Текст книги "Голубой Марс"

Ким Стэнли Робинсон
Голубой Марс

Kim Stanley Robinson

BLUE MARS

Серия «Sci-Fi Universe»

Copyright © 1996 by Kim Stanley Robinson

© Агеев А. И., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Лизе, Дэвиду и Тимоти

Часть первая
Гора Павлина

– Марс свободен. Теперь мы сами по себе. Никто больше не указывает, что нам делать.

Энн возвестила это, стоя в головном вагоне поезда.

– Но скатиться к старым нормам поведения очень легко. Нарушишь одну иерархию – и на ее месте мгновенно возникнет другая. Мы должны быть на страже, потому что всегда найдутся люди, которые захотят создать еще одну Землю. Необходимо, чтобы ареофания стала непрестанной, нескончаемой борьбой. Нам придется глубже, чем когда-либо прежде, поразмыслить над тем, что это значит – быть марсианами.

Ее слушатели сидели, ссутулившись в креслах, и наблюдали из окон за проплывающей мимо местностью. Утомленные, они рыскали взглядами. Красноглазые Красные. В резком свете зари все казалось новым; на обветренной земле снаружи не было ничего, кроме зеленоватых булыжников, заросших лишайником и кустами. Они выбили с Марса почти все земные силы, завершая долгую кампанию всплеском решительных действий – уже после начала великого потопа на Земле. И сейчас они устали.

– Мы прибыли на Марс с Земли, и этот путь стал истинным очищением. Мы стали больше понимать, получили свободу действий, какой не имели до этого. Получили возможность выразить лучшее в нас самих. И мы стали действовать. Создавать лучший образ жизни.

Таким был миф, с которым все они росли. Сейчас, когда Энн вновь его пересказывала, молодые марсиане смотрели как бы сквозь нее. Они смастерили эту революцию, отвоевали себе Марс, вытеснив всю земную полицию в Берроуз, после чего затопили город и потеснили землян до самого Шеффилда, что на горе Павлина. Теперь им предстояло прогнать врагов и оттуда, вынудив их, воспользовавшись лифтом, подняться в космос и отправиться на Землю; это было еще впереди. Но даже успешная эвакуация из Берроуза расценивалась ими как крупная победа, и некоторые опустошенные лица, обращенные к Энн или к окну, похоже, не выражали ничего, кроме желания передышки, чтобы хоть немного насладиться триумфом. Они были изнурены.

– Нам поможет Хироко, – проговорил молодой парень, нарушив тишину, в которой поезд парил над землей.

Энн с сомнением покачала головой.

– Хироко за Зеленых, – ответила она. – Она первая среди них.

– Хироко придумала ареофанию, – не унимался парень. – Марс для нее на первом месте. Она нам поможет, я знаю. Я встречался с ней. Она сама мне сказала.

– Но она мертва, – заметил кто-то.

Снова наступило молчание. Мир проплывал под ними.

Наконец, со своего места поднялась высокая девушка, спустилась по проходу и обняла Энн. Оковы заклятия пали, слова оказались забыты, и все, один за другим, вскочили, сгрудились на свободном пространстве в голове поезда, вокруг Энн, принялись обнимать ее, пожимать руки – или просто прикасались к ней, Энн Клейборн, одной из тех, кто научил их любить Марс, кто вел их в борьбе за независимость от Земли. И хотя взгляд ее воспаленных глаз все еще не сходил с каменистого склона Тирренского массива, что возвышался позади них, она улыбалась. Она обнимала их в ответ, пожимала руки, тянулась, стараясь дотронуться до лиц.

– Все будет хорошо, – заверила она. – Мы сделаем Марс свободным.

И они соглашались с ней и поздравляли друг друга.

– На Шеффилд! – возвещали они. – Завершим начатое. Марс укажет нам путь.

– Но она не мертва, – возразил паренек. – Я видел ее в прошлом месяце в Аркадии. Она еще объявится. Где-нибудь да объявится.

