Текст книги "Ложь в твоем поцелуе"

Последний бал

В голове словно взрывается небольшой фейерверк. Словно через мое тело проходят слабые удары тока, только это очень, очень приятно.

До моего слуха доносится тихий звук, когда Милан ставит упаковку с пудингом рядом с нами. Ложка выскальзывает из моей руки и со звоном падает на плитку, но мне все равно. В этот момент все мои мысли ограничены лишь Миланом: тем, как мягко его губы движутся на моих, как чувственно кончики его пальцев поглаживают мою шею. Я вздрагиваю и прижимаюсь к нему плотнее. Я целуюсь не впервые, но этот поцелуй – первый по-настоящему хороший.

Где-то в сознании прокрадывается мысль, что я нахожусь на Весеннем балу и у меня вообще-то есть дела поважнее. Но в данный момент я не могу придумать ни одной мало-мальски веской причины прервать поцелуй. Наоборот, мне хочется, чтобы он никогда не заканчивался.

Поднимаю руки и обнимаю Милана за шею. Его язык мягко скользит по моим губам, словно спрашивая разрешения. У меня едва не кружится голова, когда я углубляю поцелуй, а Милан тихо бормочет мое имя. Его пальцы играют с бретельками моего платья и застежкой ожерелья.

Вдруг он резко отрывается от меня и слегка отступает. Я хочу схватить воротник его костюма и притянуть Милана к себе, но беру себя в руки. Мои губы вспухли, все тело гудит от напряжения. Я чувствую себя взбудораженной, и мне так жарко, будто я сидела на палящем солнце.

– Извини, – бормочет Милан, качая головой и отодвигаясь от меня. – Прошу прощения, это было неуместно.

Я смотрю на него в замешательстве. Тон его голоса и то, как он избегает моего взгляда, совершенно не сочетаются с тем страстным поцелуем, который мы только что прервали.

– Все в порядке, – неуверенно улыбаясь, говорю я. – Может быть, нам стоит…

Парень вскакивает прежде, чем я успеваю закончить предложение. Внезапно Милан кажется таким раздраженным и нервным, словно я влепила ему пощечину. Он сует руки в карманы и отходит на несколько шагов назад. Прочь от меня.

– Да, – кивнув, перебивает он меня. – Да, ты права. Нам стоит вернуться. Они, наверное, уже ищут нас.

– Милан…

– Увидимся!

Я открываю рот, но прежде чем успеваю что-то сказать, он разворачивается и исчезает за задней дверью. Понятия не имею, куда она ведет, но уж точно не в бальный зал.

Растерянная и отвергнутая, я сижу на столешнице и смотрю на полированную дверную ручку. Что, черт побери, это было? Я не рассчитывала на предложение руки и сердца, но, во всяком случае, ожидала несколько большего, нежели такое поспешное бегство. Поднимаю руку к лицу и касаюсь губ, потом провожу пальцами по шее. Кожу до сих пор слегка покалывает, будто она пытается вспомнить его прикосновения.

Мало-помалу мысли проясняются. Я закрываю глаза и встряхиваю головой, словно это может каким-то образом привести меня в чувство. Мне вдруг кажется странным, что мне так хотелось непременно быть рядом с ним. Это совершенно не в моем стиле, это не вписывается в рамки этого вечера.

Когда моя рука касается шеи, я испуганно хватаю ртом воздух. И тут же, без лишних раздумий, вскакиваю со столешницы и прямо босиком несусь к хромированному холодильнику. И когда вижу свое размытое отражение, всем телом содрогаюсь от шока.

– Нет, – шепчу я, медленно отступая.

Мои глаза широко распахнуты, кожа серовато-бледная, я выгляжу просто ужасно.

– Нет, нет, нет! Черт, нет!

Цепочка. Ее больше нет.

Амулет, который только что висел у меня на шее, исчез. Я знаю, что касалась его, когда была в бальном зале, но теперь его нет.

Мчусь к задней двери, за которой скрылся Милан, и распахиваю ее. Но передо мной лежит только пустой полутемный коридор. Он почти без украшений и, скорее всего, служебный. Но зачем Милану красть мой амулет? В этом совершенно нет смысла, ведь в конце этого вечера артефакт все равно достанется ему.

