Текст книги "Ожидая тебя"

Глава 7

Джек сидел на земле на обочине дороги, прислонившись к дереву. Он заранее выбрал это место: с него на целую милю была видна дорога, вившаяся вниз по холму по направлению к Колтрейн-Хаусу.

– Мне будет этого не хватать, когда все закончится, – сказал Кипп, садясь рядом. Он держал в зубах манильскую сигару, втайне надеясь, что так больше похож на виконта Уиллоуби, чем на ребенка, который любит надевать большие сапоги своего отца. – Лунный свет придает всему загадочность. И мне определенно нравятся маски, несмотря на то что ты всего лишь разрешил мне любоваться на твою спину из-за кустов. Одинокий путник – такая романтическая фигура. Кого мы ждем? Кто настолько глуп, что покинет Колтрейн с наступлением темноты, а не при свете дня? Я, конечно, понимаю всю романтичность грабежа лунной ночью. А что похищено в качестве платы за долг? Джек забрал у друга сигару и сунул ее себе в зубы.

– Это барон Хартли, – сказал он, и его глаза превратились в щелки. – Он был слишком пьян днем, чтобы уехать. Что касается твоего вопроса, барону приглянулись серебряные канделябры и еще кое-что другое.

– Что, например?

– Хани Максвелл, – зло усмехнулся Джек, покусывая сигару. – Она, правда, не разделяет его восхищения. И родители Хани не считают свою дочь собственностью Колтрейна, которую можно обменять на пачку долговых расписок. – Улыбка сошла с лица Джека. – Но это не остановило барона: он затащил ее в свою карету и приставил к ней охранника до времени отъезда. То ли он намерен везти ее в Лондон, то ли просто воспользуется ею и вышвырнет где-нибудь по дороге.

– Негодяй, – покачал головой Кипп. – И твой отец на все это смотрит сквозь пальцы.

– Мой отец все это поощряет, Кипп, и ты это хорошо знаешь. – Джек встал, потягиваясь, и вернул сигару другу. – Это единственный способ, которым он может уладить свои долговые обязательства. Генри сейчас очень осторожно намекает ему, что поместье близко к банкротству, а дом больше заложить нельзя. Самое печальное, что Генри прав. Весь доход, получаемый от поместья, уходит на оплату расходов отца.

– Может, Август скоро умрет? Он выглядит просто ужасно. Мери говорит, что его пожелтевшие глаза напоминают большие яичные желтки. Теперь уже недолго, Джек.

– Возможно, Кипп. И будь я проклят, желая смерти собственному отцу, но у меня не осталось сил ждать. Генри рассказал мне о завещании Августа, по которому все переходит ко мне. О! Я уверен, он будет хохотать по дороге в ад при мысли, что оставил мне в наследство разрушенный дом и кучу долгов. На мои плечи также ляжет опекунство над Мери. Но в этом случае она по крайней мере получит наследство своего отца, когда ей исполнится двадцать один год.

– Ты и вправду думаешь, что от этих денег что-то осталось?

– Кое-какие деньги он по закону не имел права трогать. Она получит свое наследство, Кипп, даже если мне придется заложить душу. У нее будут деньги, и свой сезон в Лондоне, и возможность сделать хорошую партию – я дам ей все, что только смогу. Видит Бог, она это заслужила.

– Этого ли она хочет? – Кипп покачал головой. – Я люблю тебя, Джек. Ты мне как брат. Но ты слепой осел.

Джек промолчал, не желая начинать спор. Он вышел из-за деревьев на дорогу, чтобы в наступающей темноте получше рассмотреть свое «наследство».

Колтрейн-Хаус, с семьюдесятью пятью комнатами и обширными садами, был самым красивым поместьем в Линкольншире. Джек вырос с этим чувством. Он любил свой дом, некогда бывший таким величественным, обширные поля, которые стараниями Генри Шерлока были прекрасно возделаны, и свою ежедневную тяжелую работу.

Прежние владельцы превратили Колтрейн-Хаус в одно из лучших и доходных поместий в стране. Так было, пока поместье не унаследовал отец Джека.

Нынче расточительство Августа приняло новый оборот. Он стал раздавать ценные вещи Колтрейн-Хауса в уплату нескончаемых карточных долгов.