Перед рассветом небо розовело, как и прежде, становясь бледным и чистым на востоке, насыщенным и полным звезд на западе. Энн дожидалась этого момента, пока вместе со всеми ехала на запад, навстречу громаде черной земли, вздымающейся к небу, – куполу Фарсида, на котором все отчетливее выделялся широкий конус горы Павлина. Поднимаясь в гору из Лабиринта Ночи, они уже оказались выше плотных слоев новой атмосферы. У подножия Павлина ее давление достигало всего 180 миллибар, а когда они одолели восточный склон огромного щитового вулкана – упало ниже 100 миллибар и продолжало падать. Постепенно они оказались выше всякой растительности и захрустели по грязным участкам обветренного снега. Затем поднялись даже над снегом, где вокруг не было ничего, кроме скал и непрестанных холодных ветров. Обнаженная земля выглядела так, будто все еще были дочеловеческие времена, словно они ехали назад в прошлое.

Но это было настоящее. И при виде этого мира цвета железа, где скалы овевались нестихающими ветрами, в душе Энн Клейборн вспыхнуло некое глубинное чувство. Пока машины Красных катились в гору, в каждом, кто в них находился, расцветало восхищение, подобное чувству, которое испытывала Энн. А когда солнце надломило далекий горизонт, в кабинах все разом смолкло.

Затем склон, по которому они поднимались, стал более покатым, приобретая форму идеальной синусоиды до тех пор, пока они не очутились на плоском круглом плато вершины. Здесь им открылся вид на шатровые городки, взявшие в кольцо край гигантской кальдеры и скопившиеся у самой опоры космического лифта, километрах в тридцати к югу от него.

Они остановились. Тишина в кабинах из благоговейной превратилась в гнетущую. Энн стояла у окна верхней кабины и смотрела на юг, где лежал Шеффилд – построенный ради пуска космического лифта, раздавленный его падением, отстроенный вновь с восстановлением лифта. Она пришла уничтожить этот город так же основательно, как римляне уничтожили Карфаген; она собиралась обрушить восстановленный провод, как они разрушили первый в 2061 году. Когда им это удастся, Шеффилд вновь сравняется с поверхностью. То, что от него останется, окажется бесполезным здесь, на вершине вулкана, возвышающегося над плотными слоями атмосферы, и через какое-то время те здания, что уцелеют, будут заброшены, а потом разобраны на стройматериалы, и от них останутся лишь остовы шатров и, может быть, метеостанция, после чего на вершине воцарится долгое, купающееся в лучах солнца безмолвие. Солью землю уже посыпали.

Жизнерадостная Иришка из фарсидских Красных присоединилась к ним на маленьком марсоходе и повела сквозь лабиринт складов и небольших шатров, что окружал пересечение экваториальной железной дороги и дороги, тянущейся вокруг края. По пути она описывала им текущее положение. Бо́льшая часть Шеффилда и других поселений на горе уже находилась во власти марсианских революционеров. Но космический лифт и территория вокруг его комплекса – нет, в этом и была загвоздка. Силы революционеров на Павлине состояли из слабо вооруженных отрядов, которые зачастую преследовали разные цели. Нынешних успехов им удалось достичь благодаря ряду факторов: неожиданности, контролю над марсианским космосом, череде стратегически важных побед, поддержке большинства населения планеты, нежеланию Временного Правительства ООН – ВП ООН – открывать огонь по гражданским, даже когда те устраивали массовые демонстрации на улицах. В результате войска службы безопасности ВП ООН отступили из всех районов Марса, чтобы перегруппироваться в Шеффилде, и теперь бо́льшая их часть сидела в лифтовых кабинах, поднимающихся на Кларк, балластный астероид и космическую станцию на вершине лифта. А остальные оказались в ловушке на территории, прилегающей к огромному комплексу, называемому Гнездом. Этот участок составляли объекты, обеспечивающие работу лифта, и промышленные склады, а также общежития и столовые, необходимые для проживания и питания работников порта.

