Текст книги "Проблемы безумно богатых азиатов"

7
Западная Четвертая улица, 19, Нью-Йорк

Когда позвонила мама, Рейчел сидела в своем кабинете Нью-Йоркского университета и делила с коллегой Сильвией Ван-Шварц кусок немецкого шоколадного торта из пекарни «Хлеб Эми».

– Привет, мам! Как там Панама? – спросила Рейчел на китайском.

Мама участвовала в традиционном «воссоединении семьи Чу» и вместе со всей родней отправилась в круиз через Панамский канал.

– Не знаю. Я еще ни разу не покидала корабль, – ответила Керри Чу.

– Вы плывете уже четыре дня – и ни одной стоянки не было?

– Нет, корабль причаливал, просто мы не сходили на берег. Никто не хочет! Тетя Джин и тетя Флора желают получить то, за что заплатили, поэтому просто сидят и целыми днями набивают рот у круглосуточного шведского стола. И конечно, дядя Рэй и дядя Уолт больше не разговаривают друг с другом. Торчат в казино, но в противоположных концах зала. Уолт пасется за столами для блек-джека, а Рэй, возможно, проиграет последнюю рубашку в баккара, но не остановится.

– Ну, дядя Рэй может это себе позволить. – Рейчел хихикнула. Она была очень рада, что в этот раз решила пропустить семейный слет.

– Да! Ты бы видела его жену! Она меняет наряды по четыре раза на дню и каждый вечер щеголяет в разных туалетах и с новыми драгоценностями. Не понимаю, она вообще в курсе, что это круизный лайнер, а не церемония вручения «Оскара»?

– Тетя Белинда просто делает то, что ей нравится, мам.

– Она просто пускает нам пыль в глаза – вот что она делает! И конечно, твоя двоюродная сестра Вивиан каждый раз интересуется, что на ней надето, а Белинда всегда отвечает что-то вроде: «О, это платье я купила в Торонто в „Холт Ренфрю“[45]45
  «Холт Ренфрю» – сеть высококлассных канадских универмагов.


[Закрыть], а этот наряд от Либераче приобрела на распродаже. Изначально стоил семь с половиной тыщ долларов, уценили до трех»!

– Либераче? Мне кажется, он вообще не шил одежду, мам.

– Ну, тот итальянский дизайнер, которого застрелили в Майами.

– А! Версаче!

– Ай-я! Либераче, Версаче – для меня все едино. Если платье не продается в дисконтном универмаге «Росс дресс фор лесс», то мне плевать, что за бренд.

– Ну, я уверена, что тетя Белинда наслаждается вниманием Вивиан. Это единственный человек на круизном лайнере, с кем тетя Белинда может поговорить о высокой моде. – Рейчел откусила от своей порции шоколадного торта.

– Надо было вам с Ником приехать. Все твои двоюродные родственники обожают проводить с вами время. Ты в курсе, что это первый отпуск Вивиан после рождения Олли?

– Я была бы счастлива со всеми повидаться, мам, но даты вашего плавания не совпадали с моим расписанием. А Ника я не могу представить на круизном лайнере. Мне кажется, он сиганет за борт еще до того, как корабль успеет покинуть порт.

– Ха-ха-ха! Твоему мужу по вкусу только личные яхты!

– Нет-нет, ты все неверно поняла. Он бы выбрал трудный и полный лишений поход вместо роскошного круиза. Я скорее представляю его на каком-то экспедиционном фрегате, направляющемся в Антарктиду, или на рыбацкой лодке в Новой Шотландии, но не на плавучем дворце.

– На рыбацкой лодке! Эти богатенькие детки, которые ни в чем не знали недостатка, теперь хотят жить, как будто они бедны. Как, кстати, дела у Ника?

– Нормально. Но у его бабушки на прошлой неделе случился сердечный приступ.

– Ох, правда? Он возвращается в Сингапур?

– Я не знаю, мам. Ты же помнишь, как он напрягается, стоит только упомянуть бабушку.

– Ему нужно поехать. Ты должна убедить его вернуться. Это, возможно, последний шанс повидаться со старой леди.

Внезапно у Рейчел включился внутренний радар.

– Погоди-ка минутку… Ты говорила с мамой Ника, да?