Гости, разгромив все, уезжали – и более того, забирали с собой столовое серебро, картины, льняные скатерти и фарфоровые статуэтки. Они выходили из дома, сгибаясь под тяжестью груза. А Август хохотал, помогая им донести нахватанное до карет.

Грабеж. Другим словом это не назвать. Несколько раз в году, сколько себя Джек помнил, отец так или иначе грабил Колтрейн-Хаус. Обкрадывал своего сына. Растаскивал его наследство, покрывая позором само имя Колтрейнов.

В течение многих лет Джек был вынужден молча наблюдать за этим. Он был слишком молод. Слишком слаб. Слишком бесправен.

Все изменилось с того дня, как избитый отцом Джек смог проковылять вниз по лестнице после отъезда того в Лондон. Он прошел через весь дом, наступая на разбитые бутылки, оценивая урон, который Август нанес в очередной раз.

В какую бы комнату Джек ни входил, каждая носила следы безумств. Стены были чем-то залиты, обои висели клочьями. Деревянные панели продырявлены пулями. Мебель и ковры отсутствовали. Не пожалели даже портрет матери Джека, висевший в музыкальном салоне: рама оторвана, а сам портрет был прибит гвоздями к стене в качестве мишени для стрельбы. Непристойное расположение на портрете дырок от пуль заставило Джека отвернуться. Он упал на колени и заплакал.

Он больше не мог оправдывать отца и обманывать себя. Больше не мог притворяться, что однажды все изменится, что человек вдруг очнется и поймет, куда его завело безрассудство. К тому времени как старик умрет, не останется ничего. Ничего. Ни внутри Колтрейн-Хауса, ни внутри Джека.

Он слишком много видел, слишком много страдал, слишком долго был бесправен. Его охватило желание нанести ответный удар.

Сначала один – потом ему стал помогать Кипп, – в черном, с капюшоном, плаще разбойника он выезжал на дорогу, поджидал кареты, набитые доверху награбленным в Колтрейн-Хаусе. И отнимал все, что принадлежало ему.

Рыцарь Ночи – такую глупую, романтическую кличку дал Джеку Кипп, и ее уже повторяли шепотом в тавернах Линкольншира. Истории о его подвигах были столь же фантастическими, сколь лестными. Джек брал только свое – и, конечно, кошельки жертв, чтобы не вызвать подозрений, будто это не настоящий разбой.

До сего времени он опустошил более дюжины карет, хотя, по слухам, число их было вдвое больше. Он прятал отнятое на чердаке, а пустые кошельки оставлял на ступенях церкви. Все это очень забавляло романтика Киппа.

– Я вижу пыль. Минуты через две карета будет на холме, – предупредил Джек, натягивая на лицо черную маску и проверяя, на месте ли заткнутые за пояс пистолеты.

Он выбрал то место в двух милях от Колтрейн-Хауса, где тяжело груженные кареты замедляли свой ход, поднимаясь вверх, за поворотом же начинался довольно крутой спуск. Это облегчало Джеку задачу. Он выходил из-за деревьев, наставлял свои пистолеты и зычно выкрикивал: «Жизнь или кошелек!» Конечно лучше, если бы он сидел на коне, но Макбет был слишком узнаваем, а денег на покупку другого коня у Джека не было.

Его операции проходили довольно успешно. Правда, первая попытка оказалась неудачной: кучер, чуть не умирая со смеху, проехал мимо одинокой фигуры разбойника, который поспешно скрылся за деревьями, чтобы не попасть под колеса кареты. Пассажиры кареты при этом вообще ничего не заметили.

Да, теперь он стал более опытным «грабителем». Можно сказать, преуспел в своем деле. Помогал костюм: черный плащ, надвинутая на лоб шляпа, маска на лице – все это производило впечатление. Самой удачной идеей было выкатить на дорогу бревно, преградив тем самым путь.

Можно сказать, ему даже нравились эти смелые вылазки, но даже самому себе он не признавался в этом.

У него была цель: сохранить Колтрейн-Хаус любой ценой. И так будет продолжаться до тех пор, пока его отец либо умрет от апоплексического удара, либо он убьет его, если этот ублюдок зайдет слишком далеко в своем непотребстве.

