Текст книги "Повелители охоты"

Глава 14. Лонни

Несколько секунд меня тошнило, пока мы кружились в темноте, а потом я снова почувствовала твердую землю под ногами.

Запах смерти и гнили наполнил ноздри. Я задохнулась, борясь с рвотными позывами, и упала на мокрый каменный пол. Голова раскалывалась, меня захлестнула дезориентация.

Услышав металлический звон, я заставила себя открыть глаза. Сердце замерло, а желудок сжался. Меня окружала почти полная темнота, а единственный свет виднелся в конце коридора, примерно в шести шагах от меня. У моей головы застыли чьи-то сапоги.

Я посмотрела вверх и обнаружила, что надо мной стоит Сайон и разглядывает меня, лежащую на полу.

– Ты определенно можешь сопротивляться не всей магии, – задумчиво протянул он. – Думаю, у меня будет достаточно времени разобраться в твоих способностях.

– Что?

Он отступил, и я моргнула, осматривая помещение получше. Кровь застыла в жилах. Через пару секунд я уже вскочила на ноги, пытаясь справиться с головокружением и тошнотой, грозившими снова отправить меня на пол. Пульс гремел в ушах.

Сайон оказался расторопнее меня: он вышел в коридор слишком быстро, чтобы я успела заметить. Затем он закрыл дверь тюремной камеры с гулким звоном.

Я бросилась к решетке, обвивая руками тяжелое железо и тряся его изо всех сил.

– Ты не можешь так поступить! – закричала я. – Ты не можешь бросить меня здесь!

Он не может. Они не могут так со мной поступить.

– Однако я могу, мятежница. Раз я не могу заставить тебя сотрудничать, то хотя бы помешаю вернуться к Дуллахану с короной.

– Я понятия не имею, о чем ты! – крикнула я вслед уходящему принцу, исчезающему в темном коридоре.

Сайон обернулся. Серебряные глаза снова встретились с моими, в них светилась такая соблазнительная жестокость, что это ошеломляло. Как и то, что я очутилась в центре его безраздельного внимания. Он смотрел на меня столь пристально – сексуально, яростно, презрительно, – как будто я вообще ничего для него не значила, но он все равно хотел посмотреть, когда же я сломаюсь.

Его гипнотический голос эхом разнесся по камере, заставляя угрозу прозвучать как стихи:

– Кричи сколько хочешь, мятежница. Никто не услышит тебя. – Он махнул рукой на остальных заключенных, словно говоря: «Видишь: всем плевать, когда другие кричат».

Остальные пленники уставились на меня голодными глазами – пустыми и безумными, – злобно моргая в темноте. Их вопли, полные боли и гнева, раздавалась даже сейчас, в присутствии стражников.

Сердце ухнуло в пятки, и я подумала, что меня все-таки стошнит.

– Солнце уже зашло, – сказала я, пытаясь звучать уверенно, – и у меня ваша корона. Это значит, что я королева.

– Да, верно. – Он отвернулся и исчез во мраке коридора. – Посмотрим, как корона послужит тебе при полном отсутствии союзников.

Сайон был прав. Всем было наплевать, сколько бы я ни кричала ему вслед, и никому не было дела даже много дней спустя.

Когда крики утомили меня, я рухнула на грязный пол, осматривая камеру. Она была крошечной, мрачной и пахла тем, что лучше не произносить вслух. Солома в углу кишела клещами, а под ногами скользнула крыса, и я отпрянула.

Дальше по коридору другие заключенные продолжали кричать: от голода или безумия, этого я не знала. Голова кружилась, и я рассмеялась над собственным ничтожеством. В Вечнограде не место справедливости. У людей здесь никаких прав.

Обхватив колени руками, я прижалась к ним лицом.

В моей жизни было несколько моментов, когда я отчетливо понимала, что как прежде уже никогда не будет. День, когда мать схватили стражники королевы. День, когда у меня появился шрам на ухе. День, когда мы сбежали в столицу, и сегодня, когда я потеряла свою последнюю родню, окончательно и бесповоротно оставшись одна.

