Электронная библиотека » Кейси Майклз » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Ожидая тебя"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 23:02


Автор книги: Кейси Майклз


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава 3

В ту ночь родилась дружба. Приятели приняли решение остаться в Колтрейн-Хаусе. Днем они прятались вместе с Джеком и Мери, а по ночам весьма неохотно тащились вниз, чтобы обеспечить всех ужином. И каждый вечер осторожно заглядывали в большую гостиную, чтобы посмотреть, что там творится, а потом снова уползали в детскую, не произнеся ни единой строчки Шекспира.

Сегодня должно было состояться их первое представление, хотя ни одному из них не хотелось выступать перед отупевшими от пьянства мужчинами и их грубыми женщинами. Даже сейчас, подчинившись приказу Августа Колтрейна начать с того места, где он закончил в первый день, Клуни не мог выбросить из головы мысли о двух детях наверху и их несчастной судьбе.

Колтрейн-Хаус был полон противоречий. Большим, великолепным поместьем управлял ужасный хозяин. Подлый, бессердечный, грубый. У которого был такой храбрый, такой преданный сын, а под опекой такая милая, красивая девчушка. Два совершенных создания, лишенных какого бы то ни было внимания и заботы.

Возможно, это было к лучшему. Клуни не мог себе представить ничего более страшного, чем если бы Август Колтрейн вздумал продемонстрировать детей своим пьяным гостям. Мери, которой, по словам Джека, было всего шесть месяцев от роду, особенно бы могла пострадать – от пьяных женщин, которые, не ровен час, решили бы поиграть с ней в дочки-матери.

Как человек может так попирать все законы приличия? Привезти в свой дом кучу пьяных друзей и бесстыжих, развратных женщин, которых могли увидеть дети? Позволить такому сброду распоряжаться своим домом? Разорять его?

Как это печально. Сердце Клуни разрывалось при мысли о Джеке, который упрямо охраняет дверь в детскую уже столько дней. Мальчик лишил себя сна, не ел столько времени, боясь оставить девочку одну хотя бы на минуту, пока он спустится на кухню. Клэнси просто расплакался, наблюдая за Джеком в их первую ночь, когда они убедили мальчика поспать, заверив его, что будут охранять Мери вместо него. За все те годы, что они были вместе, Клуни ни разу не видел, чтобы Клэнси уронил хоть слезу.

Каким бы сильным ни было желание Клуни как можно скорее убраться из Колтрейн-Хауса, он поддался уверениям Клэнси, что сюда их привело само провидение. Его друг на самом деле верил в то, что они оказались в нужном месте и в нужное время, чтобы защитить этих детей от изверга-отца.

И они будут защищать их до тех пор, пока это будет возможно. Клуни пел Мери песенки, поил ее молоком, которое сам приносил с молочной фермы. Клэнси разыгрывал перед Джеком «Макбета», хотя мальчик дважды засыпал, держась за пухлую ручку Мери.

Джек сказал им, что через несколько дней Август Колтрейн и его компания уедут. Его отец никогда не оставался в Колтрейн-Хаусе больше недели и не появлялся чаще, чем два раза в год. Джек сказал об этом спокойно, даже бесстрастно. Почти так же хладнокровно, как объявил о том, что когда-нибудь, когда вырастет, он убьет своего отца за то, что тот сделал с Колтрейн-Хаусом.

Возможно, поэтому Клуни был даже немного рад, что Август Колтрейн приказал продолжить рассказ о семи возрастах мужчины, описанных Шекспиром. Джек был ребенком, но ребенок вырастет и станет мужчиной. Он пройдет все ступени этих семи возрастов. И перешагнет через глупого, эгоистичного, самовлюбленного отца, который не подозревает, что его самое большое богатство спрятано в детской, где замышлялась его смерть.

