Текст книги "Благие намерения"

Глава 3

Джиллиан взглянула в открытое окошко на представительного мужчину верхом на серой в яблоках лошади, а потом посмотрела на двух огромных псов, расположившихся на противоположном сиденье. Честно говоря, она совсем не сердилась на Ноубла. Хотя Пиддл и Эрп уже сидели на диете, основанной главным образом на рисе, отварной курятине и витаминных овощных салатах, нельзя было сказать, пошло ли это им на пользу, так как минуло слишком мало времени, а псам довольно долго приходилось оставаться в помещении. Одного взгляда на ее спутников по путешествию было достаточно, чтобы ее супруг после двух часов семейной жизни объявил, что весь путь до Нидеркоута проделает верхом. Хотя Джиллиан предпочла бы получше узнать графа за время четырехчасовой поездки до его имения, она признала, что винить его не за что. Открыв второе окошко, Джиллиан забилась в свой уголок и снова стала смотреть в широкую спину графа.

– Супруг, – обратилась она к собакам, смакуя это слово. Оно звучало надежно, приятно и казалось большим, мускулистым и привлекательным. – У меня есть супруг, и он граф, лорд Поцелуй. – После этих слов она почувствовала себя лучше, особенно когда вспомнила поцелуй, которым он скрепил их брачные обеты. – Думаю, он уже пришел в себя после сюрприза, который я ему приготовила, – обратилась она к собакам. Эрп в ответ завилял хвостом, а Пиддл только посмотрел на нее обычным задумчивым взглядом. – Очень надеюсь, что его губа быстро заживет. – Немного подумав, Джиллиан добавила: – И его голова. А еще палец на ноге, который отдавил один из его гнедых.

Снова выглянув из окна, Джиллиан решила, что ее муж самый удивительный человек. Она не могла дождаться вечера, чтобы он наконец ответил на все вопросы, возникшие у нее, когда тетя Онория, действуя из лучших побуждений, заговорила с ней о супружеской жизни. Джиллиан понимала, что ее тетя, несомненно, была бы смущена, узнай она кое-что из жизни своей племянницы. Джиллиан вовсе не была наивной девочкой, только что со школьной скамьи, ведь ей уже исполнилось двадцать пять, и она решила сегодня же вечером прояснить кое-что у себя в голове. Она улыбнулась при мысли, что Ноубл будет целиком в ее распоряжении, что им ничто не помешает и что ей не нужно будет заботиться о собственной предрасположенности ко всякого рода неприятностям. Однако Джиллиан решила убрать из спальни все предметы, представлявшие возможную опасность, чтобы молодой муж случайно не пострадал, не успев удовлетворить ее любопытство.

Через три часа экипаж въехал в массивные кованые ворота и свернул на мощеную дорожку, обсаженную высокими дубами.

– Нидеркоут, – сказала себе Джиллиан и с бьющимся сердцем мельком увидела из окна свой новый дом. Когда экипаж сделал последний поворот, дом предстал перед ней во всей красе: большое четырехэтажное здание с крыльями по обе стороны было построено из теплого золотистого камня, и, казалось, сотни окон поблескивали в лучах вечернего солнца, слепя глаза.

– Башенки! – воскликнула Джиллиан и, выбираясь из кареты, стиснула руку мужа.

При виде мечтательного выражения ее лица Ноубл почувствовал, что от ее радости у него на душе потеплело. С порозовевшими от возбуждения щеками, с зелеными глазами, светившимися на солнце изумрудным светом, Джиллиан сияла от восторга. Обернувшись к Ноублу, она одарила его такой улыбкой, что в его груди стало нестерпимо жарко. Взяв Джиллиан под руку, он повел ее к дому знакомить со штатом слуг, собравшихся на парадной лестнице.

– Это Тремейн, мой дворецкий.

– Разумеется, милорд, ваш дворецкий. – Джиллиан бросила на графа насмешливый взгляд. – Один в двух лицах, он заслуживает награды! Добрый день, Тремейн. Как вам удалось так быстро добраться сюда из Лондона?

– Дорогая, это не тот Тремейн, что служит старшим кучером, а его брат.

– Да? Правда? Да они на одно лицо! Как это странно!

Кивнув, Ноубл познакомил ее с миссис Хог, экономкой, и шел позади, пока та представляла новой хозяйке остальную женскую прислугу. Когда Тремейн повел Джиллиан знакомиться с мужской половиной штата, она остановилась и хихикнула.

