но с каждой минутой всё больше убеждался в тщетности своих попыток.

Девушка поникла на моих руках.

Неестественно сжимавшиеся губы придавали лицу строгий вид.

Я набрал номер «скорой». В трубке послышались перемежающиеся с треском и помехами гудки. В этот момент за поворотом мелькнула жёлтая «Нива». Приехало такси.

Дождавшись, пока автомобиль займёт одно из парковочных мест, я приподнялся и махнул водителю.

Полный усатый мужчина подбежал к нам.

– Что случилось?

– Она потеряла сознание. Я хотел вызвать «скорую», но увидел вас…

– В центральную городскую?

– Да.

Мы вместе положили Аню на задний диван.

Городские улицы постепенно наполнялись транспортом, и маневрировать в потоке было тяжело. Кондиционер не работал (как и другая электроника в этой машине), поэтому нам пришлось открыть все четыре окна. От этого салон не перестал походить на жаровню.

«Нива» резко остановилась перед воротами больницы.

Когда мы вошли в приёмную, к нам бросилась медсестра, заполнявшая ветхий журнал за круглой деревянной стойкой.

– Что с ней? – спросила женщина у таксиста, который держал Аню на руках.

– Она потеряла сознание полчаса назад, – ответил я.

– В себя приходила?

– Нет. Я пытался помочь, но…

Санитар ввёз в приёмную каталку.

– Вы отец? – медсестра подозрительно посмотрела на растерявшегося водителя.

– Нет. Я таксист.

– А вы кто? – женщина обратилась ко мне.

– Друг…

– Можете остаться здесь… И позвоните её родителям, если у вас есть телефон.

– Хорошо.

Я протянул таксисту две слегка помятые купюры и сел на облезший кожаный диван.

В списке контактов я отыскал номер Аниной мамы.

– Алло, – почти шёпотом сказала взявшая трубку женщина.

– Здравствуйте. Это Саша, одноклассник Ани.

– Да… Что-то случилось? – голос становился громче.

Я слышал, как захлопнулась дверь. Видимо, Ольга Игоревна была на совещании. Она руководила крупной компанией.

– Приезжайте, пожалуйста. Аня в больнице. В центральной городской. Я тоже здесь.

– Почему она там?

– Ей стало плохо в торговом центре… Сильно заболела голова. Потом она потеряла сознание…

Неужели так трудно придумать более связную фразу?

– Я буду через пятнадцать минут. Дождись меня.

Я встал и принялся рассматривать длинный коридор поликлиники. На стенах висели плакаты и документы, лицензии и выписки из истории болезни пациентов, победивших страшный диагноз.

Не хочу говорить о том, что минуты превратились в вечность, повторяя слова из множества фильмов и книг, но это действительно было так.

За окнами мелькали проезжающие машины, в приёмной то и дело звонил телефон, больные монотонно переходили из одного крыла в другое, шелестя резиновыми тапками по кафельной плитке…

Я развернулся, краем глаза заметив ещё один плакат возле рентген-кабинета, и вышел на улицу.

Крыльцо больницы оказалось на удивление ветхим. Перила, обитые чем-то, напоминавшим линолеум, тянулись вверх, прижимаясь к потрескавшейся стене. Пандус испещряли глубокие выбоины. Интересно, для кого служило это приспособление?

Явно не для инвалидов.

Я спустился по лестнице и сел на лавочку возле витиеватого железного забора с пиками, выкрашенными в золотистый цвет перед днём города.

Кто-то затормозил неподалёку от тротуара. Я оглянулся. Мама Ани выходила из чёрного Audi. Небрежно захлопнув дверь, она подбежала ко мне.

– Что с моей дочерью?

В руках женщина нервно теребила ключи от машины.

– Её куда-то увезли… Пойдёмте.

– Как это произошло?

– Она упала в обморок в торговом центре. Мы сидели в кафе. У Ани заболела голова… Думаю, вам стоит поговорить с врачом.

Неужели так трудно придумать более связную фразу?

Зелёные глаза Ольги Игоревны впивались в мои.

– Что с Аней? – закричала она, открыв дверь в приёмную резким движением руки.

– Кто вы? – сорванным голосом прохрипела ошеломлённая медсестра.

– Простите… Я Ольга Вильчинская. Мама Анны. Только что привезли девочку.

– Сейчас придёт врач. Я ничего не могу сказать.

Ирина Васильевна, которую медсестра вызывала осматривать Аню, спустилась по лестнице и на высоких каблуках вплыла в приёмную. Белый халат был накинут поверх фиолетовой блузки и застёгнут на одну пуговицу. Она отозвала маму Ани в сторону.

Из их разговора я понял, что Ане предстоит обследование. Сейчас она лежала под капельницей.

– Пять месяцев назад Аня превратилась в замкнутого и неразговорчивого ребёнка, – сказала Ольга Игоревна, когда врач ушла. – Вечерами я не могла зайти в её комнату, потому что она запирала дверь и никого не пускала.

– На самом деле она мучилась от головной боли.

– Она говорила тебе?

– Да.

– Где вы были сегодня?

– В кино, а потом обедали в «Суши-хаусе».

– Аня мне даже не позвонила… Я вернулась из командировки утром и сразу же отправилась в офис. Спасибо за помощь. Я могу отвезти тебя домой.

– Было бы здорово… И, пожалуйста, напишите мне сообщение о том, что Аня очнулась.

– Конечно.

Сев в машину, Ольга Игоревна нажала на педаль «газа». Audi не сдвинулся с места.

– Двигатель забыла запустить, – объяснила Анина мама.

Ольга Игоревна была рассеянной. Она не понимала, что делает и куда едет.

Навигатор гневно заверещал, когда мы пропустили нужный поворот.

Смог становился темнее. Облака сгущались.

Вскоре на «мускулистый» капот брызнули первые капли дождя. По улицам устремились потоки мутной воды, собирая грязь, скопившуюся на тротуарах.

Ольга Игоревна затормозила около моего подъезда. Я взял сумку с заднего кресла и мягко захлопнул дверь.

Мне не хотелось возвращаться домой, ведь вся моя жизнь умещалась на небольшом пространстве от спальни до гостиной.

Я целыми днями ходил по квартире с книгой или планшетом в руках… Этот удивительно разнообразный сценарий предстояло отработать и сегодняшним вечером.

Немного постояв под крышей, я вошёл в подъезд. Лифт уже ждал меня на первом этаже. Заходя в кабину, я едва не уронил ключи прямо в шахту.

По всей квартире были разбросаны вещи. Утром я перевернул гардероб. После в спешке приготовленного завтрака кухня выглядела так, словно её не убирали неделю. Над немытой тарелкой жужжали мухи.

Я понял, чем себя занять.

Через тридцать минут раздался звонок.

– Аня пришла в себя!

– Когда?

– Только что. Она помахала мне рукой из-за стеклянной перегородки реанимации. Врачи сказали, что пока ничего не известно. Нужно дождаться результатов анализов. Утром сделают томографию.

– Хорошо. Держите меня в курсе.

– Да… Я поеду на работу, потому что в больнице буду только мешать. Завтра нам разрешат навестить Аню.

– Спасибо. До свидания.

– Пока.

Звонок Ольги Игоревны заставил меня улыбнуться.

Я не знал, что этот день навсегда изменит нашу историю.