Большое яблоко пролетело возле самого носа Клуни, как бы напоминая ему, что пора начинать представление, и он, глядя поверх пьяной аудитории, презирая всех и каждого, сделал глубокий вдох и начал:

– «Сперва младенец, блюющий с ревом в руках у мамки», – не обращая внимания на шум, складывая руки так, будто качает младенца. – «Потом – плаксивый школьник с книжной сумкой, с лицом румяным, нехотя, улиткой ползущий в школу». – Клуни поднялся на цыпочки и сделал три нерешительных шага. – «А затем, – продолжал он, прижав руки к сердцу, – любовник, вздыхающий, как печь, с балладой грустной в честь брови милой. А затем солдат…»

– Послушай, Август, – раздался пьяный голос из рядов стульев перед камином, – сколько же еще? Три? Пять? По-моему, он сказал семь, не так ли? Нет, мы столько не выдержим. Послушай, парень, – крикнул красноносый господин, на коленях которого сидела шлюха с голой грудью, – остановись на трех. Больше не надо. Остановись на любовнике. Про это мы все знаем, да, дорогая? – спросил он у хихикавшей шлюхи.

Пока Клэнси собирал скудные декорации, поскольку был уверен, что их услуги больше не потребуются, Клуни выступил вперед. На беду он все еще держал в руке копье, которое ему было необходимо, чтобы изобразить возраст солдата. Распаленный текстом Шекспира, забыв, что он актер, а не солдат и что в глубине души был робким человеком, он вскричал:

– Как смеете вы! Негодяи! Все вы негодяи! И это при том, что в доме маленький ребенок! И младенец! Позор на всех вас!

Клэнси вздохнул и встал впереди него, стараясь защитить друга от разъяренной толпы. Но ярость публики выразилась лишь в том, что в актеров полетели различные фрукты и мелкие статуэтки каких-то неизвестных греческих богов. Вместо того чтобы оттащить Клуни, Клэнси вдруг тоже разъярился, призвав на помощь Барда.

– «Чтоб черт тебя обуглил, беломордый! Вот глупец!» – горячо воскликнул он, хорошо чувствуя пафос «Макбета».

– О! Это было здорово, Клэнси! Очень хорошо! – Сделав комплимент, Клуни вздрогнул, потому что увидел, что человек в первом ряду, сбросив на пол свою шлюху, встал. Он был похож на огромного лохматого медведя с маленькими, налитыми кровью глазками. И направлялся к импровизированной сцене, за ним двинулись не менее пьяные приятели.

– Однако, – сдавленным голосом пропищал Клуни, – может, нам лучше побыстрее убраться в детскую? Да, так будет лучше. «Коня! Коня! Полцарства за коня!»

Но злоба шерстяного человека-медведя не остановила Клэнси. И страхи Клуни тоже его не остановили. Если уж Клэнси входил в раж, ничто не могло его остановить, особенно здравый смысл. Он выхватил копье из безжизненных рук Клуни и метнул его в пьяного, который почти взобрался на сцену.

– Прочь, пьяный забулдыга, презренный куль мясной! – крикнул он красноречивым и грозным тоном.

Но теперь и сам Август Колтрейн взбирался на сцену. Он выхватил копье из рук Клэнси, сломав и отшвырнув бесполезную деревяшку в сторону, и направился к Клуни. Клуни закрыл глаза. Он знал, что не всегда полезно держать их открытыми. Особенно когда лежишь на полу, подтянув колени, чтобы защитить самые важные для человека места.

Несколько дней спустя перевязанные Клуни и Клэнси с синяками самых фантастических расцветок стояли с Джеком и смотрели, как последние кареты съезжали по быстро тающему снегу со двора Колтрейн-Хауса. Клуни был настолько рад этому, что даже помахал рукой и крикнул:

– Та-та-та, добрые сеньоры, желаем доброго пути. Да захромают ваши лошади, а вашим колесам попадется множество глубоких рытвин и ухабов!

Клуни и Клэнси чувствовали себя сегодня превосходно, что и говорить.

Сегодня утром между ними и мистером Генри Шерлоком, управляющим Августа Колтрейна, его адвокатом и поверенным в делах, была заключена сделка.

Актерам Генри Шерлок сразу понравился. Это был приятный молодой человек лет двадцати с небольшим. Для его возраста ответственность за поместье, лежавшая на его плечах, была довольно велика. Он был трезво мыслящим человеком и быстро согласился с тем, что Клуни и Клэнси были как раз теми людьми, которые нужны Джеку и Мери. Уже одно это расположило к нему актеров.

Сделка была достаточно простой. Взамен услуг в качестве актеров, которые они вряд ли могли оказывать таким маленьким детям, Клуни и Клэнси обязывались присматривать за ними до тех пор, пока не заработают тех денег, о которых договорились с Шерлоком.