А может, он просто хочет поиздеваться надо мной? Втравить новенькую в неприятности, а потом посмеяться над ней. Конечно, это было бы ребячеством, но это единственная причина, которая в данный момент приходит мне в голову.

К глазам подступают слезы, как бывает всегда, когда я в отчаянии. Не хочу плакать, но чувствую себя такой несчастной, что хочется забиться куда-нибудь в угол и погрузиться в жалость к себе. А еще я понимаю, что мне придется рассказать маме. Она же передаст все деду, а потом мне придется объяснять им, почему я даже один вечер не могла как следует присматривать за этим чертовым ожерельем.

В ярости захлопываю дверь. Милан вырос в этом доме, так что гоняться за ним нет смысла. Да мне и не нужно. Примерно через полчаса я встречусь с ним лицом к лицу и тогда влеплю ему пощечину. Потому что это именно то, чего я хочу в данный момент. Я чувствую себя использованной и преданной, а это совсем не приятное чувство. Я в ярости.

Мне требуется еще несколько минут, чтобы собраться с силами для дальнейших действий. Первое желание – сбежать. Но поскольку даже дом мой находится в другой стране, это довольно сложно. Я делаю пару глубоких вдохов, расправляю плечи и прохожу через кухню.

В бальный зал я возвращаюсь, сжав от ярости кулаки. Люди вокруг меня по-прежнему веселятся и чествуют друг друга. Сборище лицемеров. Интересно, что они скажут, если узнают, в какие игры играет их прекрасное поколение Стражей?

Обойдя зал четыре или пять раз, я, наконец, замечаю в углу рубиново-красное платье моей мамы. Деда нигде не видно, и я за это очень благодарна. Одно дело признаться во всем маме, совсем другое – моему деду.

– Блум! – восклицает она, подходя ко мне. Но улыбка тут же уступает место хмурому выражению, когда мама видит, какое у меня лицо. – Что случилось?

– Мама. – Как я ни стараюсь держать себя в руках, мой голос все равно слегка дрожит. Я собираюсь с духом. – Мама, мне нужно поговорить с тобой.

– В чем дело? – непонимающе спрашивает она, оглядывая меня сверху донизу. – Что случилось, милая?

– Он забрал его у меня, – потерянно шепчу я. Но, когда вижу, что она не понимает, что я имею в виду, кладу руку себе на шею. Мама прослеживает взглядом за моим движением и округляет глаза. – Милан. Он забрал его у меня.

Мама открывает рот, не в силах что-либо сказать. Внезапно за ее спиной возникает какой-то шум. Люди начинают переговариваться, музыка внезапно стихает, и все больше и больше гостей принимаются растерянно озираться по сторонам.

– Что случилось? – спрашиваю я, но мама больше не слушает меня. Люди тем временем, похоже, обнаруживают причину всеобщего беспокойства, потому что подбегают к большому окну, перекрикиваясь все громче и громче. Я отстаю от матери и следую за ними, продираясь сквозь бальные платья и смокинги, пока не добираюсь до окон. Отсюда открывается вид на небольшой парк. Снаружи льется мягкий свет, и сначала я никак не могу понять, откуда он исходит.

А потом я вижу это.

Снаружи, в центре небольшой каменной плиты, пылает огонь. Но это не костер и не очаг. Круг пламени прорезает ночную мглу, образуя символ, которого я никогда прежде не видела. Он слегка напоминает герб Времен Года и все же выглядит иначе. Этот символ похож на бриллиант. Пламя взмывает в небо, становится все больше и больше, заставляя странный символ светиться в ночи, словно маяк, подающий сигналы. Кожей своего лица я почти чувствую тепло, хотя и понимаю, что это невозможно. Люди вокруг галдят как бешеные, но я не могу понять ни слова.

В этот момент кто-то трогает меня за плечо, и, оборачиваясь, я вижу перед собой маму.

– Пойдем со мной, – шепчет она, хватая меня за плечо. А когда я реагирую не сразу, сдавливает мою руку так сильно, что мне почти больно. – Немедленно.