– Сейчас там всем этим пользуются, – сказала Иришка, – потому что, хоть они и зажаты там, как мусор в уплотнительной машине, не будь у них достаточно еды и укрытий, они пытались бы прорваться. Сейчас ситуация все равно напряженная, но они по крайней мере могут там жить.

Энн подумала, что это чем-то напоминало ситуацию, которая только-только разрешилась в Берроузе. А разрешилась она хорошо.

Теперь лишь требовалось, чтобы кто-то отважился на нужное действие, и тогда все закончится: войска ВП ООН эвакуируются на Землю, провод обрушится, связь Марса и Земли прервется. А любую попытку соорудить на орбите новый провод, которую предприняли бы в ближайшие десять лет, можно пресечь.

Иришка повела их по беспорядочной территории Восточного Павлина, и их маленький караван подобрался к краю кальдеры, чтобы припарковать там свои марсоходы. К югу от западной окраины Шеффилда удавалось различить лишь провод лифта, едва заметную черту, да и то всего пару километров из двадцати четырех тысяч его протяженности. Еле заметный, он присутствовал в каждом их шаге, каждой беседе – и даже каждой мысли, точно пронзая их и растягиваясь черной нитью, соединяющей их с Землей.

Когда они устроились в лагере, Энн связалась по наручной консоли с Питером, своим сыном. Он был одним из лидеров революции на Фарсиде и руководил кампанией против ВП ООН, сосредоточившего силы в Гнезде и на прилегающей территории. Это можно было считать в лучшем случае умеренной победой, но она сделала Питера одним из героев прошлого месяца.

Он ответил на звонок, и изображение его лица появилось у нее на запястье. Питер так был похож на мать, что это порой приводило ее в замешательство. Было заметно, что он поминутно отвлекается от разговора с ней.

– Есть новости? – спросила Энн.

– Нет. Мы сейчас вроде как в тупике. Мы позволяем всем, кто находится за пределами лифтового района, свободно проходить туда, то есть, по сути, отдаем под их контроль и железнодорожную станцию, и аэропорт на южном краю, и линии подземки, ведущие оттуда к Гнезду.

– А самолеты, которые эвакуировали их из Берроуза, здесь?

– Да. Похоже, бо́льшая их часть отправится на Землю. Здесь у них очень тесно.

– Так они вернутся на Землю или выйдут на орбиту Марса?

– На Землю. Думаю, они больше не рискнут выйти на нашу орбиту.

Она улыбнулась. Питер здорово постарался в космосе, помогая Саксу, да и не только. Ее сын – космонавт, из Зеленых. Они много лет почти не разговаривали друг с другом.

– Так что ты собираешься делать теперь? – спросила Энн.

– Не знаю. Я не вижу способа захватить лифт или хотя бы Гнездо. Вообще не вижу. Даже если это нам удастся, они всегда могут разрушить лифт.

– И?

– Ну… – Он вдруг показался обеспокоенным. – Сомневаюсь, что это было бы хорошо. А ты?

– Я думаю, что его как раз стоит разрушить.

Это его рассердило.

– Тогда лучше стой подальше от места падения.

– Обязательно.

– Не хочу, чтобы кто-либо разрушал его, не подумав как следует, – резко заявил он. – Это важно. Такое решение должно приниматься всем марсианским обществом. Самому-то мне кажется, что лифт нам нужен.

– Только у нас нет никакой возможности им завладеть.

– Еще посмотрим. И все же это вопрос не из тех, что можно решать самостоятельно. Я слышал, что случилось в Берроузе, но здесь другой случай, понимаешь? Мы вместе выбираем стратегию. Это нужно обсуждать.

– Эти ребята в таком деле как раз хороши, – горько заметила Энн.

Все всегда проговаривалось до мелочей, но никогда не приносило толку. Время проходило, и все. Кто-то должен был действовать. Но Питер снова, казалось, отрывался от настоящей работы. Она чувствовала, что он собирался взвесить все решения по поводу лифта. Несомненно, это было частью более общего его ощущения, будто он владел планетой по праву рождения как нисей, что отличало первую сотню и остальных иссеев от всех прочих. Будь Джон жив, это было бы нелегко сказать, но король умер – да здравствует новый король, ее сын, король нисеев, первых истинных марсиан.