– Еще минута, – сказал Джек, когда Кипп занял позицию на суке дерева, держа наготове пистолет.

Они были готовы.

Клуни и Клэнси тоже были готовы. Они спрятались под кустами по другую сторону дороги, откуда могли наблюдать за действиями Рыцаря Ночи. Готовы они были и прийти на помощь в любую минуту – если, конечно, не помешает ревматизм.

– О-хо! – Клуни толкнул локтем Клэнси под тощее ребро. – «Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет».

Клэнси скорчил гримасу и с удивлением глянул на товарища.

– О чем ты, черт возьми, болтаешь? Какой балкон?

– Вон там, – кивнул Клуни в сторону стоявшего в нескольких шагах от них дерева. – Взгляни на ветки. Разве ты ее не видишь? Это Мери. Как ты думаешь, что она там делает?

– Мери? Где? – спросил Клэнси, вглядываясь в темноту. – Погоди! Я вижу ее! Ну и дела! – прошептал он и сплюнул. – Тебе следовало бы остаться с ней, Клуни. Запереть дверь. Выбросить ключ. Она что-то затевает. Это так же точно, как то, что мы здесь. Джеку это не понравится. – Клэнси толкнул Клуни в бок. – Чего расселся и раззявил рот? Иди к ней и привяжи ее к дереву. Сделай хоть что-нибудь.

Клуни тяжело вздохнул – он знал, что должен выполнить свой долг, – и сказал:

– Хорошо, хорошо. Уже иду. – Приложив руку к груди, он печально продекламировал: – «Прощай! Прощай, прощай, а разойтись нет мочи! Так и твердил бы век: Спокойной ночи!»

– Неудивительно, что нас освистали в Брайтоне, – пробормотал Клэнси, глядя, как Клуни, низко пригнувшись и опираясь на палку, тихо и осторожно шел к дереву. Староваты они для этих дел, подумал Клэнси.

Между тем Клуни подошел к дереву и только что не прилип к его стволу. С дороги его было не видно. Мери тоже его не заметила. Он посмотрел на Клэнси, развел руками и прошелестел одними губами, спрашивая: «Что же мне делать дальше?»

Вряд ли Мери вообще могла его услышать: ее внимание было целиком поглощено Джеком. Клуни сделал несколько шажков вокруг дерева и посмотрел вверх. Он увидел, что Мери сидит на большой ветке в черной рубашке и черных бриджах. Ее длинные волосы были подоткнуты и убраны под шляпку. Кроме того, эта несносная девчонка измазала черным щеки, лоб, нос и подбородок.

Ни для чего хорошего она бы так не вырядилась, смекнул Клуни. В отличие от него и дяди Клэнси, которые намеревались быть всего лишь заинтересованными наблюдателями, Мери явно настроилась на что-то очень серьезное, предвещавшее беду. Беду с большой буквы.

И тут Клуни увидел самое страшное. Прикрыв одной рукой рот, чтобы не закричать, он снова низко наклонился и быстро перебежал обратно к Клэнси.

– У нее за поясом пистолет! – дрожащим голосом объявил он. – Это плохо кончится!

– Пистолет? – Клэнси так побледнел, что его щеки почти слились с лунным светом. – И можно не сомневаться, что она им воспользуется, ведь Джек научил ее стрелять. Нас всех повесят. Надо ее остановить.

– Но как?

– Не знаю. – Клэнси вздрогнул, услышав стук колес приближающейся кареты. – Сунь ей в рот кляп, стащи с дерева, свяжи, сядь на нее верхом! Сделай хоть что-нибудь!

Но было уже поздно. Все, что Клэнси и Клуни оставалось, – это наблюдать.

Хорошие вещи случаются редко и обычно по одной за раз в течение многих лет, так что человек, с которым эти хорошие вещи происходят, как правило, бывает благодарен. А вот плохие вещи – и Клэнси уже давно пришел к этому выводу – случаются то и дело, следуют одно за другим, проливая на человека либо горячее масло, либо ледяную воду, не давая ему опомниться.

Именно это и случилось, когда появилась карета. Кучер заметил бревно на дороге и, натянув поводья, остановил лошадей. Джек вышел на середину дороги и громко крикнул:

– Жизнь или кошелек!