Непрекращающееся жужжание, начавшееся еще на поляне, никак не покидало голову, заглушая все чувства, кроме боли, гнева и горя. Это все чертовы фейри, они сделали это с Рози. Сделали это со мной.

Возможно, мне следовало принять их предложение.

Возможно, мне следовало просто уйти. Возможно… возможно, все это не имело бы значения.

Все знают законы Иноземья. Я – королева, но меня заперли здесь. Вот она, самая большая ложь в мире – что Вечные действительно позволят кому-то оспорить их власть.

Дни напролет я кричала и горевала по сестре.

Я горевала и по матери, по которой никогда не могла как следует поплакать, и по несправедливости всего происходящего по отношению ко мне.

Я знала законы, и Сайон не имел права так поступать со мной. Но власть – не то же самое, что сила, и всем плевать, что случилось со мной. Плевать, что случилось с моей семьей. А я не должна никогда – никогда – раскрывать свою силу.

Часть II

Не репейник склонился к жимолости,

а жимолость обвилась вокруг репейника[6]6
  Перевод Надежды Вольпин.


[Закрыть].

Эмили Бронте. «Грозовой перевал»

Глава 15. Сайон

Мабон (сентябрь). Семь лет назад

Колено человеческой женщины врезалось в ухо стражника, когда он перебрасывал ее через плечо. Он охнул, а затем громко выругался, но она как будто этого даже не заметила.

– Заткнись, – сказал я ей. – Пожалуйста.

Женщина вызывающе посмотрела на меня и закричала еще громче. Выкрикивала слова и ругательства на языке, на котором я не говорил, да и не хотел.

Смысл был ясен по выражению ее лица и тому, как она пыталась отбиться от нас. Она думала, что мы – или, вернее, я – воплощение зла. Она была не так уж далека от истины.

Я сжал зубы, голова начала раскалываться. Разве она еще не поняла? Даже если кто-то придет ей на помощь, это не изменит ее судьбу. Это будет лишь означать, что мне придется убить больше невинных людей, и одна мысль об этом скрутила желудок.

Я поднял руку и прижал ее к обнаженному предплечью женщины. Она снова закричала, на этот раз громче. Но не от гнева, а от боли. Я отдернул руку.

– Тихо!

Тяжело дыша, она уставилась на меня, пот выступил на ее лбу. Теперь она узнала меня, я был уверен. И я только что подтвердил ее худшие опасения.

– Отлично, – сказал дядя рядом. – Я собираюсь убить ее сам.

Дядя Пэнвилль теперь был лишь немногим выше меня – и, вероятно, я перерасту его в этом году. Он был наследным принцем и в знак этого носил серебряный венец на лбу. Хоть он и не был моим отцом, даже я признавал, что похож на него больше, чем на собственного родителя.

– Что нам с ней делать, милорд? – спросил меня стражник, явно вздохнув с облегчением, когда женщина наконец перестала кричать.

Я посмотрел на дядю, но он ничего не сказал. Он ждал моего ответа. Голова разболелась еще сильнее.

Я знал, что в этом и есть смысл. Это урок. Дом Вечных не знает милосердия. Мы не чувствуем ни вины, ни стыда за приказы, которым следуем. Пророчества бабушки Силии всегда верны, и мы всегда действуем во благо семьи. Всегда стремимся снять наше проклятье.

Я в некоторой растерянности уставился на стражника – не в последнюю очередь потому, что не привык к такому почетному обращению.

– Думаю, ты повезешь ее.

– Слушаюсь, милорд.

Я осмотрел грязную городскую улицу. Из дверных проемов и окон высовывались лица – жители трущоб выглядывали, пытаясь понять, что случилось. Многие попрятались, как только заметили меня. Хотя люди не боялись меня так, как отца, герб Вечных все же производил впечатление.