Во всяком случае, именно так сказал Генри Шерлок пьяному Августу Колтрейну, которому, как правило, все всегда было абсолютно безразлично. А актерам Генри Шерлок сказал совершенно другое. На самом деле он нанимал их в качестве постоянных опекунов Джека и Мери, поскольку они прекрасно проявили себя во время пребывания в поместье Августа и его компании. В обмен на крышу над головой и обильную пищу им было разрешено оставаться в Колтрейн-Хаусе хоть до конца своих дней, если они того пожелают.

– Потому что вы правы, – начал Шерлок. – Я не могу называть себя истинным христианином, если позволю, чтобы дети оставались в этом бедламе без присмотра хотя бы еще один день. Все и так было ужасно, когда в доме был один мальчик, но теперь здесь и Мередит. Нет, так не может продолжаться, – говорил Шерлок актерам, когда они прихромали к нему, клянясь, что дойдут до самого короля, чтобы поведать этому доброму человеку о несчастной доле Джека и Мери.

Генри Шерлок, по-видимому, вполне разделял их чувства и был согласен с их мнением об Августе Колтрейне.

– Вы знаете, он ненавидит Джека. Он ненавидел свою жену, мать Джека, – дочь богатого торговца углем, на которой женился ради денег. Помню, однажды ночью – мистер Колтрейн был, как водится, пьян – он сказал, что самое лучшее, что Джек сделал, – это убил при рождении свою мать. За прочее он ненавидит своего сына, который, как он думает, только и ждет его смерти. Полагаю, мистер Колтрейн здорово боится смерти и поэтому всячески старается заглушить в себе этот страх. Присутствие Джека является для него напоминанием о том, что уже существует кто-то, кто готов его заменить. Мистер Колтрейн говорит, что он сделает все, чтобы у его отпрыска не осталось никакого наследства. Моя главная задача состоит в том, чтобы этого не произошло. Если бы отец Мери не сделал мистера Колтрейна опекуном ее и ее наследства, уже на это Рождество в доме появились бы судебные приставы, чтобы разделить с ним рождественский пудинг.

Шерлок печально покачал головой, и как же он был рад, что Клуни и Клэнси согласились остаться заботиться о детях. – Вы просто камень сняли с моей души. К сожалению, должен предупредить: денег так мало, что едва хватит, чтобы заплатить вам жалкое вспомоществование. Поместье процветает, но у мистера Колтрейна… ну, зная то, что мы знаем… много расходов. Мне придется уволить двух слуг – по правде говоря, потеря небольшая, – чтобы вы могли остаться. Вот все, что я могу для вас сделать.

Все, что Генри Шерлок мог сделать, было гораздо больше того, на что Клуни и Клэнси могли рассчитывать.

Теперь, когда Ужасный Август уехал и не вернется до середины лета, Клуни и Клэнси принялись за работу. Во-первых, мальчик не умел читать. По мнению Клэнси, это было самым большим грехом Ужасного Августа в отношении сына, потому что если ребенок не умеет читать, он никогда не познает мир.

Так что Клэнси занялся Джеком, что вполне устраивало Клуни, который был без ума от маленькой Мери – настоящего ангелочка с венчиком рыжих волос и смеющимися голубыми глазами.

Они поставили свой фургон позади конюшен и пустили пастись Порцию, где ей вздумается. Когда зажили раны от побоев, друзья перетащили в дом свои вещи и обосновались в комнате рядом с детской. Больше они не станут бродить по дорогам и ночевать в стогах сена. Немудреная сельская публика не будет швырять в них, играющих своего любимого Шекспира, фрукты. Уже это одно было благословением: ведь у простых людей такой наметанный глаз, и чаще они бросали камни, а не апельсины.

– Давай, Джек, дружок, – сказал Клэнси, глядя на оставленный разгром, – сначала поищем щетки и все здесь подметем. На это уйдет не более недели – меньше, если вернутся слуги. А потом, пока Клуни будет гугукать с Мери, мы с тобой примемся за твое образование.

Клуни шел за ними, тщательно обходя осколки разбитого стекла.

– Лучше бы ты пошел на кухню, Клэнси, – озабоченно сказал он. – Ты умеешь готовить простую пищу, и тебе очень идет фартук. А вот научить мальчика арифметике ты вряд ли сможешь: тебе же не сложить три числа подряд, если для этого понадобится больше, чем десять пальцев. Что нам надо сделать, – сказал Клуни, смело встретив разъяренный взгляд Клэнси, – так это послать записку Алоизиусу. Вот что нам надо сделать.