– Вы дурачите меня, Тремейн? На самом деле вы, наверное, гнали лошадь изо всех сил, чтобы прибыть раньше нас. – Она погрозила слуге пальцем.

– Это мой камердинер, дорогая, а не кучер Тремейн. – Ноубл перевел дыхание. Порой ему казалось, что его жизнь превращается во французскую комедию.

– Тройняшки? – Она перевела взгляд с дворецкого на камердинера. – Настоящие тройняшки?

Оба брата кивнули, и Джиллиан прикусила губу, чтобы не рассмеяться, а лорд Уэссекс снова вздохнул и, взяв жену за руку, повел туда, где в сторонке от слуг стояли два человека.

– Это Роджерсон, воспитатель, и Николас, мой сын. Джиллиан слегка присела в реверансе, чувствуя, что ноги отказываются ей служить, но взяла себя в руки и повернулась к графу:

– Ваш сын? У вас есть сын? У вас есть сын, и вы не позаботились сказать мне об этом?

Слегка прищурившись, Ноубл наблюдал, как по ее лицу промелькнули замешательство, удивление и, наконец, гнев. Когда Джиллиан возмущенно взглянула на него, лорд Уэссекс уже был готов предложить ей пройти в дом, чтобы там продолжить разговор, но она неожиданно бросилась к нему и поцеловала именно в то место, которое случайно укусила во время церемонии венчания, а затем, высвободившись и его рук, обняла его сына.

– Только представить себе! У меня есть сын, а я даже не знала об этом! – щебетала она над девятилетним мальчиком, так же ошарашенным неожиданным поворотом событий, как и его отец. – Знаешь, ты очень похож на отца. Те же обворожительные серые глаза и черные ресницы. И тот же подбородок. О, я так счастлива! Я обрела мужа и сына в один и тот же день!

Взяв Ника за руку, она повела его к дому, продолжая на ходу болтать. Несколько ошеломленный Ноубл последовал за ними, ожидая, когда же она заметит, что мальчик не говорит.

– Холодный ужин, миссис Хог, – дал он распоряжение экономке. – Дорогая, миссис Хог покажет вам ваши комнаты. Я буду ждать вас в библиотеке через час. Ник, Роджерсон, если не возражаете, давайте пройдем в мой кабинет.

Ноубл подождал, пока Джиллиан в сопровождении двух псов устрашающего вида поднялась по лестнице, и направился в кабинет к сыну и воспитателю. Он был уверен, что его несчастный сын не примет мачеху, но пока что граф видел на лице мальчика только удивление и очень надеялся, что интуиция его не подвела и что Джиллиан окажется лекарством, которое необходимо Нику, чтобы вернуться к жизни. Отлично зная, что ввергло мальчика в ад, лишив его речи, Ноубл был терпелив и соблюдал советы докторов, однако его сын все еще отказывался говорить. Сам Ноубл тоже возвел в душе прочные стены против боли и сердечной тоски и точно знал, как тяжело будет Джиллиан завоевать мальчика. Но он был уверен, что если кто-то и может это сделать, то только Джиллиан. Не обращая внимания на сына и его воспитателя, лорд Уэссекс, глядя в окно, думал о жене. Она нашла способ сломить его оборону, и от этого ему было не по себе. С каждой минутой, проведенной в ее обществе, граф понимал, что, пока сам будет заканчивать дела в городе, просто необходимо оставить Джиллиан на месяц в имении. Она поселится в Нидеркоуте и начнет колдовать над erQ сыном, а он сам таким образом отгородится от опасного воздействия ее наивного и жизнерадостного взгляда на мир. Отвернувшись от окна, лорд Уэссекс попросил у воспитателя отчета, а когда тот закончил, долго говорил с сыном о том, какого ожидает от него отношения к мачехе, и спросил, чем он занимался. В ответ Ник пожал плечами и без всякого выражения посмотрел на отца. Ноубл и не подозревал, что он сам пользовался на людях точно таким же взглядом. Но Роджерсон это видел и, искренне любя и своего воспитанника, и своего патрона, горячо молился, чтобы новой графине удалось то, что не удавалось другим, – добраться до потайных уголков души отца и сына.

– Как вы нашли свои апартаменты? – спросил Ноубл жену, когда чуть позже они вдвоем сидели за холодным ужином у камина в библиотеке.

– Поднявшись по лестнице, я пошла направо, – ответила Джиллиан.

– Это старая шутка, – отозвался граф, принимаясь за ветчину.