Кучер же, будучи, очевидно, человеком не робкого десятка, поднял короткоствольное ружье, готовясь выстрелить в Джека и отправить его на тот свет.

В этот момент Кипп, который скрывался за ветвями дерева, со страшным криком спрыгнул с ветки, одновременно выстрелив из пистолета. Пуля просвистела почти у самого уха кучера.

Кучер опомнился и немного опустил ружье, целясь прямо в грудь Джеку.

И тут кувырком с дерева скатилась Мери. Ее крик, громкий и пронзительный длился до тех пор, пока она не хлопнулась на землю. Тут у нее перехватило дыхание, и она замолчала.

От звука выстрела, вопля Мери и грохота ее падения лошади заржали и рванули с места, а кучер упал на дно ящика.

Передние колеса кареты с силой ударились о бревно. И тут случилось то, что и следовало ожидать: карета начала медленно заваливаться набок. Джек, как всегда смелый, неблагоразумно, схватился за вожжи, пытаясь сдержать лошадей.

Лошади рванули назад, и Джек упал, получив значительный удар в плечо копытом. Очнувшаяся к этому моменту Мери снова завопила. Кипп направил пистолет на пьяного барона Хартли, с диким ревом выкарабкивавшегося из кареты. Хани, сидевшая внутри, изо всех сил старалась перекричать Мери. Клэнси, всегда готовый защищать своего любимца Джека, выскочил из-за кустов и стал махать руками перед коренником.

И без того насмерть перепуганные лошади, вращая покрасневшими глазами, с новой силой попытались освободиться и умчаться.

– Зачем ты это сделал, Клэнси? – вопрошал Клуни, помогая встать Мери. Она молча на него посмотрела, потом вырвалась и помчалась спасать Джека.

– Возьми вожжи! Вожжи возьми! – кричала она.

Кипп посмотрел на барона Хартли, потом на обезумевших от страха лошадей и на все еще лежавшего на земле Джека, который, прикрывая голову руками, пытался скатиться с дороги.

Клэнси хотел помочь Джеку встать, но тут же получил удар копытом по спине. Он зашатался, прошел, спотыкаясь, несколько шагов и рухнул на землю.

События принимали серьезный оборот.

Кипп отшвырнул пистолет – он был ему не нужен, – взобрался на переднее колесо кареты, и, бросившись между каретой и лошадьми, попытался схватить вожжи.

В проеме дверей кареты рядом с головой барона Хартли появилась голова Хани. Сметливая, как всякая деревенская девушка, она, не задумываясь, ударила барона по голове своим деревянным башмаком, так что барон закатил глаза, обмяк и медленно завалился обратно в карету.

Кипп наконец завладел вожжами, громко оповестив всех о своей удаче, но в это время Мери бросилась под копыта лошадей, стремясь, очевидно, защитить Джека собственным телом.

Клуни, спешивший помочь пострадавшему другу, отпустил спотыкающегося Клэнси и переключился на Мери.

Клэнси сделал два шага, а его длинное тело довольно грациозно сложилось пополам после чего упало на землю.

Коренник опять встал на дыбы. Теперь упала Мери, но Джек успел схватить ее и выкатиться вместе с ней с дороги.

– Мери! – Джек сорвал с ее головы шляпку. Длинные рыжие волосы упали чуть ли не до земли. – Ради Бога, открой глаза!

Клуни очутившийся рядом, не отрывал взгляда от багровой ссадины на виске Мери. Он заломил было руки, но облегченно вскрикнул, когда его дорогая девочка открыла глаза.

– Господи, благослови эту копну волос. Это она спасла ее.

Мери заморгала, потом, когда Джек поднял ее на руки, умоляя сказать хоть что-нибудь, застонала.

Она подняла руку, чтобы дотронуться до его лица, и улыбнулась.

– Я в порядке, Джек. Правда. – И потеряла сознание. Возможно, это было к лучшему. Когда наступил конец этой неразберихе, на место происшествия прибыл Август со своими приятелями. Тут-то и наступил ад кромешный.

Глава 8

Когда Хани приложила к ее виску холодную мокрую салфетку, Мери закрыла глаза. У нее были сильная головная боль и рвота.