Удивленная, я поднимаю на нее взгляд и едва не отшатываюсь: такое сосредоточенное у нее лицо. Не осмелившись протестовать, я позволяю ей увлечь меня за собой.

Спотыкаясь на своих высоченных каблуках, я спешу следом за мамой через зал. Снова и снова на моем пути встречаются растерянные лица. Люди бросают на меня взгляды, но мама ни на секунду не замедляется и не отвечает на мои вопросы. В голове царит чистейший хаос. Мама кажется какой-то встревоженной, и я не знаю почему. Если бы не эта паника в ее взгляде, я бы решила, что огонь – некая экстравагантная декорация, или какая-то показуха, или нечто вроде глупой и пошлой шалости, вроде кражи амулета.

Но когда мы входим в кабинет и я вижу серьезное выражение лица моего деда, не остается никаких сомнений в том, что все это никакое не шоу.

Мама молча толкает меня в кресло, и я с любопытством оглядываюсь. Этот кабинет очень похож на кабинет моего деда. Здесь за столом тоже сидит Мастер, правда, в этом случае речь идет об Остаре. Мой дед, прислонившись к гигантскому книжному шкафу, стоит позади него. Оба в ожидании смотрят на меня.

Я сглатываю.

– В чем дело? – спрашиваю я через несколько секунд, складывая руки на коленях, чтобы не было видно, как они дрожат.

Дед бросает взгляд на Остару, и мне кажется, что между ними происходит что-то вроде молчаливого противостояния. Затем он поворачивается ко мне:

– Расскажи нам обо всем, что произошло между танцем и этим моментом, Блум.

Черт возьми, нет. О том, что Милану удалось выманить меня из бального зала, о том, что ела пудинг на кухне и целовалась с ним, я расскажу только через собственный труп. А в конечном итоге у меня украли амулет. Потому что, в конце концов, все дело в амулете. Как и где именно его у меня украли, не имеет значения.

Поэтому я выдаю им безобидный вариант, в котором мы с Миланом разговаривали, а потом снова танцевали. Он ведь вполне мог снять с меня амулет во время танца, так что это даже правдоподобно.

– Как выглядел Милан? – спрашивает Остара после того, как он и дед молча, с каменными лицами, выслушали мой рассказ.

Я хмурюсь:

– Что вы имеете в виду? Вы же его видели!

Он качает головой:

– Я хочу услышать это от тебя. Во всех подробностях, Блум.

Сбитая с толку, я пытаюсь сосредоточиться, что, впрочем, дается мне не так уж трудно. У меня такое чувство, что эти глаза навсегда запечатлелись в моей памяти.

– У него были светлые волосы, одет он был в черный костюм. Еще маска, которая скрывала чуть ли не половину лица. И карие глаза.

Остара откидывается в кресле, которое слегка скрипит под его натиском.

– Карие глаза?

– Ты уверена? – спрашивает дед.

Я поспешно киваю:

– Да, конечно. Они были карими.

Мужчины извергают грубые ругательства. Я выпрямляюсь как струна и перевожу взгляд с одного на другого:

– Что такое? В чем дело?

Когда ни один из них не отвечает, я поворачиваюсь к маме, которая немного наклоняется ко мне и кладет руку мне на плечо.

– Милана нашли без сознания, Блум. Он был в смокинге, но мы не знали, как долго он пребывает в таком состоянии.

– Что? – ошеломленно спрашиваю я. – Но… мы были вместе, это было не так давно. Думаешь, его кто-то… но зачем?

Мама бросает взгляд на своего отца, а затем смотрит на меня почти с жалостью.

– Милан Остара голубоглазый, моя дорогая. У него голубые глаза.

Я непонимающе смотрю на нее.

– Что? – повторяю я, на этот раз мой голос – всего лишь шепот. – Но его глаза… – Я замираю, когда до меня, наконец, доходит смысл всего сказанного. – Значит, это был не Страж Весны? Тот парень, с которым я танцевала и который украл у меня амулет? Это был кто-то другой?

Маме не нужно мне отвечать, я вижу это по ее лицу.

Вот черт!