– Я знаю, – улыбнулась Джиллиан, – но ничего не могу с собой поделать. Признаюсь, милорд, комнаты… Ну, честно говоря, мы несовместимы.

Одна изящная бровь поползла вверх, и у Джиллиан задрожали пальцы от желания откинуть волосы, упавшие на лоб мужа, и погладить эту бровь.

– Как это понимать?

– Они розовые, милорд.

– Ноубл!

– Они розовые, Ноубл. Ярко-розовые. А я ужасно выгляжу на розовом фоне.

– Джиллиан, – отрезав кусочек утки, он положил его ей на тарелку, – теперь вы графиня Уэссекс, хозяйка этого дома и трех других. Если вам что-то не нравится, вы можете все переделать.

– Правда? Все, что угодно?

– В пределах разумного, конечно, – кивнул граф.

– Конечно, – согласилась Джиллиан.

К счастью, граф был занят собственной тарелкой и не заметил озорного блеска в глазах жены.

Ужин, быстрое знакомство с домом, визит на конюшню, чтобы устроить собак, – и оставшиеся вечерние часы быстро пролетели. Джиллиан, в своей лучшей ночной сорочке и довольно выношенном ночном халате, оставшись одна в отвратительно розовой спальне, поджидала мужа. Она была немного расстроена соболезнующим взглядом, который, уходя, бросила на нее новая горничная. Но предвкушение событий, которыми должен был завершиться этот день, отвлекло ее от чрезмерного беспокойства, и Джиллиан только горячо надеялась, что не сделает Ноублу ничего такого, что помешает ему все объяснить ей.

– Опять витаете в облаках, дорогая?

Джиллиан вскочила и обернулась. Ее муж в ярко-синем бархатном халате, не доходящем ему до лодыжек, и, как и она, босой, закрывал за собой дверь, соединяющую их комнаты.

– Да. У вас босые ноги?

– Как и у вас. – Взяв Джиллиан за руки, Ноубл ласково тянул ее к себе, пока она не оказалась прижатой к его груди. – Учитывая обстоятельства, вполне естественно, что вы напуганы, дорогая. Даю слово, что сделаю все возможное, чтобы не причинить вам боли, но боюсь, в первый раз вам будет не совсем приятно.

Взглянув в его серые глаза, Джиллиан удивилась, что когда-то могла назвать их ледяными. Сейчас они горели огнем, который согрел ее до самых кончиков босых ног. Ее не заботило, какие неприятности сулит ей вечер. Пока она оставалась в пламени этих прекрасных глаз, Ноубл мог делать с ней что угодно: щипать до синяков, мучить, пытать на дыбе в подвале…

– В Нидеркоуте нет подвала. – Обняв жену рукой за талию, граф крепче прижал ее к себе. – Тетя объяснила тебе, чего ожидать сегодня вечером?

– Да, она пыталась, но боюсь, в какую-то минуту я потеряла нить ее рассказа. Я надеялась, вы объясните мне это.

Джиллиан выглядела настолько расстроенной, что Ноубл не смог сдержать улыбки. По тому, как она восприняла те несколько целомудренных поцелуев, которыми они обменялись, он понял, что в ее душе бурлит нетронутый источник страсти. Но он полагал, что, как и большинство невинных девушек, она с трепетом и страхом ждет своей первой брачной ночи.

– Вместо объяснений я лучше покажу тебе, – пробормотал он, зарывшись в ее волосы, и снял с нее халат. – Холодно, любовь моя? – спросил Ноубл, почувствовав, что Джиллиан задрожала под тонкой ночной сорочкой, и начал легонько покусывать ее шею и ключицу, а потом взял в рот мочку уха.

– Боже праведный! – застонала Джиллиан и обеими руками изо всех сил вцепилась ему в волосы, не соображая, что он делает: тетя Онория определенно не упоминала о том, что он будет пробовать ее на вкус. Но она ни в коем случае не желала, чтобы эти чудесные ощущения исчезли.

Разумеется, Ноубл поступал неправильно, ему, безусловно, не следовало разжигать огонь желания, лизавший ее тело. О Боже, да это он сам ее лижет. Ночная сорочка, которую граф спустил с ее плеч, скользнув по бедрам, упала на пол. Джиллиан не успела выказать смущения по поводу своей наготы, как Ноубл поднял ее на руки и понес к кровати, но вдруг остановился, повернулся и отправился в свою спальню, где с величайшей осторожностью уложил на постель. Приподнявшись на локте, она внимательно смотрела, как он раздевается.