– Алоизиусу? Алоизиусу Бромли? Которого мы встретили в Кембридже? Того, что оставил сцену, чтобы стать учителем богатых мальчиков, у которых больше волос, чем мозгов? Думаешь, он приедет? У нас нет денег, чтобы заплатить ему, Клуни.

– А я думаю, что есть, Клэнси, – уверял Клуни по дороге на кухню. – Думаю, наш мистер Шерлок найдет способ, как заплатить Алоизиусу. И прочим слугам, которых мы захотим нанять – тем, что не разбегутся, как только здесь снова появится Август Колтрейн. Ты разве не понял, что его мучает совесть? Он сам почти мальчик, но знает, что этим дорогим деткам нужна настоящая забота и опека. Одно дело, когда речь шла только о Джеке, но теперь в доме младенец. Шерлок благодарен нам за помощь. Как ты думаешь, почему он разрешил нам остаться?

– Мне не нужна нянька, – запротестовал Джек, взгромоздившись на засаленный деревянный стол посередине кухни и болтая ногами. – Я уже большой, разве вы не знаете?

– Разве вы не знаете? Ты слышал, Клэнси? Он сказал «разве вы не знаете» совсем как ты. У парня замечательные способности к подражанию, но прослушивается ирландский акцент, от которого мы так безуспешно старались отделаться все эти годы. Нам нужен Алоизиус, и он нужен нам завтра.

– Мы не можем нанимать кого-то сами. Клуни, – возразил Клэнси. – Во-первых, мы не знаем, как это делается. И потом, одобрит ли это Шерлок?

– У меня есть на примете кое-кто, кого он одобрит, Клэнси. Во-первых, это супружеская пара Максвеллов, – начал Клуни, весьма довольный собой. Ему не так-то часто приходилось брать верх над Клэнси. Гораздо чаще он зарабатывал за свою глупость подзатыльник. – Им надоела сцена, и они мечтают о лучшем будущем для своей дочери. Кажется, ее зовут Хани. Они сами говорили мне об этом, когда мы были в Лондоне. Да мне в голову приходит не меньше дюжины имен актеров и актрис, которые мечтают отдохнуть парочку сезонов, а то и дольше в каком-нибудь поместье. Теплая постель, крыша над головой, кое-какие обязанности по хозяйству. Я бы мог назвать не меньше дюжины людей, готовых воспользоваться таким шансом. А платить им придется разве что пенни. Кому не понравится – того палкой вон, замена всегда найдется.

– Пожалуй, это сработает, – сказал Клэнси, заглянув в грязную кастрюлю и содрогнувшись от ее содержимого. – На самом деле идея просто великолепная. Иногда ты меня удивляешь, друг. Пойду поговорю с молодым мистером Шерлоком. – Бросив кастрюлю и расправив костлявые плечи, Клэнси вышел из кухни.

– Пошли, парень, мы тоже будем бороться, – сказал Клуни, приказав Джеку соскочить со стола и следовать за ним. Толстяк воздел вверх руку, будто нес флаг, и промаршировал из комнаты. За ним по пятам следовал Джек.

– «С дороги все! Играйте, музыканты…» – прокричал Клуни восторженно.

Счастливый и беззаботный, Джек старался попасть в такт шагам своего нового друга.

Глава 4

Алоизиус Бромли откашлялся и строго посмотрел на Мери, которая уже минут десять ёрзала на стуле, утомленная монотонным перечислением английских королей.

Милая Мередит. Крошка Мередит Фэрфакс. Большая для своих восьми лет девочка. Очень милая. И редкая озорница. Алоизиус разрешил ей посещать уроки пятнадцатилетнего мастера Джона[4]4
  Вежливое обращение к сыну хозяина.


[Закрыть]
по двум причинам. Во-первых, девочка оказалась так умна, что одно удовольствие было заниматься с ней. Во-вторых, он не смог найти способа избавиться от присутствия любознательной девочки в классной комнате.

У нее должна бы быть няня, позже – гувернантка. Но поскольку Август Колтрейн не обращал на девочку, оставленную на его попечение, никакого внимания, Алоизиус считал, что ей уже повезло, что она вообще хоть была во что-то одета.