– Что это значит? – спрашиваю я, на этот раз обращаясь к деду и Остаре. – Зачем кому-то понадобилось красть амулет?

Мой дед скрещивает руки на груди.

– Этого мы не знаем.

– Ты лжешь, – я не думала о своих словах, не принимала сознательного решения, но все равно знаю, что это правда. Он лжет, и Остара это знает. Все они это знают.

– Блум, – твердо говорит мама. – Хватит. Это наша забота. А тебе лучше пойти спать.

– Что? Нет, а как же ритуал, как же?..

– Мы не можем провести ритуал, если один из Стражей без сознания, а амулет пропал. Нам нужен камень.

Я непонимающе качаю головой.

– Я знаю, что ты лжешь. – Сердито смотрю на мать, потом на обоих мужчин. – Я больше не аутсайдер. Вы больше не можете просто отгородиться от меня. – Пока говорю, мою кожу начинает покалывать. Я чувствую возраст деревянных половиц под ногами, прочность толстых каменных стен вокруг меня. Но прежде всего я чувствую силу внутри этих двух лидеров, что стоят передо мной. Чувствую так ясно, что могла бы почти потрогать ее руками. Теперь я знаю, что означает это покалывание, и могу правильно его интерпретировать. И в этот момент я не пытаюсь это остановить.

Остара выпрямляется в своем кресле, прищуривается.

– Блум, – предупреждающе говорит он.

Но я его не слушаю. Мысленно простираю руки в поисках его энергии, заполняя ею пустоту и беспомощность внутри себя. Во мне еще слишком свежи воспоминания о том, насколько лучше я почувствовала себя тогда, на озере. Как та маленькая вспышка погасила отчаяние в моем сердце.

Едва заметным движением я подаюсь в его сторону. Покалывание усиливается, гудение в голове становится все громче и громче. Закрываю глаза и сосредотачиваюсь на источнике силы передо мной. Я чувствую разницу между их энергиями. Сила Остары нежна, почти сладка, сила деда тяжела и холодна. Но мощь обоих неоспорима.

Потом все вдруг прекращается. Мысли мои проясняются, голову пронзает острая боль, которая становится все сильнее и сильнее.

Дезориентированная, я смотрю на своего деда, который вдруг оказывается прямо передо мной.

– Прекрати, – рычит он, глядя на меня сверху вниз. – Не думай, что ты нам ровня, Блум. Не делай этой ошибки.

– Иди в свою комнату, – добавляет мама, и на этот раз ее голос звучит гораздо тверже.

Я чувствую себя ребенком, которому велели заткнуться, пока взрослые разговаривают. Однако знаю я и то, что не смогу ничего добиться, если продолжу пререкаться. Я безропотно сникаю в кресле, словно сдувшийся воздушный шарик, чувствуя себя ужасно истощенной. Взглянув на лица окружающих меня людей, я тут же понимаю, что ждать сегодня ночью мне больше нечего. Что бы здесь ни происходило, они мне ничего не скажут.

Совершенно обессиленная, встаю и выхожу из кабинета. Дверь за мной резко захлопывается: вход туда мне заказан.

Оказавшись в коридоре, я осознаю, что понятия не имею, где нахожусь. Этот дом словно проклятый лабиринт, и мне совсем не хочется полночи бродить по коридорам в поисках своей комнаты.

Прохожу несколько метров вправо и открываю простую, ничем не украшенную дверь в конце коридора. Комната за ней оказывается прачечной, где я, слава богу, нахожу пожилую сотрудницу, которая и указывает мне дорогу в комнату. И я, пока плетусь следом за ней, пытаюсь вспомнить события последнего часа. Но уже через несколько секунд в голове у меня начинается полнейший кавардак. Я просто никак не могу собрать все события воедино, это не имеет никакого смысла. Даже если бы этот Милан был просто идиотом, который решил поиздеваться над новенькой, это и то имело бы больше смысла. Зачем кому-то мог понадобиться амулет? Может, это что-то вроде бунта группы подростков, не имеющих прямого отношения к семье? Таких, одним из которых совсем недавно была я?

– Большое спасибо, – устало говорю я женщине, когда захожу в свою комнату. Швырнув туфли в ближайший угол, я падаю на кровать лицом вниз.