Но с королем или без, теперь на Павлине собиралась армия Красных. Она стала сильнейшим военным формированием, оставшимся на планете, и теперь намеревалась завершить свое дело. Они не верили ни в единогласие, ни в компромисс и считали, что уничтожение провода убьет одним выстрелом двух зайцев: сокрушит последний оплот полиции и оборвет связь Марса с Землей, что и было первичной целью Красных. Да, уничтожение провода было шагом совершенно необходимым.

Но Питер, похоже, этого не знал. Или, может быть, ему было безразлично. Энн попыталась ему об этом сказать, но он лишь кивал и бормотал:

– Да-да, да-да.

Такой же надменный, как и все Зеленые, такой же беспечный и неразумный из-за всех этих увиливаний и взаимодействий с Землей – будто от этой громадины можно было добиться чего-то стоящего. Нет. Здесь требовалось прямое действие, как при наводнении в Берроузе или саботаже, подготовившем почву для революции. Без этого она даже не началась бы или была бы сразу подавлена, как в 2061-м.

– Да-да. Тогда нам лучше устроить встречу, – сказал Питер, раздраженный словами матери не меньше, чем она его высказываниями.

– Да-да, – с нажимом ответила Энн.

Их встречи иногда приносили пользу: люди могли подумать, будто они что-то значат, пока где-то в другом месте вершились настоящие дела.

– Я постараюсь что-нибудь организовать, – пообещал Питер. Она увидела, что наконец завладела его вниманием, но в выражении его лица таился какой-то неприятный оттенок, словно Питеру кто-то угрожал. – Пока ситуация не вышла из-под контроля.

– А она уже вышла, – ответила Энн и оборвала связь.

Энн просматривала новости по разным каналам – «Мангалавиду», частным сетям Красных, земным сводкам. Несмотря на то что Павлин и лифт находились в центре внимания на Марсе, в реальности силы, сосредоточенные на вулкане, были разобщены. Ей казалось, что Красных подпольщиков там больше, чем Зеленых войск движения «Свободный Марс» и их союзников. Но как все обстояло на самом деле, сказать было трудно. Касэй вместе с наиболее радикальным крылом Красных, называвшимся ка-кадзе («огненный ветер»), недавно заняли северный склон Павлина, овладев железнодорожной станцией и куполом Ластфлоу. Красные, с которыми путешествовала Энн – большинство из них принадлежало к основному течению, – обсуждали, не стоит ли обогнуть край и примкнуть к ка-кадзе, но в итоге решили остаться на Восточном Павлине. Энн молча наблюдала за обсуждением, но результат ее удовлетворил, так как сближаться с Касэем, Дао и их товарищами она не желала. Она тоже хотела остаться на Восточном Павлине.

Там отчасти располагались военные отряды движения «Свободный Марс», перебравшиеся из своих машин в брошенные склады. Восточный Павлин становился основным сосредоточием революционных групп всех мастей.

Спустя пару дней после прибытия Энн прошла по уплотненному реголиту в самый крупный склад в шатре, чтобы поучаствовать в общем стратегическом совещании. Собрание прошло примерно так, как она ожидала. В центре обсуждения находилась Надя, и говорить с ней в этот момент было бесполезно. Энн просто сидела на стуле у задней стены, наблюдая, как остальные излагают свое видение их положения. Они не желали говорить то, в чем Питер уже ей признался в личной беседе: отбросить силы ВП ООН от лифта невозможно. Прежде чем согласиться с этим, им нужно было сначала обсудить проблему вдоль и поперек.

Позднее тем же вечером к ней подсел Сакс Расселл.

– Космический лифт, – сказал он. – Его можно… использовать.