– Он ненавидит меня, я знаю, – с несчастным видом жаловалась Мери горничной, когда они оставались одни. Иногда у Мери в глазах двоилось, и тогда ей казалось, что над ней склоняется не одна Хани, а две. – Он во всем обвиняет меня. Я это видела по его глазам. И он прав. Если бы я не завопила…

– Она вздохнула.

Хани поцокала языком, покачала головой и сменила салфетку.

– Вы еще легко отделались: могли и шею сломать, мисси. Жаль, что вы не обратили внимания на то, что собиралась сделать я. Вы не видели, как я стукнула этого противного барона по голове и он отключился. Ой, как же я обрадовалась! Говорите, он собирался отвезти меня в Лондон? Вот уж сомневаюсь!

Мери не стала объяснять Хани, что ее использовали как заклад. Хани чувствовала себя чуть ли не героиней, но, после того как она так ловко расправилась с бароном, она заслуживала того, чтобы гордиться собой.

А Мери все лежала в своей постели, не очень хорошо различая предметы. Ее мысли, однако, работали с лихорадочной быстротой. Все было заранее спланировано Ужасным Августом. Он послал Хани с бароном как наживку, чтобы поймать Рыцаря Ночи. И столкнулся с собственным сыном.

Мери бросало в дрожь, когда она вспоминала, каким довольным казался Август, когда они все вернулись домой. Он был не просто доволен. Он был в полном восторге. Всю ночь Август и его друзья пили и гоготали в большой гостиной, празднуя победу над Рыцарем Ночи.

Хани сказала ей, что Клуни ухаживает за Клэнси, а Джек и Кипп заперты в спальне первого. Чтобы никто не посмел к ним приблизиться, у дверей на ночь выставляется охрана.

Близится время расплаты. Как Август их накажет? Мери услышала, как кто-то открыл дверь ее спальни, закусила губу и, глубоко вдохнув, заставила себя сесть.

Хани молча сделала реверанс, когда Август вошел в комнату. Мери не удивилась его приходу. Ее опекун был страшно пьян, он стоял, качаясь, но в его большом теле было достаточно сил, чтобы напугать кого угодно, не то что молодую девушку.

Август посмотрел на Хани черными пустыми глазами.

– Послушай, милочка, – гаркнул он, отчего голова Мери чуть не раскололась надвое. – Я хочу, чтобы этой неблагодарной девчонке как следует отмыли лицо и одели ее в самое лучшее, что у нее есть. Потом пусть спустится в большую гостиную. Даю вам тридцать минут и ни секунды больше. Ты поняла?

– Да, сэр, – прошептала Хани, теребя передник. – Но дело в том, сэр, что у нее нет лучшего платья.

Мери украдкой наблюдала за своим опекуном и увидела, как его обычно землистое лицо стало багровым от гнева.

– Какое мне до этого дело! Заверни ее в простыню. Закатай ее в ковер, черт побери! Но она должна быть внизу через полчаса. У меня все идет по плану, и к полудню я намерен быть на пути в Лондон.

Дверь за ним захлопнулась. Мери глазами показала Хани, что ей срочно нужно ведро. После того как ее вырвало, она позволила Хани вымыть ей лицо. Потом встала и стояла чуть-чуть покачиваясь, пока горничная затягивала ее в корсет и надевала на нее «лучшее». Все платья сидели на Мери одинаково плохо, а «лучшее», сшитое из тяжелого кашемира, стягивало грудь и едва доходило до щиколоток.

– Он посадит вас в тюрьму, вот что он сделает, – причитала Хани, время от времени вытирая слезы и не попадая пуговицами в петли. – О, он жестокосердный человек, это точно. Он, верно, прикажет высечь мастера Джека на конюшне, прежде чем отправит его к палачу. Он на это способен. Клуни и Клэнси заперты в своей комнате вместе с моим отцом, а других посадили в погреб. Я не хотела вам ничего говорить, но вы должны это знать. Одному Богу известно, что с ними будет. Вам надо бежать, мисси. Бежать, и как можно скорее.

Мери подняла руки и слегка помассировала виски.

– Если ты все это мне рассказала, чтобы я перестала бояться, Хани, ты ошиблась. – Она поцеловала горничную и потрепала ее по щеке. – Я не могу убежать, Хани. Во-первых, некуда. У меня нет ни денег, ни лошади, ни друзей, кроме Киппа, но сомневаюсь, что его мама пустит меня к себе в дом, когда узнает, что они с Джеком натворили. А во-вторых, мне надо увидеть Джека, чтобы узнать, все ли с ним в порядке.

