Текст книги "Моя возлюбленная сакура"

Да кто ж так делает! Сначала не пишет сто лет, а потом зовет на ужин! Мисаки хотела тут же ему отказать, но какая-то часть души крепко задумалась. Девушка стала взвешивать, как бы лучше ответить, и голос в трубке ее подстегнул:

– Н-ну как?!

Ох, что же делать. Мисаки долго мялась и в конце концов ответила суховато:

– Ну, можно.

Но Харуто обрадовался как ребенок:

– Правда?!

Мисаки легко представила себе, как Харуто ликует, и ей показалось, что она сама как лодочка на волнах.

В итоге они договорились встретиться в ближайший понедельник, в выходной Мисаки.

Опустив телефон, девушка тяжело вздохнула и подняла глаза к небу. Луна выглянула из-за облака, и теперь от ее света вокруг вытянулись тени. Мисаки отправилась домой, будто гонясь за собственной проекцией на земле. А шаг ее стал легче, чем до звонка.

Наступил понедельник, и небо затянуло низкими тучами. С самого утра немного накрапывало. Ко второй половине дня дождь вроде бы прекратился, но грозил начаться снова в любой момент. Вот такая непостоянная погода.

Мисаки, которая валялась у себя и изучала модный журнал, перевела взгляд на часы у изголовья. Пять пятнадцать. Пора потихоньку собираться. Девушка поднялась и вытащила из ящика косметичку.

В самом ли деле стоило соглашаться на свидание? Мисаки красилась, а сама продолжала терзаться сомнениями. И вдруг, глядя на свое отражение, застыла. Нахмурилась и убрала прядь.

Седина… Седых волос сильно прибавилось, и они белели как молоко, которое только что добавили в кофе.

– Да что ж такое…

Это все стресс и усталость? Или еще что-то?..

Девушка постаралась отогнать тревогу, сделала себе новый пробор и спрятала седину среди черных волос.

По вечерам на Синдзюку яблоку негде упасть.

Парочки, которые возвращаются со свиданий, подвыпившие и подобревшие работяги. Мисаки украдкой глянула на розовые с золотом часы у себя на запястье. Назначенное время уже давно настало.

Кто ж опаздывает на свидание, которое сам назначил? Но стоило только Мисаки насупиться, как она увидела бегущего к ней Харуто.

Они давно не виделись. Наверное, поэтому Мисаки показалось, что он как-то повзрослел. Руки из-под укороченного рукава белой рубашки виднелись довольно жилистые, черты лица стали мужественнее. А вот волосы отросли и совершенно – видимо, от спешки – растрепались.

Мисаки почему-то засмущалась и отвела взгляд.

– Прости за опоздание! – Харуто принялся раскланиваться.

– Что ты, я сама только подошла! – ответила девушка, поднимая глаза. Невольно она обратила внимание на ухо, с которого сняли повязку, и увидела там выпуклый, похожий на червячка шрам. Виновато заметила: – След остался…

Харуто зажал мочку между пальцами и нарочито широко улыбнулся:

– Да не болит совсем, не страшно!

– Ну тогда ладно, – промолвила Мисаки, а перед глазами ожили ужасы того дня, и сердце сдавило чувство вины.

Харуто выбрал кафе где-то в десяти минутах ходьбы в сторону Ёёги – это оказался французский ресторанчик на выходе с узкой улочки, в кирпичном здании сдержанного стиля. Мисаки с первого взгляда поняла: дорогой. За порогом их укутал теплый оранжевый свет, а квадратные столы укрывали безупречно выглаженные скатерти без единого пятнышка. Харуто сказал, что на его имя забронирован столик для двоих, и их проводили в глубь зала. Официант изысканно предложил им присесть, и Мисаки почему-то окончательно оробела. Она впервые ужинала в заведении такого класса. Все совсем не как в «Ариакэ-я»: ни алого фонаря на входе, ни спящих пьянчуг. Ни, разумеется, шумного хозяина за стойкой.

Зачем, интересно, Харуто выбрал именно такой ресторан? Девушка бросила на него быстрый взгляд и заметила, что парень, кажется, и сам сидит как на иголках. Он разом осушил воду из изящного стакана и салфеткой утер со лба пот.