Один сплошной хаос.

Почти, но не совсем

Мне не удается ничего вытянуть из мамы и на следующее утро, когда я ненадолго подкарауливаю ее после завтрака. Деда можно и не спрашивать. Эти двое по-прежнему считают, что мне следует держаться в стороне и оставить драмы взрослым. Что довольно несправедливо, учитывая, что я единственная, кто видел этого парня в лицо, кем бы он ни был. Но моим родственникам явно все равно.

Единственное, что мне удалось узнать, – то, что после того, как бал внезапно закончился и всех гостей выпроводили из дома или развели по комнатам, все поместье было обыскано. Безуспешно. Ни злоумышленника, ни амулета обнаружено не было. Что, в свою очередь, означает, что ритуал перехода выполнить невозможно, а значит, мы задерживаем весну на один день. Честно говоря, я понятия не имею, что все это значит, но, судя по хмурым лицам моей семьи, это вполне себе повод для беспокойства.

В мыслях я снова и снова возвращаюсь к разговору с парнем на кухне. Как я спросила его, что произойдет, если мы просто перестанем вмешиваться в смену времен года. Что ж, похоже, теперь мы это выясним.

Несмотря на явное желание мамы и деда держать меня в стороне от всего этого, я не могу просто сидеть в своей комнате и ждать, пока что-то произойдет. Запас трафика моего смартфона исчерпан, и мне не остается ничего другого, кроме как постоянно прокручивать в голове события последних двадцати четырех часов. А их довольно много. И поскольку в ближайшее время я никакой дополнительной информации явно ни от кого не получу, придется, вероятно, предпринимать активные действия самой.

И вот я брожу по коридорам, в надежде услышать хоть что-нибудь, встречаю служащих и нескольких гостей, которые, вероятно, тоже занимают комнаты где-то при Дворе. Но они либо замолкают, как только я оказываюсь в пределах слышимости, либо говорят так тихо, что мне ничего не слышно. Не помогает и тот факт, что большинство из них говорит по-голландски.

Некоторое время я шатаюсь по первому этажу, рассматривая семейные портреты клана Остара, но потом уже не могу выносить гнета толстых каменных стен. Повсюду крутятся служащие, торопясь устранить следы минувшей ночи. Проходя мимо больших окон бального зала, я останавливаю взгляд на обожженных камнях, где прошлой ночью пылал огонь. Копоть на брусчатке дорожки – словно бледное воспоминание. Пламя не оставило после себя особых следов, но картинка полыхающего в ночи огня до сих пор стоит у меня перед глазами. И я снова задаюсь вопросом, к чему все это. Что это за акция, с какой целью это было сделано?

Продолжая оглядывать парк за окнами, я замечаю поразительное количество служащих, которые носятся снаружи с тряпками. Никем не замеченная, выхожу на улицу.

Ого! Повсюду, куда ни глянь – на всех статуях, на стенах, даже на земле, – краской из баллончика нанесены слова. Нахмурившись, я подхожу ближе и читаю несколько фраз, неоновые цвета которых ярко сияют на фоне светлого песчаника:

НАШЕ ВРЕМЯ ПРИШЛО!

СЕЙЧАС-ТО ВЫ ВИДИТЕ НАС?

МЫ ГРОМЧЕ ВАШЕГО МОЛЧАНИЯ!

ВАНИТАС!

Снова и снова это слово, различных цветов и размеров, оно везде, оно на каждом шагу. Останавливаюсь и перечитываю еще раз. Я знаю его, знаю из старых историй. Но то были просто глупые сказки. Говорят, что Ванитас были семьей, которая хотела заполучить власть над временами года и ради этого даже решилась пойти войной против других семей. Я до сих пор помню, как представляла себе эпичные битвы, в которых каждый сражался, используя свои силы, как все семьи объединились и победили злобных Ванитас. Но это всего лишь истории, которые рассказывают детям, чтобы произвести на них впечатление. Однажды Зара приукрасила все до такой степени, что последователи Ванитас превратились в вампиров и оборотней. Однако эти детские сказки уж точно не объяснение тому, что здесь происходит.