Энн испытывала неловкость, беседуя с Саксом. Она знала, что он получил черепно-мозговую травму, попав в руки солдат Временного Правительства, и прошел процедуру, изменившую его личность, что ничуть ему не помогло. Все стало только хуже, притом что выглядел он как старый добрый Сакс. Словно родной, но ненавистный брат, он подчас казался совершенно другим человеком, поселившимся в знакомом теле. Перед тем как присоединиться к Энн, Сакс беседовал с Надей и Артом и выглядел незнакомцем, опрятным стариком с пронизывающим взглядом, говорившим голосом Сакса, в его прежней манере. Но сейчас, когда он подсел к ней, она видела, что изменения, произошедшие в его лице, были лишь поверхностными. И хотя Сакс выглядел знакомо, внутри него сидел чужой – это был человек, который запинался и дергался, пытаясь выдать какую-нибудь фразу, но в половине случаев у него получалось нечто, что с трудом можно было назвать связным.

– Лифт – это… э-э, устройство. Для… поднимания. Э-э… инструмент.

– Только тогда, когда он под нашим контролем, – осторожно заметила Энн, словно объясняя ребенку.

– Контролем, – проговорил Сакс, точно размышляя над новым для себя термином. – Влияние? Если кто-то по-настоящему желающий может обрушить лифт, то… – Он умолк, потерявшись в своих мыслях.

– То что? – напомнила Энн.

– То он под контролем у всех. Согласованное существование. Это очевидно?

Он словно переводил с другого языка. Это был не Сакс. Энн оставалось лишь покачать головой и попытаться вежливо объяснить. Она сказала ему, что лифт служил каналом, по которому наднационалы попадали на Марс. И сейчас он находится в их руках, а революционеры не имеют никакой возможности вытеснить оттуда вооруженные силы противника. И в таком положении очевидный ход – разрушить лифт. Предупредить людей, дать официальное уведомление, а потом сделать это.

– Человеческие жертвы будут минимальны, а те, что будут, станут виной тех глупцов, которые решат остаться на проводе или в районе экватора.

К сожалению, ее слова услышала Надя, находившаяся в середине помещения, – она отрицательно затрясла головой так сильно, что ее короткие седые локоны разметались и стали напоминать клоунский воротник. Она все еще сильно злилась на Энн из-за Берроуза, хоть и не имела на то веских причин. Энн бросила на Надю сердитый взгляд, когда та направилась к ним. Надя отрывисто заметила:

– Нам нужен лифт. Это такой же канал на Землю для нас, как и для них – канал на Марс.

– Но нам не нужен канал на Землю, – возразила Энн. – Мы не связаны физически, разве ты сама не видишь? Я не говорю, что нам не нужно иметь влияние на Землю, я не изоляционист, как Касэй или Койот. Я согласна, что нам нужно попытаться воздействовать на них. Но это будет не физическое воздействие, понимаешь? Нужно воздействие посредством идей, переговоров и, может, даже нескольких посланников. Нужен информационный обмен. По крайней мере, если все сделать как надо. Тогда уже он перерастет в физическое воздействие – обмен ресурсами, массовую эмиграцию, полицейский контроль, – вот тогда лифт станет полезным, даже необходимым. А разрушив его, мы как бы скажем: мы будем играть по нашим правилам, а не по вашим.

Это было совершенно очевидно. Но Надя по невообразимой для Энн причине опять затрясла головой.

Сакс прочистил горло и в своей старой манере, словно перечисляя элементы периодической таблицы, произнес:

– Если мы можем разрушить его, то это, по сути, то же, как если бы мы уже его разрушили.

Он щурился и примаргивал. Точно призрак, внезапно возникший подле нее, апологет терраформирования, враг – Саксифрейдж Расселл собственной персоной, такой же, как всегда. И сейчас она могла лишь приводить те же доводы, что и обычно, слабые доводы, которые выглядели несостоятельными еще до того, как слетали с губ.

Но Энн не сдавалась.