– Никогда раньше не был в таких ресторанах, волнуюсь что-то.

– Никогда?

– Ох, ни разу. Мне его посоветовала коллега на работе. Спросил, куда лучше пойти с самым важным человеком на свете. Но я себя тут чувствую немного не в своей тарелке.

Надо же, никогда… Постойте-ка! Харуто только что сказал – «с самым важным человеком на свете»? Он это специально? Или само сорвалось?

Мисаки тряхнула головой. Нет-нет-нет, нельзя так просто поддаваться на провокации.

– И как на новом месте? Ты теперь фотограф? – спросила она, чтобы переменить тему.

– Да. Хотя только младший из троих ассистентов. Каждый день готовлю съемки, таскаю вещи, ну и вообще помогаю по мелочи. И то постоянно все делаю не так. – Молодой человек нахмурился и невесело рассмеялся. – И к тому же я медленно привыкаю к новому делу, поэтому постоянно приходится ночевать на работе… Ой! Вы не подумайте! Я сегодня нормально помылся! – Он замахал рукой, как ребенок, который попался на шалости, и Мисаки даже немного умилилась.

Когда принесли заказ и Мисаки увидела, какая красота у нее на тарелке, все волнение испарилось, зато разыгрался аппетит. Официант представил блюдо:

– Террин из фуа-гра с белым инжиром и лемонграссом.

Мисаки ничего не поняла и не запомнила. Но первый же кусочек блюда привел ее в дикий восторг, и она аж замычала от удовольствия.

Харуто широко заулыбался.

Потихоньку им выносили все новые блюда, а молодой человек тем временем рассказывал о работе. Он устроился у рекламного фотографа, некого Кёсукэ Саваи. Мисаки о таком никогда не слышала, но, судя по всему, человека в своих кругах хорошо знали.

– Здорово, что ты устроился в его компанию.

– Повезло. Увидел объявление в журнале, ну и решил: а что мне терять? И вдруг взяли. До сих пор не понимаю за что.

Харуто принялся с увлечением рассказывать, чем так хороши снимки, которыми прославился Саваи. Наверное, язык ему подразвязало еще и вино, но все же Мисаки отметила, что Харуто говорил значительно охотнее, чем в прошлый раз. Сразу понятно, что ему нравилась новая работа.

Отправив в рот кусочек белой спаржи под соусом голландез, девушка подумала: «Как старается». Кажется, она в нем все-таки немного ошиблась. И в конце концов в голове промелькнула мысль: «Он в самом деле так старается ради меня? Кажется, я слишком много о себе думаю! Наверное, он просто счастлив, что вернулся к фотографии».

И все же… она не удержалась от улыбки. Как хорошо, что к Харуто вернулся энтузиазм.

– Можно спросить?

От этого вопроса нож с вилкой в руках у Харуто застыли.

– Я, может, уже спрашивала, но все-таки: почему ты решил стать фотографом? Наверное, какой-то случай подтолкнул?

– Я бы не сказал, что «случай»… – Он вытер рот салфеткой и неловко улыбнулся. – Когда мы в детстве ездили куда-нибудь с семьей, отец всегда брал с собой фотоаппарат. И мне он казался волшебной коробочкой, потому что мог запечатлеть и небо, и облака, и храмы, и вообще, все что на глаза попадется.

– «Волшебной»!

– Потому что только волшебством можно вырезать из реальности пейзажи и улыбки – ну вроде как ножницами – и переносить их на фотографию.

Пожалуй, так. Мисаки, откусывая хлеб, кивнула.

– Люди ведь рано или поздно забудут даже то, что не хотят забывать, а время никак не повернешь вспять. Но фотографии сохраняют память навсегда. Поэтому мне захотелось такую работу, на которой я бы сохранял важные мгновения из жизни людей, – поделился Харуто, потирая кончик носа пальцем, обернутым в пластырь. У Мисаки сердце невольно пропустило удар. Их глаза встретились, и Харуто поспешно упер взгляд в скатерть.

– Слушай, а если ты не против… – Харуто заметно нервничал и мгновенно осушил бокал вина. – Может… посмотришь как-нибудь мои фотографии?