Гораздо более вероятно то, что это чья-то глупая шутка. Мне по личному опыту известно, что быть во всем этом аутсайдером – не очень-то приятно. Возможно, дети служащих или тех, кто не принадлежит к узкому кругу, захотели немного развлечься. Встряхнуть хорошенько всю эту высокомерную когорту и напомнить им, что, кроме них, есть и другие. При этой мысли я слегка усмехаюсь, но тут же сдерживаю улыбку, когда мимо меня проходит приземистая полная женщина с серьезным лицом и ведром воды в руках. Ну ладно, такую шутку еще можно было бы понять, если бы амулет вчера вернули. Отделались бы небольшим испугом, да и только. Но что-то я сомневаюсь, что у этого предполагаемого хулигана-подростка хватило бы мужества продержаться так долго.

Мы уезжаем намного раньше, чем я ожидала. Вообще-то я думала, что мы останемся в Нидерландах на неделю, как и планировали, чтобы провести ритуал, если амулет все же объявится.

Слегка беспокоит то, что мы едем домой, в то время как зима продолжается. Дед еще мрачнее, чем обычно: с момента катастрофического окончания бала он не сказал мне почти ни единого слова. Мама кажется задумчивой и замкнутой. Только Зара ведет себя как обычно: просто игнорирует меня и относится ко мне как к воздуху.

Обратный полет не улучшает настроения. Я нервно сжимаю руки между коленями, избегая смотреть в иллюминатор. Я не любитель летать: ненавижу давление на уши, да и высота всегда вызывает у меня некоторое беспокойство. Сегодня, правда, еще хуже, чем обычно, потому что так же, как и по пути в Нидерланды, я все время боюсь, что самолет разобьется. Меня никак не отпускает ощущение, что во мне, словно зверь, дремлют силы, непредсказуемые и опасные. Я не столько боюсь травмировать кого-то другого или саму себя, сколько боюсь последствий, которые грозят мне в результате новых несчастных случаев. Это неизведанная территория для всех нас. Никто из моей семьи не знает никого, чьи силы проявились лишь спустя столько лет. Никто не знает, насколько могущественными они могут стать. Для меня не существует руководства по эксплуатации, что в худшем случае может доставить мне больше проблем, чем я осознаю на данный момент.

Чтобы отвлечься, я осматриваюсь в самолете и пытаюсь представить, что может происходить в головах членов моей семьи. Дед сидит впереди один, работает на своем ноутбуке. Понятия не имею, чем он занимается целыми днями. Сомневаюсь, что Google может решить проблемы, с которыми мы столкнулись на данный момент. Хотя… возможно, в будущем стоит подумать об оснащении амулета устройством слежения.

Слева от меня Зара разговаривает со своими родителями, и все они в той или иной степени сидят ко мне спиной. Словно если они не будут меня видеть, то смогут притвориться, что меня и вовсе не существует. Тетя Виктория высокая и белокурая, как и моя мама. Вообще-то они даже немного похожи, пусть лишь только внешне. В то время как моя мама выглядит совершенно обычно, тетя стремится показать миру, что она чуть лучше, чем все остальные. Костюм-двойка сидит на ней просто идеально и, вероятно, стоил больше, чем средний человек зарабатывает за год. Дядя Аскджелл одет в темный костюм, из нагрудного кармана которого торчит платок, сочетающийся с нарядом его жены. Вместе с Зарой, которая всегда выглядит с иголочки, все трое легко вписались бы в любой глянцевый журнал.

У Виктории и мамы с детства были напряженные отношения. Тетя всего на год старше моей матери, и мне кажется, что они всегда конкурировали между собой. Когда умерла бабушка и мама связалась с моим отцом, сестры окончательно порвали друг с другом. Иногда мне кажется, что моя семья просто токсична по своей природе. Эта гонка за вниманием Мастера, за тем, кто станет следующим Стражем и кто будет играть самую важную роль в семье, никак не может принести пользы родственным взаимоотношениям.