Я никак не мог понять, почему кто-то решил сбежать из дворца ради жизни в подобном месте. Я с любопытством перевел взгляд на кричащую рыжую женщину, гадая, что же заставило ее уйти. Вполне возможно, что ей бы все удалось. У нас были дела поважнее, чем искать каждую служанку-подменыша в городе.

К несчастью для Риэннин Скайборн, бабушка Силия увидела ее во сне и приказала мне разыскать ее. Еще хуже то, что она родилась в день, когда пал Паслен.

Охранник перекинул Риэннин через лошадь, и я сделал шаг к своей.

– Нет! Мама!

Крик эхом разнесся по улице, отражаясь от стен домов и задержавшись в воздухе. В большом удивлении я поднял глаза и окаменел.

Две одинаковые девушки бежали к нам с холма со стороны Чужелесья.

– Нет! – крикнула женщина на общем языке. – Уходите!

Я перевел взгляд с девушек на женщину, и в голове щелкнуло. Кажется, они были лишь на несколько лет моложе меня. Четырнадцать-пятнадцать лет, хотя мне всегда трудно определить человеческий возраст. У них были волосы матери, но не ее голубые глаза.

Услышав слова матери, одна из девушек остановилась и отступила на несколько шагов, будто собираясь сбежать. Умно. Нормальная реакция, когда люди сталкиваются с фейри. Вторая перевела взгляд со стражников на мать, затем на меня и обратно. Она оскалилась, будто дикое животное, а после бросилась вперед, не заботясь о собственной безопасности. Совершенно без страха. Я почувствовал, как волосы встали дыбом на затылке, а зрение сузилось до точки. Я непроизвольно шагнул вперед…

– Отпустите ее! – потребовала девушка.

– Лонни, уходи! – крикнула ей мать. Она больше не испытывала боли, но тени, что я набросил на нее, все еще отражались в глазах.

Дочь не послушалась и вместо этого бросилась ко мне, будто если она каким-то образом одолеет меня, то сможет спасти мать.

Я отступил. Если она коснется меня, то испытает сильную боль.

Прежде чем я успел среагировать – даже подумать, – дядя Пэнвилль уже перехватил девушку и поднял в воздух, будто она ничего не весила.

– Что ж, – весело сказал он, – возможно, ты еще не готов выполнять такие поручения самостоятельно, раз тебя может заставить отступить человеческий ребенок.

– Это не так, – прошипел я, стараясь не обращать внимания на то, как девушка брыкается и кричит в руках дяди – точно так же, как только что ее мать.

Я понятия не имел, почему меня это волновало – и почему ее крики меньше раздражали, но сильнее злили.

Дядя поднял брови, но у меня не было оправдания. Я просто не хотел убивать девушку. В отличие от Пэнвилля, моя магия приносила лишь боль и смерть. Кроме этого я был мало на что способен.

Пэнвилль перевел взгляд с брыкающейся женщины поперек лошадиного крупа на ее дочь, которую удерживал в нескольких футах над землей. Уголок его губ приподнялся в злобной ухмылке.

Он поднял правую руку, создавая заклинание, и моя кровь вскипела. Пульс оглушительно застучал в ушах, и я шагнул вперед, чтобы оторвать его руку от нее…

Без всякого предупреждения девушка отлетела к стене дома. Раздался душераздирающий крик.

Пэнвилль уставился на свою руку, но все мое внимание сосредоточилось на девушке.

Ее висок заливала кровь, пачкая волосы и платье. Я побледнел.

Она пахла магией.

Глава 16. Сайон

Ламмас (август). Три месяца после смерти короля Пэнвилля

Кулак больше моей головы врезался в мой череп, и я отшатнулся. Боль пронзила меня, и я стиснул зубы, стараясь сдержать магию.

Толпа одобрительно заулюлюкала, откровенно радуясь тому, что одного из Высших фейри чуть не сбили с ног. Мне стало интересно, что бы они сказали, узнай, что удар в этом глухом переулке только что принял один из членов королевской семьи – или что я могу положить происходящему конец в любой момент. Кроме боли, здесь не было ничего интересного.