От смущения Мисаки принялась теребить рукав платья, пока подбирала слова, но тут Харуто сам рассмеялся:

– Простите! Шучу! То есть не шучу, но…

Он вдохнул, выдохнул. И дрожащим голосом продолжил:

– Мне еще надо многому научиться и хорошенько отточить свои навыки. Вот когда я сделаю такие фотографии, что сам буду доволен, тогда я буду очень рад, если вы их посмотрите. То есть если захотите, конечно же.

Мисаки энергично кивнула и выпалила:

– Если захочу – обязательно.

– Спасибо… А, и еще кое-что!

– А?! А на этот раз что? – не подумав, ляпнула девушка.

Харуто извинился и вытащил какую-то коробочку. И придвинул со словами:

– Прости, что с опозданием, но с днем рождения…

– Это подарок? – Мисаки так удивилась, что забыла закрыть рот.

– Хотелось выбрать что-нибудь практичное для работы, а потом я подумал: а вдруг тебе не понравится? В общем, если подойдет, то хорошо.

Девушка открыла коробочку и обнаружила внутри чехол для ножниц. От него тут же характерно пахнуло. Чехол из хорошей светло-розовой дубленой кожи.

– Какая прелесть! – Мисаки улыбнулась.

– Мне показалось, ваш цвет.

– То есть?

– Как лепестки сакуры… Вам очень идет.

От неожиданного комплимента щеки у девушки зарделись.

– То есть мы вместе ходили любоваться сакурой, вот, наверное, я и подумал! – Харуто, видимо, сам смутился от собственных слов и попытался, активно жестикулируя, придумать какое-то оправдание.

Тут уж Мисаки невольно рассмеялась:

– То есть я правда могу принять твой подарок?

– Ну конечно!

– Спасибо большое. Мой нынешний чехол уже совсем затерся, я как раз думала, не купить ли новый. Буду использовать с удовольствием.

– Рад, если правда понравился! – с облегчением выдохнул Харуто, откидываясь к спинке стула.

После блюд им принесли кофе, а затем и счет. Харуто, заглянув во вложенный в кожаный чехол чек, несколько напрягся. Наверняка ужин обошелся в круглую сумму. Глядя на интерьер и припоминая вкус блюд, Мисаки примерно прикинула, что удовольствие перевалило за тридцать тысяч иен.

Она не могла заставить молодого человека после замечательного подарка еще и раскошелиться на такую сумму, поэтому потянулась за деньгами, но Харуто резко воспротивился:

– Нет-нет, я сам!

Он так категорично отверг любые возражения, что Мисаки даже почувствовала себя виноватой.

Снаружи тем временем, как оказалось, полил дождь. Когда молодые люди с тоской поглядели на него из-под навеса над порогом, официант протянул им прозрачный зонтик. Харуто взглянул на попутчицу с каменным выражением лица и предложил пойти под руку. Мисаки робко согласилась.

Так что до станции они шли нога в ногу. Дорога, которая в прошлый раз показалась короткой, под одним зонтом тянулась намного дольше. Харуто тактично наклонил зонтик в ее сторону, чтобы у девушки не намокло плечо. Галантный жест наполнил Мисаки одновременно радостью и смущением. Девушка украдкой, чтобы молодой человек не заметил, заглянула ему в лицо. Пожалуй, прежде она не осознавала, что Харуто мужчина. Но он был выше ее ростом, на крепкой шее отчетливо выделялось адамово яблоко. И он, наверное, каждый день таскает тяжести? Потому что ноги в узких чиносах тоже показались ей теперь очень даже мускулистыми…

Харуто перевел взгляд на попутчицу, и та поспешно отвернулась. А чтобы скрыть смущение, выпалила:

– Давай я все-таки половину отдам. А то и подарок, и ужин – мне неловко.

– Нет-нет! Позволь тебя угостить! – возразил Харуто, помотав головой с энергичностью отряхивающейся собаки.