– Отлично! Это отвечает сразу на множество вопросов, – пробормотала она, глядя на его возбужденную плоть, а затем, к величайшему изумлению Ноубла, в полном восхищении и даже благоговейно потянулась и коснулась ее. – Да, конечно, это объясняет многое. Я сделала тебе больно? – спросила она, обеспокоенная болезненным стоном, последовавшим за ее прикосновением.

Нежно, невероятно нежно и с любопытством Ноубл взглянул на руки жены, знакомившиеся с его телом, и заскрипел зубами, стараясь не осрамиться в первые же десять минут своей брачной ночи, а затем легким толчком опрокинул ее на спину и, тяжело дыша, лег рядом.

– Ты весь мокрый. Тебе жарко? Хочешь, я открою окно? Принести тебе прохладительного?

Придвинувшись ближе, Джиллиан положила руку ему на грудь, и ее пальцы стали медленно описывать круги вокруг его плоского коричневого соска. Ноубл крепко прижал ее руку к своему телу и, стиснув зубы, постарался отвлечься от желания сразу же погрузиться глубоко в ее лоно. «Нет, я не переживу эту ночь, – мелькнуло у него в голове. – Если я не опозорюсь раньше, она убьет меня своими наивными эротическими ласками».

– Ничего не нужно. Просто лежи и не двигайся. И если у тебя в душе есть хоть капля милосердия, перестань меня трогать!

– Прости. – Джиллиан отдернула руку. – Я думала, это разрешается.

В недоумении лежа рядом с мужем, Джиллиан задалась вопросом, почему он так прерывисто дышит. «Нельзя долгое время так тяжело дышать, это не пойдет ему на пользу, возможно, если погладить его, как я глажу уставших собак, он успокоится и его дыхание придет в норму», – решила Джиллиан и нежно погладила грудь графа и его живот.

– О Господи!

Возглас прозвучал не как молитва, а как предсмертный стон. Подумав, что у ее мужа, наверное, болит голова, она приподнялась и наклонилась над ним, так что ее губы оказались на волосок от его рта.

– Тебе плохо, Ноубл?

Тихо застонав, он обхватил рукой ее затылок, чтобы завладеть ее губами.

– У тебя заболела голова? – Слова застряли у нее в горле, и теперь она сама отрывисто хватала воздух, но ей это давалось с трудом, потому что у нее во рту блуждал язык Ноубла, как пытливый исследователь некой влажной пещеры. Не в силах сдержать эмоции и желания, переполнявшие ее, Джиллиан прижалась к мужу, исторгнув из глубины его груди еще один стон, а потом внезапно оказалась лежащей на спине, прижатая Ноублом.

– Я хотел все сделать как положено, клянусь, – прохрипел он, – но ты слишком горяча. А я всего лишь мужчина, черт побери! И ты не можешь винить меня за то, что я мужчина!

Джиллиан показалось, что графу требуется, так сказать, поддержка, и ласково погладила его по плечам и спине.

– Я вовсе не виню тебя. Ты замечательный, Ноубл. Какой ты мускулистый и сильный. Твое тело совсем не похоже на мое.

Лорд Уэссекс смотрел на нее мгновение, показавшееся ему длиною в жизнь, а затем очень осторожно, стараясь не причинить боли, вошел в нее.

– Что ж, пожалуй, это ответило почти на все мои вопросы, – задыхаясь, заметила Джиллиан хриплым и более высоким, чем обычно, голосом, когда резкая острая боль быстро растворилась в нахлынувших волной других, гораздо более приятных ощущениях.

Но ее муж ничего не сказал, в эту минуту он был не в состоянии произнести ни слова. Сейчас для него важнее всего было сделать Джиллиан своей, соединиться, слиться с ней, чтобы они превратились в единое целое. Вскоре ему это удалось. Ноубл и Джиллиан перестали существовать; они превратились в неразделимую пару – единое тело, единое дыхание, единое сердцебиение.

Прошла целая вечность, прежде чем Джиллиан, удовлетворенно вздохнув, обвила руками своего мужа, ее жизнь, ее лорда Любовь. Теперь на веки веков он будет ее, и только ее. Она поглаживала влажную мускулистую мужскую спину и возносила благодарственные молитвы небесам. Но внезапно ее рука замерла.