Я обошел кольцо кричащих зрителей, собравшихся в грязном переулке столицы. Большинство из них были людьми, но я заметил и нескольких фейри в толпе. Если кто-то и узнал меня – в чем я сильно сомневался, – то ничего не сказал.

Я вытер кровь с глаз и отпрыгнул в сторону, уже чувствуя характерное покалывание, когда рана на виске начала затягиваться.

Тролль тяжело шагнул вперед. Я выбросил руку, возвращая удар. Костяшки пальцев хрустнули о его челюсть. Он даже не покачнулся, а брови дернулись, будто в легком раздражении. Словно муха подлетела слишком близко.

– Прикончи его! – закричал кто-то сбоку, и, вероятно, обращался он вовсе не ко мне.

Бои здесь заканчивались только чьей-то смертью, и вот уже несколько ночей тролль оставался непобежденным. Я надеялся, что найду в его лице настоящий вызов. Что-то, способное меня отвлечь. Но мне не следовало ожидать столь многого.

Тролль снова бросился вперед, изо рта полетели слюна и слизь, а его крошечные глазки сфокусировались на мне. Он поднял огромную руку, и на сей раз, когда она коснулась меня, я не стал сдерживать магию.

Тролль заревел. Удивительно высокий звук для такого огромного существа – будто раненая лиса на охоте. Это странно перекликалось с нынешним охотничьим сезоном, а потому совершенно не понравилось мне – ведь я изо всех сил старался забыть о нем.

Балансируя на пятках, тролль закатил глаза, на губах образовалась пена.

Я скучающе отвернулся, когда тролль покачнулся и рухнул на землю. Толпа позади меня смолкла. Некоторые открыли рты, глядя на меня с ужасом. Другие уже продирались между грязными домами обратно к улице, пытаясь сбежать от меня.

Только Баэл равнодушно стоял, прислонившись к стене дома и дожидаясь меня. Толпа сторонилась и его, но, вероятно, это было больше связано с его очевидным опьянением и отсутствием рубашки.

– Отличное представление! – крикнул он, когда я приблизился. Он поднял руку, чтобы похлопать меня по спине, и впечатляюще промахнулся. – Но надо ли было убивать его?

– Да, – отрезал я.

Было время, когда меня выворачивало от подобного. Когда я боялся использовать магию против кого-либо. Когда смерть била по мне так же сильно, как и по тем, кого я убивал. Но теперь меня это почти не задевало.

– Ну и ладно. Отличная работа. Очень… – он сделал паузу, словно подыскивая слово, – смертоносно. Смертельно.

Я чуть было не закатил глаза.

– Ага.

Настороженные взгляды провожали нас, пока мы возвращались в замок. До этого зрители, может, и не знали, кто я такой, но теперь точно догадались. Я слышал, как они перешептывались, глядя мне в спину.

Принц кошмаров.

Бог боли.

Сайон, Лжекороль, Предатель Охоты.

Глава 17. Баэл

Имболк (февраль). Девять месяцев после смерти короля Пэнвилля

Для бессмертного Самайн был лучшим днем, чтобы умереть.

По моей коже пробежали мурашки, как от ощущения тысячи глаз, смотрящих в спину. Это и правда было так – многие глаза следили за моей семьей, когда мы ехали по длинной дороге из замка до Лунного озера. За мной наблюдали больше, чем за остальными, но это ожидаемо.

Лес полнился отпечатками заблудших душ, тенями мертвых существ, страстным шепотом остатков эмоций, застрявших в коре деревьев. У каждого дуба и сосны, которые мы проезжали, в кольца впиталось что-то – какая-то рябь, болезнь или сучок, вызванные тысячелетней травмой.

Возможно, Самайн лучше всего подходил для бабушки Силии, чтобы вернуться к Истоку, но для меня это худший день для путешествия.

Тени всегда следили за мной, всегда нашептывали что-то. Обычно я игнорировал их, но, когда они поднимались так близко к поверхности, их голоса оглушали.

И все же я не нервничал. Я не боялся мертвых.