А Джон? Джон Колтрейн? Любимый, но опасно упрямый Джек. Алоизиус пришел в ужас, когда узнал из сплетен, гулявших по деревне, что отец мальчика поручил акушерке дать имя ребенку. Та, будучи простой женщиной, решила, что Джонни – вполне хорошее, солидное имя. Август, видимо, воспринял это как забавную шутку и одобрил его. Он радовался тому, что его нежеланная жена оказалась глубоко под землей, отцовство же его занимало меньше всего. Поэтому он не обращал внимания на сына, словно его вообще не было на свете. В тот день, когда Клуни и Клэнси наняли Алоизиуса учителем и наставником Джека, они рассказали ему о судьбе мальчика, который был предоставлен самому себе чуть ли не с первых дней своего существования.

К Мери Август тоже был совершенно равнодушен с того самого момента, когда девочка, в то время еще совсем малютка, была навязана ему по какому-то закону, который никто толком не мог Алоизиусу растолковать. Он знал только, что Колтрейн был опекуном и девочки, и ее наследства, и понял, что для него, тратившего наследство Мери направо и налево, это опекунство было выгодно. Ей повезет, если от ее денег останется хотя бы несколько фунтов к тому моменту, когда она достигнет совершеннолетия и сможет вступить в свои права.

Мери, конечно, ни о чем не подозревала. Разве восьмилетнюю девочку может волновать какое-то там наследство? Особенно Мери. Она была счастлива, что жива, счастлива, что рядом был ее любимый Джек.

Алоизиус и сам не понимал, почему он остается в Колтрейн-Хаусе. Платили ему редко, иногда он тратил часть своих денег на учебники, тетради и чернила. О том, чтобы вернуться на сцену, он не помышлял, особенно сейчас, когда наступала осенняя пора жизни. Он был достаточно образован, чтобы преподавать в университете, а вместо этого тратил оставшиеся годы на то, чтобы быть чем-то вроде гувернера и наставника двух детей, которые в противном случае вырастут совершенными дикарями.

Просто у него слишком мягкое сердце, уверял он себя все эти годы. Или не все в порядке с головой, порой задумывался он. И оставался. Так же как оставались Максвеллы и многие другие.

Алоизиус подозревал, что большинство, как и он сам, оставались из-за Джона и Мередит. Посторонние люди стали семьей, объединившейся ради этих двух детей. Они заботились о них, учили их, смотрели за ними – и защищали от Августа Колтрейна.

Алоизиусу нравилось наблюдать за Джоном и Мередит, когда они были вместе. Они играли, катаясь по траве, как щенята. Иногда они дрались и даже кусались. Но всегда оставались друзьями. Джон был старшим братом – защитником (хотя частенько поддразнивал девочку), Мередит – младшей сестренкой, обожавшей брата.

Все было хорошо, пока Джону было одиннадцать, а Мередит – четыре. И даже теперь, когда он стал грубоватым пятнадцатилетним подростком, а Мередит было всего восемь. Но что произойдет, когда Джону будет двадцать один год, а Мередит – четырнадцать? Если Джон все еще будет в Колтрейн-Хаусе – а он поклялся никогда не оставлять свой любимый дом Августу на разграбление – что тогда?

Алоизиус был уверен, что для Джона Мередит всего лишь подопечная его отца, хороший друг и веселая участница всяких проделок. Он ее дразнил, втягивал в свои мальчишеские забавы и обращался с ней как с любимой младшей сестрой, не более того.

Но, глядя на Мередит, Алоизиус понимал, что красота девочки очень скоро расцветет. Эти рыжие волосы, эти длинные, стройные ноги. Эта заразительная улыбка. А эти глаза цвета утреннего неба? Пока она немного неуклюжая и нескладная, как молодой жеребенок, но когда подрастет, несомненно, станет красавицей.

И если Мередит не изменит своего намерения – а этот ребенок всегда отличался упрямством – когда вырастет, она непременно выйдет замуж за своего любимого Джека. По-детски откровенно она как-то призналась Алоизиусу в этом.

Да, придет день, и Мередит расцветет прекрасным цветком. Как поведет себя тогда Джек Колтрейн? Будет все так же считать ее своей сестрой? Позволит ли ему Мередит относиться к себе только как к сестре?