– Ноубл! – Она легонько толкнула его, но он не шевелился. «О Боже, я убила его!» – испугалась Джиллиан. – Ноубл! – Ее голос сорвался почти на крик, но Ноубл ожил и с жадностью втянул в себя воздух, как всплывший на поверхность утопающий. Джиллиан усомнилась, остался ли еще в комнате кислород. – Я думала, что убила тебя! – воскликнула она с облегчением и заботливо приложила руку к его сердцу – оно бешено стучало.

– Чуть было не убила, – ответил он серьезно, а затем усмехнулся и, обняв ее, перекатился вместе с ней на бок.

– Это замечательно, что мы так хорошо подходим друг другу, правда? Я хочу сказать, при том, что ты такой большой и прочее.

Граф хмыкнул.

– Когда мы снова сможем заняться этим? – Прильнув к его груди, она вздохнула в полном изнеможении.

– Я, вероятно, буду в состоянии повторить все еще раз лет эдак через восемь или девять. – Он снова втянул в себя воздух. – Как получится.

Она откинула назад голову, чтобы проверить, шутит он или нет: его глаза были закрыты, но уголки губ приподняты, и Джиллиан снова прильнула к его плечу, убедившись, что это была шутка.

Ранним утром следующего дня Джиллиан с Ником и двумя собаками прогуливалась по розарию. – … вот так мы встретились с твоим отцом. Ну разве это не романтическая история?

В ответ Ник только пожал плечами, искоса взглянув на нее. Джиллиан догадалась, что с ее приемным сыном что-то неладно, но решила подождать, чтобы он сам поделился с ней своими проблемами. Ей не хотелось заставлять его рассказывать о своих несчастьях. Ведь мать должна быть чуткой и участливой. В свое время Ник сам придет к ней и все объяснит.

– О, Пидлл, не думаю, что садовнику это понравится. – Джиллиан не обращала внимания на тихое повизгивание псов, бегущих рядом. Она нежно любила их, но они имели обыкновение преподносить ей неприятные сюрпризы в самые неподходящие моменты. Сейчас ей только не хватало, чтобы появился Ноубл и увидел подарок, который собака… о нет, обе собаки оставили посреди старинного английского парка, в котором каждый листик был строго на своем месте.

– Миледи… – прозвучал за спиной у Джиллиан низкий голос.

Вздрогнув от неожиданности, она обернулась, стараясь успокоиться, чтобы сердце не выпрыгнуло у нее из груди.

– Боже, Тремейн… Э-э… Вы который Тремейн?

– Я Тремейн дворецкий, миледи.

– А, Тремейн-второй. Ну, Тремейн, и напугали же вы меня! Вас послал лорд Уэссекс?

– Нет, миледи. – Дворецкий казался чем-то возмущенным: возможно, он заметил недостойное поведение собак. – Его милость вернулся в город. Он просил меня…

– Он – что? – Джиллиан невидящими глазами смотрела на то, что делал Эрп у благоухающего куста роз. – Вы, должно быть, ошиблись. – Она хмуро взглянула на дворецкого. – Мы только что приехали из Лондона. Он, наверное, поехал в соседнюю деревню или к своим арендаторам.

– Боюсь, миледи, это не так, – покачал головой Тремейн-второй. – Его светлость приказал собрать вещи и уехал со своим камердинером сегодня рано утром. Он оставил вам вот это письмо…

– Он бросил меня? На следующий день после свадьбы? – Джиллиан смотрела на стоявшего перед ней человека с ужасом, смешанным с праведным гневом, а Тремейн наблюдал за ней, пораженный способностью ее глаз менять свой цвет от изумрудно-зеленого до почти черного. – После первой брачной ночи, самой восхитительной в истории человечества, он бросил меня, Тремейн?

– Простите, миледи, я ничего не знаю о вашей брачной ночи. Безусловно, не знаю, но его милость оставил вам…

– Несчастный! – вскричала Джиллиан во всю, силу своих легких.

– Прошу прощения, миледи? – Тремейн в недоумении воззрился на нее.

– Несчастный, заблудший, глупый человек! – прокричала она в ответ.

– Заблудший, миледи? Но этот человек оставил вас после первой брачной ночи! Вас, невинную молодую жену! – Тремейн говорил так же громко, как и она, и Джиллиан не преминула это отметить.

Отправив пасынка в дом, она глубоко вздохнула и, повернувшись, уже спокойно обратилась к возмущенному дворецкому:

– Не волнуйтесь, Тремейн, все нормально. Я понимаю, почему его светлость…

– Он бросил вас, миледи! Просто встал утром, уложил вещи и оставил вас, как вчерашний завтрак! Такой бессердечный, черствый человек не заслуживает вашей доброты!