– Ха! Вы про этого! – фыркнула Хани. – Не ждите, что он вас осыплет дождем из цветов в знак благодарности, мисси… Когда вас сажали в повозку, чтобы увезти обратно в Колтрейн-Хаус, я слышала, как он проклинал вас. Вот что делал мастер Джек, он грозился убить вас.

Мери стиснула зубы. Одно дело, если она переживает, что он винит во всем ее, и совсем другое – если так он и считает.

– Правда? Я во всем виновата? – Мери пожала плечами. – Значит, он так рассуждает? Сначала разозлится, вспылит, а потом начинает ругаться. А уж ругаться он мастер, всегда несется во весь опор и мелет черт-те что! На самом деле, Хани, он так не думает. Я уверена, что он просто беспокоился обо мне.

Хани только молча подняла глаза к потолку.

А Мери покраснела до самых корней спутанных волос.

– Ты не веришь, а он и вправду обо мне беспокоится. Просто все эти годы он не знал, как выразить свои чувства, особенно когда у меня вдруг появились эти смешные бугорки, – настаивала она, обхватив ладонями свои довольно полные груди. – А до этого можно было прикидываться, будто я такая же, как он или как Кипп. Глупо, правда?

– Ты умеешь быть глупой, – сказал с порога Алоизиус Бромли. Он был в ночном колпаке, который съехал набок. Длинная ночная рубашка доходила до пят, прикрывая тощие ноги. – И ты, и Джек – оба дураки. При этом нет никаких надежд на то, что вы изменитесь. Разве для этого я оставался здесь все эти годы? Ради этих глупостей? Знаешь ли ты, что задумал сделать с вами Колтрейн? Что вы облегчили ему задачу? Вы хоть что-нибудь поняли?

– Нет, сэр, – уважительно ответила Мери. Ей хотелось бы посмеяться над забавным видом своего любимого наставника, но она видела морщинистое лицо, выцветшие серые глаза и беспокойство за них обоих. – Что-то очень плохое?

– Иди сюда, дитя, и мужайся, – мягко произнес Алоизиус, протягивая ей руку. – Меня выпустили из погреба и велели привести тебя. Все выглядит не слишком красиво, но ты не должна сердиться на Джека, если он будет дуться или кричать бог знает что и выставит себя полным идиотом. Все уладится. Не сегодня, насколько я знаю Джека, и определенно не завтра. Но все будет хорошо. Со временем все встанет на свои места. Обещаю тебе.

Джек ходил из угла в угол своей спальни, ставшей тюрьмой, вытащив левую руку из перевязи, сделанной Киппом из куска простыни. Он отказывался обращать внимание на боль, пронзавшую ему плечо.

– Идиот! Я идиот!

– Мы оба идиоты, Джек. И ты скоро продырявишь этот и без того вытертый ковер, если не перестанешь метаться.

Кипп лежал на смятой постели, скрестив ноги. Заложив руки за голову, он лениво изучал потрепанный балдахин. – Кроме того, твоя ключица, возможно, сломана, а не просто ушиблена. Так что тебе лучше сесть или лечь.

– Заткнись, Кипп, – сердито огрызнулся Джек и, подойдя к камину, пнул ногой решетку, так что слабый огонек, рассыпав искры, вспыхнул ярче. – Просто заткнись, ладно?

– Да, конечно. Я заткнусь, ты будешь бегать по комнате, и мы оба будем ждать, пока на нас упадет крыша. Она таки упадет на нас с помощью твоего отца. Он уже три года точит на меня зуб и мечтает отомстить за то, что я посмел вмешаться в его жизнь. Как ты думаешь, что задумал этот ублюдок? У него сейчас гостят здоровенные мужики. Ты, возможно, и выглядишь привлекательней со сломанным носом, но мне не хочется, чтобы мое красивое лицо как-то переделали.

– А почему бы и нет, Кипп? Я всегда говорил, что ты слишком хорошенький.

Джек опустился на стул и вдел раненую руку в петлю перевязи.