Алоизиусу было известно, о чем мечтал Клуни, на что надеялся Клэнси, чего им обоим хотелось от всего сердца. Это будет просто замечательно, если однажды Джон и Мередит посмотрят друг на друга и поймут, что ничего не может быть прекраснее, чем пожениться и прожить вместе до конца своих дней в Колтрейн-Хаусе…

Оба они любили поместье и считали, что нельзя позволить Августу его окончательно разорить. А Джон был просто одержим идеей сохранить дом и землю.

Лучшим решением проблемы будет, если Джон и Мередит обнаружат, что они не просто брат и сестра. Август, без сомнения, намеревался промотать все наследство Мередит и оставить ее без единого пенни. Пока Август жив, Мередит, разумеется, не будет представлена свету во время лондонского сезона и навсегда останется в поместье. Алоизиус считал, что она заслуживает лучшей доли. Ему также хотелось, чтобы Джон побольше думал о своем будущем, нежели был одержим своей страстной ненавистью к отцу.

Этого хотели все. Максвеллы. Клуни и Клэнси. Хани и все другие обитатели Колтрейн-Хауса. Все хотели самого лучшего для Джона и Мередит.

Все же самыми заинтересованными были Клуни и Клэнси. Как наседки, у которых было по одному цыпленку, они защищали, баловали и развлекали, взяв на себя роль родителей Джека и Мери. Клэнси занимался с Джеком, Клуни же ничто не могло помешать восхищаться Мери, даже тогда, когда она подложила ему в постель лягушку.

Алоизиус вздыхал, стараясь задвинуть подальше свои опасения. Впереди были годы и годы до тех пор, пока беспокоящие его проблемы возникнут и разрушат ту особую привязанность, которую чувствуют друг к другу эти дети.

Он закрыл книгу и положил ее перед собой на стол.

– Итак, мисс Фэрфакс, – сказал он, глядя на ёрзавшую на стуле девочку, – думаю, теперь ваша очередь. Надеюсь, вы написали что-то, что можете прочесть?

Мери улыбнулась. У ребенка был на редкость красивый ряд ровных белых зубов – хотя на маленьком, узком личике они казались несколько великоватыми.

– Да, мистер Бромли, – ответила она, вскочив с места. В руках у нее было несколько мятых и не слишком чистых листков. – У меня очень интересная история. Тебе понравится, Джек, – обернулась она к молодому Колтрейну.

– Ну, давай! – Джек откинулся на спинку жесткого стула и скрестил длинные ноги. – Как вы думаете, мистер Бромли, мы это переживем? Еще один рассказ Мери?

Мери бросила на него предупредительный взгляд.

– Так, – сказала она, с важным видом перебирая листки бумаги с коряво написанными буквами, многочисленными ошибками, а то и придуманными ею самой словами. – Если малыш перестал ныть, может, мне будет разрешено начать читать?

Алоизиус, прикрыв рот кулаком, кашлянул. Слишком взрослая для своих лет, подумал он, и слишком умная. Такова была Мередит Фэрфакс. Таким же был и Джон Колтрейн. Неудивительно, что Алоизиус остался в Колтрейн-Хаусе. Это были его дети, его любимые дети.

– Спасибо, – сказала наконец Мери. Джек, хотя и не мешал ей читать, был не слишком внимателен. – Однажды; – нерешительно продолжила она, Джон при этом театрально застонал, – жил-был совсем недалеко отсюда, в Ноттингемшире, один замечательный, смелый, умный, дерзкий…

– Прямо-таки образцовый, не так ли, мистер Бромли? – прервал ее, усмехнувшись, мальчик. – И такой невыносимо скучный.

– Робин Гуд не скучный, Джек Колтрейн, – воскликнула Мери, ударив его по плечу свернутыми в трубочку листками. – Он был чудесный, смелый, и дева Мэриан любила его, и все люди его любили. А он и его славные товарищи отбирали у нехороших богачей их добро и раздавали его бедным… Это так замечательно! Я хотела бы, чтобы Робин Гуд жил в наше время, я ускакала бы вместе с ним и стала бы одним из его славных товарищей.

– И ты бы стала жить в лесу, – сказал Джек, прикрывая голову руками от ее ударов, – стреляла бы королевских оленей и, возможно, носила бы мужское платье. Что за бред гуляет в твоей голове, Мери. Меня это просто пугает, вот что я тебе скажу.