– Тремейн, я понимаю…

– Он, должно быть, сошел с ума, если оставил молодую жену на следующий день после свадьбы! Тем более вас, миледи! Тем более после первой брачной ночи, самой восхитительной в истории человечества! Он совсем лишился рассудка, вот что я думаю!

– Тремейн! – Она подумала, что оглохнет, если он продолжит выступление в ее защиту. Джиллиан притопнула ногой по мягкой траве, и дворецкий, прервав свою тираду, взглянул на нее. – Немедленно прекратите эту нелепую болтовню о лорде Уэссексе! Он ваш хозяин. Он граф. Он мой муж, и я не хочу, чтобы вы за глаза обвиняли его, когда он не может себя защитить.

– Но, миледи… – тихо возразил дворецкий, в растерянности глядя на нее, и беспомощно развел руками.

– Это мне? – Джиллиан заметила кремовый конверт, лежавший на серебряном подносе.

– Да, миледи. Это от… – Он перевел дыхание и с негодованием закончил: – От его милости.

Джиллиан прочитала короткую, всего в три строчки, записку. В ней говорилось, что лорд Уэссекс считает необходимым присутствовать в Лондоне на сессии парламента и, не сомневаясь, что ей будет гораздо приятнее находиться с собаками за городом, полагает, что она не будет скучать до его возвращения. Аккуратно сложив записку и не обращая внимания на вопросительный взгляд Тремейна, Джиллиан, повернувшись к нему спиной, обозревала роскошные, ухоженные земли Нидеркоута. Смешная штука жизнь: только что человек радуется жизни, а в следующее мгновение его счастье оказывается разбитым вдребезги. Джиллиан казалось, что она стоит на пороге: один шаг вперед, и ее жизнь пойдет по одной дорожке, шаг назад – и это будет совсем другое направление. Перед ней не стоял вопрос, какую дорожку выбрать: она пойдет за Ноублом. Она нужна ему, после их близости минувшей ночью для нее это совершенно очевидно, и не важно, догадывается он об этом или нет. Те, кто испытал те же чувства, что и они, не сомневались бы в родстве их душ, с самого сотворения мира предназначенных друг для друга. Она тяжело вздохнула, осознав еще одну стоящую перед ней задачу: заставить лорда Упрямство посмотреть правде в глаза. Стены, которые он воздвиг вокруг своего сердца, были неприступными, и она еще точно не знала, как собирается их преодолеть.

– Однако по деревьям я хорошо лазаю. – Джиллиан снова вздохнула. – И не думаю, что здесь есть какое-то отличие.

– Прошу прощения, миледи?

– Не имеет значения. – Обернувшись, Джиллиан встретила растерянный взгляд дворецкого. – Тремейн, прикажите горничной уложить мои вещи для поездки в Лондон!

– Конечно, миледи, сию же секунду. – Она получила в ответ сияющую улыбку. – Могу я пожелать вам удачи, миледи?

– И уложите, пожалуйста, вещи моего сына. Ник едет со мной. Мы поедем верхом, а не в экипаже.

– Отлично, миледи.

– Мы отправимся через час. – Кивнув, она пошла к дому. – Вы можете выехать позже с дорожными сундуками и теми слугами, которые понадобятся в городском доме. Да, еще Пиддл и Эрп – я совсем забыла о них. Негоже оставлять их в незнакомом месте… Тремейн, я не думаю…

– Нет, миледи, я не могу, и не просите меня об этом.

– Но они очень послушны, и я не вынесу, если они останутся здесь.

– Я отказываюсь не из-за их поведения, миледи.

– У лорда Уэссекса есть какая-нибудь старая карета? – На мгновение Джиллиан задумалась. – Которой редко пользуются.

– Есть, миледи. – Дворецкий кривой улыбкой встретил ее взгляд. – Я сам прослежу, чтобы собак отвезли в Лондон.

– Не волнуйтесь, Тремейн-второй. – Задержавшись на нижней ступеньке лестницы, ведущей на веранду, она посмотрела на теплые камни дома. – Я не собираюсь от него отказываться.

– Премного благодарен вам, миледи.

Они обменялись короткой улыбкой, и Джиллиан побежала в дом переодеться в свой старый зеленый бархатный костюм для верховой езды: для прочистки мозгов ей была просто необходима хорошая скачка.