Вздохнув, я откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Каким-то чудом мне удается не потерять самообладание до конца полета, и все важные механизмы остаются в целости и сохранности. Мама спит, а остальные члены моей семьи, кажется, не в настроении общаться друг с другом. Но даже когда никто не разговаривает, напряженная атмосфера почти осязаема. Каждый занят своими мыслями, и я бы очень многое отдала за то, чтобы дед поделился со мной своими.

В целом я чувствую облегчение, когда, оказавшись дома, закрываю за собой дверь своей комнаты и наконец-то снова остаюсь одна. Волнение и напряжение бала до сих пор не отпускают, и энергия внутри меня вибрирует без остановки. Я понятия не имею, будет ли Матео в ближайшие дни продолжать тренировать меня, или же мои силы ушли из списка приоритетов – теперь, когда нам приходится беспокоиться об амулете.

По правде говоря, я еще никогда не видела своего деда таким озабоченным. На несколько секунд я в нерешительности замираю посреди комнаты, пытаясь понять, что мне теперь делать. Едва перевалило за полдень, но уже темнеет. Недолго раздумываю, не посмотреть ли сериал или послушать подкаст, но я уже занялась этим в самолете. К сожалению, отвлечься не получилось. Голова слишком забита другими мыслями. Я снова и снова раздумывала об амулете, парне, укравшем его у меня, и обо всем том, что произошло в Весеннем дворе. Так что мне нужно что-то другое.

Недолго думая, я вытаскиваю из кармана брюк смартфон и выбираю плейлист, который обычно использую, когда убираю в комнате. Это солидной длины список из песен, которым я могу подпевать, и достаточно неприхотливых танцевальных хитов – то, что нужно, чтобы отключить голову. Как только музыка заглушает мои мысли, я включаю обогреватель в ванной и снимаю неудобную одежду, которую, надеюсь, мне больше никогда не придется надевать. В этих бежевых тканевых брюках и белой блузке я выгляжу как Зара – а в этом нет совершенно ничего хорошего.

Слегка подпрыгнув, бросаю одежду в корзину для белья и не могу не улыбнуться, когда и в самом деле попадаю в цель. Потом кладу полотенце на обогреватель и встаю под душ. Когда мои напряженные мышцы оказываются под струями горячей воды, я расслабляюсь – впервые с тех пор, как мы уехали в Нидерланды, и часть моих забот и переживаний просто смывается водой в канализацию.

Я стою под душем до тех пор, пока кожа на моих пальцах не собирается в морщинки. Наверное, я израсходовала почти весь запас горячей воды в доме. Музыка в комнате по-прежнему играет, и я чувствую себя спокойнее. Словно смогла, наконец, хоть немного отдалиться от всего случившегося и взглянуть на недавние события с новой точки зрения.

Наношу на лицо маску, одеваюсь, потом приглушаю музыку и, бросив быстрый взгляд на часы, падаю на кровать и звоню Эмме. Подруга, как и ожидалось, жаждет услышать последние сплетни о моей семье, и я передаю ей новости, стараясь рассказывать так, чтобы быть как можно ближе к правде: что бал был не настолько плох, как я ожидала, но из-за чьей-то глупой шутки его пришлось отменить. Я рассказываю Эмме о невероятно красивом парне с серебристо-седыми волосами в саду, который заставил мое сердце забиться чаще, но которого я после этого больше не видела, и о моем горячем партнере по танцу. Пусть даже и потом он оказался лжецом и идиотом. Потому что эта глава моего рассказа – не ложь: Милан, или как там его на самом деле зовут, подозрительно часто занимает мои мысли. Да, он лжец, и да, он бесцеремонно воспользовался мной, чтобы добраться до амулета. Тем не менее я до сих пор помню чувство, которое ощутила, когда мы вместе с ним ели тот дурацкий пудинг на кухне. Чувство, что меня понимают, и даже этот обман не может заставить меня о нем забыть. Тогда, в той маленькой темной кухоньке, я впервые с самого детства почувствовала, что среди всех этих клоунов еще остался кто-то, кто хочет быть чем-то большим, чем просто взаимозаменяемый кусочек пазла. Больше, чем шестеренка во всем этом семейном бизнесе, где не существует индивидуальностей и все люди составляют одно большое целое. Какая-то часть меня уверена, что в этом он не лгал. И что поцелуй был, как минимум отчасти, – настоящим. Вполне возможно, что это слегка отдает отчаянием, но я буду придерживаться этого мнения. Возможно, я и была средством достижения цели, но это еще не значит, что между нами не возникло чего-то большего.