Меня пугали живые.

Я резко очнулся и заморгал, чувствуя, как сон рассыпается на капли. Или, точнее, рассеивается, как дым.

Я нахмурился, глядя на грубые деревянные балки потолка. Мне потребовалось совсем немного времени – доли секунды, – чтобы понять, где я нахожусь. В столице было пять гостиниц, носивших мою фамилию, и потолки всех них были мне знакомы.

Я сел, глядя на пустое место рядом. Слава Истоку.

Я ненавидел с утра обнаруживать, что мои любовницы взяли на себя смелость остаться на ночь. Частично из-за того, что я редко виделся с партнершами больше одного раза, но не в последнюю очередь и из-за снов.

Потянувшись к кожаной сумке, которую всегда держал при себе на утро, когда просыпался не в своей постели, я вытащил перо и дневник. Этот сон, скорее всего, не был пророчеством и уж точно ничего не предсказывал. Не более чем воспоминание. Но никогда нельзя быть уверенным наверняка. Это я узнал от самой бабушки Силии, которая записывала в дневники все сны на протяжении всей жизни.

Посасывая кончик пера, я пытался вспомнить точный сюжет сна. Вытащить его кусочки из памяти. Я вспомнил процессию и всю мою семью. Мы ехали к Лунному озеру, чтобы по воде отправиться к Истоку. Исток – единственный способ убить бессмертного: либо прямо войти в него, либо использовать закаленный в его огне клинок. Большинство не хотело входить в Исток, но после тысяч лет проклятой жизни я мог понять это решение.

Сон уже исчезал, смешиваясь с воспоминаниями и утекая обратно в уголки сознания.

Сдавшись и отшвырнув дневник в сторону, я застонал.

Мой пророческий талант оставлял желать лучшего. Он вряд ли даже стоил упоминания по сравнению с остальными моими способностями. Тем не менее еще никогда я так сильно не жаждал развить его, как за прошедший год.

Где бы Сайон ни прятал ту девушку, я не мог ее найти. Но в конце концов однажды я это сделаю. Если она еще жива, я должен отыскать ее.

От этого зависят наши жизни.

Глава 18. Лонни

Во тьме

В детстве мама рассказывала мне о дне, когда мы с Рози родились.

«Небо почернело, – говорила она. – Столпы дыма, пепла и магии вырвались из земли и обрушили огонь на Паслен».

Находясь в другой провинции, мать наблюдала, как дым затмил солнце. Она рассказывала, что новорожденная я будто вторила крикам жителей Паслена, когда вокруг них рушились городские стены. Крики матери смешались с криками умирающих фейри, заживо сожранных Дикой магией, что извергалась из недр земли.

Мать родилась в человеческом мире, где не было магии. Она говорила о нем тем же шепотом, которым люди обсуждали Паслен после извержения вулкана. Теперь эти земли называли провинцией Последствия.

Ранними утренними часами лежа в постели без сна, я задавалась вопросом, не живу ли все время в состоянии после. Именно так я чувствовала себя после смерти матери. Было время, когда у меня была семья, а было то, что после.

Теперь, день за днем лежа в темноте, я гадала, было ли происходящее последствиями или еще только извержением.

Глава 19. Лонни

Во тьме

В камере единственным моим спутником был гнев.

Еду приносили редко и без всякой последовательности. Я пыталась различать дни по смене охраны, но стражники, похоже, намеренно меняли график, чтобы нас запутать.

Тюремщики не были жестокими, но и доброты не проявляли. Чаще всего они меня игнорировали. Иногда, раздавая еду, осыпали меня непристойными комментариями или же просовывали руки сквозь решетку, будто я была каким-то зверем, выставленным напоказ.

Хуже всех был стражник, который дежурил в первый день моего заточения, – вот он не упускал возможности пнуть меня или ударить локтем в лицо.

Трудно определить, как долго я уже здесь находилась: время потеряло всякий смысл, а через дверь в конце коридора просачивалось слишком мало света. Регулы наступали шесть раз, а потом совсем прекратились.