Но Мисаки нутром чувствовала, что платили ее попутчику не так уж и щедро. Расценок за фотографию она, конечно, не знала. Но все-таки чувствовала себя неловко и бросила виноватый взгляд на бумажный пакет с подарком. Нельзя же так…

– О! – Мисаки вдруг остановилась. – По крайней мере позволь отплатить любезностью!

Мисаки отперла «Пенни-лейн», быстро включила свет и пригласила Харуто пройти. Тот с опаской принял приглашение и, беспокойно нахмурившись, уточнил:

– Правда можно? Вовсе необязательно…

– Можно, можно! Давай хотя бы стрижку сделаю!

Харуто неловко провел по растрепанным волосам.

– Ну, присаживайся! – пригласила Мисаки, хлопая по спинке кресла.

Стоило молодому человеку опуститься на сидение, как она запахнула вокруг него халат и уточнила:

– Просто подстричь?

Все-таки было уже поздно, да и бесплатно, поэтому Мисаки решила в этот раз просто намочить ему волосы, без шампуня.

Она прицепила к поясу новенький чехол для ножниц и показалась Харуто в зеркале:

– Ну как?

Тот радостно улыбнулся:

– Очень идет!

Мисаки своему отражению тоже порадовалась: чехол смотрелся прелестнейше. На губах сама собой заиграла улыбка.

Она коснулась волос Харуто впервые после долгого перерыва, и они показались ей очень мягкими. Сердце почему-то забилось в учащенном темпе.

Мисаки глубоко вздохнула, чтобы привести чувства в порядок, и принялась за дело. Подровняла волосы в нижнезатылочной части, затем на височных – и добралась до челки. Когда она закончила задавать общий фасон, настала очередь фена – чтобы оценить, как стрижка смотрится на сухих волосах. Остались филировка и финальные штрихи.

– Как? – спросила она, выставляя за головой Харуто еще одно зеркало.

– Спасибо большое. Красота! – Он расплылся в широкой улыбке.

Мисаки считала, что с учетом скорости справилась блестяще, и довольно кивнула.

Теперь предстояло помыть волосы, и девушка отвела гостя к мойке, накрыла лицо воздушным платком и мягким движением включила воду.

– Ну вот, пригласил поужинать, а в итоге сам как в сказку попал, – заметил Харуто из-под ткани.

– Вот неправда. Кстати, а ведь с первой зарплаты обычно что-нибудь дарят родителям? Смотри, пожалеешь о том, что решил потратиться на какую-то парикмахершу! – пошутила Мисаки, промывая пряди.

– Я рад, что решил поступить именно так…

– А?

– Я решился пойти на эту работу только потому, что вы меня тогда подтолкнули. Да, я пока ассистент у всех на побегушках и ничего толком не умею, но без вас я бы вовсе забросил мечту.

– Так я ж ничего не сделала! Просто сказала, ну, что в голову взбрело!

На миг она задумалась, что вот вроде все тот же шампунь, которым она мылила клиентов каждый день, а ощущается совершенно необычно – и уже не смогла выкинуть эту мысль из головы. Мисаки стало неловко, что она прикасается к голове Харуто, такой приятной и круглой. Щеки вспыхнули.

– Мисаки.

Девушка не могла надолго отвлечься от работы, потому ответила гостю только коротким взглядом.

– Простите, что обманывал.

– Ну что ты…

– Но я сделаю так, что моя ложь еще станет правдой.

В его голосе звучала такая решимость. И Мисаки задумалась: «Он старается сделать свои слова правдой. Изо всех сил старается сдержать обещание, даже в ущерб собственному сну. Лишь бы только стать… мужчиной, который „достоин меня“…»

Девушка не удержалась и спросила:

– Почему именно я?

Этот вопрос мучил ее уже давно. Чем она ему так приглянулась? Она хотела узнать наверняка. Но как только слова сорвались с языка, девушка тут же пожалела о них. И выпалила, чтобы скрыть смущение:

– Во мне же ничего такого особенного! Ты обо мне слишком высокого мнения. Нас таких пруд пруди, и красавицей меня не назовешь, вкуса нет, характер как у сварливого дядьки, и вспыльчивая я и…

– Но ты мне такая очень нравишься.

У Мисаки аж дыхание перехватило.

– Каждый раз, когда смотрел, как ты меня стрижешь, думал: что же я делаю со своей жизнью? Фотографию забросил, живу без цели – стыдно. И мне хотелось так же, как ты. Посвятить себя любимой работе.

Девушка не знала, что на такое сказать, поэтому просто повернула кран, переключая его на душ. Харуто – видимо, от волнения – смял в руках ткань брюк. Повисла неловкая тишина.

– Но теперь-то ты тоже стараешься на работе? – преувеличенно бодро спросила Мисаки. Однако Харуто ничего не ответил, и о чем он там думал себе под платком – девушка понятия не имела.

«Как же неловко. Скажи что-нибудь!»

И тут он пробормотал:

– Благодаря тому, что влюбился в тебя. – У него дрожал голос. Дрожали пальцы. Казалось, в это признание, от которого сердце Мисаки дрогнуло, он вложил всю душу. – Я так счастлив, что в тебя влюбился.

Теплая вода омывала чуть огрубевшие руки Мисаки. Больше они ничего не говорили. В салоне только с эхом журчала вода. Девушка затаила дыхание, лишь бы не проронить ни звука. Ей казалось, что если она откроет рот, то Харуто услышит стук ее сердца.

«Надо что-нибудь ответить…»

Но что? Ох, беда. Мисаки совершенно растерялась. «Спасибо»? Слишком просто. «Я так смущена»? Тоже что-то не то. «Как я рада»? Но это все равно что признаться в ответ…

– Прости-прости-прости-прости-прости! – вдруг затараторил как пулемет Харуто, так что девушка вздрогнула.

– За что?

– Да я представляю, как тебе противно! Что-то я под платком совсем осмелел и столько всего наговорил! Простите, пожалуйста! Отпугнул, да?!

– Да нет, я…

– Так и знал! Ну а что я хотел? Нашелся тоже, огрызок героя-любовника! Наверняка вы решили, что в мусорке мне самое место, да? Простите! Умоляю, забудьте! Очень прошу прощения!

Харуто заерзал прямо с намыленными волосами и отвернулся. Уши у него пылали, как будто их раскалили докрасна.

«И вовсе необязательно настолько себя распекать», – подумала Мисаки, глядя на эти телодвижения, и невольно захихикала.

Даже когда они закончили стричься и вышли из парикмахерской, Харуто, кажется, не до конца пришел в себя и почти ничего не говорил.

Дождь практически закончился, и в лужах рассеянно отражалась луна. Ловко их перепрыгивая, молодой человек шел немного впереди. А Мисаки все думала о его словах. И немного улыбалась.

Они добрались до станции и молча миновали турникеты.

– Мне на линию Кэйо.

– А мне на Одакю.

– Тогда до свидания?

– Спасибо большое за ужин.

– Это вам спасибо, – поблагодарил он, проводя рукой по свежей стрижке.

– До свидания! – Мисаки махнула рукой.

– До свидания…

Харуто неохотно зашагал прочь. Мисаки глядела ему вслед. Ну, вот и все… И вдруг она крикнула:

– Слушай!

Молодой человек обернулся. Мисаки, повесив голову, нервно перебирала руками ремень сумочки. А затем промолвила тихо-тихо, так, что ее голос чуть не заглушил приближающийся поезд:

– Я еще подумаю, ладно?

– То есть?

– О том, что ты сказал. – Мисаки вскинула подбородок. – Мне надо подумать над твоими словами. Хорошо?

У Харуто от удивления глаза стали как блюдца и открылся рот.

– То есть…

– Ой, все, поезд идет!

И Мисаки ретировалась вниз по ступенькам эскалатора. Вслед ей Харуто крикнул:

– Я буду ждать!

Она колебалась, стоит ли оборачиваться. Харуто наверняка провожал ее взглядом. В конце концов засмущалась и не обернулась. Не хотела, чтобы он увидел, как она улыбается.

Когда девушка вернулась в «Ариакэ-я», Такаси как раз жарил куриные шашлычки. Он заметил:

– Ты что-то поздно. Чем занималась?

Но мысли Мисаки витали слишком далеко, чтобы ответить что-то внятное. В голове крутились, будто хомячок в колесе, только слова Харуто.

– Мне в любви признавались…

Такаси, ошарашенный такими новостями, воскликнул:

– Тот самый, фотограф?!

Завсегдатаи наперебой отчаянно загалдели:

– Мисаки, деточка, не дай себя одурачить!

Но девушка не обратила на дядек никакого внимания и ушла на второй этаж. Ей казалось, что она не идет, а плывет по воздуху – и в итоге Мисаки споткнулась и растянулась на полу.

На следующий день девушка проснулась с температурой.

А ведь Мисаки всегда гордилась здоровьем…

«Все из-за него!» – с обидой заключила она, припомнив лицо Харуто. Наговорил ей всякого – вот она и переволновалась.

Когда градусник показал 37,8 °C, Мисаки горестно вздохнула. К ней на сегодня уже записались клиенты, поэтому пришлось выпить противопростудное и идти на работу.

В салоне она полностью погрузилась в стрижки и совершенно забыла про недомогание. Однако в перерывах между клиентами накатывала слабость, и девушка совершенно раскисала в комнате отдыха.

С уборкой вместо нее вызвался помочь один из старших коллег, так что домой Мисаки в этот день вернулась пораньше. Накупила в супермаркете у станции побольше энергетиков, проглотила дзосуй[19]19
  Японский рисовый суп. Чуть тяжелее рисовой каши (окаю), которую традиционно дают больным, чтобы напитать ослабленный организм.


[Закрыть], который для нее сварил брат, и сразу легла.

Пока вертелась в постели, опять вспоминала вчерашний вечер. Все-таки, что ни говори, приятно, когда тебе объясняются в любви… Гм! Впрочем, она же не к любому признанию так бы отнеслась? Если бы ей вдруг о своих чувствах рассказал постоянный посетитель идзакаи, Оокума, она бы не обрадовалась, а если бы директор салона – тем более. Потому что безобразие.

«Значит, я так обрадовалась потому, что мне признался именно он? То есть какое „обрадовалась“! Мне просто немного приятно».

Завибрировал телефон. На миг Мисаки подумала, что это он. Но взглянула на экран и увидела: «Аяно». Как оказалось, та узнала, что будущая золовка себя неважно чувствует, и решила спросить, как дела.

– Может быть, ты перенервничала из-за того, что тебе признались в любви?

«Братец рассказал…»

– Неправда! – Мисаки наморщилась.

– Точно, ты же у нас от амурных дел не страдаешь.

– Вот не надо дразнить больного человека!

– Прости, – захихикала Аяно. – Но если ты правда изводишься, то, может, дашь ему шанс? Говорят же: в омут надо прыгать с закрытыми глазами.

– Я в омуты прыгать опасаюсь.

– Но хочется же?

Мисаки повесила трубку, зарылась носом в подушку и снова вспомнила Харуто.

«Я так счастлив, что в тебя влюбился».

Слова очень приятные, но все-таки она его толком не знала, поэтому сердце одолевали сомнения. Мисаки и сама не понимала, манил ее омут или нет.

«Быть любимой очень приятно. Одна из прелестей родиться девочкой».

Но мало ли, что сказала Аяно? У нее свое счастье, у Мисаки – свое… Ох, аж голова разболелась! И вообще, завтра на работу, так что надо температуру сбивать. С этой мыслью Мисаки зажмурилась.

Харуто решил: можно смело считать, что его отвергли. Прошло уже две недели, а от Мисаки не прилетело ни весточки. Наверное, когда она говорила, что подумает о его словах, то имела в виду – не написать ли заявление в полицию о навязчивом внимании с его стороны. А он-то, дурак, решил, что она про признание! Если бы так и оказалось, Харуто умер бы со стыда. Он так резко перевернулся в постели, что чуть не сломал пружины.

Наверное, не стоило поддаваться панике. Харуто жалел, что не действовал осторожнее. Но он твердо решил, что при следующей встрече надо прямо рассказать о своих чувствах. Что именно, благодаря Мисаки, он взялся за фотоаппарат. Молодой человек непременно хотел донести до нее, как ему это важно и как он благодарен.

Харуто посмотрел на «Никон» на столе. Тот так долго проспал в дальнем ящике. Черный корпус фотоаппарата блестел на свету, будто радуясь, что снова дышит свежим воздухом.

– Да с какого ж раза ты наконец поймешь, как правильно, придурок! – обрушился на Харуто главный ассистент студии. Готовились к съемкам для косметической компании, заказавшей фото на рекламу новой помады. Харуто велели красиво наклеить деколь – переводной штамп с логотипом товара – а он взял и все испортил.

Добродушный господин Саваи успокоил старшего ассистента, но потом заметил:

– Правда, Асакура, вам бы и впрямь чуть поаккуратнее.

Слова ударили по больному.

К счастью, помимо деколи, сотрудник косметической компании принес и готовый образец, так что съемки начались по расписанию. Пока снимали, Харуто так понуро сидел в уголке и клевал свой бэнто, что к нему даже подошла коллега Макото Итикава и спросила:

– Все в порядке? – Взмахнув хвостиком волос, Макото присела, заглянула младшему коллеге в лицо и улыбнулась: – Да на тебе ж лица нет!

Харуто виновато извинился:

– Простите за деколь. – И снова понурил голову.

Именно у Макото он в основном учился тонкостям работы в студии. Она два года пробыла ассистентом, а менеджер в агентстве, которому ее представил Саваи, поручал девушке снимать пейзажи для веб-объявлений. В свои двадцать шесть лет она уже завоевала доверие клиентов и зарекомендовала себя как многообещающий фотограф.

Харуто с болью осознал, что она всего на два года старше, и еще острее ощутил собственную некомпетентность.

– Ну-ка, выше нос! Все поначалу косячат. Хотя я бы тоже расстроилась: Таканаси очень строгий.

Так звали главного ассистента, который только что сделал Харуто выговор. Кэндзо Таканаси. Злобный обладатель выбритой, как у монаха, головы и змеиных глаз. Под его тяжелым взглядом и без того робкий Харуто замирал, будто кролик.

– Он за дело разозлился. Я не справился с задачей…

– Может быть, – Макото улыбнулась. – Но я тебе расскажу по секрету: говорят, на первых порах у Таканаси самого все валилось из рук.

– Что? Не может быть!

– Может-может! Так что…

– Асакура-а-а! Будешь про меня гадости болтать – зеркалку однообъективную тебе в живот воткну! – зарычал Таканаси, наступая на нерадивого ассистента.

Харуто побелел, выпалил:

– П-пойду всем чаю налью! – И сбежал из студии.

Он прекрасно отдавал себе отчет в том, какой он растяпа. Медленно осваивал работу, а если делал заметки, то сам же их терял. Такими темпами он никогда не встанет на ноги как настоящий фотограф. Надо срочно брать себя в руки…

Харуто вытащил из автомата бутылки с чаем, подхватил их в охапку и хотел уже вернуться… как вдруг громко зазвенел телефон.

«Ох, зуб даю, Таканаси! Наверняка требует купить ему какого-нибудь „Доктора Пеппера“!»

Однако, увидев имя на экране, Харуто от неожиданности все выронил.

– А! А! А! Алло?! – срывающимся от волнения голосом пропищал Харуто.

– Привет!

Ему позвонила Мисаки.

– Прости, что так долго не звонила. Температурила.

– Что? Ты заболела? Как ты?

– Уже нормально. Асакура, слушай, а ты… сегодня вечером сво…

– …боден! Абсолютно! Как ветер! Работа закончится в восемь, а потом примчусь, куда скажете!

– Тогда встретимся в девять на Сибуе?

– С удовольствием!

Они распрощались, и Харуто перевел дух.

«Н-неужели ответит? По поводу признания. И раз даже назначила встречу, то… она не против? Нет-нет-нет! Не делай поспешных выводов, Харуто Асакура!»

Сколько раз он тем больнее получал по носу, чем больше смел надеяться! Вспомнить только, как в средней школе ждал, что Кёко из старшего класса ответит ему взаимностью, а вместо нее на встречу явился заправский хулиган с битой наперевес! Так что нет, никаких преждевременных надежд! Но вдруг?..