Повисла слишком долгая пауза, после чего Керри сказала:

– Не-е-е-ет. Мы уже сто лет не общались.

– Не ври мне, мама! Только Элинор называет бабушку Ника старой леди!

– Ай-я! Мне тебя не обмануть, ты меня слишком хорошо знаешь. Да, звонила Элинор. Уже несколько раз. И в покое меня не оставит. Она считает, что ты можешь убедить Ника поехать домой.

– Я не могу уговорить Ника делать то, чего он делать не хочет.

– Ты в курсе, что Ник должен был унаследовать тот дом?

– Разумеется, я в курсе, мам. Именно из-за меня она его и вычеркнула из завещания. Неужели ты не понимаешь, что я последний человек, который станет его уговаривать вернуться?

– Но его бабушке осталось жить несколько недель. Если он правильно разыграет карты, то все равно сможет получить дом.

– Господи, мам, хватит повторять как попугай за Элинор Янг!

– Ай-я, это не из-за Элинор. Я говорю сейчас как твоя мать. Я думаю о тебе! Только представь, как этот дом может изменить вашу жизнь в лучшую сторону.

– Мам, мы живем в Нью-Йорке, и этот дом не сможет изменить нашу жизнь, разве что придется убирать эту махину – вот это настоящий кошмар!

– А я и не предлагаю вам там поселиться. Продайте его. Это ж целое состояние!

Рейчел закатила глаза:

– Мама, нам уже и так повезло по сравнению с остальными жителями планеты.

– Знаю, знаю. Но только вообрази, как ваша жизнь изменится, если Ник унаследует поместье. Мне говорили: оно стоит сотни миллионов. Это все равно что выиграть в лотерею «Пауэрболл»! Сумасшедшие деньги, вам никогда больше не придется так впахивать.

– Мам, я знаю, что ты могла бы выйти на пенсию несколько лет назад, но тебе нравится то, чем ты занимаешься. Ты же три года подряд становилась лучшим агентом по недвижимости в Купертино.

– Я понимаю, но просто хочу, чтобы ты подумала, как можно распорядиться таким огромным состоянием. Сколько хорошего вы смогли бы сделать с Ником с такими деньжищами! Вроде той китаяночки, которая выскочила за основателя «Фейсбука». Они жертвуют миллиарды. Представь, как, должно быть, гордятся ее родители!

Рейчел взглянула на Сильвию, которая опасно откинулась на спинку стула, потянувшись к торту на кофейном столике.

– Не могу сейчас говорить, мам. А то Сильвия сейчас рухнет и сломает шею.

– Перезвони мне! Нам нужно…

Рейчел нажала отбой как раз в тот момент, когда ее подруга соскребла-таки пальцем кусочек шоколадно-кокосовой глазури и снова уселась прямо.

– Ну ты даешь! Использовать меня как повод закончить телефонный разговор с мамой! – фыркнула Сильвия, облизав палец.

Рейчел улыбнулась:

– Иногда я забываю, что ты говоришь по-китайски.

– И куда лучше, чем ты, моя банановая[46]46
  «Бананами» (желтая шкурка и белая мякоть) называют китайцев, которые при всей своей азиатской внешности слишком увлечены западной культурой. Антипод «банана» – человек-«яйцо» (желток прячется в недрах белка), то есть европеец, искренне полюбивший китайскую культуру.


[Закрыть] подружка! Похоже, твоя мама переключилась в турборежим выедания мозга.

– Да, если она на чем-то зацикливается, то не может остановиться.

– Если она хоть немного похожа на мою маманю, то перезвонит вечером и попробует давить на чувство вины.

– Скорее всего, ты права. А значит, надо увидеться за обедом с Ником.

Несколько часов спустя Рейчел и Ник сидели за своим любимым столиком в ресторане «Чай и симпатия». Владелица заведения Никки Перри показала им забавное видео с Катбертом, ее бульдогом, обед только что подали, был снежный январский полдень, и в уютном зале запотели окна – словом, здесь царила еще более приятная атмосфера, чем обычно, и Рейчел с аппетитом принялась за пирог с курятиной и луком-пореем.

– Отличная идея! Как ты догадалась, что я безумно хочу пойти сюда пообедать? – спросил Ник, приступая к своему любимому сэндвичу с английским беконом, авокадо и томатами.

Воспользовавшись его хорошим настроением, Рейчел сразу перешла к делу:

– Я тут поговорила со своей мамой… Видимо, наши матери пообщались…

– Господи, только не разговоры про внуков!

– Нет, в этот раз про тебя.

– Дай догадаюсь… моя мама заручилась помощью тещи, чтобы убедить меня вернуться в Сингапур.

– Да ты телепат!

Ник закатил глаза:

– Моя мать так предсказуема. Знаешь, мне кажется, ей плевать, что бабушка умирает. Она просто зациклена на том, чтобы я получил поместье. Это ее raison d’être[47]47
  Смысл существования (фр.).


[Закрыть].

Рейчел подцепила золотистую корочку куриного пирога вилкой, чтобы вышел пар. Она осторожно пробовала горячий сливочный соус, прежде чем снова заговорить.

– Я никогда не понимала, почему все думают, что дом должен достаться тебе. А как насчет отца или тети? Разве они не имеют больше прав на поместье?

Ник вздохнул:

– А-ма, как ты знаешь, старомодная китаянка. Для нее сын всегда главнее дочерей. Предполагается, что о замужних дочерях заботятся семьи мужей, поэтому Тайерсаль-парк должен перейти к отцу. Это искаженное сочетание архаичных китайских обычаев и британских правил наследования по старшинству.

– Но это же несправедливо, – пробормотала Рейчел.

– Я знаю, но так обстоит дело, и мои тети росли, прекрасно зная, что они в пролете. Имей в виду, каждая из них унаследует свою долю от финансовых активов а-ма, так что будет не так обидно.

– Так почему же ты вдруг стал первым в очередь на поместье?

Ник откинулся на спинку стула.

– Помнишь, когда Жаклин Лин приехала в Нью-Йорк пару лет назад и пригласила меня пообедать на свою яхту?

– О да, две шведские блондинки похитили тебя посреди лекции, – рассмеялась Рейчел.

– Да. Жаклин – крестная дочь а-ма, они всегда были очень близки. Жаклин рассказала мне, что в начале девяностых, когда мой отец решил перебраться в Австралию насовсем, бабушка так разозлилась, что изменила завещание, лишив его права унаследовать поместье. Она перескочила через поколение, и я стал наследником собственности. Но когда я женился на тебе, она якобы снова переписала завещание.

– И как ты думаешь, кому она хочет отдать Тайерсаль-парк?

– Честно говоря, понятия не имею. Наверное, Эдди или кому-то из двоюродных братьев в Таиланде, а может, и вовсе оставит все своим любимым гуайявам. Важно то, что а-ма использует наследство, чтобы контролировать семью. Она меняет завещание по собственной прихоти. Никто не понимает, что она выкинет дальше, и меня это больше не заботит.

Рейчел посмотрела Нику прямо в глаза:

– Вот что я тебе скажу… Я знаю, тебе плевать, что произойдет с бабушкиным наследством, но не притворяйся, что тебе плевать на бабушку. И это единственная причина, по которой ты должен поехать в Сингапур.

Ник уставился в запотевшее окно, избегая взгляда Рейчел. Через пару минут он пробормотал:

– Не знаю… думаю, что в глубине души я все еще сержусь на то, как а-ма обошлась с тобой.

– Ник, пожалуйста, не держи зла на нее из-за меня. Я простила твою бабушку давным-давно.

Ник посмотрел на нее скептически.

Рейчел накрыла его ладонь своей:

– Простила. Честно. Я поняла, что злиться – пустая трата времени, поскольку она меня совсем не знает. Она не дала мне ни единого шанса. Я – девушка, которая появилась невесть откуда и украла сердце ее внука. Но с течением времени я даже ощутила благодарность.

– Благодарность?

– Подумай об этом, Ник. Если бы твоя бабушка не противилась так сильно нашим отношениям, если бы не поддержала твою маму во всех ее сумасбродных выходках, я бы никогда не нашла своего настоящего отца и никогда не познакомилась бы с Карлтоном.

Ник смягчился при упоминании сводного брата Рейчел:

– Ну, я могу представить, на что была бы похожа жизнь Карлтона, не познакомься он с тобой. Скорее всего, разбил бы уже с десяток машин.

– Господи, даже не говори! К чему я это веду? Думаю, тебе нужно постараться простить бабушку, поскольку обида явно тебя гложет и, если ты не справишься с собой, сожрет изнутри. Помнишь, как говорит этот радиоведущий? «Прощение – подарок, который мы преподносим самим себе». Если ты сможешь жить дальше, так и не увидевшись с бабушкой, флаг тебе в руки. Я не собираюсь насильно запихивать тебя в самолет. Но я думаю, тебе стоит встретиться с ней, ведь она наверняка тоже хочет тебя увидеть, просто слишком гордая, чтобы признаться в этом.

Ник опустил глаза и уставился в чашку с чаем. Блюдце украшал портрет королевы Елизаветы II, и золотые узоры по краю фарфора внезапно напомнили Нику его жизнь в Тайерсаль-парке… Вот он вместе с бабушкой сидит в богато украшенном французском павильоне восемнадцатого века, возвышающемся над лотосовым прудом. Ему шесть лет, и его учат, как правильно подать чашку чая леди. Ник помнил, каким тяжелым казался чайник из лунцюаньского селадона[48]48
  Селадон – ценный вид китайского фарфора; как правило, светло-зеленого оттенка. Лучшими признаны фарфоровые изделия, производимые в уезде Лунцюань.


[Закрыть], когда он осторожно поднимал его над чашкой. Если дворецкий не замечает, что леди пора долить чай, ты должен сделать это для нее. Никогда не поднимай чашку с блюдца, когда наливаешь чай, и убедись, что носик отвернут от леди, наставляла бабушка.

Вынырнув из омута воспоминаний, Ник сказал:

– Но мы не можем полететь вдвоем в Сингапур в начале семестра.

– Я и не предлагаю лететь вдвоем. Думаю, ты должен отправиться туда один. У тебя сейчас творческий отпуск, и мы оба знаем, что ты не особо продвинулся в написании книги.

Ник со вздохом откинул волосы со лба обеими руками:

– Сейчас в нашей жизни все так прекрасно… Ты действительно хочешь, чтобы я вернулся в Сингапур и открыл очередной ящик Пандоры?

Рейчел раздраженно покачала головой:

– Ник, посмотри вокруг. Ящик уже открыт! Причем с размаху! И стоял открытым последние четыре года! Тебе нужно вернуться и починить этот ящик. Пока не поздно.

8
Бомбей, Индия

Его ногти напоминали оникс. Идеальной формы и слегка отполированы – всего лишь намек на блеск. Суи никогда прежде не видела таких красиво ухоженных ногтей у мужчины и не могла отвести от них глаз, пока он отсчитывал рупии хозяйке тележки, заваленной яркими свечами и странными фигурами из воска – одни в виде младенцев, другие в виде домов, а некоторые были похожи по форме на руки и ноги.

«Для чего нужны эти восковые фигуры?» – поинтересовалась Суи.

«Люди сжигают их в надежде, что их молитвы будут услышаны. Дети – для тех, кто надеется завести ребенка, дома – для тех, кому нужен новый дом, а больные выбирают ту часть тела, которая у них болит. Если хочешь исцелить сломанную руку, нужно вот это, – сказал он, держа восковую форму руки со сжатым кулаком. – Я купил две свечи в бледно-красном и синем цвете. Самые близкие оттенки, которые я мог найти, чтобы представлять британский флаг».

«Ты должен говорить мне, что делать», – с сомнением протянула Суи.

«Все просто. Ставишь фигурку на алтарь, зажигаешь, читаешь молитву».

Они поднялись на холм с прекрасным видом на Аравийское море. Суи взглянула на внушительный готический фасад базилики Богоматери Горной: «Мне точно позволят войти? Я не католичка».

«Конечно. Я тоже не католик, но здесь рады всем. Если кто-нибудь спросит, что мы здесь делаем, можем сказать: зажигаем свечи для Сингапура. Все в курсе, что там происходит сейчас».

Вытянув руку, он галантно указал на арочные входные двери. Суи вошла в храм, смутившись, оттого что высокие каблуки громко зацокали по черно-белому мраморному полу. Она впервые попала в католическую церковь и с восхищением смотрела на яркие фрески на стенах и слова, выведенные золотом над сводом величественной арки: «Отныне будут ублажать Меня все роды». Главный алтарь напомнил ей алтарь в китайском храме, за исключением того, что вместо статуи Будды стояла деревянная фигура Девы Марии в золотисто-синем одеянии, а в руках она держала совсем крошечного младенца Иисуса[49]49
  На языке маратхи статуя называется Моти Маули – Жемчужная Мать. Легенда гласит, что статую привезли в Индию в XVI веке иезуиты из Португалии, но ее украли пираты. Однажды рыбаку приснился сон, в котором он увидел статую, плавающую в море, и именно так она была заново открыта. – Примеч. автора.


[Закрыть].

«Я не знала, что в Индии столько католиков», – шепнула Суи своему спутнику, заметив, что прихожане заполнили первые четыре-пять рядов скамей и некоторые люди молча молятся, преклонив колени.

«Бомбей был португальской колонией в шестнадцатом веке, и колонизаторы обратили в свою веру многих местных жителей. Весь этот район, Бандра, считается местным оплотом католицизма».

Суи его слова впечатлили.

«Ты провел здесь всего несколько месяцев, но уже так хорошо знаешь город?»

«Мне нравится исследовать разные районы. В основном я брожу по городу от скуки».

«Жизнь была такой скучной?»

«До твоего приезда – просто тоска», – сказал он, пристально глядя ей в лицо.

Суи опустила глаза, чувствуя, что начинает краснеть. Они шли по поперечному нефу, пока не достигли бокового придела, где мерцали сотни горящих свечей. Он вручил ей красную свечу и осторожно направил ее руку, чтобы она приложила фитилек к огоньку другой свечи. Весь ритуал казался странно романтичным.

«Так. Теперь просто найди свободное место для своей свечи. Где угодно», – произнес он тихо.

Она поставила свечу на самую нижнюю стойку, рядом с огарком. Когда Суи увидела, как пламя начинает разгораться, то подумала об острове, с которого пришлось бежать. Ей все еще хотелось бросить вызов отцу и остаться там. Но она понимала, что следует быть благодарной ему, а не злиться на него, особенно в свете последних новостей. Вчера утром японцы наконец прорвали линию обороны Кранджи – Джуронг. Японские солдаты, вероятно, заняли уже весь Букит-Тимах и рыскали по району, продвигаясь в центр города.

Она размышляла о том, что могло произойти с Тайерсаль-парком. Разбомбили ли его японцы, или же войска наткнулись на поместье и разграбили его?

Суи закрыла глаза и прочитала короткую молитву за тех, кто остался в Тайерсаль-парке, за своих двоюродных сестер и братьев, за теток и дядьев, за друзей, за всех, кто не смог вовремя выбраться с острова. Когда Суи открыла глаза, Джеймс стоял прямо перед ней, так близко, что она, казалось, ощущала на своей коже его теплое дыхание.

«Господи, ты меня напугал!» – ахнула она.

«Хочешь исповедаться?» – спросил он и потянул ее в сторону деревянной кабинки.

«Я не знаю… нужно?» – пробормотала Суи, ее сердце бешено билось.

Она не была уверена, что ей хочется входить в эту темную будку.

«Думаю, сейчас самое время». Он открыл решетку.

Суи вошла в исповедальню, села и удивилась тому, как удобна подушка на скамейке. Подушка была из бархата, и внезапно Суи почувствовала себя как в салоне «испано-сюизы», которую отец подарил ей на шестнадцатилетие. Каждый раз, когда ее везли по городу, люди с восторгом бежали за машиной. Англичане, жившие в Сингапуре, любопытствовали: что за важная шишка? – и Суи нравилось видеть их ошеломленные лица, когда из шикарного авто вылезала китайская девчонка. Дети пытались ухватиться за капот, а молодые люди пробовали закинуть через окно розы в надежде привлечь ее внимание.

Окошко исповедальни открылось, и она увидела, что по ту сторону сидит Джеймс, изображающий из себя священника.

«Скажи, дитя мое, грешна ли ты?» – спросил он.

Суи не хотелось ни в чем признаваться, но внезапно губы сами зашевелились: «Да, грешна».

«Я не слышу тебя…»

«Я грешна. У меня грешные мысли о тебе…» И снова слова сорвались с языка, хотя она пыталась держать рот на замке.

«Говори, дитя мое. Ты меня слышишь?»

«Разумеется, слышу. Ты сидишь в одном футе от меня», – раздраженно ответила Суи, и внезапно ослепительно-яркий свет ударил ей прямо в глаза через решетчатый экран.

«Вы меня слышите?» – Джеймс внезапно перешел на «вы», и голос его зазвучал искаженно, когда он переключился с английского на южноминьский диалект.

Внезапно яркий свет залил все вокруг, и Суи перенеслась из исповедальни базилики Богоматери Горной в Бомбее в больничную палату, а над ней нависло лицо кардиолога.

– Миссис Янг, вы меня слышите?

– Да, – слабо пробормотала она.

– Хорошо, – кивнул профессор Уон. – Вы знаете, где вы?

– В больнице.

– Да, вы в «Маунт Элизабет». У вас были проблемы с сердцем, но нам удалось стабилизировать вас, и я очень рад тому, что ваше состояние улучшается. Нигде не болит?

– Вроде нет.

– Хорошо, и не должно болеть. Мы даем вам постоянную дозу гидрокодона, поэтому вы не должны испытывать никакого дискомфорта. А теперь я позову Фелисити. Она очень хочет вас увидеть.

Фелисити вошла и на цыпочках довольно неловко приблизилась к кровати:

– О мамочка! Наконец-то ты очнулась. Они давали тебе седативные препараты последние два дня, чтобы твое сердце могло передохнуть. Как себя чувствуешь? Ты нас напугала!

– Где Мадри и Патравади?

– Они у дверей палаты. Девушки все время были рядом, хоть ты этого и не знала. Фрэнсис пускает нас по одному.

– Я очень хочу пить.

– Да-да. Это все из-за лекарства, на котором тебя держат, и кислородной трубки в носу. Из-за этого горло пересыхает. Давай-ка нальем тебе водички… – Фелисити огляделась и увидела кувшин с водой на столике. – Хм… Интересно, это отфильтрованная вода или из-под крана? Господи, у них только пластиковые стаканчики. Ты не возражаешь? Я распоряжусь, чтобы нормальные чашки принесли как можно скорее. Не понимаю, почему здесь только пластиковые стаканчики. Может, так сразу и не скажешь, но, вообще-то, ты в королевском люксе, построенном для правящей династии Брунея. Мы специально тебя сюда устроили. Боже мой, им нужно завести тут нормальные чашки…

– Да мне все равно, – нетерпеливо перебила ее Суи.

Фелисити плеснула воды в стаканчик, подошла к матери, поднесла стакан к ее губам, а наклонив его, заметила, что руки у нее дрожат.

– Вот же я глупая! Нам нужна соломинка. Мы же не хотим пролить воду на тебя.

Суи выдохнула. Даже в полуобморочном состоянии она отметила про себя, что старшая дочь всегда отличалась какой-то нездоровой энергетикой. Фелисити пыталась всем угодить, однако делала это в приторной, подобострастной манере, которая бесила Суи. Фелисити была такой с самого детства. И в кого только она уродилась?

Фелисити нашла пучок соломинок на столике и поспешно вставила одну в стаканчик:

– Вот, так намного лучше.

Поднеся соломинку к губам матери, она взглянула на кардиомонитор и увидела, что цифры постепенно начинают расти: 95… 105… 110. Она поняла, что мать разволновалась из-за нее, и руки снова задрожали. Несколько капель воды брызнуло на подбородок Суи.

– Не дергайся! – прикрикнула та на дочь.

Фелисити крепко держала стакан, внезапно почувствовав себя десятилетней. Вот она сидит на оттоманке в спальне матери, а одна из тайских служанок заплетает ее волосы в причудливую косу. Стоит немного шевельнуться, и мать начинает стонать от раздражения: «Не дергайся! Сири выполняет очень деликатную работу, одно неверное движение – и ты все испортишь! Хочешь быть единственной девочкой с неопрятной прической на чаепитии у графини Маунтбэттен? На тебя будут все смотреть, потому что ты моя дочь. Хочешь прийти неряхой и опозорить меня?»