– Он не передаст нас властям, чтобы нас посадили в тюрьму, или повесили, или куда-нибудь выслали, или сделали еще что-либо, что обычно делают с разбойниками. Это было бы слишком просто. Черт, он уже давно убил бы меня, если бы не получал такое удовольствие от того, что может мучить меня. Но он определенно заставит нас страдать, в этом ты можешь не сомневаться. Просто избить нас – это не доставит ему удовольствия. Боже, если бы только я смог тогда как следует ударить ублюдка!

– Насколько я помню, ты в то время был занят другим: держал на руках Мери и умолял ее не умирать. Бедное дитя! Она поправится?

Джек потер рукой глаза, пытаясь избавиться от видения: перед ним маячило лицо Мери, когда он видел его в последний раз. Она начала приходить в себя, когда они уже приехали в Колтрейн-Хаус, но шишка на ее голове выглядела удручающе.

– Мери? С ней все будет в порядке. Но какого дьявола она побежала за мной, визжа, как зарезанная свинья – черт! Я считаю ее частично виновной во всей этой кутерьме. Она всегда идет за мной по пятам. Всегда.

– Она чертенок, не так ли? Надоедливый ребенок, если только не желает зачем-то подкупить тебя и не становится ласковой. – Кипп сел и спустил ноги на пол. – Тебя, мой друг, может, и устраивает это ожидание, но солнце уже встало и я не собираюсь сидеть здесь, пока твой отец соизволит меня выпустить. Заперли, как собак в клетке. Нет, я не могу этого позволить. Ведь я виконт Уиллоуби, ты же знаешь.

Слабая улыбка появилась на губах Джека.

– Да сядь ты, Кипп. На меня ты не производишь никакого впечатления – ни как собака, ни как виконт. Как ты думаешь, он послал за твоей матерью?

Кипп встрепенулся:

– За моей матерью? Черт, Джек, неужели он это сделает? Никто не посмел бы сделать такое, даже твой отец. Виселица – куда ни шло. Но моя мать? Она будет рыдать, заламывать руки, причитать, что пригрела на своей груди змею. Боже правый!

Джек встал, похлопал друга по плечу и подошел к окну. За окном вставало солнце.

– Я должен был сообразить, что становлюсь слишком предсказуемым. Всякий дурак догадался бы. Нападения происходили всегда в одном и том же месте, при этом нападали лишь на кареты, едущие из Колтрейна. Даже мой вечно пьяный папаша догадался и послал барона с Хани в качестве наживки, будучи уверен, что непременно выманит на дорогу Рыцаря Ночи.

– Согласен, – ответил Кипп, стараясь мысленно избавиться от ужаса материнской истерики. – Мы сглупили. Август расставил ловушку, и мы в нее попались.

– Все, что нам остается, – это расплачиваться за свою глупость и опрометчивость, – заключил Джек, обернувшись, потому что услышал поворот ключа в замке. – И меньше чем через минуту мы узнаем, что нас ждет.

Кипп встал рядом с Джеком и с решительным видом положил ему руку на плечо:

– Вот так, мой друг. Встретим врага лицом к лицу. Если только это наказание никак не связано с моей матерью, думаю, я смогу выдержать.

В следующий момент кто-то дал Киппу в зубы, а Джек повалился на какого-то огромного человека и здоровой рукой изо всех сил ударил его по носу.

Битва была короткой, но отчаянной, к тому же силы были неравны: четверо сильных мужчин против Киппа и раненого Джека. Джек очень скоро оказался на полу со связанными за спиной руками. Ему хотелось кричать от боли в сломанном плече, но он только молча смотрел на своего отца, который стоял над ним улыбаясь.

– Что ж, сын, – сказал Август Колтрейн, сунув кляп в рот Джека, – нам с тобой предстоит небольшой разговор. Хотя, боюсь, тебе придется только слушать. Ты ведь готов меня выслушать, сын, не так ли?

Мери сидела на диване в большой гостиной рядом с Алоизиусом. Она обвязала голову широкой лентой, чтобы как-то уменьшить пульсирующую боль в висках, и молила Бога, чтобы желудок снова ее не подвел. Ей не было холодно, но уже в течение пяти минут она безуспешно пыталась перестать стучать зубами.