Алоизиус медленно встал и хлопнул в ладоши, чтобы привлечь их внимание.

– Дети! Дети! Хватит. На сегодня довольно. Если хотите подраться, то, пожалуйста, подальше отсюда.

– Да, мистер Бромли. – Мери сделала книксен. Алоизиус учил ее, как себя следует вести леди, как быть женственной, но у нее все еще торчали локти и коленки. Скоро придется попросить кого-нибудь другого заняться этой стороной ее воспитания. Может, Люси, прачку? Она, если ему не изменяет память, когда-то играла Джульетту, но это было не менее ста лет тому назад.

– Пошли, Мери. – Джек бесцеремонно подтолкнул ее к двери. – Мы обещали нашему другу Киппу встретиться с ним в деревне в три часа.

– Значит, он приехал? – спросила Мери, пританцовывая возле Джека и ничуть не обидевшись за то, что он высмеял ее во время урока. – Я думала, что семестр кончится только в следующем месяце. Его что, выгнали? Он совершил что-нибудь непростительное? Он рассказывал мне на Рождество, что ему очень хочется сделать что-нибудь настолько ужасное, чтобы его тут же отослали домой и не разрешили бы возвращаться до окончания семестра. Почти всех потрясающих парней отсылают домой хотя бы на один семестр.

– У него болен отец, Мери, – покачал головой Джек. – Мать написала ему, что он должен приехать.

Мери остановилась на черной лестнице, глядя вслед Джеку, который шел впереди.

– О! Я не знала. Он очень болен?

Джек обернулся и серьезно посмотрел на Мери:

– Если ты мне обещаешь, что не побежишь и не бросишься Киппу на шею и… ну, не будешь вести себя как девчонка, я тебе скажу.

Мери прикусила нижнюю губу.

– Значит, он умирает? Да? Бедный Кипп.

Джек провел пятерней по длинным темным волосам, подумав, куда на этот раз подевалась тонкая черная ленточка, которой он завязывал волосы на затылке.

– Да, Мери. Не пройдет и месяца, как Кипп станет новым виконтом Уиллоуби. – Лицо Джека потемнело. – Видишь, как бывает. Кипп теряет отца, которого обожает. А я? У меня самый худший на свете отец, и этот негодяй, похоже, будет жить вечно.

Мери поспешила за братом, пока не оказалась рядом с ним и не прижала его руку к своей щеке.

– Ты не можешь желать смерти собственному отцу, Джек. Это грех. Так сказал мистер Бромли. Желать кому-либо зла – это все равно что делать зло. Так он сказал, когда я покаялась, что желаю твоему отцу сломать ногу и остаться в Лондоне этим летом. Поэтому я не стала больше этого хотеть, и твой отец приехал, даже на два месяца раньше, чем мы ждали. Я надеюсь, ты не винишь меня в его приезде.

Джек потрепал ее и без того растрепанные волосы.

– Ты такая наивная, Мери. Веришь в сказки, никому не желаешь зла, даже Ужасному Августу. Если бы я мог быть похожим на тебя!

Держа его за рукав, она прошла с ним через кухню, а когда они вышли во двор, заплясала перед ним.

– Ты можешь, Джек! – воскликнула она. – Тебе необязательно быть таким брюзгой.

– Ты так думаешь? – Джек шел так быстро, что Мери едва за ним поспевала. Ради Джека она была готова на все, и она уж, конечно, не отстанет, хотя бы потому, что у него такое мрачное настроение и он не замечает, что она отстает. – С каждым разом, когда он приезжает, он все больше и больше разрушает Колтрейн-Хаус. А теперь он приезжает и весной, и летом. И каждый раз – на Рождество. Господи, Мери, если бы ты знала, как я ненавижу Рождество!

Алоизиус Бромли стоял у открытого окна и слышал, что сказал Джек. Он видел, как Мери бежит рядом с ним по высокой зеленой траве, стараясь развеять его мрачные мысли. Наставник тяжело вздохнул. Все это так печально. Но что он может сделать? Что вообще кто-то может сделать?

Все, что ему оставалось, да и другим тоже, – это наблюдать и ждать, когда Джон Колтрейн станет мужчиной.

Потому что именно тогда все и начнется.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации