Текст книги "Проклятые башни"

– Но она же совсем крошка!

– Это ничего не меняет, Изабо. Неужели ты забыла все то, чему я учила тебя об истории и политике? Не забывай, что Джаспер назвал ее наследницей и после его смерти ее провозгласили Банри. Банри всего на несколько часов, верно, но все же Банри. Сейчас, когда страну терзают война, голод и угроза наступления Фэйргов, его положение очень шатко. Ему не нужны соперники в праве на Трон.

– Значит, ты думаешь, он не без причины боится и ненавидит Бронвин! – воскликнула Изабо.

– Ну разумеется, он не без причины ее боится, он же Ри, Изабо, и должен всегда думать о будущем. Эйлианану нужен сильный Ри с неоспоримым правом на престол. Мы не можем одновременно воевать с собственным народом и пытаться отразить угрозу извне! Если не справиться с этими смутами и выступлениями, Эйлианан ждет многолетняя война. Нет, Изабо, он справедливо сердится.

– Что он будет делать? – прошептала она.

– Прежде всего он должен подавить восстание и раз и навсегда уничтожить Реншо. Главный Искатель очень опасный человек, и мы не можем допустить, чтобы искателям открыто выражали сочувствие. Лахлану придется отправиться в Блессем и отбить Блэйргоури. Да, это сейчас некстати, но иначе никак нельзя, поскольку Блэйргоури находится точно на границе территории, занятой Яркими Солдатами, а у нас сейчас не хватит сил, чтобы по кусочкам отвоевывать назад Блессем.

– Я имела в виду, с малышкой.

Мегэн вздохнула.

– Этому молодому ослу следовало бы держать Бронвин на коленях и обращаться с ней ласково, чтобы она его полюбила и ни за что не захотела бы противиться его воле. Они с Доннканом выросли бы вместе, и возможно, полюбили бы друг друга и поженились, и тогда всем спорам был бы положен конец, потому что они правили бы вместе. Но я боюсь, Лахлан не настолько дальновиден. У него всегда был резкий и нетерпеливый характер, а его ненависть к Майе так глубока и сильна, что мне кажется невозможным, чтобы он так легко отбросил свои предубеждения.

– Что мне делать? – прошептала Изабо.

Мегэн протянула свою худую узловатую руку и похлопала Изабо по колену.

– Присматривай за ней и береги ее, моя дорогая. Больше ты ничего не можешь. Я поговорю с Лахланом и напомню ему, что если с малышкой случится какое-нибудь несчастье, подозрения падут на него, и это оттолкнет очень многих, кто мог бы поддержать его власть. Он не совсем болван, а в ближайшие несколько лет ему найдется чем заняться. Как только вся страна окажется в его власти, он перестанет так бояться.

Изабо кивнула и в последний раз погладила бархатистую шерстку донбега перед тем, как передать его обратно Мегэн.

– Мне пора идти, – сказала она. – Мои ученики будут ждать очередного урока о травах, а я еще не заглядывала в лазарет. Когда мы с тобой встретимся в конюшне?

– Сегодня у меня много дел, – ответила Хранительница Ключа. – Давай перед самым закатом, мне все равно нужно будет потом зайти во дворец.

Еще раз кивнув, Изабо поспешила уйти. На сердце у нее было тревожно. Она отправилась обратно в свою комнату за сумкой с травами, торопливо шагая по дворцовым залам, в которых, как обычно, толпился народ. Добравшись до верхнего коридора, она прибавила шагу, услышав громкий плач Бронвин. Она распахнула дверь и потрясенно застыла на пороге. В комнате стоял Ри, гневно нахмурившись и держа малышку над глубоким тазом с водой, причем его пальцы так крепко сжимали ее шейку, что плоть между ними вспухла. С ее голых ручек и ножек на пол капала вода. Золотистые отблески неровного пламени играли на ее чешуйчатом теле, окрашивая его опаловым и жемчужным и подчеркивая ее нежные мягкие плавники. Бронвин повернула голову к двери, узнав шаги Изабо, и молодая ведьма отчетливо увидела, как трепещут у нее под ухом жабры. Ее рот был широко раскрыт в плаче, маленькое личико обиженно сморщилось, глаза были зажмурены.

– Что ты делаешь? – закричала Изабо.

– Проверяю, не подвела ли меня память, – рявкнул Лахлан. – Вижу, что в Самайн я не ошибся! Моя племянница действительно фэйргийка. И они хотят посадить на трон этого проклятого ули-биста! – его пальцы сжались сильнее, и Бронвин закричала еще громче, а ее сморщенное личико стало свекольно-красным.

Изабо бросилась к нему и попыталась выхватить девочку, но Лахлан не отдавал ее.

– И они хотят, чтобы эта девчонка правила страной! – закричал он, встряхивая ее. – Ради нее они собираются лишить наследства меня и моего сына?

Изабо удалось вырвать у него зашедшуюся в плаче малышку, и она крепко прижала ее к груди. Лахлан схватил со стола свой скипетр, так что Лодестар молочно блеснул, и взмахнул им, точно мечом.

– Держи ее подальше от меня! – сквозь сжатые зубы сказал он. – Во имя бороды Кентавра, держи этого ули-биста подальше от меня и моего сына!

Как только он ушел, Изабо без сил опустилась в свое кресло, завернув плачущую девочку в теплую шаль и баюкая ее. Страх так сжимал ей горло, что она еле дышала. Негромкий скрип открывающейся двери заставил ее панически вздернуть голову. Но это оказалась всего лишь Сьюки со стопкой белья в руках и встревоженным выражением на хорошеньком круглом лице.

– Где ты была? – резко спросила Изабо. – Почему оставила малышку одну?

– Это Ри, миледи. Он дал мне поручение и сказал, что присмотрит за девочкой, пока я не вернусь. Я не хотела уходить, ведь эти мужчины вечно все напутают, но он настаивал. – Она заколебалась, потом, запинаясь, сказала. – Прошу прощения, миледи, если я поступила неправильно, но он был такой сердитый, что я не осмелилась спорить, но попыталась справиться с поручением так быстро, как только смогла.

– Его Высочество был сердит? – осторожно спросила Изабо.

– Мрачнее тучи, да, миледи, – пылко ответила Сьюки. – Хмурился как обычно и так вцепился в свой скипетр, что я испугалась, как бы рукоятка не треснула. А малышка надрывалась, просто сил никаких не было это слышать.

Бронвин зашевелилась, потирая закрытые глазки крохотными кулачками и недовольно хныча. Изабо погладила влажные коротенькие волосенки и, попытавшись, чтобы ее голос звучал как можно более спокойно, поблагодарила служанку и отпустила ее. Несмотря на тепло, шедшее от камина, ее била дрожь, и она закуталась в свой плед, поклявшись себе, что никогда больше не оставит Бронвин. Теперь она будет повсюду носить маленькую банприоннсу с собой.

Изабо отправилась в конюшни в тот самый миг, когда солнце коснулось края высокого крепостного вала; малышка была у нее за спиной, завернутая в шаль, которую Изабо связала на плече. Когда она вошла в темную конюшню, до ее слуха донеслось пронзительное ржание Лазаря и стук его копыт по булыжникам.

Там уже был Риордан Кривоногий, опиравшийся на бортик стойла и куривший длинную трубку. Услышав ее шаги, он поднял голову и улыбнулся своей беззубой улыбкой.

– Как дела, Рыжая? – спросил он. – Что-то ты бледненькая. Что, не выспалась ночью?

– Все в порядке, Риордан, а у тебя? – ответила Изабо с вымученной улыбкой.

– Ой, лучше некуда, – отозвался он. – А у тебя отличный конь, хотя горячий и пугливый. Он никого к себе не подпускает, даже меня, а ведь ты знаешь, что я выучил лошадиное слово у самого Тигернана.

Изабо с отсутствующим видом кивнула, и старый конюх продолжил:

– Он сегодня чуть не убил работника, который хотел взглянуть на его копыта, но никак не мог к нему подойти. А когда тот попытался накинуть на него недоуздок, он в тот же миг поддал копытами по задней стене, и бедняга Оуэн получил удар прямо в живот.

– С ним все в порядке? – спросила Изабо, успокаивающе фыркая рыжему жеребцу, который встал на дыбы и всем весом налег на деревянную стену стойла.

– Да, все отлично. К счастью, он проворный парень и успел вовремя убраться с дороги. Но главный конюх рвет и мечет; он говорит, что этот конь своим ржанием беспокоит других лошадей и что он боится за своих людей.

Изабо уложила малышку в сено и вошла в стойло, ободряюще пофыркивая. Лазарь нервно затанцевал, отпрянув от нее.

– Ему не нравится, что его поставили в стойло, – ответила она. – И ему не хочется, чтобы его запрягали незнакомые руки.

– Лучше бы тебе его успокоить, – сказал Риордан, – поскольку главный конюх не позволит ему волновать других лошадей.

Кивнув, Изабо погладила возбужденного жеребца, успокаивая его и говоря, что все в порядке. Он прижался к ней, настойчиво тычась головой ей в грудь. Вдруг звук неуверенных шагов по булыжникам заставил его пугливо отскочить, и Изабо ласково погладила его по носу.

– Значит, это он? – сказала Мегэн, войдя в стойло и встав рядом с Риорданом.

В тот же миг Лазарь взвился на дыбы, его глаза закатились, демонстрируя белки, а передние копыта опасно замолотили в воздухе. Изабо попятилась и упала на спину, когда жеребец бешено взбрыкнул, ударив копытами в деревянную стену сзади. Он бесновался и метался, и где-то в глубине мозга Изабо раздался его вопль: Это ты! Лживая коварная ведьма! Предательница!

Конь всем своим весом обрушился на стену, потом развернулся и ударил в дверь. Дерево затрещало и подалось. Снова и снова он бил своими мощными задними копытами, пока дверь, наконец, не разлетелась в щепки. Потом, бешено взмахнув гривой, он перескочил через Изабо и очутился на воле. Встав на дыбы, он навис над Мегэн, перебирая копытами в опасной близости над ее головой. Она отшатнулась в ошеломлении и ужасе, а Гита на ее плече пронзительно заверещал. С оскаленных зубов жеребца капала пена, он вызывающе заржал, заставив ржать и метаться других лошадей. Изабо вскочила на ноги и попыталась схватить его за голову, но не смогла дотянуться, а он отпрыгнул, взвился на дыбы и яростно бросился на Мегэн, но старая колдунья с криком осела на пол. Он забил копытами над распростертым телом и обрушился бы на нее всем своим весом , если бы Риордан не схватил длинные вилы и не отогнал жеребца. Потрясенная и перепуганная, Изабо звала его по имени, пытаясь подойти поближе и успокоить его, но жеребец отскочил от острых зубцов вил и помчался по конюшне, бешено вращая глазами. Один из конюхов хотел преградить ему путь, но жеребец сбил его с ног и выскочил во двор. До Изабо донеслись крики и бешеное ржание.

– Лазарь! – отчаянно закричала она. – Что произошло?

Далеко за горами свернувшаяся калачиком в гнезде из собственных волос Ишбель Крылатая заворочалась во сне.

– Хан’гарад? – пробормотала она.

Ее глаза медленно раскрылись, и она недоумевающим взглядом обвела комнату в Башне. Ее окружали серые стены, вокруг высоких окон украшенные резьбой в виде изящных однолепестковых роз. Невероятно длинные пряди серебристых волос взметнулись вокруг нее.

– Хан’гарад? – повторила она более уверенно.

Глубоко в ее мозгу прозвенел сдавленный крик ненависти и страха. Лживая коварная ведьма! Предательница!

Ишбель села, выпрямившись.

– Хан’гарад! – позвала она. – Где ты, любовь моя?

Ответом ей было лишь замирающее эхо ее собственного отчаянного голоса, но ее голубые глаза засверкали воодушевлением.

– Подожди, Хан’гарад! – закричала она. – Я иду!

– Мегэн! – закричала Изабо, упав на колени перед лежащим на полу телом колдуньи. Та слабо вздохнула и потянулась рукой к сердцу, потом снова потеряла сознание. Белая как мел, Изабо отчаянно звала на помощь, и на ее крики прибежали конюхи. Мокрая тряпка не помогла привести в чувство старую ведьму, и Изабо со страхом смотрела, как по ее плечу расползается красное пятно. В Самайн Мегэн получила удар в сердце от Майи Колдуньи, и лишь руки Томаса Целителя спасли ее от смерти. Теперь от толчка при падении, должно быть, разошлись края медленно заживающей раны.

Встревоженный донбег что-то чирикал над старой колдуньей, пока ее несли в Башню на носилках, сделанных из старой двери. Изабо, вне себя от отчаяния, склонилась над ней, крепко прижимая к себе малышку.

Томас пришел и положил руки на грудь старой колдуньи, и кровотечение постепенно остановилось, а края раны медленно сошлись. Но он покачал головой и сказал со своей обычной серьезностью:

– Она стара, и сил у нее немного. Не знаю, сколько еще раз я смогу исцелять ее. Она должна лежать спокойно и набираться сил.

Изабо бесшумно заплакала, ибо она знала, что Мегэн никогда не подчинится подобному предписанию. Лахлан и Изолт поспешили к своей старой наставнице, как только услышали, что она упала, и стоило лишь маленькому Томасу выйти из комнаты, как Лахлан напустился на Изабо:

– Ты приносишь одни беды и неприятности! – закричал он. – Ты не должна была подпускать Мегэн к такому дикому существу, как этот твой конь! Только о себе и думаешь!

Изабо была слишком поражена, чтобы защищаться, но Изолт ответила ему тихим укором. Лахлан не стал ее слушать. Шок от последней схватки Мегэн с Гэррод, богиней смерти, был еще слишком свеж в его памяти, он очень устал, а последние новости из страны не принесли ничего, кроме горького разочарования. Покровительство, которое Изабо оказывала маленькой банприоннсе, бессознательно подстегивало его гнев, и Лахлан набросился на нее, давая выход своей досаде.

– Надо пристрелить это чудовище! – рявкнул он, с размаху стукнув кулаком по руке. – Он опасен для всех нас! Мегэн могла погибнуть, и в попытках его укротить шесть конюхов были ранены! Я не могу позволить ему творить в конюшне все, что вздумается. Утром его застрелят! – Он развернулся и вышел из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Мегэн повернула голову, что-то пробормотав во сне, и Изолт поднялась, чтобы идти за мужем.

– Прости, Изабо, но так и в самом деле будет лучше для всех, – сказала она. – Он действительно дикое и непредсказуемое животное.

– Как так можно? – воскликнула Изабо, но ее сестра уже возвратилась в мыслях к своему спящему сыну, и, устало улыбнувшись, тоже вышла из комнаты.

Изабо уронила голову в кольцо рук и зарыдала, настолько обессиленная и расстроенная, что все мысли у нее путались. Ощутив мягкое прикосновение к своей руке, она вздрогнула, подняла голову и увидела, что Мегэн смотрит на нее застывшими черными глазами.

– Очень необычный и странный конь, – прошептала колдунья. – Я почти вспомнила… он похож….

– Тшш, Мегэн, – прошептала Изабо, вытирая заплаканные глаза. – Тебе нужно отдохнуть.

– Кажется, я вспомнила… но такого не может быть…

Изабо приподняла голову своей опекунши и дала ей немного успокаивающего сиропа.

– Поспи, Мегэн, – сдавленным голосом сказала она. – Ты должна отдыхать и поправляться. Ты нужна нам.

Казалось, колдунья хотела добавить что-то еще, но потом ее морщинистые веки медленно сомкнулись, и она вздохнула, снова погружаясь в сон.

Из задней двери борделя выскользнула женская фигура, плотно закутанная в плед, и начала пробираться по переулку, с трудом вытягивая ноги, увязавшие в грязи. Несмотря на все усилия, не выпачкать юбки не удалось. С отвращением раздувая ноздри, она пошла дальше, где возможно наступая на сломанные доски и мешки, валявшиеся на земле. Все дальше углублялась она в зловонный лабиринт переулков, продвигаясь к трущобам, которые, точно гнойник, лепились друг к другу на уступе утеса. От мерзкого запаха помоев, мочи и экскрементов тошнота сдавила горло, но она решительно двигалась вперед, прикрывая лицо концом шали.

В конце концов женщина дошла до склада, построенного так близко к водопаду, что она почувствовала на своем лице противную морось. Украдкой оглядевшись вокруг, она толкнула дверь и пробралась внутрь. За дверью оказалась длинная комната, забитая мусором и хламом из закоулков и канализационных труб. В комнате стоял странный дух, похожий на запах давно сдохшей мыши, смешанный с более резким ароматом лаврового листа. Из мрака, шаркая, вышел старик, высоко воздев над головой сцепленные руки. Его мутные глаза, прищурившись, пытались разглядеть ее лицо, скрытое складкой шали.

– Чем могу быть полезен, хозяйка? Рулон материи, почти не покрытой плесенью? Горшок для каши? Табуреточку для ваших усталых костей или веретено?

– Ты знаешь, чего я хочу, старик, – сказала женщина, и при первых звуках ее хрипловатого голоса он отпрянул.

– Да-да, я знаю, знаю, что вы хотите. Заклинания и проклятия, чары и предсказания – все благородные дамы этого хотят. Приворотные зелья и снадобья, заклинания красотки и вызывание духов – все благородные дамы этого хотят.

Она пошла на звук его угодливого шепота из пыльной затянутой паутиной лавки, заваленной сломанной мебелью и попорченными товарами, к буфету, задвинутому в дальний угол. Воровато оглянувшись, старик открыл дверцу шкафа и сделал женщине знак войти внутрь, прикрыв за ней дверь.

Вытянув вперед руку, она отыскала и подняла тайную щеколду, чувствуя, как забилось ее сердце. Задняя стенка шкафа бесшумно поехала в сторону, и она неуверенно побрела сквозь тьму, поднявшись по узкой лестнице, крутой, точно стремянка. Потайная дверь так же быстро закрылась.

Наверху оказалась длинная жаркая комната, завешанная богатыми шелками и обставленная с такой роскошью, которая не уступала дому любого богатого купца. С потолка свисала позолоченная люстра, а все стены были покрыты гобеленами. Женщина пошла вперед, поднимая свои заляпанные грязью юбки, чтобы они не коснулись роскошного ковра с замысловатым рисунком.

– Вы только поглядите, она натащила в мой дом грязи, – раздался высокий обиженный голос. – Эй, эй! Ты что, не могла оставить башмаки у порога?

Из низкого шезлонга у стены вскочил роскошно одетый карлик и суетливо засновал вокруг женщины, требуя, чтобы она сняла грязные башмаки и почистила юбки на лестнице. Он едва доставал ей до пояса и был одет в малиновый камзол с пурпурными и зелеными вставками. Его голова была чересчур большой для тела, и это впечатление еще более усиливалось круглой шапочкой из пурпурного бархата, украшенной перьями банаса. На матово-белой коже его лица виднелись всего несколько тонких белокурых волосинок, так что он походил на какого-то небывалого ребенка.

Он снова развалился в своем шезлонге, причем его короткие ножки заняли едва ли половину обитой бархатом поверхности, и оглядел ее похотливым взглядом.

– Так значит, Маджасма Таинственная пришла навестить своего старого друга, Чародея Вильмота, короля магических таинств. Что на этот раз, красавица?

Женщина села в кресло напротив, позволив шали опуститься на плечи. Яркий свет упал на ее лицо, обнаружив его нечеловеческие черты – плоский нос с выпуклыми ноздрями, тонкий, почти безгубый рот. Ее бледная кожа была влажной и переливалась жемчужным блеском. Одну щеку покрывала еле видная паутинка шрамов. Она бросила на коротышку уничижительный взгляд своих бледных глаз и прикрыла щеку перепончатой рукой.

– Еще одно заклинание красотки, чтобы придать твоим прекрасным чертам очарование юности, красавица моя? Скрыть эти безобразные шрамы, которые пятнают твое совершенство? – он гнусаво захихикал. – Твои любовники от тебя не шарахаются, красавица?

– Не так, как те, кто видит тебя, мой маленький коротышка, – ответила она резко. – Ты знаешь, зачем я здесь, так давай закончим шутки и сразу перейдем к делу.

– Ладно, – сказал он, еще раз пронзительно хихикнув. – Покажи мне золото, и мы начнем вить твое заклинание.

– Зачем тебе золото, Крошка Вилли? – она махнула рукой на роскошь, окружавшую его. – У тебя в доме полным-полно всего, чего душе угодно, ты носишь самые дорогие шелка и душишься самыми редкими духами, а пьешь только лучшее виски. Чего тебе еще хотеть?

Безволосое лицо исказилось в капризном гневе, и он пронзительно заверещал:

– Если хочешь пользоваться моим искусством, то должна заплатить!

Женщина вытащила из корзины небольшой позвякивающий мешочек и презрительным жестом швырнула в карлика. Тот ловко поймал его и сразу же начал пересчитывать монеты, перекладывая их в крошечную ладошку. Пересчитав деньги дважды, он прищелкнул пальцами, и монеты исчезли.

– Этого недостаточно, красавица, – сказал он с похотливой ухмылкой. – Цена на мои услуги поднялась. В Лукерсирее сейчас живется нелегко, а зима была длинной.

– Мы же договорились о цене! – воскликнула она, но в ответ услышала еще один смешок.

– То в прошлый раз, а то сейчас, красавица. Плати или ищи себе другого продавца заклинаний.

Гостья с видимой неохотой вытащила из корзины еще один небольшой мешочек, и коротышка весело сосчитал монеты, подбрасывая их между толстыми и короткими пальчиками и заставляя исчезать одну за другой. Лишь после этого он перекинул ноги через край шезлонга и начал рыться в сундуке, стоявшем у стены. Она наклонилась и внимательно смотрела за тем, что он делает, но он развернулся так, чтобы она ничего не могла увидеть.

Еще раз щелкнув пальцами, он погасил свечи, оставив лишь один четырехсвечевый канделябр на столе. Огонь черных и белых свечей плясал на странных предметах, разложенных на позолоченной поверхности столика.

Там были объемные круг и пентаграмма, жаровня с каким-то странно пахнущим курением, чаши с водой и морской солью, ваза с пеплом, кучки кристаллов и цветных камней и пузырьки с высушенной драконьей кровью, истолченными в порошок травами и сушеными насекомыми.

Когда карлик повернулся к женщине, в руках у него была книга в таком старом переплете, что кожа выцвела и потрескалась. Он водрузил книгу на подставку, сверкая глазами от возбуждения, и протянул свою детскую ручку к женщине, которая неохотно дала ему один свой шелковистый черный волос. Карлик взглянул на нее, непристойно хихикнул и облизнул губы. Раскачиваясь взад и вперед, бормоча какие-то рифмованные строки, он насыпал в бронзовую чашу по щепотке изо всех своих многочисленных бутылочек и баночек, потом помахал над ней руками. Заклубился зловонный дым, и он обрызгал этой отвратительной смесью все лицо и тело женщины.

Несмотря на то, что та собрала всю свою волю, она все же закашлялась, с отвращением вытирая лицо и тело. Колдун сдавленно фыркнул, и перья на его нелепой шляпе затряслись в такт. Наконец, ее кожа стала чистой, и она повелительно протянула руку к зеркалу.

Жабры на ее шее и небольшие плавники, торчавшие из ее рук от запястий до локтей, исчезли, а на лице больше не было видно шрамов. Ее черты и фигура медленно изменялись, становясь все более похожими на человеческие, и выглядели куда моложе. Она резко кивнула головой и натянула на себя одежду, проворными пальцами застегивая пуговицы на лифе платья. Карлик уставился на нее с неприкрытым вожделением, что-то снова пробормотав себе под нос.

Хотя ей очень хотелось поскорее покинуть эту душную малиновую комнату, женщина поколебалась, прежде чем подняться, теребя в пальцах ручку корзины.

– Я слышала, Вильмот Чародей, что ты можешь наводить не только чары, но и проклятия, – сказала она уже гораздо более миролюбивым тоном, чем тот, который взяла сначала.

Он рассмеялся и покрутил кольца, густо унизывавшие его пальцы.

– Ты же знаешь, красавица моя, проклятия – как цыплята, они всегда возвращаются домой на насест. Если Вильмот Чародей идет на такой риск, он требует действительно высокую цену.

– Назови ее, – сказала она хрипло.

Он хихикнул.

– Ты сама, – ответил он, окинув ее таким похотливым взглядом, что не могло быть никакого сомнения в том, что он имеет в виду.

Женщина отпрянула, даже не попытавшись скрыть отвращение.

– Ты шутишь, – ответила она, скривив губы.

Карлик надулся, точно обиженный ребенок, и сказал:

– Ты считаешь, что я шучу, красавица? Это была не шутка. Если хочешь, чтобы я наводил для тебя проклятия, то мне нужно больше, чем просто золото. Я – один из самых богатых людей в Лукерсирее – столько шлюх жаждут купить мои заклинания красотки и столько благородных дам хотят узнать свое будущее. Теперь я хочу от тебя не золота, Майя Колдунья, а твое собственное белое тело. Видишь ли, я знаю, кто ты такая, красавица. Ты считаешь меня ребенком и недомерком, но я Вильмот Чародей, и вижу то, что незримо остальным слепым идиотам. Мне доставит огромное удовольствие посадить свое семя в борозду Мак-Кьюиннов.

Майя невольно вздрогнула, не в силах сдержать мертвенную бледность, разлившуюся по ее губам и щекам.

Колдун довольно захихикал, слез со своего шезлонга и подошел к ней, прижавшись к ее ногам своим приземистым телом.

– О да. Вряд ли новый Ри откажется хорошо заплатить за то, чтобы узнать, где скрывается жена его брата – больше золота, чем ты сможешь заработать со своим хорошеньким лицом и любовными песнями. Видишь ли, я знаю о тебе больше, чем ты представляешь, моя гордая госпожа морей. Так что если хочешь, чтобы я держал свои знания при себе, то раздвинешь свои ноги для меня, как раздвигаешь их для любого прыщавого недомерка, у которого в карманах достаточно золота. Да, и ты станешь стонать и кричать для меня и говорить мне, что я самый лучший любовник, который у тебя когда-либо был. – Говоря все это, он копошился под юбкой, гладя ее ноги своими маленькими горячими ручками.

Майя стояла, точно каменная, ее лицо было белее мела, глаза опущены.

– А если я лягу с тобой, ты наведешь для меня это проклятие? И оно сработает?

– Да, я наведу это проклятие, – захихикал он. – Мне понадобится прядь волос или чешуйка кожи, или обрезок ногтя того, на кого ты хочешь навести это проклятие, ты поняла? Чтобы оно подействовало, у меня должна быть частица его живой плоти.

Она невольно покачала головой.

– Я не смогу достать ничего подобного, – ответила она. – Неужели ты не понимаешь, что я хочу проклясть моего злейшего врага. Я не могу подойти к нему так близко!

– Тебе придется, если ты хочешь, чтобы я навел на него хоть сколько-нибудь сильное проклятие, – сказал он. – Если не можешь достать клочок его волос, какая-нибудь одежда, еще теплая от его тела, или пыль из-под его ног, или даже отпечаток его спящей фигуры на постельном белье все же лучше, чем совсем ничего, хотя я и не могу ручаться, что в этом случае заклинание подействует наверняка. Чем больше ты принесешь мне, тем сильнее будет проклятие, понятно?

Она кивнула, отстраняясь от него. Он ущипнул ее за бедро, сказав резко:

– Ты будешь стонать, поняла? Ты будешь горячей, влажной и уступчивой, и будешь кричать мое имя.

– Наведи мне такое проклятие, которое навсегда уничтожит их дом, и я сделаю все, что ты захочешь, – ответила она холодно. – Хотя, если мне придется заплатить столь высокую цену, то я хочу получить за нее еще кое-что.

Его розовые губки надулись, и он отступил назад.

– Чего еще? – спросил он недовольно.

– Я хочу, чтобы ты научил меня, как наводить такие чары и заклинания красотки, – сказала Майя вкрадчиво, бросив жадный взгляд на его толстую книгу заклинаний.

Он насмешливо расхохотался.

– Чтобы ты сама могла навести иллюзию, да? Ну уж нет, моя прекрасная госпожа! Если бы я раскрывал мои секреты клиентам, то вскоре остался бы не у дел. Кроме того, для этого нужен Талант. Умение тут бесполезно, если нет знания.

Она нахмурилась.

– Я не понимаю.

– Чары и заклинания – простая болтовня и сотрясение воздуха, если у тебя нет силы, – сказал он пренебрежительно. – Они точно концентрируют волю и называют желание, без которых просто не будут работать. И все же без Таланта они остаются всего лишь словами. Талант должен быть рожден внутри тебя.

Не заметив внезапно заблестевших льдисто-голубых глаз Майи, он закрыл толстую книгу и опустил ее обратно в сундук.

– Понятно, – сказала она, приподнимая испачканные в грязи юбки.

Он посмотрел на нее снизу вверх, склонив свою непропорциональную голову набок.

– До встречи, миледи, – сказал он. – Я просто жду не дождусь.

– До встречи, – кротко ответила Майя.

В самое темное время ночи, за несколько часов до рассвета, Изабо в походных штанах и башмаках, в берете на ярких кудрях выскользнула через одну из задних дверей и стала бесшумно пробираться через огороды. На спине она несла маленькую банприоннсу, а в руках – две раздутых сумки.

Две маленькие собачки, вислоухая и пегая, трусили следом, взволнованно тявкая.

– Тише, Пестрый, тише, Черныш, – прошептала она. – Вам нельзя со мной. Оставайтесь здесь с Латифой. – Они заскулили и, припав к земле, поползли за ней на животах.

– Нет. Оставайтесь здесь, – строго сказала она. Собаки повиновались, понуро повесив обрубки хвостов. Она погладила их по головам, насколько это было возможно с ее поклажей, и пошла дальше, чувствуя, как заныло в груди.

Изабо спрятала сумки за заснеженными ульями, потом пошла по темному парку. Две луны заливали ярким светом белую лужайку, прочерченную черными тенями тисовых деревьев. Она дошла до маленького садика, где над замерзшей поверхностью маленького пруда склонялись голые ветви плакучего зеленичного дерева.

– Лиланте, – прошептала она. – Ты меня слышишь?

Ответа не было. Изабо встала перед деревом на колени.

– Мне так жаль, Лиланте, я никогда не хотела причинить тебе боль, – сказала она точно так же, как говорила всякий раз, приходя сюда. – Он ничего для меня не значит – это был просто пряный эль, и то, что я так долго была одинока, и ревность к Изолт, у которой теперь есть все. Пожалуйста, прости меня. Если бы я знала… – ее голос пресекся, потом она порылась в поясной сумке и вытащила оттуда длинную косу, даже в безжизненном свете лун пылающую рыжим огнем.

– Я должна уехать, Лиланте. Мне очень хотелось бы взять тебя с собой, но я не могу ждать до весны, когда ты проснешься. Это слишком опасно… – Она аккуратно спрятала длинную косу в ветвях древяницы. – Чтобы ты могла найти меня, – прошептала она и нежно погладила шершавую кору. Потом встала на ноги, стряхнула с колен снег и бесшумно пошла назад по темному серебристому парку.

В конюшнях было темно, а дежурный помощник конюха мирно спал на соломе. Изабо, видевшая в темноте, как эльфийская кошка, пробралась в стойло, где стоял Лазарь. Он был стреножен и взнуздан так туго, что еле мог двигаться, понуро повесив голову. Она тихонько заржала, и конь зашевелил ушами. Изабо опустила сумки на пол и положила ладонь на его бархатистую переносицу, предупреждая его, чтобы не шумел. Он настойчиво ткнулся в нее носом, едва не сбив с ног.

За считанные секунды она распустила недоуздок и путы. Он дрожал всем телом, но тихо вышел вслед за ней из стойла. Одна из лошадей вопросительно фыркнула, но Изабо тихонько успокоила ее и, подождав, пока конюх не прекратил вздыхать и ворочаться во сне, пошла дальше. Ей пришлось раскрыть дверь конюшни, чтобы огромное тело Лазаря смогло протиснуться сквозь нее, и скрежет дерева по камню разбудил мальчишку. До Изабо донесся его вскрик, и она вытолкнула Лазаря наружу, с грохотом захлопнув дверь. В лихорадочной спешке она засунула под ручки грабли, заперев мальчишку внутри, а потом как можно быстрее повела Лазаря прочь.

Через несколько секунд помощник конюха уже поднял страшный шум, барабаня в дверь и зовя на помощь. Выругавшись себе под нос, Изабо с помощью садовой скамеечки взобралась к Лазарю на спину. И пустила его в галоп. Сумки заколотили его по холке, так что пришлось придерживать их одной рукой, чтобы не свалились на землю.