Несколько месяцев камера рядом с моей пустовала, пока однажды в нее не привели нового заключенного.

Я едва подняла голову, когда его привели, – меня мало что интересовало, кроме еды и воды. Он не плакал и не лягался, зашел в камеру с гордо поднятой головой и прямой спиной. Я заинтересовалась и села.

– Каково это – знать, что ты здесь умрешь? – усмехнулся тюремщик, захлопывая дверь за пленником.

– Тот же вопрос могу задать и тебе.

Мое сердце забилось быстрее. Его голос был мягким и изысканным. Фейри. Они заперли здесь фейри.

– Что это значит? – выплюнул стражник.

Фейри не ответил, но по моей спине пробежала дрожь. Странное необъяснимое чувство охватило меня. Будь у меня хоть что-нибудь, кроме грязных лохмотьев, я бы поставила все на то, что тюремщик встретит свой конец в этом коридоре.

Я перебралась в другой угол камеры. Мне не нужны друзья во тьме.

Я лежала на спине и считала трещины на потолке.

Их были тысячи, но я проверяла себя, пытаясь понять, сколько смогу насчитать, прежде чем собьюсь. Пока меня не отвлекли от этого занятия крики в коридоре.

Казалось, будто уже много месяцев я не говорила с другим человеком. Скорее всего, так и было.

Я свернулась калачиком в углу камеры, когда пришли тюремщики с едой. Я просто надеялась, что они меня не заметят.

Тяжелые ботинки загрохотали по коридору, ненадолго останавливаясь у каждой двери, чтобы раздать хлеб и воду. Они подходили все ближе и ближе, пока наконец не остановились напротив моей камеры.

– Лон!

Я даже не пошевелилась.

– Лонни. Ты там?

Я перекатилась по грязному каменному полу, голова раскалывалась от обезвоживания. Все мышцы ныли от долгого бездействия, а при каждом движении желудок охватывала острая боль от голода.

Если это стражник-фейри, ему придется зайти в камеру и самому выволочь меня. Я не собираюсь помогать своим мучителям.

Мой голос стал хриплым и прерывистым из-за долгого молчания.

– Оставь меня в покое.

– Черт, я думал, ты умерла.

Я приоткрыла глаза и посмотрела наверх. Голос был мне знаком. Я поморгала в полутьме, неуверенная, что глаза не обманывают меня.

Калибан.

Я прокашлялась, но мой голос оставался сухим и хриплым.

– Не умерла.

Пока что.

Он просунул лицо между прутьями.

– Что ты здесь делаешь?

А что, по его мнению, я здесь делаю? Разве не видно? Неужели это не очевидно?

– Я…

Из соседней камеры раздался голос:

– Заткнись.

Я замерла. Сосед почти никогда не разговаривал со мной или с кем-либо еще, но я всегда ощущала его присутствие. Это была еще одна игра, которую я придумала. Угадай, в какой стороне находится камера фейри. Угадай, как он выглядит. Угадай, почему он заточен здесь вместе со всеми этими умирающими обезумевшими людьми.

– Почему? – наконец спросила я и обрадовалась, услышав нотку вызова в своем голосе. Я думала, что уже давно потеряла способность о чем-то беспокоиться. Или спорить с кем-то. Но, видимо, еще нет.

– Потому что они тебя слушают. Все время. У них повсюду уши, и поверь мне, они ищут тебя.

Я нахмурилась, тряхнув раскалывающейся головой, чтобы прояснить мысли. Когда я в последний раз что-то пила?

Дому Вечных нет нужды подслушивать. И нет нужды меня искать. Это они заперли меня здесь.

– Ты ошибаешься, – сказала я стене. – Им плевать, чем я занимаюсь. Вся власть в их руках.

Фейри мрачно усмехнулся, и его смешок будто отразился от стен, окутывая меня. Знакомое гипнотическое чувство, от которого по коже побежали мурашки.

Я рассмеялась в ответ. Или так думала. Я больше не узнавала этот звук.