– Люди действуют, исходя из того, что есть на самом деле, Сакс. Боссы наднационалов, ООН и правительства посмотрят в небо, увидят, что там есть, и будут вести себя соответственно. А если провод рухнет, то у них не найдется ни ресурсов, ни времени, чтобы тягаться с нами. Но если он останется висеть, им захочется с нами потягаться. Они решат, что это их шанс. Обязательно появятся люди, которые будут кричать, что следует попытаться достать нас.

– Они всегда смогут добраться сюда. Провод всего лишь позволяет сэкономить на топливе, – возразил Сакс.

– Экономит топливо, поэтому именно на лифте возможны массовые перемещения.

Но Сакс уже отвлекся и вновь превратился в незнакомца. Никто не уделял Энн внимания слишком долго.

Надя уже пустилась в рассказы о контроле над орбитой, безопасности на пропускных пунктах и тому подобном.

Сакс-чужак перебил ее, будто и не слышал ее слов:

– Мы обещали… выручить их.

– Отправив им еще металла? – отозвалась Энн. – А он им правда нужен?

– Мы могли бы… забрать людей. Это бы помогло.

Энн покачала головой.

– Столько, сколько им нужно, нам все равно не забрать.

Он нахмурился. Надя увидела, что ее перестали слушать, и вернулась к столу. Сакс и Энн замолчали.

Они всегда спорили. Никогда ни в чем не соглашались, не находили компромиссов, не расходились миром. Они спорили, определяя разные понятия одними и теми же словами, и почти не разговаривали друг с другом. Когда-то все было иначе, очень давно, когда они спорили на одном языке и понимали друг друга. Но это было так давно, что она не могла толком вспомнить, где это было. В Антарктике? Возможно… Но точно не на Марсе.

– Знаешь ли, – живо произнес Сакс, опять став совсем непохожим на себя, но уже по-другому. – Временное Правительство эвакуировало Берроуз и остальную часть планеты не из-за Красного ополчения. Если бы подпольщики были единственной причиной, земляне стали бы нас преследовать и вполне могли бы добиться своего. Но массовые демонстрации в шатрах дали понять, что почти вся планета против них. Вот чего правительства боятся сильнее всего – массовых протестов в городах. Того, что сотни тысяч людей выйдут на улицы, чтобы свергнуть нынешнюю систему. Вот что имеет в виду Ниргал, когда говорит, что политическая власть исходит из простого человеческого взгляда, а не из дула пистолета.

– И? – спросила Энн.

Сакс указал рукой на тех, кто находился на складе:

– Они все Зеленые.

Остальные продолжали спорить. Сакс, по-птичьи наклонив голову, наблюдал за ней.

Энн встала и покинула собрание, выйдя на пустынные улицы Восточного Павлина. На перекрестках то тут, то там несли вахту отряды ополченцев, устремивших глаза на юг – в сторону Шеффилда и проводного терминала. Исполненные радости и надежды, серьезные молодые уроженцы Марса. В группе, занимавшей один из перекрестков, оживленно спорили, и, когда Энн проходила мимо, девушка с предельно серьезным видом воскликнула:

– Нельзя делать только то, что хочется!

Энн продолжала идти. В ней нарастало беспокойство, хотя она сама не знала, почему. Так люди и меняются – маленькими квантовыми скачками под влиянием внешних событий, – не имея ни цели, ни плана. Кто-то говорит о «простом человеческом взгляде», и это выражение внезапно сочетается с образом лица, разгоряченного и осуждающего, и еще с высказыванием: «Нельзя делать только то, что хочется!». И тогда она поняла (помог взгляд той девушки!), что вопрос о судьбе провода, которую они сейчас решали, стоит иначе: не только «должен ли он упасть?» – а «как мы принимаем решения?». Это был существенный постреволюционный вопрос, может, даже более важный, чем любой другой, о котором они спорили, включая даже саму судьбу провода. Вплоть до настоящего времени обитатели подполья действовали по принципу: кто не с нами, тот против нас. Как раз такое отношение и загнало их под землю прежде всего прочего, заключила Энн. А применив этот принцип вначале, отказаться от него уже тяжело. Как бы то ни было, они лишь доказали, что он работает. И они намеревались пользоваться им и дальше. Она это чувствовала.

Но политическая власть… говорят, она исходит из простого человеческого взгляда. Ты можешь сражаться вечно, но, если за тобой никого нет…

Энн все еще размышляла об этом, когда въезжала в Шеффилд, уже забыв весь фарс минувшего собрания на Восточном Павлине. Она хотела сама взглянуть на место действия.

Удивительно, как мало вроде бы изменилось в повседневной жизни Шеффилда. Люди по-прежнему ходили на работу, питались в столовых, болтали, сидя на траве в парках, собирались в общественных местах города, самого населенного из всех шатровых городов. В магазинах и столовых не протолкнуться. Большая часть предприятий Шеффилда принадлежала наднационалам, и сейчас люди читали на своих экранах длинные доводы насчет того, что нужно сделать, каким должны стать отношения работников к старым владельцам, где закупать сырье, где продавать товары, чьим уставам следовать, кому платить налоги. Судя по тому, что показывали на больших экранах, в вечерних выпусках новостей по телевизору и в сети, все было весьма запутанно.

Площадь теперь занимал продовольственный рынок, но все равно она выглядела так же, как всегда. В основном продукты выращивали и распространяли кооперативные общества, но присутствовали и агрокультурные сети: теплицы на Павлине все еще работали, и в заведенном порядке протекали рыночные отношения, в которых продукты продавались за доллары ВП ООН или отпускались в кредит. Лишь один-два раза Энн видела, как раскрасневшиеся продавцы в передниках кричали на посетителей, которые кричали в ответ, споря по каким-то вопросам правительственной политики. Когда Энн проходила мимо одного из таких споров – которые ничем не отличались от тех, что велись между руководителями в Восточном Павлине, – спорщики умолкли и уставились на нее. Ее узнали. Продавец овощей громко произнес:

– Если вы, Красные, не будете лезть, они просто уйдут, и все!

– Да ладно тебе! – возразил кто-то. – Это не от нее зависит.

«Это точно», – подумала Энн и продолжила путь.

Люди ждали поезда. Транспортная система по-прежнему работала, готовая к переходу в автономный режим. Сам шатер также функционировал, что не стоило воспринимать как само собой разумеющееся, хотя большинство именно так это и воспринимало; работники каждого из шатров делали свою работу, как у них было заведено. Они сами добывали сырье, в основном из воздуха, а солнечные коллекторы и ядерные реакторы давали им всю необходимую энергию. Таким образом, шатры были физически уязвимы, но при определенном развитии событий они могли стать политически автономными. Правда, для обладания ими ни у кого не имелось ни причин, ни прав.

Итак, все необходимое там имелось. Жизнь, не особо потревоженная революцией, шла своим чередом.

Или так казалось на первый взгляд. Но на перекрестках улиц дежурили вооруженные группы молодых местных уроженцев, по трое, четверо, пятеро. Жаждущие революции ополченцы толпились возле ракетных установок и тарелок дистанционного зондирования – и не важно, Зеленые они или Красные, хотя подавляющее большинство относило себя к Зеленым. Прохожие либо разглядывали их, либо останавливались, чтобы поговорить и выяснить, чем те занимаются. «Следим за Гнездом», – отвечали вооруженные местные. Хотя, как заметила Энн, они также выполняли роль полиции. Они стали частью общей деятельности – народ объединился, все поддерживали друг друга. Люди болтали и улыбались: это была их собственная полиция, их братья-марсиане, которые их защищали и стерегли Шеффилд ради них. Было видно, что народ желал видеть их здесь. Если бы это было не так, то каждый приближающийся с вопросом казался бы даже с виду опасен и бросал бы недовольные взгляды, что в конце концов заставило бы полицию уйти с улиц в более безопасное место. Но нет – сейчас все были заодно, а вместе можно свернуть и горы.

Следующие несколько дней Энн провела в раздумье. Но мыслей стало еще больше после того, как она села в поезд, идущий по краю вулкана, удаляясь от Шеффилда против часовой стрелки к северной части дуги. Там, в маленьком шатре в Ластфлоу жили Касэй, Дао и другие ка-кадзе. Судя по всему, они принудительно выселили нескольких жильцов, не принимавших участия в боях, и те, естественно, уехали шеффилдским поездом, в гневе требуя вернуть им дома и сообщая Питеру и другим лидерам Зеленых, что Красные установили прибуксированные ракетные установки на северном краю и теперь еще более явно направили ракеты на лифт и Шеффилд.

Так что Энн вышла с небольшой станции в Ластфлоу в дурном настроении, раздраженная заносчивостью ка-кадзе, в некотором смысле столь же бестолковых, что и Зеленые. Они хорошо проявили себя в кампании в Берроузе, захватив дайку таким образом, чтобы все увидели и получили предупреждение, а затем взяв на себя ее прорыв, после того как все остальные революционные группировки собрались на южных высотах, готовые спасать гражданское население, пока войска наднационалов были вынуждены отступать. Ка-кадзе увидели, что нужно сделать, и сделали это, не устраивая каких-либо дебатов. Не будь они такими решительными, остальные по-прежнему стояли бы вокруг Берроуза, а наднационалы наверняка сформировали бы земные экспедиционные войска, чтобы улучшить свое положение. Так что выходит, ка-кадзе провели безупречную операцию.

Но этот успех, похоже, вскружил им головы.

Ластфлоу получил название благодаря впадине, в которой расположен, – она представляла собой веерообразный поток лавы, протянувшийся более чем на сотню километров вниз по северо-восточному склону горы. Этот единственный изъян в идеально круглом конусе вершины с кальдерой, очевидно, появился в поздний период истории извержений. Стоя в этой впадине, остальной части вершины нельзя было увидеть – как из неглубокой долины, откуда не было приличного обзора ни в одном из направлений. Но если отойти к крутому спуску на самом краю, открывался вид на огромный цилиндр кальдеры, уходящий в глубь планеты, а где-то вдали, на расстоянии сорока километров, виднелся Шеффилд, словно крошечный Манхэттен.

Ограниченный обзор объяснял, почему на всем краю последней стали развивать именно впадину. Впрочем, теперь ее заполнял крупный купол, достигавший шести километров в диаметре и сотни метров в высоту, серьезно усиленный, как было необходимо в здешних местах. Поселение стало местом проживания прежде всего для тех, кто работал во многих промышленных областях, представленных на краю, и добирался до работы поездом. Сейчас переднюю часть края занимали ка-кадзе, и сразу за куполом стоял ряд крупных марсоходов – несомненно, тех самых, что вызвали слухи о ракетных установках.

Когда Энн провожали в столовую, которую Касэй превратил в свой штаб, ее спутники подтвердили, что это правда: марсоходы действительно перевозили ракетные установки, готовые сровнять последнее марсианское убежище ВП ООН с землей. Ее проводники были весьма этим довольны, как и довольны тем, что могли не только ей об этом рассказать, встретившись с ней, но и все показать. Эта разномастная толпа по большей части состояла из местных уроженцев, но были и новоприбывшие с Земли, и старожилы из всех этнических групп. Некоторых Энн даже узнала: Эцу Окакура, аль-Хал, Юсуф. У двери столовой их остановила группа незнакомых ей молодых местных, которые, воодушевленно ухмыляясь, жаждали пожать ей руку. Ка-кадзе. Она не могла не признать, что к этому ответвлению Красных чувствовала наименьшую симпатию. Яростные экс-земляне… Или местные уроженцы – идеалисты с каменными клыками, омрачающими их улыбки, с глазами, горящими при встрече с ней, при разговоре о ками, необходимости в праведности, подлинной ценности камня, правах планеты и тому подобном. Попросту говоря, фанатики. Она пожимала им руки и кивала, стараясь не выдать своей неприязни.