Комната была полна людей, которых она раньше никогда не видела или, во всяком случае, старалась быть от них подальше. В толпе она заметила четверых довольно прилично одетых мужчин, включая барона Хартли. Они сидели за столом в углу гостиной, о чем-то болтали, шутили, пили и играли в карты. Рядом с ней на диване, полностью отключившись, храпел и пускал слюни некто в желтом фраке. Пятеро мужчин в простой, грубой одежде – видимо, охрана – стояли по стенам, заложив руки за спину и глядя на всех бессмысленными глазами.

Но что больше всего смущало Мери, так это присутствие человека, одетого во все черное, но с белым подворотничком, как у священника. В одной руке он держал Библию, в другой – бутылку вина.

Внезапно она услышала какой-то шум в коридоре, звуки падения и ударов тел о лестницу.

– Боже, Джек? – вскрикнула она, когда дверь открылась. Она попыталась подняться, но Алоизиус взял ее за руку и вполголоса попросил вести себя тихо.

Август Колтрейн вошел в салон вслед за Джеком, толкнув его так, что тот упал на пол. Его руки были связаны за спиной, во рту торчал кляп. Следом за Джеком вошел Кипп. У него на щеке была большая царапина, один глаз заплыл и почернел. Руки Киппа тоже были связаны, и во рту у него тоже была тряпка. Кто-то из мужчин толкнул его, и Кипп, как и Джек, оказался на полу.

Мери посмотрела на своего опекуна – человека, которого она всегда избегала, – бледное лицо и холодные черные глаза которого являлись ей в кошмарных снах в течение многих лет. С возрастом он становился все более пугающим. Он был дьяволом. Так говорил Клуни, и Мери этому верила.

– Что происходит? – спросила она Алоизиуса, дрожа всем телом, почти теряя сознание.

– Полагаю, – Алоизиус похлопал ее по руке, – Джек заявил протест против планов отца, а тот решил убедить его пересмотреть свою точку зрения.

– Каких планов? – непонимающе переспросила Мери, наблюдая, как Август Колтрейн вступил в разговор с качающимся – очевидно пьяным – человеком в белом подворотничке. – Господи! Он собирается убить их? – ужаснулась она. – Он хочет, чтобы этот человек прочел над ними отходную молитву?

– Ты, девчонка! – гаркнул Август, прежде чем Алоизиус успел ответить. Он ткнул в нее пальцем, веля подойти к нему.

– Иди, девочка, – сказал Алоизиус, в последний раз сжав ее руку. – Ничего не говори. Не спорь. Не поручусь, что этот человек и тебя не изобьет. Вы с Джеком можете только одно – пройти через все это, пережить.

Мери вставала очень медленно, будто боялась, что ноги не удержат ее, и вдруг увидела, как Джек поднимается на ноги. Низко наклонив голову, он двинулся на Августа словно разъяренный бык.

– Джек, – закричала она, – не надо, Джек! – Краем глаза она увидела, что и Кипп хочет встать, но один из охранников толкнул его, и он снова упал.

Джек не успел сделать и нескольких шагов, как наемники Августа схватили его и швырнули на пол.

– Достаточно, – скомандовал Август. – Мы хотим, чтобы мальчик смог произнести нужные слова. – Он подошел к лежащему на полу Джеку, вырвал у него изо рта кляп и развязал руки. Джек тяжело дышал, из носа у него шла кровь. – И ты скажешь их, Джек, иначе… погоди минутку… Мне в голову пришла замечательная мысль. Раз ты упрямишься, Джек, я мог бы жениться на этой девчонке сам и сделать, все, что нужно, прямо у тебя на глазах. У меня уже давно не было девственницы.

– Ха, Август! Неплохая идея, – откликнулся один из сидящих за карточным столом мужчин. – Только вряд ли у тебя что получится. Джентльмены, хотите пари, что этот пьянчуга Август не сделает того, чем похваляется?

– Я могу уступить ее тебе, Хартли, – великодушно предложил Август. – Но я слышал, что тебе больше нравится заниматься этим со своей матерью.

– Можешь оскорблять меня, сколько тебе угодно, Август, – весело откликнулся барон. – Вообще кончай с этим. У меня все еще болит голова, хотя ты в этом не виноват. Все это уже не доставляет удовольствия. Надоело.