Фелисити чувствовала, как вены на ее шее пульсируют при этом воспоминании. Где ее таблетки от давления? Она не могла видеть маму в таком состоянии. Неприятно было даже просто смотреть на ее больничную рубашку и растрепанные волосы. Мама не должна выглядеть неопрятной.

Теперь, когда мама пришла в сознание, надо привезти ей вещи из дому, чтобы она могла нормально одеться, и попросить Саймона причесать ее. А еще немного украшений. Где тот нефритовый амулет, что всегда висел у мамы на груди? Фелисити с тревогой уставилась на кардиомонитор: 112… 115… 120. О боже, боже! Она не хотела отвечать за очередной сердечный приступ. Ей нужно выйти из палаты прямо сейчас.

– Знаешь, Астрид просто умирает, как хочет тебя видеть! – выпалила Фелисити и, потрясенная собственными словами, забрала стакан и скрылась за дверью.

Через несколько мгновений появилась Астрид. Яркий свет, хлынув из дверного проема, подчеркнул ее силуэт и окружил его ореолом. Казалось, перед Суи возник ангел, и она улыбнулась. Любимая внучка всегда выглядела спокойной и собранной, несмотря ни на что. Сегодня она пришла в бледно-сиреневом платье с заниженной талией и юбкой плиссе. Длинные волосы были собраны в свободный пучок на затылке, а изящные пряди обрамляли лицо, словно у Венеры Боттичелли.

– Ай-я, какой чудесный наряд! – сказала Суи на кантонском: она предпочитала разговаривать с внуками на этом диалекте.

– Ты не узнаешь платье? Одно из твоих платьев от Пуаре[50]50
  Поль Пуаре – парижский модельер, влиятельнейшая фигура в мире моды первой четверти XX века.


[Закрыть] из двадцатых! – сообщила Астрид, присаживаясь у кровати, и взяла бабушку за руку.

– Да, разумеется. Вообще-то, это платье моей мамы. Я сочла его дико старомодным, когда она мне его подарила, но на тебе оно смотрится идеально.

– Жаль, что я не видела прабабушку.

– Она бы тебе понравилась. Моя мама была очень красивой, как и ты. И всегда говорила, что мне не повезло, поскольку я похожа на отца!

– Бабулечка, да ты просто красавица! Ты же в свое время была главной дебютанткой сезона!

– Ну, я не уродлива, но никакого сравнения с мамой не выдержала бы. Мой старший брат был похож на нее. – Суи коротко вздохнула. – Жаль, что его давно уже нет.

– Ты про двоюродного дедушку Александра?

– Я всегда называла его китайским именем Ацзи. Он был потрясающе красивым и добрым.

– Да, ты говорила.

– Но умер совсем молодым.

– Из-за холеры, да?

Суи помолчала немного, потом сказала:

– Да, в Батавии бушевала эпидемия, когда отец отправил его туда управлять нашими предприятиями. Знаешь, все было бы по-другому для всех нас, если бы Александр выжил.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, для начала он бы не вел себя как Альфред.

Астрид не совсем поняла, что именно подразумевала бабушка, но не хотелось донимать ее расспросами.

– Ты в курсе, что дядя Альфред возвращается домой? Приедет в четверг. Тетя Кэт и тетя Алекс тоже в пути.

– Почему все слетаются? Думают, что я умираю?

– О нет, ну что ты. Просто все хотят тебя видеть! – Астрид беспечно рассмеялась.

– Хм, если это правда, то я хочу домой. Пожалуйста, скажи Фрэнсису, что я желаю поехать домой сегодня же.

– Я не думаю, что тебе сейчас можно домой. Нужно сначала немного подлечиться.

– Бред какой-то! Где сейчас Фрэнсис?

Астрид нажала кнопку рядом с кроватью, и через несколько секунд в палату влетел Фрэнсис Уон в окружении стайки медсестер.

– Все в порядке? – спросил он с беспокойством. Он всегда нервничал, когда дело касалось Суи.