– Стоп-стоп! – вдруг восклицает Эмма, прерывая поток моих историй. – Вы что, целовались?

Искреннее недоумение в ее голосе заставляет меня залиться краской. Я чувствую, какими горячими становятся мои щеки, и откашливаюсь:

– Все было не так, как ты думаешь.

Она смеется.

– Вот как?

– Понимаешь, это было что-то на грани экстрима, – пытаюсь объяснить я, хотя и сама понимаю, как глупо звучат мои слова. Было бы намного проще, если бы я могла просто сказать Эмме всю правду. – Это было так странно, сидеть на той кухне. Я чувствовала себя бунтаркой или что-то в этом роде. Будто мы делаем что-то запрещенное, понимаешь?

Она тихонько фыркает:

– Ну, вообще-то так и есть. – Я слышу, как на фоне скрипит ее кровать. – Не пойми меня неправильно, я думаю, что это классно. Но представь себе выражение лица своей мамы, если бы она вас застукала.

– Мне семнадцать, – угрюмо напоминаю я подруге. – Нет ничего такого в том, чтобы целоваться с кем-то на вечеринке.

– Я знаю, – примирительно говорит Эмма. – Но твоя семья, наверное, считает иначе.

С этим мне приходится согласиться. Я медленно перекатываюсь на спину и разглядываю причудливые узоры на потолочных обоях.

– Во всяком случае, после этого он сбежал, а потом оказалось, что его и вовсе не приглашали, – продолжаю свое повествование я, стараясь рассказывать как можно ближе к реальной истории. – Он просто прокрался внутрь и поиздевался надо мной.

– Знаешь, – невнятно отвечает она, как будто только что запихнула себе в рот сразу целое яблоко, – если бы все было наоборот, это была бы поистине романтическая история.

– Почему? – хмурюсь я.

– Ну, девушка, которая пробирается на бал, выдает себя за кого-то другого, а затем таинственным образом исчезает…

– Золушка? – слегка раздраженная, я издаю стон. – Поверь мне, в сказке все это звучит значительно романтичнее, чем в действительности. Я в первую очередь зла и как-то… не знаю… даже обижена.

– Потому что он обманул тебя?

– И это тоже, – уклончиво отвечаю я, потому что не могу рассказать Эмме, что лже-Милан обокрал меня, использовав как средство для достижения собственных целей. И о том, как я впервые почувствовала, что встретила среди членов сезонных семей единомышленника. Кого-то, кому эта семейная система нравится не больше, чем мне.

– Я бы на твоем месте не стала из-за этого переживать, Блум, – говорит Эмма, и я слышу улыбку в ее голосе. – Думаю, он вовсе не планировал обманывать тебя. Может, этот парень просто хотел посмотреть, как богачи тусуются на этой вечеринке. И когда ты посмотришь на все с этой точки зрения, то поймешь, что для тебя даже довольно лестно, что вместо этого он потратил свое время на тебя.

На это я не отвечаю, потому что не имею ни малейшего представления, что сказать. Нет, он не выбрал меня вместо чего-то. Я была его целью – лишь потому, что именно у меня на шее был этот проклятый амулет.

Около часа я еще разговариваю по телефону с Эммой. А когда вешаю трубку, то ощущаю что-то вроде тоски. Тоски по нормальности, по обыденности, по тем временам, когда я еще не задумывалась о ритуалах перехода, предателях в масках и неконтролируемых силах. Потому что как минимум с последним мне точно придется иметь дело. После инцидента в офисе Остары мои силы все чаще дают о себе знать. По пути из аэропорта на пристань в Осло я переживала и думала о том, насколько все паршиво. Я ехала в машине, прислонившись лбом к окну, как вдруг заметила, что трава на обочине дороги желтела и увядала, когда мы проезжали мимо. Я в буквальном смысле оставляла после себя следы разрушения, пусть даже это и была всего лишь зелень.