– Асакура-а! Чай уронил и стоит лыбится! Будешь бездельничать – штативом по роже вмажу!

Таканаси злобно буравил Харуто взглядом, держа на плече штатив на манер биты.

В общем, для начала надо сделать все, чтобы с работы отпустили пораньше! Молодой человек нервно сглотнул.

В итоге Харуто провозился, пока расставлял реквизит по местам, и с работы его отпустили только без двадцати девять. От Ёёги-Уэхары, где располагалась студия, верхом на велосипеде до Сибуи можно было долететь и за двадцать минут. Так что молодой человек напряг все силы и, преодолевая усталость, крутил педали.

Он летел через беспокойную Сибую, вокруг гудела молодежь.

Харуто забросил велосипед на стоянку и устремился к станции. Опоздал на пять минут. Как он смел не приехать вовремя в такой важный день! Молодой человек вертел головой во все стороны и наконец высмотрел Мисаки возле статуи Хатико.

– Прости, опоздал!

Девушка вздрогнула. А затем поклонилась и извинилась:

– Прости, что поймала по дороге с работы.

– Что ты! Я же совсем не против! Ой! Если хочешь – пойдем поужинаем?

– Можно, – ответила Мисаки, немного натянуто улыбаясь. Харуто встревожился.

Похоже, все-таки нет…

Пока они стояли на большом перекрестке, Мисаки не вымолвила ни слова.

«Молчит… Значит, откажет… Вот и все… Все кончено».

Спина Харуто покрылась холодным потом.

И тут вдруг Мисаки воскликнула:

– Нет, я все-таки не могу!

И смяла в руках оранжево-терракотовую юбку.

«Что именно – „не могу“?! Со мной рядом стоять? Да?!»

– Я… Прости!

«Вот! Я знал! Она мне откажет! Нельзя, никогда нельзя ни на что надеяться!»

– Я так нервничаю, что мне кусок в горло не полезет!

– Что?.. – опешил Харуто.

– Я с того самого вечера столько думала… О тебе и все такое… – Девушка смущенно закрыла лицо ладонями. – Мне никто никогда такого не говорил, и я страшно обрадовалась. Но я же тебя совсем не знаю!

Голос ее дрожал, как будто она боролась с порывами ветра…

– Поэтому мне страшно, и я не знала, как лучше, очень металась…

…но собрала всю храбрость в кулак и решила высказать все, что скопилось в душе.

– Вот, поэтому я… Ну… Как бы сказать… Я… А-а-а! Что ж такое! – Мисаки взлохматила волосы. – Прости, что хожу вокруг да около! Сейчас все скажу!

Загорелся зеленый, и девушка взглянула прямо Харуто в глаза.

– Я хочу тебя полюбить!

Их с обеих сторон окружил людской поток.

– Вот… Так что, если ты не против… – отблеск светофора красивым бликом лег на ее пылающие щеки, – …то давай встречаться!

И пусть Сибуя гудела людским морем, в ушах Харуто эхом разнесся только голос девушки.

– Ты… правда хочешь?

– Да, – кивнула Мисаки.

– Ур-ра-а-а-а! – завопил парень от переполняющей его радости. Прохожие стали на них коситься.

– Эй! – Девушка дернула его за рубашку, и Харуто робко сжался.

Но затем улыбнулся во все лицо и сказал:

– Мисаки, спасибо огромное!

– Да ты что, я-то ничего…

Ее смущение показалось Харуто самым милым, что только есть на сете.

Глядя на улыбку девушки, он подумал: в одно мгновение жизнь перевернулась с ног на голову. Всего-то успел светофор с красного переключиться на зеленый, а человеку этого достаточно, чтобы воспарить от счастья.

И подарила ему это счастье именно она.

«Она простила мой дурацкий обман и сказала, что хочет меня полюбить. Да я в лепешку ради нее расшибусь. И стану ее достоин».

Харуто коснулся мочки левого уха и от всего сердца загадал той боли, что еще немного в ней осталась: пусть счастье продлится вечно. Пусть их с Мисаки будущее сияет, как огни Токио.

Вот какие два желания переполняли его душу так, что она чуть не лопалась.

Два невыполнимых желания…