Астрид заметила пятно от соуса чили в уголке его рта и попыталась отвести глаза. Она обратилась к профессору по-английски:

– Бабушка хочет, чтобы ее выписали.

Профессор Уон склонился над своей пациенткой и заговорил на южноминьском:

– Миссис Янг, пока что мы не можем вас отпустить. Для начала вам нужно окрепнуть.

– Я себя отлично чувствую.

– Ну, мы хотим, чтобы ты стала чувствовать себя еще лучше перед выпиской… – перебила Астрид. – Профессор Уон, мне кажется, бабушке будет куда комфортнее дома. Нельзя ли оборудовать для нее комнату в Тайерсаль-парке?

– Это не так просто. Мы можем выйти на минутку? – В голосе доктора звучало беспокойство.

Астрид вышла вслед за ним из палаты, слегка раздраженная тем, что профессор не проявил должной деликатности. Разумеется, теперь бабушка поймет, что они обсуждают в коридоре ее состояние.

Профессор Уон уставился на Астрид. Эта женщина была такой ослепительно красивой, что, даже просто находясь рядом с ней, он начинал нервничать и чувствовал, что в любой момент может потерять контроль и ляпнуть что-нибудь неуместное.

– Астрид… я должен быть откровенным с вами. Состояние вашей бабушки чрезвычайно… нестабильное. На сердце много рубцов, а фрикции… э-э-э… то есть фракция выброса левого желудочка выросла на двадцать семь процентов. Я знаю, это выглядит так, будто ей становится лучше, но вы должны понимать, что мы поддерживаем ее жизнь колоссальными усилиями. Все эти аппараты, к которым она подключена… они необходимы, и ей требуется круглосуточный уход.

– Сколько ей на самом деле осталось?

– Трудно сказать, но речь идет о неделях. Ее сердечная мышца непоправимо изношена, и состояние ухудшается с каждым днем. Она может покинуть нас в любой момент, это правда.

Астрид протяжно выдохнула:

– Ну тогда еще важнее отправить ее домой. Я знаю, что бабушка не хотела бы провести свои последние дни в больнице. Почему нельзя просто перевезти все эти аппараты? Давайте воссоздадим для нее дома такую же палату. Мы можем разместить в поместье вас и весь медицинский персонал.

– Мы никогда не делали ничего подобного. Организовать в частном доме мобильное кардиоотделение интенсивной терапии со всем необходимым оборудованием, а также круглосуточно дежурящими врачами и медсестрами – тяжелая задача и очень затратное мероприятие.

Астрид склонила голову, бросив на доктора вкрадчивый взгляд, который отметал все его возражения. Правда? Нам действительно нужно это обсуждать?

– Профессор Уон, я думаю, что могу говорить за всю семью. Деньги не проблема. Давайте просто сделаем это, ладно?

– Хорошо, я начну прорабатывать этот вопрос, – кивнул профессор Уон, и лицо его покраснело.

Астрид снова вошла в палату, и Суи улыбнулась ей.

– Я все уладила, бабуля. Тебя перевезут домой как можно скорее. Но сначала там надо все оборудовать.

– Спасибо. От тебя толку куда больше, чем от твоей матери.

– Тсс! Только при ней такого не говори! Да и вообще, тебе нельзя много говорить. Тебе нужно отдохнуть.

– Ох, мне кажется, я уже достаточно отдохнула. Перед самым пробуждением мне приснился твой дедушка, а-е![51]51
  Дедушка.


[Закрыть]

– Бабушка, а тебе он часто снится?

– Редко. И этот сон был очень странным. Отчасти все происходило как в реальности, потому что мне снились воспоминания о событиях времен войны, когда меня эвакуировали в Бомбей.

– Но ведь дедушки не было в Бомбее. Вы же познакомились, когда ты вернулась в Сингапур?

– Ага, когда я приехала домой. – Суи смежила веки и на несколько минут замолчала; Астрид подумала, что бабушка снова заснула, но внезапно та широко раскрыла глаза. – Мне нужна твоя помощь.

Астрид выпрямилась в кресле:

– Конечно же. Что нужно делать?

– Ты должна кое-чем заняться прямо сейчас. Это очень важно…